Так вот, как я уже сказал, Генри хотел ввести нас с Верти в курс
дела, да нам и самим не терпелось поскорее узнать, что к чему.
Итак, мы с трудом пробивались через сугробы, а ветер нещадно трепал
нас как трех бедолажных прачек, вынужденных выходить на работу в любую
погоду. Генри убрал, наконец, свой пистолет обратно в карман и,
перекрикивая завывающий ветер, пытался передать нам то, о чем рассказал
ему мальчик. Почти половину его слов, несмотря на зычный голос, сносило
ветром в сторону, но даже того, что достигало наших ушей, нам было вполне
достаточно - даже больше, чем хотелось бы услышать.
По словам мальчика, первопричиной всего, что случилось, было пиво.
Знаете, иногда попадаются банки с испортившимся, несмотря на недавнюю дату
изготовления, пивом. Такое пиво бывает обычно выдохшимся и имеет резкий
зловонный запах, напоминающий вонь от заношенного и залежавшегося грязного
нижнего белья. Происходит это обычно из-за того, что иногда в банках
появляются крошечные, просто микроскопические отверстия, через которые
внутрь них проникают какие-то особые бактерии. Размеры этих дырочек
недостаточно велики для того, чтобы пиво вытекло наружу, но, однако,
вполне достаточны для того, чтобы эти бактерии, проникнув внутрь, стали
причиной недоброкачественного брожения, скисания и разложения пива.
Так вот, однажды Тимми принес своему папаше целый ящик пива "Голден
лайт", не зная о том, что практически все, по-видимому, банки в этом
ящике, были подвержены действию именно таких злокачественных бактерий.
Мальчик уселся за уроки, а Ричи размеренно, банка за банкой, поглощал
принесенное пиво, вливая его в себя как в бездонную бочку.
Через некоторое время парнишка, закончив приготовление уроков на
следующий школьный день, уже собирался идти спать, как вдруг услышал
рассерженный голос отца:
- Черт побери, не может быть!
- Что случилось, папа?! - испуганно спросил Тимми, чувствуя неладное.
- Да это пиво, что ты принес! - рыкнул Ричи. - Ни разу в жизни не пил
ничего более мерзкого!
Любой здравомыслящий человек сразу же задаст удивленный вопрос:
"Зачем же он пил это пиво, если оно было таким отвратительным на вкус?" Но
удивительно это только для тех, кто не знает, как Ричи Гринэдайн пьет
пиво. Однажды я был свидетелем того, как один такой же вот несведущий
матрос из Монпельера поспорил с ним на двадцать долларов, наивно
утверждая, что Ричи не сможет выпить залпом двадцать пол-литровых бутылок
пива, делая между каждой паузу не более, чем в семь секунд. Своих денег
он, конечно, лишился, да еще за пиво пришлось платить. Так что, я думаю,
что Ричи влил в себя не одну и не две, а гораздо больше банок того
отвратительного пива, прежде чем до него дошло, в чем дело.
- Меня сейчас вырвет, - простонал Ричи и его вывернуло прямо на пол,
после чего он схватился за голову и шатающейся походкой скрылся за дверью
своей комнаты. В этот день на этом все закончилось.
Тимми подошел к валявшимся на полу пустым банкам из-под пива и
осторожно понюхал их. Запах, по его словам, был просто жутким. Это был
настоящий трупный лапах, а на внутренних стенках банок он увидел
отвратительный и довольно толстый налет какой-то непонятной слизи серого
цвета. С перепугу или нет, но Тимми показалось, что этот налет едва
заметно шевелится...
Пару дней спустя Тимми, вернувшись из школы, застал отца неподвижно
сидящим перед телевизором и угрюмо смотрящим какую-то послеполуденную
мыльную оперу.
Тимми показалось подозрительным то, что отец даже не повернул голову,
услышав, как он хлопнул дверью.
- Что-нибудь случилось, папа?
- Нет, - мрачно ответил Ричи каким-то не своим голосом. - Просто сижу
и смотрю телевизор. Похоже, я уже никуда не пойду сегодня - что-то неважно
себя чувствую.
Тимми включил свет и тут же услышал резкий окрик отца:
- Какого черта! Немедленно выключи этот проклятый свет!
Тимми, конечно, сразу же его выключил, не спрашивая, как же он будет
учить уроки в темноте. Когда Ричи был не в настроении, его вообще лучше
было ни о чем не спрашивать и обходить стороной.
- И сходи купи мне ящик пива, - буркнул Ричи, не поворачивая головы.
- Деньги на столе.
Когда парнишка вернулся с пивом, уже опустились сумерки, а в комнате
было и подавно темно. Телевизор был выключен. Не было видно почти ничего
кроме едва угадывавшегося на фоне окна кресла с грузно сидящим в нем,
подобно каменной глыбе, отцом.
Мальчик, зная о том, что отец не любит слишком холодного пива,
поставил его не в холодильник, а на стол. Оказавшись таким образом поближе
к креслу, в котором он сидел, Тимми почувствовал странный запах гниения.
Запах этот был похожим на тот, как если бы он исходил от оставленного на
несколько дней открытым и покрывающегося липкой зловонной плесенью сыра.
Мальчику было хорошо известно, что отец его никогда не отличался особенной
чистоплотностью, но даже учитывая это, запах был слишком резким, сильным и
необычным. Тимми показалось это странным, но он, все же, ушел в свою
комнату, запер дверь и принялся учить уроки, а некоторое время спустя
услышал, как телевизор заработал снова и как чавкнула первая за этот вечер
открываемая отцом банка пива.
Все то же самое повторялось каждый день в течение двух недель или
около того. Утром мальчик просыпался, шел в школу, а когда возвращался
обратно, заставал сидящего в неизменной позе перед телевизором отца, а на
столе его уже ждали деньги, на которые он должен был купить ему пива.
Зловоние в их доме становилось тем временем все более и более
отвратительным. Ричи никогда не проветривал комнат, не позволяя сыну даже
раздвинуть шторы, не говоря уже о том, чтобы приоткрыть хотя бы одну
форточку. У него началось что-то вроде светобоязни и с каждым днем он
становился все раздражительнее и раздражительнее. Где-то в середине ноября
он вдруг заявил, что ему режет глаза свет, выбивающийся из-под щели
комнаты Тимми, когда он учил там уроки. Заниматься дома Тимми уже не мог и
после занятий в школе, купив отцу пива, ему приходилось идти заниматься
домой к своему другу.
Вернувшись однажды из школы, было уже около четырех часов дня и
начинало смеркаться. Тимми вдруг услышал сильно изменившийся голос отца:
"Включи свет".
Мальчик включил свет и увидел, что Ричи сидит в кресле, с ног до
головы завернувшись в шерстяное одеяло.
"Смотри", - сказал Ричи и вытащил одну руку из под одеяла.
Рукой, однако, назвать это было очень трудно.
"ЭТО БЫЛО ЧТО-ТО СЕРОЕ", - единственное, что мог сообщить мальчик
Генри срывающимся от страха и слез голосом, - "ЭТО БЫЛО СОВСЕМ НЕ ПОХОЖЕ
НА РУКУ - КАКАЯ-ТО СПЛОШНАЯ ОПУХОЛЬ, СЕРАЯ И СКОЛЬЗКАЯ".
Судя по рассказу мальчика, Ричи начал как бы заживо разлагаться.
Тимми, конечно, был насмерть перепуган, но, все-таки, нашел в себе
силы, чтобы спросить: "Папа, что с тобой случилось?"
"Я не знаю", - ответил Ричи, - "но мне совсем не больно. Скорее,
даже... приятно".
"Я схожу за доктором Уэстфэйлом", - сказал Тимми и бросился к выходу.
Услышав эти слова, Ричи дико задрожал под покрывавшим его одеялом
всем телом и выкрикнул булькающим голосом: "Не смей! Остановись! Если ты
сделаешь еще хоть один шаг, я прикоснусь к тебе и с тобой случится то же
самое, что и со мной!" С этими словами он сдернул одеяло с головы.

К этому моменту рассказа мы уже были на перекрестке улиц Харлоу и
Кев-стрит. Мне показалось, что с тех пор, как мы вышли от Генри, мороз
стал еще сильнее. Но холоднее всего было от мурашек, которые волнами
пробегали по моему телу от того, что рассказывал нам Генри. Поверить в то,
о чем он нам говорил, было очень трудно, но кто знает, в жизни ведь
случается всякое...
Я был, например, знаком с одним парнем по имени Джордж Кеслоу. Он был
рабочим в бэнгорском департаменте коммунальных услуг и занимался ремонтом
канализационных труб и подземных электрических кабелей вот уже пятнадцать
лет к тому моменту, о котором я сейчас рассказываю. Однажды, всего за два
года до его выхода на пенсию, с Джорджем произошел какой-то странный
случай, вмиг изменивший всю его жизнь. Одним из тех, кто хорошо знал его и
был последним, кто видел его в нормальном состоянии, был Фрэнки Холдэмен.
Франки рассказывал, как Джордж спустился однажды в канализационный люк в
Эссексе и ушел довольно далеко по канализационным коммуникациям в поисках
какой-то вышедшей из строя трубы, которая требовала ремонта. Вернулся он
бегом минут через пятнадцать. Волосы его за это время стали совершенно
седыми, а застывшее мертвенной маской выражение лица и глаз - таким, как
будто он только что побывал в аду. Едва появившись наружу, он, ни слова не
говоря, отправился в контору департамента, получив расчет, а оттуда -
прямиком в пивную. С тех пор его никто не видел трезвым ни минуты, а через
два года он скончался от алкоголизма. Фрэнки рассказывал, что несколько
раз пытался расспросить Джорджа о том, что же случилось с ним тогда, но
каждый раз бесполезно - Джордж постоянно находился в сильном пьяном угаре
и всегда был отрешенно-молчалив. Лишь один раз, немного придя в себя, он
кое-что рассказал ему. О гигантском пауке, например, размером с крупную
собаку и об его огромной паутине из прочных шелковистых нитей, полной
запутавшихся в ней и погибших котят... Что ж, это может быть и плодом
больного воображения спивающегося человека, изнуренного белой горячкой, а
может быть и правдой. Одно я знаю точно - в разных частях земного шара
нет-нет да и случаются, все-таки, такие невообразимые вещи, что если
человек становится их очевидцем - он запросто может спятить, что и
произошло, по-видимому, с Джорджем.
С минуту мы простояли на перекрестке этих двух улиц, решив немного
передохнуть и собраться с силами. Ветер был настолько сильным, что мы едва
держались на ногах.
- Так что же увидел мальчик, - нарушил, наконец, молчание Верти.
- Говорит, что увидел лицо отца, - ответил Генри, - но все оно было
покрыто какой-то мертвенной студенистой массой серого цвета... за ней
совершенно не было видно кожи. Он сказал, что этой отвратительной массой
была насквозь пропитана вся его одежда, как будто она вросла в его тело...
- Боже милостивый! - перекрестился Берти.
- После этого он снова с головой закутался в одеяло и стал кричать на
Тимми, чтобы тот поскорее выключил свет.
- Ну и погань! - воскликнул я.
- Да уж, - согласился Генри. - Приятного мало.
- Ты бы держал свой пистолет наготове, - посоветовал Берти.
- Разумеется, я его для этого и взял.
Тут мы снова двинулись дальше - вверх по Кев-стрит.
Дом, в котором жил Ричи Гринэдайн, находился почти на самой вершине
холма. Это был один из тех огромных викторианских монстров, которые были
построены разными там баронами еще на рубеже двух столетий. Многие из них
превратились в наше время в обычные многоквартирные меблированные дома.
Верти, задыхаясь от хлеставшего в его легкие через открытый рот морозного
ветра, сообщил нам, что Ричи живет на верхнем, третьем этаже и показал на
окна под самым скатом крыши, нависавшим над ними подобно брови
человеческого глаза. А я напомнил Ричи о том, что он не дорассказал нам о
том, что же случилось с мальчиком после этого.
- Вернувшись однажды из школы где-то на третьей неделе ноября, он
обнаружил, что Ричи было уже, оказывается, мало того, что он закупорил все
окна и задернул все шторы. Он пошел дальше - теперь он уже занавесил все
окна плотными шерстяными одеялами, крепко прибив их к рамам гвоздями.
Зловоние, и без того очень сильное, стало теперь едва выносимым. Оно
напоминало теперь резкий смрад от гниющих в большом количестве фруктов,
начавших уже выделять ядовитые ферменты брожения.
Где-то через неделю после этого Ричи приказал мальчику подогревать
ему пиво на плите. Представляете? Маленький мальчик один на один в доме со
своим отцом, который на глазах у него превращается в... превращается в
нечто... трудно поддающееся описанию... Греет ему пиво и вынужден слушать
потом, как это страшилище вливает его в себя с отвратительным хлюпанием и
шамканьем. Представляете?
Так продолжалось вплоть до сегодняшнего дня, когда детей отпустили из
школы пораньше из-за надвигающегося снежного бурана.
Мальчик сказал мне, что из школы он пошел сразу домой. Света в
верхнем этаже не было вообще - не потому, что его не было видно с улицы
из-за прибитых к окнам одеял, а потому, что его не было вовсе и внутри
тоже.
1 2 3