Какое-то время его костлявые пальцы еще шевелились, словно пытаясь остановить уходящую жизнь, потом замерли, а остекленевшие глаза уставились в потолок.
Тал снял со стола расшитую жемчугом скатерть и накрыл ею тело.
В это время открылась дверь и вошел Гун.
41
При виде этого человека былая неприязнь снова вспыхнула в моей душе.
— Этот человек — предатель! — закричал я вне себя. — Это он выдал А ищейкам Императора! Арестуйте его!
Гун не обратил никакого внимания на мой крик. Он смотрел на покрытое скатертью тело того, кто совсем недавно был владыкой страны.
— Вы убили его? — спросил он. — Правильно! Собаке — собачья смерть!
На его лице была брезгливая мина, но мне почему-то подалось, что в его словах прозвучало облегчение. Можно было подумать, он боялся увидеть Императора живым.
— Гун — предатель! — повторил я. — Лин Эст сознался, что это Гун выдал А!
— Лин Эст — клеветник и убийца, — спокойно возразил Гун. — В свободное время он развлекался тем, что отрубал головы осужденным. Ни одному его слову верить нельзя.
— Клянусь именем моего сына, что Лин Эст сказал правду. Допросите его.
— Я хотел узнать у него, где спрятана А, — сказал Гун. — Но когда я снял с него наручники, он набросился на меня и едва не задушил. Мне пришлось убить его.
Лицо Старшего нахмурилось.
— Прошу всех пойти со мной! — сказал он. Дверь карцера была открыта. Мы вошли внутрь. Лин Эст лежал на полу в луже крови. Тал присел рядом на корточки.
— Да, мертв, — сказал он. — Удар попал прямо в сердце.
Я смотрел на труп Лин Эста с двойственным чувством. Безусловно, этот негодяй заслуживал смерти. Но сейчас я жалел о том, что он умер и уже не сможет разоблачить Гуна. И еще меня тревожило что-то странное в положении трупа, но это впечатление было зыбко и расплывчато. Я никак не мог понять, что беспокоит меня.
Мы вышли из карцера, жмурясь от ослепительного света солнца.
— Эту историю мы расследуем со всей тщательностью, — сказал Старший. — А сейчас прошу всех по местам. Скоро мы начинаем атаку Хранилища. Тир Асе, ты согласен возглавить штурмовой отряд?
— Хранилище… — горестно вымолвил я. — Что даст нам оно? Император умер, унеся с собой тайну оживления. Как я скажу сыну, что все его муки были напрасны!
— Способ оживления известен во многих странах, — возразил Тал. — Мы обратимся к ученым. Весь мир придет к нам на помощь.
В это время в конце коридора раздался шум. Несколько стражей бежали нам навстречу.
— Мы нашли невесту Императора! — крикнул один из них, подбегая.
Радость, вспыхнувшая в моем сердце при этих словах, была так велика, что я почти не обратил внимания на то, как изменился в лице Гун.
— Моя дорогая дочь! — воскликнул я. — Где она? Я хочу ее видеть!
Я спешил за стражем, охваченный волнением. Увы, радость моя была недолгой.
А сидела в роскошных одеждах, окруженная солдатами и стражами. Ее лицо было бледно, глаза тусклы, она держалась неестественно прямо. Я кинулся к ней, чтобы обнять ее, но она даже не посмотрела в мою сторону. Ее губы шевелились, и, прислушавшись, я понял, что она говорит об Императоре.
— О мой возлюбленный Повелитель, более прекрасный, чем Солнце! — шептала она. — Подари мне лазурный взгляд, и я стану дождем, чтобы напоить твои розы, я стану ветром, освежающим тебя в полуденный зной, или прозрачным родником, омывающим ноги твои…
Напрасно я звал ее, тряс за плечи, гладил ее милые тонкие руки — она не видела и не слышала ничего, она говорила только об Императоре!
— О, кровавый изверг! — простонал я, заламывая руки. — Воистину нет границ твоим злодеяниям! Зачем ты умер, проклятый тиран, вампир, вурдалак, зачем не могу я задушить тебя вот этими руками!
Тал отодвинул меня в сторону.
— Не печалься, Тир Асе, — сказал он. — Мы знаем, как снять с А чары Императора. Через три сеанса она снова станет прежней милой А и будет любить твоего сына, как и прежде.
Он что-то делал около А, но я не видел и не слышал его. Я смотрел на свои все еще опухшие от наручников кисти рук. Как я не понял сразу!
— Где Гун? — спросил я. — Он только что был здесь!
— Да, он шел с нами, — кивнул Тал. — Но в чем дело?
— Его надо немедленно схватить! Он убил Лин Эста преднамеренно. У меня есть доказательства. Ищите его!
По приказу Старшего стражи бросились искать Гуна. Но он исчез.
— Охраняйте А как можно лучше, — сказал я. — Иначе Гун убьет ее — ведь только она может разоблачить его. Гун выдал девушку агентам Тайной Канцелярии и был уверен, что казнят, однако ее спасла от смерти необычайная красота, и на стала недосягаемой для него. Но теперь он во что бы то ни стало постарается убить ее, как убил Лин Эста и как убил бы Императора, если бы тот не скончался сам.
Старший распорядился отправить девушку в госпиталь под усиленной охраной. Безучастная, покорная А послушно встала и ушла вместе со стражами и Талом, продолжая шептать слова любви к Императору. Мое сердце обливалось кровью при виде этого душераздирающего зрелища.
— Скоро штурм, — сказал Старший. — Нам пора.
Мы вышли, но едва отошли от двери на несколько шагов, как за нашими спинами раздался взрыв. Оглушенные, мы попадали на пол. Сорванная дверь висела на одной петле, из комнаты, в которой мы только что находились, валил густой дым. К счастью, никто не пострадал.
— Это Гун, — уверенно сказал я. — Он не успокоится, пока не прикончит А и всех нас заодно. Сейчас он опоздал на полминуты, но кто знает, опоздает ли он в следующий раз?
— Доказательства! — сказал Старший. — Мне нужны доказательства.
— Посмотри на мои руки. — Я показал ему свои опухшие кисти. — Я до сих пор с трудом владею ими. А Лин Эст был гораздо крупнее меня. После суток, проведенных в наручниках, он не смог бы напасть на Гуна.
— Он мог бить ногами, головой, — не очень уверенно возразил Старший.
— Допустим. Чего не сделаешь в припадке ярости? Но тогда ответь мне на такой вопрос: что делает страж, сняв с человека наручники?
Старший недоуменно пожал плечами.
— Никогда не задумывался над этим.
— Он прячет их в поясную сумку. Гун поступил точно так же — ведь в карцере наручников мы не видели. Не заметил ли ты, что обе руки Лин Эста испачканы кровью?
— Ну и что?
— А вот что: это значит, что Лин Эст не нападал на Гуна. Гун вошел в камеру, убил беспомощного Лин Эста, а потом снял с него наручники и по привычке спрятал в сумку, не заметив в темноте, что они, как и руки убитого, испачканы кровью. Прикажи проверить его сумку. Если Гун сказал правду, наручники окажутся чистыми. Но я уверен, что мы увидим на них кровь. И еще: обе руки Лин Эста испачканы кровью, хотя она натекла лишь под одну из них…
— Да, ты прав, — сказал после раздумья Старший. — Надо лучше охранять А. Ей действительно угрожает опасность.
— Не только ей — и мне, и тебе, и Талу — всем, кто знает о предательстве Гуна. У меня есть мысль… Послушай, ведь Гун уверен, что прикончил нас. Так не будем разуверять его. Распусти слух о нашей гибели — и он тотчас объявится. Уверен, что он не собирается бежать — это было бы для него крушением всех надежд. Он честолюбив и неразборчив в средствах. Не вышло с Императором и Лин Эстом — он сделает ставку на новую власть. Знаешь, почему он старался спасти того старика? Да потому что сам мечтает о вечной молодости. Он никак не может понять, что со старым покончено навсегда, и надеется, что постепенно все пойдет прежним чередом.
— Пожалуй, ты прав, — сказал Старший. — Попробуем осуществить твою идею — поймаем Гуна на его собственный крючок.
42
И все же Гуну удалось уйти. Его чуть не схватили, но он убил одного из солдат, ранил другого и ускользнул от погони в бесконечных коридорах дворца. Все входы и выходы строго охранялись, ворота были заперты наглухо, часовые не спускали глаз с окон. Даже мышь не смогла бы выбраться из дворца незамеченной. Но Гун как сквозь землю провалился.
Все было готово к штурму Хранилища. В последний раз мы предложили осажденным сдаться. Они ответили выстрелами. Это были отпетые негодяи — главари Тайной Канцелярии, Императорского суда, уцелевшие после расправы Стоящие У Руля. Этим людям нечего было терять. Их было немного, но они были полны решимости защищаться до конца.
До начала атаки оставалось несколько минут. Я сменил магазин в своем автомате и проверил, легко ли вынимается меч, как вдруг позади меня послышался знакомый голос:
— Отец! Дорогой отец!
Да это была А — прежняя радостная, румяная А. Она спешила ко мне, протянув руки.
— Дорогая дочь! — только и мог вымолвить я, раскрывая объятия. — Какое счастье!
Позади А виднелось довольное, улыбающееся лицо Тала.
— Как видишь, и одного сеанса оказалось достаточно. Наши медики знают свое дело.
— Но зачем ты пришла сюда? — спросил я, отстраняя девушку. — Сейчас начнется бой. Тебе не место здесь.
— Я должна быть с вами отец! — твердо сказала она. — Ведь там мой жених.
Никакие уговоры не могли ее убедить. Наконец, я сдался.
— Возьми санитарную сумку. Будешь помогать раненым. Но не смей лезть под пули. Сын не простит мне, если с тобой что-нибудь случится.
Я взял лежащий рядом гранатомет и взглянул на часы. Пора!
Раздался дружный залп. Наши фосфорные гранаты лопнули на укреплениях осажденных, ослепляя врагов, а мы уже мчались вперед, непрерывно стреляя из автоматов. Нам удалось проскочить через тоннель почти без потерь, но здесь осажденные оказали упорное сопротивление. Мы сошлись грудь с грудью среди пламени и белого фосфорного дыма. Зазвенели мечи. Они дрались, как дьяволы, но нам на помощь спешили по тоннелю все новые и новые группы. Силы были явно не равны. Очень скоро осажденные дрогнули и побежали.
Все было кончено. Мы прорвались через баррикаду, преследуя разбегающихся в страхе врагов. Сопротивление почти прекратилось, я слышал лишь призывные крики своих людей, трели сигнальных свистков да редкие одиночные выстрелы, е встретив никого, я проскочил несколько полутемных помещений, похожих на лаборатории — мне было некогда их разглядывать. Распахнув ударом ноги еще одну дверь, я кинулся в нее, выставив вперед автомат, и словно ток прошел по моим членам. Это было Хранилище.
— Сын! Я иду к тебе! — громко крикнул я, потрясая автоматом. Бесконечные ряды голов провожали меня глазами, а я бежал по страшной дороге, минуя бесчисленные повороты Позади послышались шаги, я оглянулся — это была А.
— Мой сын! Я иду к тебе! — продолжал кричать я, потому что только крик и бешеный бег могли унять ярость, вспыхнувшую во мне от вида этих бесконечных коридоров, скрывавших от людей гигантское море страданий и горя.
А догнала меня и почти повисла на моей руке, изнемогая
— Отец, я не могу…
Я обнял ее за талию — ноги уже не слушались ее.
— Держись! Сейчас мы найдем его. Ну, еще немного! И тут я увидел его.
— Мой сын! — закричал я, бросаясь к нему. — Я пришел! Я пришел!
Отшвырнув автомат, я упал на колени, протягивая руки к моему дорогому сыну.
— Отец! — прозвучал за моей спиной полный ужаса вопль А. — Отец!…
Я обернулся. Но было поздно. Я успел только увидеть перекошенное яростью лицо Гуна, услышал свист его меча, а затем тупой удар обжег мне горло, все вокруг закружилось, мир взорвался на куски нестерпимой черной болью и погас.
Голова казненного покатилась по эшафоту, выбрасывая струю крови. “Да здравствует Сол…” — завопил еще раз автомат и умолк на полуслове. Палач показал народу мертвую голову, воздел ее на кол, затем подошел к обезглавленному телу и столкнул его в люк, на ожидавшую внизу древнюю телегу, запряженную старой клячей. На эшафот уже волокли следующего.
Из окна кабачка “Под Солнцем Справедливости” за казнью наблюдало несколько человек.
— Бедный старик! — вздохнул один из них. — Как он ждал хоть какой-нибудь вести о сыне! Никогда не прощу себе его смерти. Зачем только я дал ему приемник…
— Так это его сын на Четвертой Луне? — спросил второй.
— Да, он командир международной космической станции. Двадцать лет старик не знал ничего о единственном сыне — с тех пор, как тот, еще в царствование прошлого императора, бежал с каторги. И вдруг он узнает, что сын за границей выучился, стал известным ученым и теперь каждый и пролетает над своей родиной! Он уговорил меня раздобыть для него приемник и слушал, что передает сын с орбиты Но бедняга забыл об осторожности, и соседи донесли на него… Мир праху его!
Говоривший разлил остатки вина по чашкам. Все молча выпили.
— А теперь к делу. Я уполномочен сообщить вам решение подпольного центра о восстании. Войска и рабочие дружины готовы подняться по первому сигналу. Мы ждем только сообщений из пограничной зоны. Сегодня наш посланный вернулся и привез утешительные вести. После оплеух, полученных от соседей, которых наш горячо любимый Император взялся проучить, даже у самых несообразительных солдат открылись глаза на истинное положение дел. Теперь мы можем считать, что западный легион — наш.
— Когда начало?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15