«И странно! – восклицает он далее. – Едва сердце мое захочет начать беседу с тобою, как впадает в него ощущение молитвы, уносит меня в тот мрак, который служит кровом Богу, светом для разумных Его тварей. Несись туда и ты! Хорошо – забыть человека в Боге, потому что помнит его Бог. Хорошо быть мертвым для человека в Боге; это – истинная жизнь, жизнь Духом».
Однако слова, подобные приведенным, сравнительно редки в посланиях святителя Игнатия. Значительное число его писем преисполнено словами о скорбях, тяготах, о месте Креста в жизни христианина. «Уготовьтесь на скорби, – пишет Преосвященный инокине, искавшей его руководства, – откажитесь от утешения, и оно придет к тому, кто считает себя недостойным». «По тернистому пути ведет вас рука Промысла! – пишет Святитель Нечаеву, – но такова судьба возлюбленных Богом <...> Крест – это знамя стада Христова, это знамение овцы Христовой. Да ниспошлет Господь в минуты тяжкой скорби вашей благую мысль благодарения Богу, славословия и благословения десницы Его».
К некоторому скорбящему священноиноку Владыка писал: «Бог кого отделяет в ближайшее служение Себе, в сосуд духовных дарований, тому посылает скорби». «Облобызаем Крест как знамение Христово, – продолжает он, – руководствующее ученика Христова в Царство Небесное. Был повешен на кресте разбойник <...> а с креста переселился на небо как исповедник». Заключая письмо к этому своему собрату, святитель Игнатий восклицает: «Дайте руку: пойдем за Христом, каждый неся крест свой и им израбатывая свое спасение».
Крест и скорби так усвоились святителю Игнатию, что почти в каждом письме можно встретить мысли, аналогичные изображенным выше. «Где бы я ни был, в уединении ли, или в обществе человеческом, свет и утешение изливаются в мою душу от Креста Христова», – начинает он свое письмо к иноку, пожелавшему глубокого уединения. Ему Владыка советует «терпением между человеками уврачевать немощь чувств, узреть Промысл Божий и войти в умную молитву». Говоря другу о своей болезни, епископ Игнатий заключает: «Точно – Крест Господень есть иго благое и бремя легкое, а со Иисусом и на Голгофе рай».
Признавая скорби и крест необходимыми в ходе внутренней жизни человека, святитель Игнатий вместе с этим вел своих учеников и всех его вопрошающих к деятельному покаянию. «В покаянии вся тайна спасения, – уверяет Преосвященный своего собрата настоятеля. – Не думайте о покаянии легко, – развивает эту идею святитель Игнатий, – это душа всех подвигов, это общее делание, которое должно одушевлять все прочие делания».
Отвечая на вопрос своего корреспондента о молитве, Владыка связывает в своем ответном письме подлинную молитву с покаянием. «Покаяние должно быть душою молитвы, – пишет он, – без него она мертва, смердит вонею мнения гордостного и обольстительного! Покаяние – единственная дверь, посредством которой можно о Господе обрести спасительную. Вознерадевший о покаянии чужд великого блага». «От покаяния раждается умиление, – поучает Святитель другого священноинока, – умиление освещает клеть душевную, внося в нее свет духовный от Света Христа». «Ложась на одре, кайтесь, – поучает Святитель свою близкую духовную дочь, инокиню, – и вставая кайтесь: как в цепи звено держится за звено, так в жизни вашей воздыхание да следует за воздыханием».
Преосвященный Игнатий очень высоко ставил жизнь по совету и большое значение уделял откровению монахами помыслов старцу. Одной из своих духовных дочерей, предлагая часто и искренне открываться ее старице, Владыка писал: «При решительном откровении согрешений делами, словами и помышлениями можно в один год преуспеть более, нежели при посредстве других подвигов, самых многотрудных, в течение десяти лет. Оттого враг и борет так сильно против этого спасительного делания».
В письмах о молитве святитель Игнатий развивал те же основные мысли, которые излагал в своих больших произведениях. «Молитва, – пишет он, – есть высочайший, труднейшей и многоскорбнейший подвиг, требующий и полного самоотвержения, и правильности мыслей». Давая различные по объему молитвенные правила своим духовным детям, святитель Игнатий считал необходимым, чтобы «правило было для человека, а не человек для правила». Искушения же, встречающиеся при делании молитвы, считал неизбежными. «Умиление и любовь к ближним, кои все без изъятия кажутся яко ангели, суть плоды истинные и непрелестные молитвы», – поучает Святитель болезненную инокиню, делательницу молитвы Иисусовой. «А встречающиеся искушения, уныние и сон служат доказательством, сколько молитва нам полезна», – заключает свое назидание Владыка.
Своему собрату о Христе, настоятелю монастыря, преосвященный Игнатий пишет поучение о делании чистой молитвы, говоря, что тогда «душа движется в соединение с умом, влечет за собою тело (и) в хладе тонком и мире глубоком человек, соединенный сам с собою, превысший всякой борьбы, чуждый всякого греха, одеянный в покаяние, предстоит перед лицем Господа чистою молитвою, объемлющею все его существо».
Следует допустить, что из состояния, подобного описанному, изложены Святителем глубочайшие тайны молитвы в его письмах «к брату, занимающемуся умной молитвой». Всего, что написано здесь святителем Игнатием, невозможно перечислить. Строки эти остаются драгоценным назиданием для всякой души, ищущей путь к молитвенному общению с Богом, ищущей путь к Богу Живому. Вместе с тем при всем величии поднимаемого им вопроса Владыка пишет этому брату: «Будь снисходителен к себе, не засуждай себя, при побеждениях прибегай к Богу с раскаянием – и простится тебе побеждение твое; а ты снова за меч, и на сечу».
Приведенные только что слова Святителя и другие его высказывания, в которых мы видим индивидуальное отношение к каждому спасающемуся, вопрошающему его, показывают, как ценил пастырь-подвижник души человеческие. Об этом невозможно умолчать.
В тех же письмах он пишет об этом – всегда различно – соответственно душе каждого из переписывающихся с ним. Так, в душе близкого ученика своего он «услышал <...> глубокое, истинное призвание к Богу». «Я глядел на душу, – пишет святитель Игнатий, – для лица и для всего вещественного я – точно без глаз. Черты физиономии как раз забываю; черты души, и самые тонкие, остаются запечатленными в памяти». «Я часто о вас вспоминаю, – пишет Владыка болящей инокине, духовной дочери своей, – извещает о вас мое сердце».
«Я утешился, увидевши из письма вашего, что вы уже не так умны, как были прежде», – с назиданием пишет святитель Игнатий инокине, своей духовной дочери, и продолжает: «А что пишу к вам так откровенно, то из этого можете видеть, как я к вам близок сердцем моим и как искренно желаю вам преуспеяния о Господе». Вот – мудрость старца. По его же слову в другом письме: «Многие из святых называли чадами тех, которым они сообщали жизнь Духа». Так, любя душу каждого из своих учеников, святитель Игнатий каждого вел соответственно его свойствам и душевным качествам. Себя же самого признавал служителем этих душ, как об этом и писал в одном из своих писем: «Вы желаете соделаться моею дщерью? Я в восторге духа, взирая на сонм духовных чад моих, которых несмь достоин называться отцом, но рабом, – говорю душе моей: “возвеселись, неплоды не рождающая, возгласи и возопий, не чревоболевшая, яко многи чада пустыя, паче нежели имущия мужа”». Воистину в своем старческом делании святитель Игнатий руководился словами святых, которые приводил в своих письмах: «Егда человек человека воспользует словесы или делы, Божию благодать да разумеют оба».
В письмах Святителя встречаются отдельные выделенные им картины природы, переживаемые духовно. Он даже соединяет природу в единое целое с миром незримым, как это становится очевидно из писем Владыки к художнику К. П. Брюллову, ставших известными по трудам отца Марка (Лозинского). «Религия вместе с (нездоровьем), – пишет Святитель, применяясь к понятиям самого Брюллова, – обратилась для меня в поэзию и держит меня в непрерывном чУдном вдохновении, в беседе с видимым и невидимым мирами, в несказанном наслаждении <...> время сократилось, понеслось с чрезвычайною быстротою, – как бы слилось с вечностью; вечность как бы уже наступила <...> Всякая красота, и видимая и невидимая, должна быть помазана Духом, без этого помазания на ней печать тления; она, красота, помогает удовлетворить человека, водимого истинным вдохновением. Ему надо, чтобы красота отзывалась жизнию, вечною жизнию».
Такой именно красоты полны все те строки писем, где страдающий и вместе вдохновленный красотой природы Божией Святитель описывает красоту Волги или высоту неба. «В тихом уединении, на берегу величественной Волги часто вспоминаю вас», – начинает Святитель письмо духовно близкой ему чете. И продолжает дальше о Бабаевском монастыре: «Он мне чрезвычайно нравится <...> Какой воздух! Какие воды, какие кристальные ключевые воды! бьют, кипят из горы <...> Какие рощи с дубами! с вековыми дубами! какие поляны! какая Волга! какая тишина! какая простота!». В следующем письме продолжаются излияния души Святителя, обретшего отдых в Бабаевском монастыре. «Из моего уединения, с живописных берегов Волги, – восклицает переполненная душа страдающего Святителя, – величественной и великолепной Волги, поздравляю вас».
Но в следующих письмах скорбь его становится очевидной: «Среди глубокой, мрачной ночи, – начинает эти строки Святитель, – уныло тянутся звучные отклики часовых <...> ободряет, утешает часового голос его товарища <...> Утешителен, отраден для христианина голос его собрата, – заключает начатую мысль святитель Игнатий, – в этой тьме и сени смертной, в которой мы совершаем наше земное странствование, шествуя к небу».
Среди указанных сопоставлений в письмах епископа Игнатия, среди его откликов на красоты природы Божией очень дороги те отрывки, в которых можно постигать богословские идеи, сложившиеся в его душе. «Святая Церковь, – пишет он, – называет Духа Святаго – Утешителем, называет Утешителем Сына Божия; Утешитель – и Отец, непостижимо раждающий Сына и непостижимо испущающий Святаго Духа. Утешитель – Дух; Утешитель – Сын; Утешитель – Отец. Если лучи – свет и огнь; то и солнце, из которого они текут, свет и огнь. Троице Святая, Бог, слава Тебе!».
В письмах святителя Игнатия нельзя пройти мимо его высказываний о любимом деле его жизни – словесных трудах. Так, в ответном письме С.Д. Нечаеву, написавшему, что слово Владыки имеет помазание, смиренномудрый епископ отвечает, что каковым бы ни было слово, «оно есть слово сердца». И дальше раскрывает душу свою преосвященный Игнатий: «Признаюсь, – пишет он, – бывали в жизни моей минуты, когда во время тяжких скорбей или после продолжительного безмолвия <...> появлялось в сердце моемслово . Это слово было не мое. Оно утешало меня, наставляло, исполняло нетленной жизни и радости, – потом отходило. Искал я его в себе, старался, чтобы этот голос мира и покоя во мне раздался, тщетно! Случалось записывать мысли, которые так ярко светили в сии блаженные минуты! Читаю после, – читаю не свое, читаю слова, из какой-то высшей сферы нисходящие и остающиеся наставлением. Обыкновенная жизнь, и монастырская, сопряжена со многим развлечением, не может удерживать всегда при себе сих горних посетителей».
Другое свидетельство святителя Игнатия о служении его слову более известно. Следует здесь привести его подробнее. «Служение братии Словом Божиим! – восклицает Преосвященный в письме к близкому ученику своему. – Какою восхитительною, насладительною картиною представлялось очам души моей это служение! <...> Весь видимый мир неравночестен одной душе: он преходит, а она нетленна, и пребывает во веки. Что же? – Бесконечно милосердый Бог подал мне в руки это служение! – Не только подал мне в руки, но и извещает многим душам искать от меня этого служения! Теперь все время мое взято этим служением. Как утешительно перекликаются со мною многие души среди таинственной ночи мира сего с различных стран своих! – иная с одра болезни, другая из изгнания, иная с берегу Волхова, иная с берегу Двины, иная с поля Бородинского, иная из хижины, иная из Дворца Царского. Душа, где бы она ни была поставлена, если не убита нечувствием, везде ощущает нужду в Слове Божием, везде падение гнетет ее, давит. Произношу Слово Божие в беседах личных, пишу его в беседах заочных, – составляю некоторые книги, которые могли бы удовлетворить нуждам нынешнего христианства, служить при нынешнем голоде каким-нибудь утешением и наставлением. От служения Слову, – заключает Святитель свою исповедь, – раздается в душе моей какой-то неизреченно-радостный голос удостоверения в спасении».
Последнее, на чем необходимо остановиться при рассмотрении писем святителя Игнатия – его высказывания, часто как бы невольные, в оценке высших откровений духовной жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Однако слова, подобные приведенным, сравнительно редки в посланиях святителя Игнатия. Значительное число его писем преисполнено словами о скорбях, тяготах, о месте Креста в жизни христианина. «Уготовьтесь на скорби, – пишет Преосвященный инокине, искавшей его руководства, – откажитесь от утешения, и оно придет к тому, кто считает себя недостойным». «По тернистому пути ведет вас рука Промысла! – пишет Святитель Нечаеву, – но такова судьба возлюбленных Богом <...> Крест – это знамя стада Христова, это знамение овцы Христовой. Да ниспошлет Господь в минуты тяжкой скорби вашей благую мысль благодарения Богу, славословия и благословения десницы Его».
К некоторому скорбящему священноиноку Владыка писал: «Бог кого отделяет в ближайшее служение Себе, в сосуд духовных дарований, тому посылает скорби». «Облобызаем Крест как знамение Христово, – продолжает он, – руководствующее ученика Христова в Царство Небесное. Был повешен на кресте разбойник <...> а с креста переселился на небо как исповедник». Заключая письмо к этому своему собрату, святитель Игнатий восклицает: «Дайте руку: пойдем за Христом, каждый неся крест свой и им израбатывая свое спасение».
Крест и скорби так усвоились святителю Игнатию, что почти в каждом письме можно встретить мысли, аналогичные изображенным выше. «Где бы я ни был, в уединении ли, или в обществе человеческом, свет и утешение изливаются в мою душу от Креста Христова», – начинает он свое письмо к иноку, пожелавшему глубокого уединения. Ему Владыка советует «терпением между человеками уврачевать немощь чувств, узреть Промысл Божий и войти в умную молитву». Говоря другу о своей болезни, епископ Игнатий заключает: «Точно – Крест Господень есть иго благое и бремя легкое, а со Иисусом и на Голгофе рай».
Признавая скорби и крест необходимыми в ходе внутренней жизни человека, святитель Игнатий вместе с этим вел своих учеников и всех его вопрошающих к деятельному покаянию. «В покаянии вся тайна спасения, – уверяет Преосвященный своего собрата настоятеля. – Не думайте о покаянии легко, – развивает эту идею святитель Игнатий, – это душа всех подвигов, это общее делание, которое должно одушевлять все прочие делания».
Отвечая на вопрос своего корреспондента о молитве, Владыка связывает в своем ответном письме подлинную молитву с покаянием. «Покаяние должно быть душою молитвы, – пишет он, – без него она мертва, смердит вонею мнения гордостного и обольстительного! Покаяние – единственная дверь, посредством которой можно о Господе обрести спасительную. Вознерадевший о покаянии чужд великого блага». «От покаяния раждается умиление, – поучает Святитель другого священноинока, – умиление освещает клеть душевную, внося в нее свет духовный от Света Христа». «Ложась на одре, кайтесь, – поучает Святитель свою близкую духовную дочь, инокиню, – и вставая кайтесь: как в цепи звено держится за звено, так в жизни вашей воздыхание да следует за воздыханием».
Преосвященный Игнатий очень высоко ставил жизнь по совету и большое значение уделял откровению монахами помыслов старцу. Одной из своих духовных дочерей, предлагая часто и искренне открываться ее старице, Владыка писал: «При решительном откровении согрешений делами, словами и помышлениями можно в один год преуспеть более, нежели при посредстве других подвигов, самых многотрудных, в течение десяти лет. Оттого враг и борет так сильно против этого спасительного делания».
В письмах о молитве святитель Игнатий развивал те же основные мысли, которые излагал в своих больших произведениях. «Молитва, – пишет он, – есть высочайший, труднейшей и многоскорбнейший подвиг, требующий и полного самоотвержения, и правильности мыслей». Давая различные по объему молитвенные правила своим духовным детям, святитель Игнатий считал необходимым, чтобы «правило было для человека, а не человек для правила». Искушения же, встречающиеся при делании молитвы, считал неизбежными. «Умиление и любовь к ближним, кои все без изъятия кажутся яко ангели, суть плоды истинные и непрелестные молитвы», – поучает Святитель болезненную инокиню, делательницу молитвы Иисусовой. «А встречающиеся искушения, уныние и сон служат доказательством, сколько молитва нам полезна», – заключает свое назидание Владыка.
Своему собрату о Христе, настоятелю монастыря, преосвященный Игнатий пишет поучение о делании чистой молитвы, говоря, что тогда «душа движется в соединение с умом, влечет за собою тело (и) в хладе тонком и мире глубоком человек, соединенный сам с собою, превысший всякой борьбы, чуждый всякого греха, одеянный в покаяние, предстоит перед лицем Господа чистою молитвою, объемлющею все его существо».
Следует допустить, что из состояния, подобного описанному, изложены Святителем глубочайшие тайны молитвы в его письмах «к брату, занимающемуся умной молитвой». Всего, что написано здесь святителем Игнатием, невозможно перечислить. Строки эти остаются драгоценным назиданием для всякой души, ищущей путь к молитвенному общению с Богом, ищущей путь к Богу Живому. Вместе с тем при всем величии поднимаемого им вопроса Владыка пишет этому брату: «Будь снисходителен к себе, не засуждай себя, при побеждениях прибегай к Богу с раскаянием – и простится тебе побеждение твое; а ты снова за меч, и на сечу».
Приведенные только что слова Святителя и другие его высказывания, в которых мы видим индивидуальное отношение к каждому спасающемуся, вопрошающему его, показывают, как ценил пастырь-подвижник души человеческие. Об этом невозможно умолчать.
В тех же письмах он пишет об этом – всегда различно – соответственно душе каждого из переписывающихся с ним. Так, в душе близкого ученика своего он «услышал <...> глубокое, истинное призвание к Богу». «Я глядел на душу, – пишет святитель Игнатий, – для лица и для всего вещественного я – точно без глаз. Черты физиономии как раз забываю; черты души, и самые тонкие, остаются запечатленными в памяти». «Я часто о вас вспоминаю, – пишет Владыка болящей инокине, духовной дочери своей, – извещает о вас мое сердце».
«Я утешился, увидевши из письма вашего, что вы уже не так умны, как были прежде», – с назиданием пишет святитель Игнатий инокине, своей духовной дочери, и продолжает: «А что пишу к вам так откровенно, то из этого можете видеть, как я к вам близок сердцем моим и как искренно желаю вам преуспеяния о Господе». Вот – мудрость старца. По его же слову в другом письме: «Многие из святых называли чадами тех, которым они сообщали жизнь Духа». Так, любя душу каждого из своих учеников, святитель Игнатий каждого вел соответственно его свойствам и душевным качествам. Себя же самого признавал служителем этих душ, как об этом и писал в одном из своих писем: «Вы желаете соделаться моею дщерью? Я в восторге духа, взирая на сонм духовных чад моих, которых несмь достоин называться отцом, но рабом, – говорю душе моей: “возвеселись, неплоды не рождающая, возгласи и возопий, не чревоболевшая, яко многи чада пустыя, паче нежели имущия мужа”». Воистину в своем старческом делании святитель Игнатий руководился словами святых, которые приводил в своих письмах: «Егда человек человека воспользует словесы или делы, Божию благодать да разумеют оба».
В письмах Святителя встречаются отдельные выделенные им картины природы, переживаемые духовно. Он даже соединяет природу в единое целое с миром незримым, как это становится очевидно из писем Владыки к художнику К. П. Брюллову, ставших известными по трудам отца Марка (Лозинского). «Религия вместе с (нездоровьем), – пишет Святитель, применяясь к понятиям самого Брюллова, – обратилась для меня в поэзию и держит меня в непрерывном чУдном вдохновении, в беседе с видимым и невидимым мирами, в несказанном наслаждении <...> время сократилось, понеслось с чрезвычайною быстротою, – как бы слилось с вечностью; вечность как бы уже наступила <...> Всякая красота, и видимая и невидимая, должна быть помазана Духом, без этого помазания на ней печать тления; она, красота, помогает удовлетворить человека, водимого истинным вдохновением. Ему надо, чтобы красота отзывалась жизнию, вечною жизнию».
Такой именно красоты полны все те строки писем, где страдающий и вместе вдохновленный красотой природы Божией Святитель описывает красоту Волги или высоту неба. «В тихом уединении, на берегу величественной Волги часто вспоминаю вас», – начинает Святитель письмо духовно близкой ему чете. И продолжает дальше о Бабаевском монастыре: «Он мне чрезвычайно нравится <...> Какой воздух! Какие воды, какие кристальные ключевые воды! бьют, кипят из горы <...> Какие рощи с дубами! с вековыми дубами! какие поляны! какая Волга! какая тишина! какая простота!». В следующем письме продолжаются излияния души Святителя, обретшего отдых в Бабаевском монастыре. «Из моего уединения, с живописных берегов Волги, – восклицает переполненная душа страдающего Святителя, – величественной и великолепной Волги, поздравляю вас».
Но в следующих письмах скорбь его становится очевидной: «Среди глубокой, мрачной ночи, – начинает эти строки Святитель, – уныло тянутся звучные отклики часовых <...> ободряет, утешает часового голос его товарища <...> Утешителен, отраден для христианина голос его собрата, – заключает начатую мысль святитель Игнатий, – в этой тьме и сени смертной, в которой мы совершаем наше земное странствование, шествуя к небу».
Среди указанных сопоставлений в письмах епископа Игнатия, среди его откликов на красоты природы Божией очень дороги те отрывки, в которых можно постигать богословские идеи, сложившиеся в его душе. «Святая Церковь, – пишет он, – называет Духа Святаго – Утешителем, называет Утешителем Сына Божия; Утешитель – и Отец, непостижимо раждающий Сына и непостижимо испущающий Святаго Духа. Утешитель – Дух; Утешитель – Сын; Утешитель – Отец. Если лучи – свет и огнь; то и солнце, из которого они текут, свет и огнь. Троице Святая, Бог, слава Тебе!».
В письмах святителя Игнатия нельзя пройти мимо его высказываний о любимом деле его жизни – словесных трудах. Так, в ответном письме С.Д. Нечаеву, написавшему, что слово Владыки имеет помазание, смиренномудрый епископ отвечает, что каковым бы ни было слово, «оно есть слово сердца». И дальше раскрывает душу свою преосвященный Игнатий: «Признаюсь, – пишет он, – бывали в жизни моей минуты, когда во время тяжких скорбей или после продолжительного безмолвия <...> появлялось в сердце моемслово . Это слово было не мое. Оно утешало меня, наставляло, исполняло нетленной жизни и радости, – потом отходило. Искал я его в себе, старался, чтобы этот голос мира и покоя во мне раздался, тщетно! Случалось записывать мысли, которые так ярко светили в сии блаженные минуты! Читаю после, – читаю не свое, читаю слова, из какой-то высшей сферы нисходящие и остающиеся наставлением. Обыкновенная жизнь, и монастырская, сопряжена со многим развлечением, не может удерживать всегда при себе сих горних посетителей».
Другое свидетельство святителя Игнатия о служении его слову более известно. Следует здесь привести его подробнее. «Служение братии Словом Божиим! – восклицает Преосвященный в письме к близкому ученику своему. – Какою восхитительною, насладительною картиною представлялось очам души моей это служение! <...> Весь видимый мир неравночестен одной душе: он преходит, а она нетленна, и пребывает во веки. Что же? – Бесконечно милосердый Бог подал мне в руки это служение! – Не только подал мне в руки, но и извещает многим душам искать от меня этого служения! Теперь все время мое взято этим служением. Как утешительно перекликаются со мною многие души среди таинственной ночи мира сего с различных стран своих! – иная с одра болезни, другая из изгнания, иная с берегу Волхова, иная с берегу Двины, иная с поля Бородинского, иная из хижины, иная из Дворца Царского. Душа, где бы она ни была поставлена, если не убита нечувствием, везде ощущает нужду в Слове Божием, везде падение гнетет ее, давит. Произношу Слово Божие в беседах личных, пишу его в беседах заочных, – составляю некоторые книги, которые могли бы удовлетворить нуждам нынешнего христианства, служить при нынешнем голоде каким-нибудь утешением и наставлением. От служения Слову, – заключает Святитель свою исповедь, – раздается в душе моей какой-то неизреченно-радостный голос удостоверения в спасении».
Последнее, на чем необходимо остановиться при рассмотрении писем святителя Игнатия – его высказывания, часто как бы невольные, в оценке высших откровений духовной жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33