Среди множества людей, с которыми мне довелось познакомиться,
оказался один, чьей профессией было создание "йяон-твало". Слово это
показалось мне совершенно непонятным, и, само-собой, я захотел узнать, что
же оно означает. Но, разумеется, никто из присутствовавших во время нашего
знакомства не стал бы мне это объяснять - особенность, характерная для
культуры Джинга, объяснение происхождения которой увело бы мой рассказ
далеко в сторону. Единственное, что мне удалось - это договориться о
встрече с этим моим новым знакомым в его мастерской. Да и то далось это не
просто, потому что, как я потом узнал, даже жители Джинга редко попадают в
мастерские "йяон-твало". Если честно, то я добился своего только потому,
что был крайне бесцеремонен, если не сказать большего, ибо воспользовался
некоторым набором приемов убеждения, который был бы немыслим для коренных
жителей Джинга, и мой новый знакомый, оставаясь в рамках своей культуры,
просто не имел возможности отказать мне, не нанеся одновременно страшного
оскорбления. Это весьма характерный пример того, как порой моральная
сторона вопроса оказывается оттесненной в сторону исследовательским
порывом, и я давно пришел к убеждению, что в большинстве случаев те
выгоды, которые мы получаем в результате подобных поступков, ни в какое
сравнение не идут с моральными потерями, которые при этом несем.
Но так или иначе, через три или четыре дня я оказался гостем в его
мастерской и был принят наилучшим образом.
Каково же было мое удивление, когда я узнал, что то, что жители
Джинга называли таинственным словом "йяон-твало", оказалось
просто-напросто джингом, самым обыкновенным, как мне тогда подумалось,
знакомым каждому с детства джингом. Поначалу я с трудом сумел скрыть свое
разочарование. В самом деле, мне и в голову не могло прийти, что здесь, на
этом Джинге, в окружении чудес сверхцивилизации рождается что-то такое,
что мы привыкли связывать с неким непостижимым для человеческого сознания
и для науки чудом, с мифом, со сказкой, с тем, во что мы с возрастом
перестаем верить, но что все равно долгие годы связывает нас с
воспоминаниями о детстве и не дает состариться нашим душам. Но, вспоминая,
все же должен заметить, что где-то в самой глубине души даже в эти первые
минуты узнавания уже жила надежда на то, что судьба действительно подарила
мне встречу со сказкой. Наверное, родилась эта надежда из замеченного мною
отношения жителей Джинга к творцам "йяон-твало". Отношение это, пожалуй,
точнее всего описать как почтение, смешанное с легкой отстраненностью, как
от существа высшего, но в то же самое время в чем-то совершенно чуждого,
отстраненностью, которая неминуемо порождала какую-то брешь в общении с
творцами "йяон-твало", и эту-то брешь я как раз и сумел ощутить за время
нашей недолгой первой встречи. Мне кажется, что это вообще характерно для
любой человеческой цивилизации. Каждая из них в очень и очень ограниченном
количестве порождает гениев, способных сотворить нечто такое, что не в
состоянии до конца постичь все остальные, и сама эта их способность не
просто возвышает гениев над остальными людьми - она неизбежно делает их
чужими, как бы ни желали и они, и мы, простые смертные, чтобы этого
отчуждения не было.
Вот такое именно отчуждение в отношении к этому человеку - наряду с
явным восхищением его неведомыми пока для меня способностями - ощутил я во
время нашей первой встречи. И это, конечно, еще более меня заинтриговало.
Я пришел к нему, я говорил с ним, я, насколько мог, пытался постичь его
душу и образ его мыслей - а он изучал меня самого. И сумел за короткое
время разглядеть во мне гораздо больше, чем я сам способен был осознать,
гораздо больше, чем мне бы хотелось. И он не только увидел это - он тут
же, буквально на моих глазах воплотил все увиденное в "йяон-твало", в
джинг, который и подарил мне на долгую-долгую память.
Я не стану описывать технологию, которой он пользовался. Думается мне
- вернее, я в этом глубоко убежден - что дело тут совсем не в технологии,
и любая из подделок под джинги, по какой бы технологии ни была она
изготовлена, могла бы в принципе нести в себе те же свойства, что и
настоящий джинг. Просто те, кто изготавливает на продажу эти подделки, не
умеют вложить в них душу. Да и как это сделать, если настоящий, подлинный
джинг, тот, что называется "йяон-твало", делается лишь для одного
конкретного живого человека, и не имеет смысла кому-то еще пытаться
разглядеть в его глубинах что-то, кроме замысловатых форм и неясных
образов. Даже сам я до недавнего времени не видел в своем джинге ничего
больше и хранил его лишь как память о невозвратной молодости, потому что
свои волшебные свойства настоящий джинг проявляет лишь тогда, когда
возникает в этом крайняя необходимость.
Но хватит об этом, иначе рассказ грозит затянуться и увести нас
далеко в сторону. Итак, совершенно случайно стал я обладателем джинга, но
это было лишь небольшим эпизодом в моей насыщенной событиями жизни.
Экспедиция наша продолжалась еще пять лет, и вернулся я в свой родной
Кандуонн совершенно иным человеком. Настолько иным, что мне не доставляли
уже ни малейших страданий воспоминания о прошлом, и жизнь, разумеется,
больше не казалась мне лишенной смысла. Впрочем, история это вполне
обычная. Время так или иначе решает почти все проблемы и способно заживить
почти любые раны. Я усердно занимался этнолингвистикой и защитил под
руководством профессора Ткабунго диссертацию, мои работы с каждым годом
приобретали все большую известность, но уже тогда я начал понимать, что
это не главное, ради чего я живу. Знакомство с великим разнообразием
увиденных нами в дальних странствиях миров, населенных людьми - и особенно
с мирами, пребывающими в состоянии упадка, неизвестно чем порожденного -
не могло оставить меня равнодушным к проблемам общим для всего
человечества. По опыту я знаю, что очень немногие способны всерьез
встревожиться, ознакомившись с фактами деградации ряда человеческих
цивилизаций - настолько непонятными, отдаленными от их повседневной жизни
кажутся проблемы, эту деградацию породившие. Очень немногие способны и
ныне увидеть за всем этим не отдельные случаи непонятной болезни, а некую
общую и весьма опасную закономерность. Но те, кто, как и я, сумел это
наконец увидеть, не могут продолжать жить в спокойствии и безмятежности.
Пусть слова наши и наши тревоги не находят пока отклика, пусть мы остаемся
непонятыми и, как представляется многим, понапрасну тратим силы, взывая к
слепому человечеству, указывая ему на страшную опасность - все это не
причина, которой можно было бы оправдать молчание и бездействие. Тот, кто
видит угрозу, должен кричать об этом, даже если его и не хотят слушать,
даже если он и сам не до конца понимает, откуда же исходит эта угроза. И
не имеет ровно никакого значения, что за прошедшие с тех пор восемьдесят
семь стандартных лет я не много встречал людей, способных разделить мою
тревогу, что натыкался чаще всего на непонимание, а зачастую и на прямую
враждебность, когда волею обстоятельств оказывался в состоянии предпринять
шаги, которые, по моему убеждению, уводили бы человечество в сторону от
угрожающей ему опасности. Право же, нет во всем этом ничего страшного,
если хоть малая доля моих усилий оказалась не напрасной.
И все же некоторые воспоминания о прошлом слишком горьки и способны
даже через много лет ранить душу. До последнего времени у меня было много
таких вот горьких воспоминаний.
Но теперь они ушли и больше не тревожат мою душу. Теперь я спокоен и
могу без страха и сожалений оглянуться на прожитые годы. Право, мне есть
что вспомнить и есть чем гордиться.
И обрел я этот душевный покой благодаря джингу, подаренному мне
мастером "йяон-твало" в далекие молодые годы.
Вы, несомненно, знаете о проекте надпространственной связи, который
вот уже второе столетие пытаются осуществить некоторые не в меру ретивые
преобразователи Вселенной. Если не знаете - что ж, мне остается только
радоваться, ибо это означает, что усилия наши не пропали зря, и проект
оказался успешно похороненным. Хотя на первый взгляд и может показаться,
что этот проект не таит в себе никакой опасности, но это ошибочное мнение.
Ведь что сулило бы человечеству его осуществление? Не более и не менее,
чем унификацию и всеобщее усреднение культуры человеческой, стирание - и
довольно стремительное, как показали наши расчеты - культурных
особенностей различных человеческих цивилизаций. Нет, мы не выступаем за
изоляционизм, мы за возможно более полный культурный обмен - но такой
обмен, который не приводил бы к потере собственного лица каждым отдельным
человеческим миром. Сложившееся сегодня культурное разнообразие
человечества - это залог его выживания в изменяющемся мире. Но мир,
который возник бы после осуществления дерзких идей проекта, был бы
совершенно отличен от нашего - и везде одинаков, поскольку проникновение
из одного мира в другой не составляло бы ни малейшего труда, и космические
расстояния перестали бы быть препятствием. Как ни обидно сознавать это, но
за удобство сообщения нам пришлось бы заплатить непомерную цену, и,
лишившись многовариантности развития, человечество в результате стало бы
гораздо слабее.
Я не буду приводить здесь подробную аргументацию, подкрепленную
конкретными социометрическими расчетами - каждый может сам найти все это в
общедоступной литературе. Не намерен я излагать и историю нашей борьбы. Я
просто хочу рассказать об одном эпизоде ее, касающемся меня лично и
непосредственно связанном с моим джингом.
Вот уже двенадцать лет я живу на Аллоане, в горном районе Эдье. Живу
один, хотя редкая неделя проходит без того, чтобы меня не посетил
кто-нибудь из коллег или близких. Иногда мне даже хочется переселиться еще
куда-нибудь подальше, чтобы иметь больше времени для работы, чтобы реже
нарушали мое одиночество и мешали спокойному течению мыслей. Но я точно
знаю, что никогда не сделаю этого - уже несколько дней полного одиночества
начинают тяготить меня, и я рад любому гостю, хотя наверняка знаю, что
буду тяготиться его присутствием уже через два-три дня. Так что даже
приезд Элгонда Диассо поначалу меня обрадовал, хотя я сразу почувствовал -
вернее, не почувствовал, я сразу знал наверняка! - что особой радости от
этого приезда ждать не приходится.
Он, в общем-то, человек неплохой. Я так думаю. И если бы не некоторые
известные мне эпизоды из его прошлого, я, быть может, относился бы к нему
безо всякой настороженности. Даже зная его как горячего сторонника
проекта, я постарался бы по возможности не ставить предубеждение на первое
место при общении с ним. Но что-то все-таки заставляло меня постоянно
держаться настороже. Как оказалось, не напрасно.
Сперва мы разговаривали о вещах совершенно посторонних. Когда живешь
в уединении, то поневоле всегда стремишься расспросить всякого гостя о
том, что творится в большом мире, потому что никакие сводки новостей,
никакая пусть и самая подробная информация о культурной жизни человечества
никогда не заменит живого впечатления, которое приносит с собой человек.
Часа два, наверное, я выспрашивал его о том, что творится в театрах
Аккерма и Кандуонна - ведь Элгонд Диассо, как я знал, был преданным
любителем этого вида искусства - и он едва не соблазнил меня выбраться на
предстоящую премьеру "Кайаты", настолько живо и интересно описал то, что
там должно было произойти.
Но потом он перешел к делу, и все, о чем мы только что говорили,
сразу отошло на второй план. Потому что прилетел он, конечно, не просто
так. Он прилетел для того, чтобы предложить мне стать руководителем Группы
Контроля за транспортировкой в надпространственных тоннелях.
По мысли тех, кто выдвинул это предложение, оно устраняло все
противоречия, накопившиеся вокруг проекта. Группа Контроля, наделенная
правом вето, подчиненная и подконтрольная противникам проекта, фактически
имела возможность свести к нулю все отрицательные эффекты, не препятствуя
в то же время самому строительству. Фактически, мы получали при этом
гораздо больше, чем могли надеяться, потому что вот уже многие годы
находились на грани полного поражения, не в силах склонить в свою пользу
общественное мнение. А поражение наше означало бы, что надпространственные
тоннели будут строиться и эксплуатироваться самым опасным для судеб
человечества образом.
1 2 3 4 5