Два или три раза она все-таки почувствовала острые уколы, но лишь одна царапина — на правом, и без того больном бедре — оказалась достаточно глубокой, чтобы появилась кровь.
Обойдя громаду храма, она взглянула на фасад и ей почудилось, что строение очень изменилось, но настолько неуловимо, что поначалу она никак не могла понять, в чем состоят перемены. На мгновение Рози позабыла об этом, испытав облегчение при виде «Уэнди», стоящей на своем месте у свалившейся колонны, однако, сделав к ней несколько шагов, она опять остановилась и оглянулась, открывая глаза навстречу храму, открывая свой разум .
В этот раз Рози сразу увидела перемены, и с ее губ невольно сорвался возглас удивления. Храм Быка выглядел маленьким и незначительным… он словно стал двухмерным. Рози вспомнилась поэтическая строка, застрявшая в голове со школьных времен, что-то о нарисованном корабле на фоне нарисованного океана. Странное, неприятное ощущение непропорциональности здания, не вписывающегося в перспективу (словно появившегося из чужой неевклидовой Вселенной, где существуют другие геометрические законы), пропало, а вместе с ним исчезла и окружавшая храм аура угрозы. Все его линии казались ровными там, где им и положено быть ровными; в его архитектуре не осталось и следа от раздражающих глаз неожиданных поворотов и провалов. Собственно, здание теперь походило на картину, нарисованную художником, чьи посредственные способности и побитая молью романтичность родили типичный образец плохого искусства — что-то вроде картины, заканчивающей свои дни в углу подвала или на пыльном чердаке в компании со старыми номерами «Нэшенл джиографик» и коробками с разрезными головоломками, у которых не хватает одного-двух элементов.
Или, может быть, в антикварном магазине — в третьем ряду, до которого посетители почти никогда не доходят.
— Женщина! Эй, женщина!
Она обернулась к «Уэнди» и увидела, что та нетерпеливо машет рукой, подзывая к себе.
— Топай сюда скорее и неси ребенка! Здесь не место для туристов!
Рози проигнорировала ее окрик. Она рисковала жизнью, вынося малышку из лабиринта, так что, наверное, имеет полное право не торопиться. Приподняв краешек одеяла, она взглянула на крохотное тельце, такое же обнаженное и женственное, как и ее собственное. Впрочем, на этом все сходство кончалось. На теле ребенка не было шрамов или отметин от старых укусов или уколов. На маленьком прекрасном теле не было даже, насколько заметила Рози, ни единой родинки или пятнышка. Она медленно провела пальцем по всему тельцу, от пятки до маленького плечика. Само совершенство.
«Да, совершенство. А теперь, Рози, после того, как ты рисковала своей жизнью ради нее, после того, как ты спасла ее от тьмы и быка и Бог знает чего еще, готова ли ты отдать ее двум этим женщинам? Женщинам, страдающим от неведомого тяжкого заболевания; а у той, что на холме, вдобавок еще и проблемы с рассудком? Серьезные проблемы. Готова ли ты отдать им ребенка?»
— С ней все будет в порядке, — проговорила темнокожая женщина.
Рози вскинула голову при звуках ее голоса. «Уэнди Ярроу» стояла у ее плеча и смотрела с полным пониманием.
— Да, — кивнула она, словно Рози выразила свои сомнения вслух. — Не отказывайся, я знаю, о чем ты думаешь, и скажу тебе, что все в порядке. Она сумасшедшая, никто в мире в этом не усомнится, но ее безумие не распространяется на ребенка. Она знает, что, хотя дитя вышло на свет из ее чрева, ей не даровано право оставить девочку у себя, как не дано оно и тебе.
Рози посмотрела на вершину холма, где рядом с пасущимся пони стояла женщина в хитоне, ожидая конца их беседы.
— Как ее зовут? — спросила Рози. — Мать девочки? Не…
— Замолчи! — торопливо перебила ее женщина в красном, не позволяя произнести вслух слово, которое должно остаться непроизнесенным. — Имя ее не так важно. Вот состояние мозгов — да. В последнее время наша леди стала очень нетерпеливой, в дополнение ко всем прочим грехам. Давай-ка мы прекратим болтовню и пойдем наверх.
Рози сказала:
— Я решила назвать свою дочь Кэролайн. Норман не возражал. Вообще-то ему, честно говоря, было абсолютно все равно. — Она расплакалась.
— Ну что ж, на мой взгляд, хорошее имя. Замечательное имя. Да не плачь ты хоть сейчас-то. Хватит, хватит траву поливать. — Она обняла Рози за плечи, и две женщины начали подниматься по склону холма. Трава нежно шуршала под босыми ногами Рози и щекотала ей колени. — Не хочешь послушаться моего совета, женщина?
Рози с любопытством посмотрела на спутницу.
— Знаю, в делах печали и скорби трудно принимать чьи-то советы, но ты подумай, кто еще посоветует тебе лучше меня? Я родилась в рабстве, выросла в цепях, за мою свободу заплатила женщина, малость не дотягивающая до богини. Она . — Темнокожая кивнула в сторону женщины, молча стоящей на вершине и дожидающейся, пока они поднимутся. — Она напилась воды молодости и меня заставила выпить. Теперь мы с ней в одной упряжке. Не знаю, как она, но что касается меня, то иногда, когда гляжусь в зеркало, мне хочется видеть морщины. Я похоронила своих детей, и детей их детей, и детей своих внуков — и так до пятого колена. Я видела войны, которые приходили и уходили, как волны, накатывающиеся на берег, смывающие следы и разрушающие песочные замки. Я видела людей, заживо сгорающих в огне, и сотни голов на столбах вдоль улиц Луда. На моих глазах убивали мудрых правителей, а на их место возносили глупцов; и я до сих пор живу.
Она глубоко вздохнула.
— До сих пор живу, и если то, чему я была свидетелем, не делает меня хорошей советчицей, то что же еще надо? Ты послушаешь меня? Отвечай быстро. Этот совет предназначен не для ее ушей, а мы уже близко.
— Да. Говори.
— Лучше быть безжалостным с прошлым. Важны не те удары, от которых мы погибаем, а те, после которых мы выжили. А теперь слушай— ради своего же рассудка, если не жизни: не смотри на нее !
Женщина в красном платье произнесла последние слова эмоциональной скороговоркой. Не прошло и минуты, как Рози снова предстала перед светловолосой. Она уставилась взглядом на кайму хитона Мареновой Розы и снова невольно сжала одеяло с девочкой, спохватившись, когда малышка заерзала и недовольно замахала крошечной ручонкой. Девочка проснулась и смотрела на Рози с живым интересом. Глаза ее сияли той же голубизной, что и умытое ливнем небо над холмом.
— Ты справилась с моим поручением. Хвалю, — произнес низкий чувственный голос. — Благодарю тебя. А теперь дай мне ребенка.
Мареновая Роза протянула руки. По ним проскальзывали неясные тени. И Рози заметила кое-что, понравившееся ей еще меньше: между пальцами женщины пробивалась густая серо-зеленая растительность, похожая на мох. Или чешую. Не осознавая, что делает, Рози крепче прижала девочку к груди. В этот раз малышка начала возмущенно вертеться в одеяле и коротко вскрикнула.
Коричневая рука опустилась на плечо Рози.
— Говорю тебе, все в порядке. Она не причинит ей боли, а я буду заботиться о ней все время, пока наше путешествие не закончится. До конца осталось совсем немного, а потом она передаст девочку… впрочем, остальное тебя не касается. Какое-то время, однако, ребенок будет принадлежать ей. Отдай ее.
Чувствуя, что совершает самый тяжелый поступок в своей жизни, хотя тяжелых поступков в ней не счесть, Рози положила завернутого в одеяло младенца на протянутые руки. Раздался слабый радостный возглас, и пятнистые руки приняли ребенка. Девочка подняла глаза к лицу, на которое Рози не отваживалась взглянуть… и засмеялась.
— Да, да, — заворковал сладостный чувственный голос, и было в нем что-то от нормановской улыбки, что-то такое, от чего Рози захотелось закричать во весь голос. — Да, милая, там было темно, правда? Темно и холодно и плохо, о да. Мама знает.
Страшные руки прижали младенца к мареновой ткани хитона. Дитя посмотрело вверх, улыбнулось, затем положило головку на грудь матери и снова закрыло глаза.
— Рози, — сказала женщина в хитоне. Голос ее прозвучал отрешенно. Это был голос деспота, который вскоре станет повелевать бесчисленными воображаемыми армиями.
— Да, — прошептала Рози.
— Настоящая Рози. Рози Настоящая.
— Д-да. Н-наверное.
— Ты помнишь, что я сказала тебе перед тем, как ты отправилась в храм?
— Да, — ответила Рози. — Хорошо помню. — Ей отчаянно хотелось забыть слова Мареновой Розы.
— И что же? — требовательным тоном переспросила Мареновая Роза. — Что я тебе сказала, Рози Настоящая?
— Я плачу.
— Да, я плачу. Тебе было плохо там, в темноте? Тебе было плохо, Рози Настоящая?
Она задумалась над ответом.
— Да, но хуже всего было у ручья. Мне так хотелось напиться!
— Много ли в твоей жизни такого, о чем ты хотела бы забыть?
— Да. Думаю, да.
— Твой муж?
Она кивнула.
Женщина, прижимающая спящего младенца к груди, заговорила со странной бесстрастной уверенностью, от которой у Рози сжалось сердце.
— Он не будет твоим мужем.
Рози открыла рот, но обнаружила, что лишилась дара речи.
— Мужчины — звери, — равнодушно продолжала Мареновая Роза, — Одних можно отучить от жестокости и затем приручить. Другие не поддаются дрессировке. Почему, сталкиваясь с такими — дикими, — мы должны чувствовать себя обманутыми или проклятыми? Почему должны сидеть в придорожной пыли — или в кресле-качалке у кровати, если на то пошло, — оплакивая свою судьбу? Следует ли восставать против нашего ка? Нет, потому что ка — это колесо, на котором вращается мир, и любой мужчина, любая женщина, попытавшиеся воспротивиться его ходу, попадут под него. Но и с дикими зверями можно справиться. И нужно приступать к этому с сердцем, полным надежд, ибо следующий зверь может оказаться совсем другим.
«Билл не зверь», — подумала Рози, зная, что никогда не отважится произнести это вслух в присутствии сумасшедшей женщины. Легко представить, как та схватит ее за плечи и зубами вырвет горло.
— Как бы там ни было, звери станут сражаться, — сказала Мареновая Роза. — Так они устроены — всегда пригибают головы к земле и бросаются друг на друга, чтобы
проверить, у кого крепче рога. Ты понимаешь?
Рози подумала, что действительно понимает, о чем говорит женщина в хитоне, и понимание потрясло ее до глубины души. Она поднесла руку ко рту и прикоснулась пальцами к губам. Губы показались ей сухими и горячими, как в лихорадке.
— Не будет никакого сражения, — запротестовала она, — Не будет никакого сражения, потому что они даже не знают друг друга. Они…
— Звери станут драться, — повторила Мареновая Роза и затем протянула Рози какой-то предмет. Ей понадобилось несколько секунд, чтобы сообразить: та предлагает ей золотой браслет, который был надет на ее правой руке чуть выше локтя.
— Я… я не могу…
— Бери, — приказала женщина в хитоне с неожиданной нетерпеливой резкостью,
— Бери же, бери! И перестань ныть. Ради всех богов, которые когда-то существовали и будут существовать, прекрати свое жалкое овечье блеяние !
Рози вытянула дрожащую руку и взяла золотой браслет. Хотя до этого украшение находилось на теле женщины, металл оставался холодным. «Если она прикажет мне надеть его, я не знаю, что сделаю.», — подумала Рози, но Мареновая Роза не предложила ей надеть украшение. Вместо этого она указала пальцем на оливковое дерево. Мольберт исчез, и картина — как и та, что висела на стене ее комнаты — выросла до огромных размеров. К тому же она изменилась. Это была все та же ее комната на Трентон-стрит, но теперь Рози не увидела на ней женщины, повернувшейся лицом к двери. Комната погрузилась в темноту. Лишь прядь светлых волос и голое плечо позволяли заключить, что кто-то спит на кровати, укрывшись одеялом.
«Это я, — удивилась Рози. — Я сплю и вижу этот самый сон».
— Иди, — велела Мареновая Роза и слегка подтолкнула ее в затылок, Рози сделала шаг к картине, прежде всего потому, что хотела избавиться даже от самого легкого прикосновения холодной и жуткой руки. Остановившись, она услышала — очень слабый — шум автомобильного движения. В высокой траве у ее ног прыгали сверчки. — Иди, маленькая Рози Настоящая! Спасибо тебе за то, что спасла моего ребенка.
— Нашего ребенка, — поправила ее Рози, и на мгновение похолодела от страха. Только безумец мог противоречить этой потерявшей рассудок женщине.
Но в голосе Мареновой Розы в мареновом хитоне почувствовалась скорее усмешка, чем гнев:
— Да, да, нашего ребенка, если тебе так хочется. Теперь отправляйся. Помни то, что должна помнить, забудь то, что нужно забыть. Береги себя, когда выйдешь из круга моей защиты.
«Как же, — сказала себе Рози. — Я не вернусь сюда, желая вымолить у тебя исполнение очередного желания, в этом можешь не сомневаться. С таким же успехом можно нанять в садовники Ади Амина или попросить Адольфа Гитлера…»
Ход мысли прервался, когда она увидела, как женщина на картине зашевелилась в кровати, натягивая одеяло на голое плечо. Это уже не картина, а нечто большее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84