— Мабуть, пьяные?
— Ни, диду. Никого нема!
— Ну-у… Значить, то, хлопци, летючий голландець.
— А шо воно таке?
— Летючий голландець? — Дед сам затруднялся с ответом, долго лизал, заклеивая, свою цигарку. — Воно то, чего нема и не може буты, але люди бачили.
КТО ЕСТЬ КТО
— Фу, черт! — Дубцов потянул на себя ручку тормоза. — Не везёт так уж не везёт. — Он вышел из машины, вынул пробку радиатора — пошёл пар. — Возьми там ведёрко, Гуров, набери воды.
Дубцов поднял капот, приблизил ладони к разогретому мотору, прислушался к бульканью и потрескиванию в автомобильных внутренностях, а Гуров, вытащив ведро из багажного ящика, стал спускаться с дорожной насыпи в глубокую промоину, образованную ливневыми потоками, стекавшими с гор. Чтобы вода не размыла дорогу, под насыпью, на дне промоины была проложена каменная труба. Из трубы вытекала какая-то желтоватая водичка. Гуров подставил ведро. Вода затарахтела по дну.
Дубцов захлопнул капот и подошёл к краю промоины. Гуров заметил, что правую руку Дубцов держит за бортом реглана.
— Что это у тебя, Виля, за наполеоновский жест?
Дубцов не ответил и руку из-за борта реглана не вынул.
— По-моему, вы не очень торопитесь, ротмистр, — сказал он хмуро.
— Прикажи воде течь быстрее.
Вода текла тонкой, как ниточка, струйкой. Ведро наполнялось почти незаметно. Но Дубцова все это вроде бы не касалось:
— А по-моему, вы нарочно хотите опоздать на пароход.
— Почему ты вдруг перешёл на вы?
— Можно и на ты. Я с тобой свиней не пас. Я офицер флота, плавал юнгой, окончил школу гардемаринов, а ты хам: мараешь белое дело, терроризируешь Марию Станиславовну, интеллигентную женщину, которой ты в лакеи не годишься, скотина!
Гуров схватился за кобуру. Дубцов вынул руку из-за борта реглана. В руке был браунинг.
Вдали громыхнул взрыв, второй, третий. Затем целая серия взрывов. Дубцову почудилось, что камни под ногами дрогнули. И действительно, с дорожной насыпи скатился камешек, за ним потянулась струйка известковой пыли.
— Артиллерийские склады взорвали на станции Феодосия, — сказал Гуров. — Это конец, Виля. Понимаешь? Всё! Слышишь выстрелы? — вслед за взрывами стали раскатываться двойные винтовочные хлопки. — Офицеров вылавливают. Сюда тоже скоро прискачут и порубят нас с тобой обоих, как белых шкур! Бежать надо!
Гуров начал выбираться из промоины, на ходу расстёгивая кобуру. О браунинге Дубцова он как будто забыл.
— Руки! — скомандовал Дубцов. Гуров поднял руки. — Вот теперь кругом. — Спорить с браунингом было бесполезно. Гуров покорно повернулся спиной к Дубцову. — Кобуру расстегнули, весьма любезно с вашей стороны. — Спрыгнув в промоину, Дубцов вынул револьвер из кобуры Гурова. — Вот теперь побеседуем. Сядьте… Сесть! Это допрос! — Гуров присел на край трубы, из которой вытекала вода — уже набралось полведра, — Дубцов сел напротив. — Я вас не задержу до прихода красных, Гуров. Пока наполнится ведро, окончится и суд, и дело. — Дубцов вынул из кармана реглана матросскую флягу — манерку, отвинтил крышку, выудил из фляги свёрнутое трубочкой письмо капитана «Спинозы» и протянул Гурову…
— Зачем вы погубили человека, Гуров? — спросил Дубцов, когда Гуров кончил читать. — Ведь вы же оформили документы о погрузке продовольствия на «Спинозу», а фактически его не погрузили. И капитан, которого обвинили в краже, пустил себе пулю в лоб.
— А если он действительно украл? Где у вас доказательства, что продовольствие осталось в Крыму?
— Допрос поручено вести мне, а не вам, — я и задаю вопросы. Каким образом к сторожу пансиона по соседству с Марией Станиславовной попал куль сахара, за который вы, Гуров, лично расписались на складе?
— Откуда у вас такие сведения?
— У морской контрразведки тоже есть свои люди, как вы понимаете…
— Ну-у… мало ли… Конвойный продал по дороге один мешок.
— Ведро наполняется, Гуров. Я залью радиатор и уеду. Но вас я тоже не оставлю красным. Так что, не стоит тянуть. Зачем вы установили слежку за климатической станцией, убрали оттуда Марию Станиславовну с детьми и двое суток вели какие-то таинственные работы в винных погребах?
— Там нет никаких погребов.
— Погреба находятся под домом. Но вход со стороны пансиона — и сторож оттуда потихонечку тащит мешки с казёнными печатями. Те самые, которые вы там сложили.
— Ты меня оскорбляешь, Виля, — Гуров улыбнулся, хотя ему было не до смеха. — Я, по-твоему, не только вор, а ещё и дурак: украл и закопал, как собака кость, а сам уехал за море. Что ж, я из Турции буду приторговывать этими харчишками?
Дубцов тоже усмехнулся:
— Наконец-то в вас заговорила логика. Я так и понял — никуда вы не собираетесь уезжать от этих харчишек. Вам и здесь будет неплохо. Потому что вы либо купленный предатель, либо агент ЧК.
Гуров вздрогнул не столько от этих слов, сколько от того, что вода, переполнив ведро, выплеснулась ему на ноги.
— Напрасно надеетесь, — заговорил он, — что, отделавшись от меня, вы скроете от ЧК свои собственные дела, господин Дубцов. Там, уверяю вас, известно, что вы белый палач, а не заблудший интеллигент. Достаточно одного фокуса, который вы проделали с болгарским коммунистом Райко Христовым. Эту историю я слышал только вчера из ваших уст. Сам не убил — так отдал французам на растерзание, ещё и расписку получил! Иуда взял расписку на 30 серебреников! Так что, ещё неизвестно, кто из нас предатель. Время покажет, кто из нас кто, господин Дубцов, кого Россия помянет добрым словом: тех, кто удирает, или тех, кто здесь остаётся!
Выстрел раскатился и отдался эхом в горах… Стреляли из винтовки. Один, два, три выстрела… С горы катились, дребезжа, телеги с одуревшими от гонки лошадьми. Повозочные, прыгая с телег, сбегали с дороги в кусты. Дышло передней пароконной упряжки ударило прямо в радиатор автомобиля. В облаке известковой пыли проскакал верховой казак.
— Назад! — заорал казак, поравнявшись с автомобилем. — Вороти оглобли, ваши благородия! Партизаны дорогу перерезали. — Он соскочил с коня, стал его рассёдлывать. — Я с-под Феодосии скачу. Там восстание! Большевики артиллерийские склады рванули, тюрьму взяли, в порт прорвались.
Казак расседлал коня, поцеловал его в ноздри и, взвалив на плечи седло, скрылся в зарослях можжевельника. Выстрелы участились, застучал пулемёт, ухнули разрывы гранат…
Мария Станиславовна обходила кровати в палате девочек, собирала градусники и ставила в стакан с розовой сулемой. Стакан с пучком тонких градусников стоял на стеклянном столике, столик дрожал, и градусники звенели.
— Стреляют, — прошептала Олюня, когда Мария Станиславовна подошла к её кроватке, — я боюсь.
— Не бойся, Олюня, — успокоила Мария, — это далеко.
Но это было очень близко. Мария разделила надвое чёлочку, мешавшую девочке смотреть, и вышла на крыльцо. Бой шёл, казалось, совсем рядом, на дороге. Даже в санаторном парке появились какие-то люди, со стороны арки слышался нарастающий топот. «Красные, — подумала Мария. — Это значит, Дубцов уже далеко». Уронив голову на каменные перила, она заплакала. А топот ног в санаторном парке тем временем приближался. Когда она подняла голову и отвела рукой волосы, прилипшие к мокрым щекам, — она увидела в глубине аллеи Дубцова и Гурова… Мундиры на них были истерзаны: погоны, шевроны вырваны «с мясом».
— Ничего не спрашивайте, — прохрипел Дубцов. — Спрячьте нас.
СЕСТРА-ХОЗЯЙКА ПРИСТУПАЕТ К РАБОТЕ
Над морем в осенней дымке вставало солнце. Розовые блики заплясали на окнах просыпающегося города. Выйдя из хозяйственного флигелька, где он пристроился на ночлег, Гриша взглянул на море — бесконечная водяная стена отгораживала, казалось, землю от неба. По этой стене ещё вчера проползали пароходы. Но сегодня что-то было не так: горизонт был пуст. Дымы броненосцев Антанты уже не подпирали небо.
Гриша перевёл взгляд на город. Утренний бриз развернул флажок над мавританской башенкой. Флаг был ярко-алый. «Все, — подумал Гриша, — белым в Крыму делать нечего. Вряд ли остался хоть один. Можно гулять свободно».
Скрип ракушечника в аллее заставил Гришу отпрянуть. Со стороны летней кухни к санаторию шёл мужчина в гражданском пальто и шляпе. Гриша не сразу разглядел его лицо, но… манера держаться! «Офицер! И не сухопутный: те будто швабру проглотили, а этот движется вольно, как оперённая парусами мачта при попутном ветре. Дубцов! Не удрал, сволочь! Неужели не понимает, что красным и пять раз его поставить к стенке будет мало?! Не может не понимать. — Гриша стал рассовывать по карманам своё немудрёное имущество. — Прощайте, Мария Станиславовна! Видать, и вправду любит вас ваш „Он“, если рискнул жизнью — остался с вами…»
— Дядь Гриша!
Гриша обернулся. Со стороны санаторного корпуса к нему бежал Коля. «Его ещё не хватало. Попробуй теперь уйти по-английски, не попрощавшись».
— Ну что тебе?
— Что сегодня на завтрак готовить? Совсем ничего нет. «Спроси у другого дяди, — хотел бы сказать Гриша, — у Дубцова Вильяма Владимировича». Но сказал он другое:
— Что-нибудь придумаем, — и повернул… к ограде пансиона мадам-капитан.
А Коля пошёл будить Раю, что-то она сегодня заспалась. Но Рая не спала. Она лежала, уткнувшись лицом в подушку, и наволочка была мокрой от слез.
— С чего бы я ревел, — сказал Коля, — наши уже в городе! Сам видел флаг!
Она как будто не слышала. Коля постоял, постоял и дёрнул за плечо, стараясь оторвать её голову от подушки.
— Ну, может, тебя не выгонят. Подумаешь, дедушка статский советник. Он же не офицер, а библиотекарь, с книжками воевал.
— Не библиотекарь, а учёный библиограф — смотритель университетской библиотеки.
— Ничего, — успокоил Коля, — заработает прощение, если хорошо будет себя вести.
Гриша тем временем дошёл до ограды пансиона, ловко, как обезьяна, вскарабкался по решётке вверх, перелез на дерево, пристроился среди ветвей. Перед Гришей, как на ладони, был весь пансион. Господа в осенних пальто, с тёплыми кашне на шее гуляли по аллейкам. Какой-то дяденька раскачивался в гамаке. Другой, совсем уж дряхлый, возлежал в кресле-качалке, накрытый клетчатым шотландским пледом. Третий… Гриша чуть не свалился с дерева… Третий был однорукий! Филёр контрразведки, который возил его, Гришу, на рифы и обратно. «Ротмистра только не хватает до полного комплекта», — подумал Гриша, и, как по заказу, он увидел, что с веранды пансиона по каменным ступеням спускается Гуров. Гриша даже усомнился: может, не Гуров? Нет, он. В сером демисезоне с бархатным воротником. Без бороды. Морда голая, как колено.
Пока Гриша слезал с дерева на забор, мысль его работала на всех оборотах: «Ясно, откуда у сторожа пансиона оказался мешок с казённых складов. Эта компашка заблаговременно запасалась харчами. Придётся поделиться, господа, с детьми. Так будет по-божески». Гриша спрыгнул с забора не в парк санатория, а на хозяйственный двор пансиона и осторожно приоткрыл дверь флигелька, в котором, должно быть, жил сторож… Жил он, прямо скажем, не по средствам. В его каморке стояли роскошная кровать из орехового дерева и трельяж с разными дамскими цацками: пудреницами, флакончиками для духов, баночками с кремами и румянами.
— Входи, — сказал знакомый боцманский бас. — Чего царапаешься, как кот?
Вместо сторожа во флигельке жила теперь мадам-капитан. Гуровская компания вытеснила её из собственного дома.
— А-а! Бывший грек, коммерсант-неудачник!
Гриша понял: мадам уже знает, Гуров ей успел объяснить, что здесь отирался Гриша-моторист с «Джалиты» под видом грека.
— А я думал, вы уже уехали! — сказал он с наивным видом.
— Как? Верхом на палочке?
— На метле.
— Он ещё острит! А кто обещал меня вывезти? Кто взял золотой портсигар?
— Ну я… Только меня самого взяли ваши, между прочим, знакомые.
Мадам сделала вид, что не расслышала.
— А портсигарчик к тому же ворованный, — добавил Гриша.
Мадам окаменела от такой наглости, но через мгновение её прорвало:
— Слушай, ты! Отчаливай отсюда! И чтоб до завтра твой поганый след смыло с песка! Когда я воровала? Я брала у Марии вещи и обменивала их на продукты.
— Продукты тоже ворованные. В казённой упаковочке. Но вы не беспокойтесь, я никому не скажу, если вы мне скажете, где у вас склад.
Мадам захлопала глазами, как магазинная кукла, что, кстати, очень шло к её кукольному личику:
— Какой склад?
— Тот самый, где спрятаны продукты.
— Какие продукты?
— Которые в порт возили с казённых складов. Сахар, мука, галеты, ветчина в банках, бекон, сало, шоколад.
— Шоколада захотел?
— Голод и не к тому принудит.
— Ах, голод! Так бы сразу и сказал. Я женщина жалостливая, — мадам огляделась по сторонам, плотно прикрыла дверь и поманила к себе Гришу: — Пригнись-ка.
Гриша приблизил ухо к её губам и от молниеносного удара головой опрокинулся на пол. Сидя на полу, он размазывал по лицу юшку, а мадам как ни в чём не бывало поправляла причёску.
— Ну, как, молодой человек? Вы удовлетворили ваше любопытство?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14