– И думать не думайте делать то, что задумали! Я имел дело с шимпанзе, а также с другими приматами очень долго. В определенном возрасте от такого обращения они становятся только еще более непокорными. Даже могут покончить с собой.
– Молодой человек, – сказал усатый, – а на чьей стороне вы, между прочим?
– О, я вполне лоялен. Но Пан Сатирус – мой пациент. И я не думаю, чтобы кто-нибудь из вас был специалистом по приматам.
– А вы специалист?
– Мистер Армстронг, если я не специалист, правительственное жалованье, которое платили мне годами, выброшено на ветер. Поверьте мне, в жизни шимпанзе наступает момент, когда он поднимает бунт. И Пан Сатирус весьма близок к этому.
– Значит, вы предлагаете… ликвидировать…
Хриплый рев Гориллы Бейтса заполнил комнату:
– Это убийство!
– Отставить, мичман, – строго сказал адмирал. – Ликвидация животного, являющегося казенным имуществом, – это вряд ли убийство.
Но старый мичман стоял на своем:
– Пан никакое не животное.
Счастливчик Бронстейн поддержал мичмана.
– Я не специалист в морской юриспруденции, но, по мне, застрелить говорящего шимпанзе – дело нешуточное. Потом целый год с губы не выйдешь, пока адвокаты будут решать, убийство это или нет. Пан – это человек.
Пан Сатирус вытянулся во весь свой полутораметровый рост.
– Я не человек, – сказал он.
На тайное судилище легла тишина.
Глава восьмая
Ни один компетентный ученый не думает, что человек произошел от какой-либо из существующих человекообразных обезьян.
Эрнст Хутон. От человекообразной обезьяны, 1946
Я летел в Нью-Йорк, и на душе было тревожно. Этому Игги Наполи, моему помощнику, пальца в рот не клади. Теперь у него был мой автобус с оборудованием и мой микрофон, и он мог выступить самостоятельно, если бы в мое отсутствие во Флориде случилось какое-нибудь событие. И конечно, все запомнили бы человека с таким именем и фамилией – Игнац Наполи. Я потратил десять лет, чтобы заставить публику помнить Билли Данхэма, но Игги мог сделать это за два интервью, если бы провел их успешно.
Итак, я отправился в правление компании с докладом, а на душе у меня кошки скребли.
Моя передача о шимпонавте нашумела, спору нет, – это была сенсация в старомодном духе, но беседу вел не я – ее вел Пан Сатирус. А в нашем деле так: стоит споткнуться, как кто-нибудь отхватит тебе обе ноги напрочь да еще пришлет букет роз, выражая сожаление по поводу твоего нездоровья.
В аэропорту я взял такси. Не в том я был настроении, чтобы ехать со всякой швалью в рейсовом автобусе. Мы выскочили из туннеля, и я увидел, что Нью-Йорк совсем не изменился все куда-то спешили, никому не было никакого дела до других… Старший лифтер в здании телевизионной компании помнил меня, и я почувствовал себя немного лучше. Эти ребята первыми пронюхивают, когда кому-нибудь дают пинка в зад.
– Поднимите мистера Данхэма наверх, – сказал он, и мой дух поднялся сам, без помощи механических приспособлений. На тридцать второй, мистер Данхэм?
– На тридцать второй, – сказал я и сунул ему пять долларов. Он сказал, что рад моему возвращению.
Пинка сегодня не будет.
Порядок. Маленькая секретарша с красивыми бедрами, что сидит в приемной, показала мне в улыбке все тридцать два зуба и, наклонившись, – ущелье между двумя холмами. Всегда можно определить, как высоко стоят твои акции в компании, по тому, как глубоко тебе дадут заглянуть за корсаж. Ловко у нее это получается – она, должно быть, практикуется все ночи напролет; не знаю уж, когда она спит, зато обычно знаю с кем…
Раз-два, и я уже сижу с двумя вице-президентами и директором компании. Появляется бутылка, и родной дом встречает нашего славного мальчика Билли, который вернулся с войны цел и невредим.
Пинка сегодня не будет. Может быть, завтра или послезавтра, но не сегодня.
Райкер, директор, вел совещание.
– Билл, я полагаю, вы знаете, почему мы вас вызвали, сказал он.
Что уж он там понял из моей улыбки, это его дело. Я поднес стакан ко рту, и льдинка звякнула о мои зубы.
– Этот ваш шимпанзе… как вы его там назвали… шимпонавт – самая большая сенсация со времен Джеки Глисона.
– Большая и жирная, а?
Неостроумно, но это мой обычный ход. Когда они смеются над твоими глупыми шутками, можно просить о прибавке жалованья. Когда они смеются над шутками умными, такой уверенности нет, впрочем, я думаю, эти ребята ничего не делают с бухты-барахты…
Сейчас они смеялись, и я понял, что мои акции и в самом деле котируются высоко.
– Пейте, Билли, дружище, – сказал Райкер.
Я выпил. В поездках я пью виски попроще, но в районе Мэдисон-авеню тебя не будут считать за человека, если ты не пьешь марочных напитков. Да еще с указанием всяких дат на горлышке. К чему эти даты, приятель, они годятся только для надгробных плит.
– Ребята, – сказал я, – чем могу служить?
Номер не прошел. Они вызвали меня в Нью-Йорк будто бы просто для того, чтобы узнать, как мне понравилась Флорида. Но эту волынку долго тянуть нельзя, и наконец Райкер кивнул Маклемору. Маклемор кивнул Хэртсу, а Хэртс уже обратился ко мне:
– Билли, вы когда-нибудь мечтали уйти с репортерской работы?
– Нет.
Держи карман шире!
– Вы когда-нибудь мечтали стать продюсером?
– Нет.
– Продюсером телевизионной постановки? – Маклемор продолжал гнуть свою линию. – Распределять роли между хорошенькими девочками, командовать актерами, давать указания писателям?
– Нет. Я старый репортер и, наверно, умру им.
– Вы будете главным продюсером. У вас будет режиссер и заместитель продюсера.
– Послушайте, Райк, когда я просыпаюсь в одной и той же постели или даже в одном и том же городе три утра подряд, я чувствую себя не в своей тарелке. Я работал репортером в газетах, на радио и телевидении еще тогда, когда интервьюировать Долли Мэдисона было модным делом.
– Когда-нибудь всем нам приходится остепениться, – сказал Райкер, который остепенился лет в одиннадцать, получив от отца наследство в три миллиона долларов. – Вы внесли ценный вклад в работу нашей компании, Билл. Пора пожинать плоды.
Пинка еще не было, но от разговора уже попахивало пинком. И все же тут тебе и бутылка, и старший лифтер, и крошка мисс Глубокий Вырез из приемной.
– Райк, куда вы клоните? – спросил я. – Давайте перестанем ходить вокруг да около. Вы меня знаете: у компании нет вернее человека. Что хочет от меня компания?
– Вот это разговор, Билл, – сказал Райкер. – Вы же нас не бросите на произвол судьбы и нью-йоркского муниципалитета? Все дело в этой обезьяне, Билл, в шимпанзе. В Пане Сатирусе. В шимпонавте.
– А что такое?
Теперь мы все забыли и про бутылку, и про то, какие мы друзья и как мы все любим нашу компанию, наши обязанности и Соединенные Штаты. Теперь мы работали.
– Часовая передача, – сказал Райкер. – Платит один из наших лучших рекламодателей – “Северо-южная страховая компания”. С затратами просили не считаться. Но поставили условие – в главной роли должен быть шимпанзе. Точка. Абзац.
– В таком случае купите шимпанзе.
Все они посмотрели на меня так, будто я наплевал на их фамильные библии. И это было неплохо – надо же поддерживать свою репутацию профессионального хулигана.
– Дает жизни Билли, – сказал Хэртс.
– Все шумит, – добавил Маклемор.
Но директор Райкер заправлял всем.
– Личностями не торгуют, – сказал он. – А шимпанзе – самая выдающаяся личность за последние месяцы. После Джона Гленна или Кэролайн Кеннеди.
– Можно сказать, на экранах телевизоров вы оба имели успех, – сказал Хэртс. – Вы говорили так, будто знаете друг друга с пеленок.
– Ему-то всего семь с половиной лет, – сказал я.
– Он прирожденный телевизионный актер, – сказал Маклемор.
– Это то, что надо нашему заказчику, – закончил круг Райкер.
Теперь были поставлены все точки над “i”, а в нашем деле так: понял – слушай.
– Провалиться мне в тартарары, как сказал поэт. Но ведь: а) он принадлежит правительству, б) он чертовски вспыльчив, в) вокруг него столько агентов безопасности, словно он русский посол. Эта обезьяна что-то знает, и правительство не может допустить, чтобы она это разболтала.
Райкер кивнул Маклемору, Маклемор кивнул Хэртсу, а Хэртс сказал:
– Только вы, Билл, можете это утрясти.
– Для меня найдется местечко и в Эн-би-си, и в Си-би-эс, – сказал я, – да и Эй-би-си знает меня не первый год.
– Не говорите так, – сказал Райкер. – У компании нет вернее человека.
Тогда я снял трубку с телефона, стоявшего на его столе, и сказал:
– Дайте юридический отдел, кого-нибудь, кто там у них сейчас главный.
– Минуточку, мистер Данхэм, – ответила девушка. Все они в радиокорпорации знают мой голос… пока не последовало пинка. – Вам нужен мистер Россини.
– Ну, передайте ему смычок, детка.
Мистера Россини я не знал. Но его музыкальный голос очень соответствовал его фамилии.
Он осведомился, чем он может быть полезен уважаемому мистеру Данхэму.
– Каково правовое определение человека? – спросил я.
Долгая пауза. И ответ:
– Такого определения не существует.
– Как вы поступаете, когда оно вам требуется?
– Я не знаю такого случая, – осторожно сказал мистер Россини. – Пока не требовалось никому. Я хочу сказать, что со времен Великой хартии у суда было время заниматься почти всем… Наверно, по этому поводу надо обратиться в суд, чтобы он вынес мотивированное решение?
– А какое определение дает толковый словарь?
Мистер Россини сказал, что посмотрит. Я сказал, что не буду вешать трубку. Хэртс сказал, что он знал – дружище Билли все устроит. Райкер ничего не сказал.
Наконец послышался голос Россини:
– Тут что-то неясно. Получается: человек, который человек, это человек. Человеческий, человечий – свойственный, присущий или принадлежащий человеку.
– Стоп, Россини. Достаточно. Теперь надевайте шляпу и отправляйтесь к судье Мэнтону. Я ему позвоню. Нам нужно предписание суда об освобождении некоего Пана Сатируса, незаконно задерживаемого правительством Соединенных Штатов.
– О, – сказал Россини, – я слышал, что мы им интересуемся.
– Я сейчас в кабинете Райкера. Двигай, дружище.
– Мистер Данхэм, нельзя учинять иск правительству Соединенных Штатов без согласия шимпанзе.
– Вы с Мэнтоном все уладите. Я позвоню ему.
Я позвонил в суд, но Мэнтона не застал. Позвонил ему домой.
– Судья, однажды вы мне сказали: я к вашим услугам в любое время. Это время пришло. Я сейчас направил к вам в суд юриста по фамилии Россини. Мне нужно предписание, в котором значилось бы, что шимпонавт Пан Сатирус – человек.
– Погодите, мистер Данхэм…
– Вы говорили, судья: в любое время…
– Я помню, но…
– Судья, имейте в виду, после этого вы мне еще дважды скажете “в любое время”. Я вас сделаю самым известным юристом в стране.
– Да. Да. Но достоинство судьи…
– Достоинство судьи зиждется на защите прав человека. Если бы вы только могли поговорить с этим Паном Сатирусом, судья… Поверьте мне, это угнетаемая личность.
– Но я судья штата Нью-Йорк. Вам придется сделать так, чтобы он подлежал моей юрисдикции.
– Это я устрою.
С юридической стороной проблемы было покончено. Дальше все пошло как по маслу. Я позвонил одному малому из муниципалитета.
– Мак, я только что прилетел из Флориды, чтобы комментировать прибытие Пана Сатируса, шимпонавта. Я знаю, что у вас не положено давать предпочтительную информацию, но хотя бы один намек – как город готовится к встрече? Триумфальный проезд по улицам, конечно. Вручите ключи от города? Может, повесите бронзовую памятную доску в его честь?..
– Видишь ли, Билли, я точно не знаю…
Голос у меня зазвенел, как у актера, игравшего главную роль в старой пьесе “Первая полоса”. Ли Трейси, кажется?
– Не подготовили бронзовую доску? А я думал, город и Зоологическое общество будут драться за право ее оплатить. Самый выдающийся сын Бронкса, родившийся прямо в клетке зоопарка! Как это так – без бронзовой доски?
– Ясно, – сказал Мак. – Я понял. Спасибо, что подсказал, Билл. Я просто не знал, в каком зоопарке он родился.
Я положил трубку. Райкер смотрел на меня со странным выражением лица.
– Райк, выкладывайте, что у вас на уме. Я не хочу работать здесь, в правлении. Я люблю разъезжать.
– Но продюсером постановки вы будете. Или в крайнем случае будете вести программу.
– Разве что для начала… Это очень дружелюбный шимпанзе, Райк. Он привязывается к людям. Мы найдем ему продюсера и ведущего, который ему понравится. Может быть, какую-нибудь хорошенькую девушку.
– Я не знал, что он нью-йоркец. Я не знал, что он родился в Бронкском зоопарке, – сказал Хэртс.
– Я тоже не знал. Забыл спросить его, где он родился. Ну и что? Плевать! Мои передачи смотрит вся страна.
Глава девятая
Всякая попытка активно воздействовать на его биологическую наследственность “скатывается” с животного этого вида, во всех остальных отношениях умно го и послушного, как с гуся вода.
Вольфганг Келер. Умственные способности человекообразных обезьян
Врата захлопнулись со звоном, но замки защелкнулись бесшумно – они были хорошо смазаны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20