Однако почему-то в большинстве случаев так получается, что, когда я появляюсь в Клубе, Шерм уже обретается в бильярдной, маясь от отсутствия жеалющих сыграть с ним. Кроме меня, никто больше не желает противостоять гению бильярда, и, возможно, что мое стремление сражаться с ним на зеленом сукне вызвано излишней чуткостью к человеку, обиженному невниманием со стороны коллег.
Но сегодня, когда я, решив, что давненько не держал в руках кий, появляюсь в Клубе, Шерма здесь нет. Я это ощущаю сразу, едва переступив порог, хотя из бильярдной доносятся ожесточенный стук сталкивающихся шаров и громкие возгласы игроков. Во мне словно срабатывает какое-то шестое чувство.
Делать нечего, на нет и суда нет - и я, не спеша и не чувствуя вкуса, обедаю в столовой, а потом какое-то время слоняюсь по почти пустым коридорам и залам, не зная, чем заняться…
Он перехватывает меня в музее, куда меня к тому времени занесло с бокалом прохладительного пунша.
Я как раз созерцаю реконструированный на голо-раме эпизод, который стал вечным примером хардерской самоотверженности.
… Это случилось почти сорок лет тому назад в Бразилии, где разразилась страшная эпидемия, выкашивавшая за считанные дни целые города и области. Ценой неимоверных усилий спасателей-“чрезвычайщиков” очаги заражения удалось-таки блокировать в нескольких населенных пунктах, откуда было эвакуированы все жители. Было принято решение уничтожить, стереть с лица земли вирусоносные здания и прочие городские конструкции. Для этого планировалось пустить в ход несколько мощных вакуумных бомб, оставшихся после всеобщего разоружения.
Когда Мату-Гросу, где еще недавно проживали пятьсот тридцать тысяч человек, окончательно опустел, и началась автоматическая инициация вакуумных зарядов, заложенных в разных концах городка-смертника, за пятьдесят восемь секунд до взрыва, откуда ни возьмись, на центральной площади появился автобус, не спеша кативший по мостовой. И во всю ширину его корпуса красовалась надпись крупными буквами: “ПЕРЕВОЗКА ЛЮДЕЙ”.
Люди за пультами управления взрывными устройствами могли лишь ругаться на разных языках, кусать локти и рвать на себе волосы. Останавливать инициацию на последней минуте было чревато гигантской экологической катастрофой. К тому же, не было уверенности в том, что в автобусе кто-то есть. Ответственные за эвакуацию клялись и божились, что каждая пядь земли в городе была несколько раз проверена на предмет отсутствия людей. А на отчаянные призывы и обращения по различным средствам связи автобус не откликался.
И тогда один из хардеров, стоявших в оцеплении вокруг Мату-Гросу, которого звали Жегар, забрался в кабину джампера и бросил его со страшным ускорением одним длинным и точным прыжком к странному автобусу. Ему удалось закрепить на корпусе машины присоски грузовых магнитов и оторвать автобус от земли, но джампер тут же стал терять высоту, и, Жегар понял, что мощности его турбин не хватает, чтобы перепрыгнуть через городские постройки вместе с автобусом, и что каждый килограмм лишнего веса имеет значение…
Поэтому хардер включил автопилот, а сам выпрыгнул из кабины, и джампер пересек границу опасной зоны ровно за секунду до взрыва. А искейпов у хардеров тогда еще не было…
Автобус оказался все-таки пустым, кто-то просто забыл выключить в нем автомат-кондуктор, но самое скверное в этой истории заключалось в другом. Буквально на следующий день во Всемирной Сети и в средствах массовой информации по всей Земле развернулась ожесточенная дискуссия на тему: стоило ли хардеру жертвовать собой, если вероятность того, что в автобусе находились люди, была равна почти нулю? И слишком многие посчитали, что - нет, не стоило…
И вот, когда я, наверное, уже в десятый раз наблюдаю за тем, как из кабины джампера с высоты четвертого этажа падает на жесткий металлопласт фигура в комбинезоне защитного цвета, меня кто-то окликает сзади.
Он выглядит совсем мальчишкой, и светлые длинные волосы его перехвачены на лбу широкой белой лентой, а длинные худые пальцы испачканы чем-то фиолетовым, и поэтому он похож на школьника-неряху. Впрочем, глаза у него почему-то полны немого отчаяния и боли, и это сразу прибавляет ему лет десять…
- Вы - Лигум? - спрашивает он, и когда я подтверждаю его предположение кивком, представляется: - А меня зовут Портур…
- Слушаю вас, Портур, - отвечаю я, поворачиваясь спиной к голо-раме.
- Это вы занимаетесь лайнером “Этернель”? - напрямую осведомляется хардер Портур. Своей нетерпеливой прямотой он еще больше походит на мальчишку. Интересно, сколько все-таки ему лет? Двадцать пять? Или сорок три? Может быть, именно про таких говорят - “человек неопределенного возраста”?..
- Что значит - занимаюсь? - притворно удивляюсь я. - Насколько мне известно, лайнера с таким названием больше не существует в природе. А могу я узнать, коллега, чем вызван ваш интерес к моим проблемам?
Он опускает голову.
- Возможно, я покажусь вам навязчивым, - говорит он, - но если вы разыскиваете свидетелей гибели “Этернеля”, то я мог бы вам помочь…
- Откуда вы знаете, кого я разыскиваю? - стараясь говорить как можно мягче, спрашиваю я.
- Так… дошли кое-какие сведения… от кого-то из наших…
- Ну, допустим… И чем же вы могли бы мне помочь?
Портур поднимает голову и с вызовом смотрит мне в глаза.
- Я могу рассказать вам, как погиб “Этернель”, - сообщает он. - Потому что я был на нем в момент взрыва…
Только теперь я догадываюсь, чем испачканы его пальцы. Так называемый “регенератор”, заживляющий ожоги раствор. Вполне возможно, что одними руками он не отделался и что под одеждой у него еще больше фиолетовых пятен на коже.
- И как же вы туда попали? Ведь в списке пассажиров…
- Всё правильно, в списках меня не было. Я сам дал указание комп-регистраторам стереть всякие упоминания обо мне из своей памяти.
- Но зачем? - не понимаю я.
- Вы что - не понимаете? - усмехается он с вызовом. - Корабль взорвался, и погибли люди, много людей, а я… я, как видите, остался жив!..
Я уже все понял, но мне всё еще не хочется верить в правильность своих догадок. Мне хочется, чтобы это была нелепая, глупая случайность, и чтобы он развеял мои подозрения, потому что, если они окажутся справедливыми, это будет все равно что выстрел в упор, только еще больнее и предательски, ведь мы, хардеры, привыкли к тому, что в нас могут выстрелить, но мы не можем допустить и мысли о том, что кто-то из нас может оказаться трусом или сволочью…
- Нет-нет, - опять усмехается он, - я не струсил и не посчитал ниже своего достоинства спасать тех людей… Дело совсем в другом, и я даже не знаю, поймете ли вы - в чем именно…
Мы стоим с ним посреди пустого зала, но ни ему, ни мне и в голову не приходит, что можно выйти из музея в холл, где имеется много удобных кресел, и продолжать разговор сидя. Во время таких разговоров забываешь обо всем.
- Понимаете, Лигум, - продолжает Портур, - я… я растерялся. “Этернель” обратился в облако раскаленного газа за считанные доли секунды, но аварийная ситуация длилась достаточно долго, чтобы можно было попытаться что-нибудь сделать. Целых четыре с половиной секунды…
- Откуда вам это известно? - перебиваю его я.
- Экипаж лайнера успел объявить пассажирам по бортовому селектору, что в двигателе возникла опасная проблема. А потом грянул взрыв… Я израсходовал несколько первых “риплеев” на то, чтобы добраться до пилотного отсека…
“Риплей” на нашем жаргоне означает тот промежуток времени, который хардер вынужден проживать дважды, трижды, сотню раз, чтобы вновь и вновь пытаться избежать своей смерти, от которой его отшвыривает назад в прошлое искейп.
- У меня было всего двадцать секунд, - продолжает Портур. - И я так и не смог ничего поделать, чтобы спасти весь корабль. Мне лишь удалось выяснить, что неисправность очень серьезная и что шансов избежать взрыва практически нет… И вот тогда я встал в тупик.
- В тупик? - не понимаю я. - А спасательный бот? У них был на борту какой-нибудь катер?
Либо мне это кажется, либо в глазах его действительно что-то блеснуло.
- Катер… - тупо повторяет он за мной, как эхо. - Бот… Да, разумеется, бот был… Аж на двадцать мест!.. Но вы можете себе представить, как бы это выглядело? Что я должен был сделать? Ничего не объясняя, приказать пассажирам занять места в спасательном боте? Да, я испробовал этот вариант… После короткой паузы, во время которой каждый пытался определить, не шутка ли это какого-нибудь идиота, возникала жуткая паника, и люди устремлялись к выходу из пассажирского салона буквально по головам друг друга, сбивая с ног женщин и детей. Поверьте, это было очень страшно!.. - Он тяжко вздыхает и отворачивается. - В следующий раз я попробовал выдать происходящее за учебную тревогу. Но тогда они еле шевелились, как вареные мухи, и даже не успевали до взрыва выбраться из своих кресел!.. Я сбился со счета, сколько раз мне пришлось взорваться и вновь ожить, пока не стало ясно: спасти всех - безнадежная затея. Значит, надо было спасать хотя бы часть тех, кто находился на борту корабля…
Портур опять умолкает, и я его не подгоняю. Мне понятно, что он испытал тогда, на борту обреченного на гибель спейсера, и что чувствует сейчас, признаваясь мне во всем.
- Понимаете, какое дело, Лигум, - наконец, продолжает мой собеседник. - Если бы я не был хардером, а обычным человеком, не приученным с детских лет решать сложные моральные проблемы - а самое главное, не высасывать их из пальца, - то я бы, наверное, плюнул на всё, схватил бы первых попавшихся мне под руку пассажиров, приволок и затолкал бы их в бот и благополучно отвалил бы от разлетающегося на огненные куски “Этернеля”… Да, скорее всего, так оно и было бы, и, возможно, меня потом никогда не мучили бы ночные кошмары и угрызения совести, потому что я твердо считал бы: я сделал всё, что мог, и спасибо судьбе за то, что она дала мне хоть такой шанс, ведь могло бы быть и хуже… Но ведь я - хардер, и мне, как и вам, еще в Академии впихнули и в голову, и в душу, и даже в поры кожи привычку постоянно анализировать правильность своих поступков и мучиться сомнениями. Это же, оказывается, очень опасно: быть слишком сложным, Лигум!.. Потому что тогда, на “Этернеле”, я принялся ломать голову, как курсант-первогодок на экзамене по практической этике, над тем, кого же я должен спасать в первую очередь!.. Женщин и детей? Да, но, во-первых, их не так много на борту, а во-вторых, за считанные секунды мне не успеть собрать их всех из разных концов пассажирского салона к спасательному отсеку… Значит, в условиях цейтнота надо решать, кто из окружающих меня людей достоин жить, а кто обречен на смерть? Но разве я - Господь Бог, которому дано такое право? Я же - всего лишь хардер, и я не должен, не имею права решать подобные задачки, а если даже и попытаюсь решить их каким-либо способом, то не будет мне до конца дней моих покоя, потому что я сам буду пожирать себя, как изголодавшийся хищник-мутант, по странной причуде природы лишенный инстинкта самосохранения!..
- И тогда вы решили никого не спасать, - подсказываю я ему следующую фразу, когда он умолкает, оборвав свой истеричный монолог на полуслове-полувсхлипе.
- Так категорично нельзя утверждать, - говорит Портур. - Я ничего не решил… Но со мной стало происходить что-то неладное, понимаете? В какой-то момент мой мозг, видимо, не выдержав такого напряжения, просто-напросто отключился, и я… Я пришел в себя только на борту бота. Один…
Он облокачивается рядом со мной на перила, отгораживающие голо-раму от музейного зала, и роняет голову на грудь.
Еще вчера я заклеймил бы позором хардера, который рассказал бы мне такие вещи. Мне было бы противно даже разговаривать и дышать одним воздухом с ним.
Но сейчас я почему-то не испытываю к Портуру подобного отвращения. Не то, чтобы мне было его жаль, но и судить его я не собираюсь.
- Зачем вы рассказали мне это? - наконец, спрашиваю я его.
Он поворачивает ко мне бледное лицо, и в его глазах я читаю благодарность за то, что я не назвал его подонком или придурком.
- Я хочу, чтобы вы знали, Лигум, - говорит он. - Во время “риплеев” я испытывал странное ощущение… Может быть, это вам пригодится в вашем расследовании… Понимаете, всякий раз, когда искейп отбрасывал меня назад, мне казалось, что в салоне находится намного больше пассажиров, чем в момент взрыва. Потом, правда, это ощущение у меня пропадало, но в первые мгновения оно было вполне отчетливым…
- Что ж, спасибо, - говорю я. - Я учту это …
Портур еще колеблется некоторое время, а потом резко поворачивается и идет к выходу из зала. По-моему, он хотел подать мне на прощание руку. Если так, то он поступил правильно, отказавшись от этого намерения…
Я облокачиваюсь на перила ограждения, как только что делал мой собеседник, и опять смотрю, как хардер Жегар прыгает из кабины джампера, чтобы спасти автобус, в котором, как были все основания полагать, не имелось ни единой души.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59