«Добро» – это сущность вещей, это не есть нечто, присоединяющееся к ним со стороны. В противном случае – оно не имеет никакой ценности. Любая ценность есть нечто, составляющее неотъемлемую часть этой сущности. Если вещь поистине пребывает в своей сущности, она представляет собой ценность. Искусственная красота не является красотой.
Красивое не нуждается в рекламе: мы смотрим на него, и каждый из нас знает, что оно красиво. Некоторые могут сказать, что такой род красоты, добра и истины не есть принадлежность мира человеческого, а принадлежит миру божественному, а тема нашей беседы – человеческие ценности.
Но я хотел бы спросить, существует ли что-либо такое, что, будучи божественным, одновременно не являлось бы человеческим? Человеческое и божественное – это одно и то же, так как человеческая ценность является таковой только потому, что она божественна. Вот почему я говорю, что старое есть новое, а новое есть старое. Басе (1644-1694 гг.), основоположник новой поэтической формы, известной в Японии в наши дни как «хайку », произнес следующее, когда увидел гору Есино, покрытую цветущей вишней: «Какое зрелище, какое зрелище! Больше ничего. Гора Есино, украшенная цветами». Другой перевод: «Удивительно. Удивительно. Только это. Цветущая гора Есино».
У Шекспира есть кое-что в этом роде: «О удивительное, удивительное и удивительнейшее удивительно». Самые глубокие и возвышенные чувства не поддаются никакому описанию. Испытывая их, человек произносит что-то несвязное. Связное, логическое, словесное выражение – это дело рассудка. Чувство – особенно то, которое я предпочитаю называть первичным, – есть чувство, которое мы испытываем до того, как происходит всякое определение и разграничение. Это простое чувство естественности, возникающее еще до того, как в нашем сознании начинается умственное различение. Некоторые снова могут возразить: «Как вы самонадеянны и надменны: вы путаете божественное с человеческим». Но я, со своей стороны, тоже возражу: «До какой самонадеянности и самодеградации вы дошли, не отождествляя человеческое с божественным». Как хоть одно мгновение мы можем существовать, не будучи божественными? То, что мы вообще есть, дело рук Бога: мы всем обязаны Богу. Даже не быть от Бога значит принадлежать ему. Мы неизбежно связаны с Богом. Вещи человеческие ценны только потому, что они от Бога. Когда мы идем по этой линии мысли, все, что мы считаем ценным, значительным, стоящим того, чтобы его сохраняли как нужное человечеству, все от Бога. Тогда так называемые «человеческие ценности» приобретают новое, свежее и возвышенное значение. Любовь считается каждым из нас великой силой, преобразующей и укрепляющей структуру человеческого общества.
Не существует ни одного мыслителя или религиозного вождя, который не подчеркивал бы важность любви в общественной жизни. Любовь соответствует буддийской идее «махакаруны», и, согласно буддистам, сердце Будды – это не что иное, как сама «махакаруна». «Махакаруна » означает то же, что и «агапе», в отличие от «эроса». Христиане сказали бы что эрос перемешан с эгоизмом. Для того, чтобы очистить его от всех таких примесей, эго должно быть принесено в жертву, то есть распято, а затем оно должно возродиться. Распятие и воскресение ассимилирует этот процесс. В этом отношении буддизм отличается от христианской доктрины, так как буддисты говорят, что с самого начала не существует никакого эго, и поэтому нет никакой нужды его распинать. Эта идея составляет сущность доктрины отсутствия эго, «ниратман» или «анатта». Когда мы постигаем, что «атмана» не существует, «махакаруна» проявляет себя, поскольку «махакаруна» составляет сердце Будды, а сердце Будды это не что иное, как человеческое сердце. Очевидно, доктрину «анатта» очень часто неправильно понимают, считая ее негативистской. Неправильное понимание фактически обусловлено грамматикой. Префикс «а» или «ан» имеет отрицательное значение. Но значение «анатты» не должно определяться с чисто лингвистической позиции, так как эта доктрина основывается на экзистенциальном переживании. Отрицание эго не ограничивается простым отрицанием.
Переживание идет гораздо глубже и раскрывает реальность лучше, чем лингвистика. Даже тогда, когда обнаруживается, что эго не существует как сущность, жизнь продолжает идти своим чередом, как всегда, не обращая внимания на крушение наших понятий. Даже тогда, когда Будда, как говорят, нашел «строителя дома», который больше не стал строить ему дом, и более того, даже тогда, когда его «разум достиг полного растворения и все его желания были уничтожены», он никогда не прекращал своей деятельности как великий учитель дхармы (Истины), которая до сих пор жива вместе с его личностью, даже после того, как он перешел в «Паринирвану» более двадцати четырех столетий назад. Я бы хотел спросить: «Что же это такое, что продолжает таким образом жить среди нас?» Это не может быть не чем иным, как жизнью, то есть любовью или «махакаруной ». Пока существует концептуальная иллюзия существования эго, «махакаруна» дремлет, находясь в неизбежном окружении иллюзорных облаков эго, а деятельность ее носит отраженный и искаженный характер. Несмотря на это, она иногда прорывается через облака эгоизма и выражается в поступках чистого альтруизма, которые вызывают удивление даже у того, кто их совершает. Вот почему Мэн-цзы считает, что человеческая природа в сущности своей чиста и свободна от эгоцентрических импульсов. «Творческий альтруизм» не есть нечто чуждое людям. Это творческое встречает препятствие только тогда, когда рассудочная деятельность обретает бурный и безудержный характер. Современный японский учитель дзэна говорит так: «Живя, будь мертв, будь совершенно мертв и делай все, что хочешь, все будет хорошо».
Это самое значительное высказывание, которое прямо указывает на творческий, альтруистический образ жизни. Может быть, в совете этого учителя нет ничего нового. Я тоже так считаю, однако как это освежающе ново. Все мы любим жизнь, но действительно ли мы живем? Может быть, в некотором смысле мы живем, но не так, как нам следовало бы жить, как человеческим существам, почтенным и величественным. Мы можем легко понять, какую жалкую жизнь ведет каждый из нас, если глубоко поразмыслим над этим или если почитаем ежедневные газеты. Мы должны умереть однажды, живя и жить новой жизнью. Рай не должен быть потерян и обретен. Хорошо, что Бог выгнал нас из сада Эдема из-за того, что мы съели плод с дерева познания. Мы должны съесть еще один плод познания, который нейтрализует или, скорее, уничтожит влияние первого. Первый плод убил нас. Будучи убитыми, мы не должны оставаться убитыми, мы должны ожить. Это возможно в том случае, если мы съедим второй плод познания, который представляет собой новое знание, почерпнутое из источника творчества. Я хочу привести две истории из литературы по дзэну в связи с вопросом о «человеческих ценностях» или о «творческом альтруизме», так как, по-моему, эти истории великолепно освещают путь к новому образу жизни.
Во времена династии Тан жил в Китае один великий учитель дзэна. Говорят, что он прожил сто двадцать лет, а звали его Дзёсю; на территории монастыря, в котором он жил, находился каменный мост, славившийся на всю империю. Однажды один проезжий монах спросил учителя: «Столько говорят о твоем каменном мосте, но, как я вижу, это не что иное, как старый, шаткий, деревянный мост». Дзесю ответил: «Ты видишь только деревянный мост и не видишь каменного». Монах спросил: «Что же тогда представляет собой каменный мост?» – «Лошади идут по нему, и ослы идут по нему», – был дан ответ. Не только лошади и ослы, но в наши дни автомобили всех марок проходят по нему. Мост построен прочно, так прочно, как сама земля. Мудрец и глупец, богатый и бедный, знатный и скромный, молодой и старый – все идут по нему с полной уверенностью, с чувством полнейшей безопасности, будто он – сама земля.
Два монаха обсуждали вопрос о нашей истине, которая не допускает уклонения от ответа. Возник вопрос, прибегал ли когда-либо Татхагатха к двусмысленным выражениям. Один сказал: «Его слова никогда не могут быть двусмысленными». Тогда другой спросил: «Каковы слова Татхагатхи?». Первый монах ответил: «Какой же глухой мог их услышать?» Второй заметил: «Ты, несомненно, достиг второй стадии. Так что сказал Татхагатха?» За вопросом сразу последовало следующее: «Выпей чашку чая, мой брат монах». «Выпей чашку чая» – одно из излюбленных выражений, употребляемых монахами дзэн-буддистами в Китае, а также в Японии. Гостя принято угощать чашкой чая, таков этикет нашей повседневной жизни.
Одного китайского учителя дзэна десятого столетия однажды спросили: «Что такое храм (сангхарама)?» – «Так просто». «Что такое человек, находящийся в храме?» – «Что? Что?» – «Что ты будешь делать, если к тебе придет гость?» – «Выпей чашку чая». Такой эпиграмматический диалог, называемый мондо (вопрос и ответ), иллюстрирует свойственное учителям дзэна мировоззрение и отношение к жизни. Примите «храм» за объективный мир, «человека» в нем – за субъект, а «визит гостя» – за отношения между людьми, и все мондо начнет приобретать гораздо более глубокое значение, чем жизнь монаха, удалившегося в горы. Некоторые, прочтя две цитируемые выше истории, могут возразить: «Как индивидуумы мы можем быть неплохими людьми, но как обстоит дело с нашей социальной, общественной или международной жизнью? Как отдельные личности мы в целом, кажется, ведем себя вполне пристойно: признаем порядок, соблюдаем законы, внушаем к себе доверие, но в групповой жизни, какую бы форму она ни носила, мы теряем все положительные качества, проявляемые нами индивидуально; дьявол или всякого рода дьявольщина, которая, вероятно, еще живет в каждом из нас, поднимает голову свою и самым неистовым образом утверждает себя». Это каждому известно. Как же нам бороться с этим ужасным явлением? Это поистине порок нашего современного мира. Я уже давно пытаюсь решить эту проблему, но пока мне это еще не удалось. Единственное, что я могу сейчас сказать, это то, что какую бы форму ни принимала наша групповая жизнь, ее составные элементы, в конце концов, индивидуумы. Поэтому пусть эти составляющие целое индивидуумы полностью очистятся от всякого рода пороков, и пусть их индивидуальная «махакаруна» обретет свою первозданную чистоту, а наш чрезмерный интеллектуализм – не мешает ее проявлению.
Для этой цели рекомендую тщательно изучить эти два приведенных мною диалога, чтобы извлечь из них практическую пользу для нашей повседневной жизни. Все мы знаем притчу о блудном сыне. Подобная история описана в буддийской сутре, названной «Евангелие Лотуса». Вероятно, они исходят из одного и того же источника. В них интересно то, что сколько бы человек ни странствовал, он неизбежно тоскует по дому и хочет вернуться домой. Потерянный рай должен быть возвращен. Иначе мы не найдем себе покоя. Как ни странно, мы должны потерять, чтобы найти. Время теряется в бесконечности и снова возвращается к себе. Мы – частицы истории и в связи с этим испытываем все превратности ее судьбы. Но мы устроены так, что можем пойти за пределы истории, чтобы достичь «святой обители вечного счастья». История – это время. Покуда человек будет существовать во времени, он будет находиться в рабстве у настоящего, а также и будущего. Он не может не быть игрушкой всякого рода парализующих влияний, среди которых можно особо отметить воспоминания и ожидания. При таком положении вещей он никогда не сможет стать господином самого себя, а не будучи господином самого себя, он никогда не сможет наслаждаться свободой и творчеством. Блудный сын – это жалкое создание, бездомный скиталец. Но вот в его жизни наступает момент, когда он неожиданно осознает, что его дом есть не что иное, как его скитания. Он, фактически, все время носил свой дом на своих плечах в течение долгих, долгих путешествий и странствий. Когда он это осознает, его прошлое и будущее кристаллизуются, так сказать, превращаясь в его абсолютное настоящее; теперь он вечен, он стоит на земле «вечного сейчас», он господин самого себя. Он уже не создание. Вернее, он создание и в то же самое время не создание, так как, с одной стороны, его существо не идет за пределы внешнего, объективного мира, и с другой стороны – он больше не живет в нем, он находится вне его. Другими словами, он вернулся к себе и пребывает в себе, он стоит на земле «вечного сейчас» – он не раб людской или мирской, а господин и владыка Вселенной, наделенный неограниченной властью. Как ограниченные существа, мы вынуждены пользоваться языком времени и истории (что составляет особую область изучения для логики и лингвистики). Но мы также выше всего этого, мы также принадлежим царству вечности, и, в связи с этим, нам доступны переживания, имеющие место в нем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88