Компьютеры Гуманного Общества, возможно, сумеют даже определить, чья это кровь.
– Дальше, – скомандовал я, и на экране появился следующий снимок. «Виннебаго» и вход в зоопарк. Джейк за отмыванием бампера. Следы преступления налицо.
Хантер, возможно, и поверил моему рассказу, да больше ему и некого подозревать, но что, если он вскоре надумает задать Кэти еще несколько вопросов? Если бы он увидел, что виноваты Эмблеры, то оставил бы ее в покое.
Японская семья около бака для грязной воды. Рядышком с картинками-символами разных штатов. Миссис Эмблер в узком кухонном проходе, возле гробоподобной душевой, готовит кофе.
Неудивительно, что на снимке, сделанном айзенштадтом, ее лицо выражало воспоминания, и горе, и чувство утраты. Возможно, в то мгновение, когда они наезжали на зверя, ей он тоже показался похожим на собаку.
Стоит мне сказать Хантеру об Эмблерах, и Кэти уже на крючок к ним не попадет. Это было бы нетрудно. Мне приходилось так делать.
– Стоп! – сказал я, когда на экране появились солонки и перечницы. На черных глиняных собачках были нарисованы красные банты, и языки у них тоже были красные. – Экспонировать! Один на двадцать четыре.
На экране загорелись вопросительные знаки, и прибор запищал. Следовало догадаться. Проявитель мог выполнять много различных команд, но приказ экспонировать вполне добротную пленку противоречил всему, что было закреплено в его памяти, а мне некогда было постепенно внушать, что я командую всерьез.
– Выбросить! – Глиняные фигурки на экране померкли. Из проявителя выскочила пленка, свернутая роликом и засунутая в защитную оболочку.
В дверь позвонили. Я включил верхний свет, раскрутил пленку и поместил ее прямо под лампу. Я ведь сказал Хантеру, что Аберфана сбила, возможно, машина для отдыха, а он, уходя уже, спросил, словно это ему только что пришло в голову: «А что у вас было за первое поручение?» Уйдя от меня, он отправился, может быть, проверить, что за уличное зрелище я имел в виду, нашел миссис Эмблер и заставил ее во всем признаться. Но неужели он успел обернуться? Наверное, он позвонил Рамирез. Хорошо, что я запер двери.
Я выключил верхний свет, свернул пленку в ролик, засунул его опять в проявитель и отдал понятную для него команду: «Марганцовая ванна, концентрированный раствор, один на двадцать четыре. Стопроцентную эмульсию удалить. Оповещать не надо».
Экран потускнел. Потребуется не меньше четверти часа, чтобы пленка прошла через отбеливатель, а компьютеры Общества, кто их знает, из чистого воздуха и нескольких кристаллов серебра могут восстановить снимки, но уже без деталей. Я пошел отпирать дверь.
У порога стояла Кэти.
Она протянула мне айзенштадт.
– Вы забыли свой чемоданчик.
Я взглянул, недоумевая. Я его даже не хватился. Должно быть, оставил на кухонном столе, когда выскочил из дома Кэти, сбивая с ног маленьких девочек и давя дорожных рабочих. Я спешил придумать что-нибудь, чтобы Кэти не впутали в это дело. А теперь она здесь, и Хантер может вернуться в любую минуту и спросить: «А вы делали снимки, выполняя первое поручение?»
– Это не чемоданчик, – сказал я.
– Я хотела объяснить. – Она замешкалась. – Мне не следовало обвинять вас в том, что вы сказали Обществу, будто я убила шакала. Не знаю, зачем вы приходили сегодня ко мне, но я уверена, что вы не способны на…
– Вы еще не знаете, на что я способен. – Я приоткрыл дверь так, чтобы айзенштадт пролез в щель. – Спасибо, что привезли его. Я попрошу газету возместить вам дорожные расходы.
«Уезжай скорее! Уезжай! Если представители Общества вернутся и застанут тебя здесь, они станут спрашивать, как ты со мной познакомилась, а я только что уничтожил пленку, которая позволяла свалить вину на Эмблеров». Я взялся за ручку айзенштадта и хотел закрыть дверь.
Она не отпускала айзенштадт. В сумерках рядом с решетчатой дверью ее лицо не поддавалось фокусировке. Как у Майши за оконцем.
– У вас неприятности?
– Нет. Послушайте, я очень занят.
– Зачем вы приезжали ко мне? Разве вы убили шакала?
– Нет, – сказал я, открыл дверь и впустил ее в дом.
Я подошел к проявителю и затребовал показание видимости на данный момент. Пока шел только шестой кадр.
– Уничтожаю доказательства, – пояснил я Кэти. – Сегодня утром я, сам об этом не зная, сфотографировал машину, которая сбила шакала, и лишь полчаса назад понял, чья это вина. – Я показал Кэти на диван и жестом пригласил ее сесть. – Им под восемьдесят. Они ехали по тому шоссе, где им не полагалось ехать, в устаревшей машине – фургоне для отдыха, – волновались из-за дорожных фотокамер и из-за автоцистерн. Они никак не могли вовремя увидеть животное и остановиться. Но Обществу все это, конечно, безразлично. Им бы только найти виноватого, все равно кого, хотя погибших это не спасает.
Она поставила свою полотняную сумку и айзенштадт на стол возле дивана. Я продолжал:
– Когда я вернулся домой, меня ждали здесь представители Общества. Они выяснили, что мы с вами были в Колорадо, когда Аберфан умер. Я сказал им, что какая-то машина сбила его и умчалась, а вы остановились помочь мне. У них были записи ветеринара, в которых стояло ваше имя.
Я не мог ничего прочитать на ее лице.
– Если они опять придут, подтвердите, что вы подвезли меня к ветеринару.
Я подошел к проявителю. Телепленка была вся смыта. Я скомандовал: «Выбросить!» – и проявитель выплюнул ее мне в руки. Я вставил ее в кассету для повторной намотки.
– Маккоум! Опять ты запропал, черт тебя возьми! – Голос Рамирез прозвучал так громко, что я вскочил и бросился к дверям, но ее там не было. Телефон прямо разрывался, и над ним вспыхнула надпись: «Маккоум! Это важно!»
Рамирез говорила по телефону, используя какой-то усилитель. Я даже не знал, что такие существуют. Я переключил свой аппарат на обычный прием. Надпись погасла.
– Я здесь. Слушаю.
– Не поверишь, что сейчас случилось! – Голос у нее был разъяренный. – Только что сюда ворвались два террориста из Гуманного Общества и конфисковали материал, который ты прислал мне!
Я послал ей только пленку телесъемки и кадры из айзенштадта. Там вроде бы ничего лишнего не было. Это были снимки, которые я делал уже после того, как Джейк вымыл передний бампер.
– Какой материал?
– Оттиски из айзенштадта! – Она все еще кричала. – Я на них даже взглянуть не успела, потому что спешила договориться о получении взамен сведений о губернаторской конференции, на которой ты не был, да еще тебя пыталась разыскать! Я заказала оттиски на плотной бумаге, а оригиналы послала прямо к редактору, чтобы подобрать их и разместить вместе с твоими телеснимками. Я получила оттиски полчаса назад и только начала разбирать, как налетели эти бандиты из Общества и прямо вырвали их у меня. Без объяснений, без извинений. Просто вырвали из рук. Словно шайка…
– Шакалов, – договорил я. – А ты уверена, что они не взяли телеснимки?
На снимках айзенштадта была только миссис Эмблер и Тако, даже Хантер не мог бы тут ни к чему придраться.
– Конечно, уверена. – Голос Рамирез отлетал от стен. – Это были отпечатки снимков из айзенштадта. А телеснимков я даже не видела. Я сразу отправила их редактору, я же сказала.
Я подошел к проявителю и включил катушку. На первых десяти кадрах ничего не было, снимки получились, когда аппарат лежал на заднем сиденье машины. «Начать с десятого кадра! – отдал я команду. – Позитивы. Раз, два, три. Пять секунд».
– Что ты сказал? – переспросила Рамирез.
– Я спросил, они объяснили, что ищут?
– Ты что, не понимаешь? Они меня словно не видели. Схватили пачку фотографий и стали их просматривать за моим столом.
Вот кадр – юкка у подножия холма. Другой – опять юкка. Мое плечо, когда я ставил айзенштадт на кухонный столик в фургоне. Моя спина.
– Уж не знаю, что они искали, но то, что им было нужно, нашли, – сказала Рамирез.
Я посмотрел на Кэти. Она встретила мой взгляд спокойно, без страха. Страха в ней не было – ни тогда, когда я орал, что она убила одну из последних собак, ни тогда, когда спустя пятнадцать лет я вдруг оказался в дверях ее дома.
– Человек в форме показал этот снимок другому, – продолжала Рамирез, – и сказал: «Вы ошиблись насчет женщины. Это не она. Посмотрите».
– А ты этот снимок видела?
На экране появился натюрморт с чашками. Потом плечо миссис Эмблер. Потом ее спина.
– Я пыталась разглядеть. Там был какой-то грузовик.
– Грузовик? Ты уверена? Не «виннебаго»?
– Грузовик. Что же там происходит, черт побери?
Я не отвечал. На экране появилась спина Джейка. Открытая дверь душевой. Еще натюрморт: бачок для грязной воды. Фото миссис Эмблер, вспоминающей Тако.
– О какой они женщине говорили? – спросила Рамирез. – Не о той ли, чье досье ты заказывал?
– Нет.
Пленка кончилась снимком миссис Эмблер. Проявитель вернулся к ее началу. Нижняя часть моей машины. Ее открытая дверца. Большой кактус.
– Они еще что-нибудь сказали?
– Тот, что в форме, показал что-то на снимке и сказал: «Смотрите. Вот и номер на боку. Сможете разобрать его?»
На экране неясно вырисовывались пальмы и шоссе. Цистерна-водовоз, задевшая шакала.
Я скомандовал: «Стоп!» Изображение замерло.
– Что такое? – спросила Рамирез.
Это был замечательный снимок: задние колеса проезжали по тому, что раньше было задними ногами шакала. Конечно, шакал умер раньше, но снято было под таким углом, что это нельзя было определить, и не видно было, что струйка крови у его рта уже засыхает. Номер грузовика-водовоза тоже нельзя было разглядеть из-за скорости, с которой он мчался, но номер был, и компьютеры Общества его должны определить. Похоже, этот водовоз влип-таки.
– А что они сделали с этим снимком?
– Понесли в кабинет к директору. Я хотела затребовать назад оригиналы, но директор уже послала за ними и за телеснимками. Тогда я попыталась связаться с тобой, но не могла пробиться сквозь твою выключку.
– Они что, до сих пор разговаривают с директором?
– Только что ушли. Едут к тебе. Начальник поручил мне передать тебе, что ждет от тебя «полного сотрудничества», а это значит, надо отдать им негативы и все другие пленки, отснятые сегодня утром. Он сказал, чтобы я в это дело не вмешивалась. Никакого рассказа в газете не будет. С этой историей покончено.
– Давно они ушли?
– Пять минут назад. Успеешь еще сделать для меня отпечаток. Но не посылай его по факсу. Я сама зайду за ним.
– А как насчет того, что «меньше всего на свете я хочу конфликтовать с Обществом»?
– Они доберутся до тебя не раньше чем через двадцать минут. Спрячь отпечаток где-нибудь, чтобы Обществу он не попался.
– Не могу. – Я как будто «услышал» ее возмущенное молчание. – Мой проявитель сломался. Только что проглотил всю телепленку. – Тут я опять нажал кнопку выключения.
– Хотите посмотреть, кто задавил шакала? – спросил я Кэти и поманил ее к проявителю. – Это одна из лучших автоцистерн-водовозов в Финиксе.
Она подошла к экрану и остановилась перед ним, глядя на снимок. Если компьютеры Общества действительно хороши, можно бы доказать, что шакал уже был мертв, но Общество не станет так долго возиться с пленкой. Хантер и Сегура уничтожили уже, наверное, факсовые экземпляры. Пожалуй, стоило предложить им, когда они придут, опустить катушку в раствор марганцовки – просто чтобы сэкономить их время.
Я взглянул на Кэти:
– Очень у этого водовоза виноватый вид, правда? Только он не виноват.
Она ничего не ответила, не шевельнулась.
– Он бы убил шакала, если бы наехал на него. Он мчался со скоростью не менее девяноста миль в час. Но шакал был уже мертв.
Она взглянула на меня.
– Общество отправило бы Эмблеров в тюрьму. Конфисковало бы машину, которая была их домом последние пятнадцать лет, из-за несчастного случая, в котором не было виноватых. Они даже не видели, что зверь близко. Он выскочил прямо перед колесами у них.
Кэти подняла руку и прикоснулась пальцами к изображению шакала на экране.
– Они уже достаточно настрадались в жизни, – сказал я, глядя на нее. Совсем стемнело. Света я не включал, носик ее показался загорелым. С экрана на него падал отсвет красного грузовика.
– Все эти годы она обвиняла мужа в смерти своей собачки, а он ничего дурного не сделал. Просто фургон «виннебаго» всего сто квадратных футов. Он величиной примерно с проявитель, а они прожили там пятнадцать лет. За это время дорожные полосы стали уже, многие дороги вообще закрыли для таких машин, как их фургон, а в нем и дышать-то почти невозможно, не то что жить, да еще она упрекает мужа в том, в чем он не виноват.
В красноватом свете от экрана Кэти выглядела шестнадцатилетней.
– Общество ничего не сделает ни с водителем, ни с цистернами, которые доставляют в Финикс ежедневно тысячи галлонов воды. Даже оно не рискнет спровоцировать бойкот, который могут объявить транспортники. Все негативы уничтожат и объявят дело закрытым. Зато и Эмблеров Общество преследовать не будет. И вас тоже.
Я повернулся к проявителю и скомандовал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9
– Дальше, – скомандовал я, и на экране появился следующий снимок. «Виннебаго» и вход в зоопарк. Джейк за отмыванием бампера. Следы преступления налицо.
Хантер, возможно, и поверил моему рассказу, да больше ему и некого подозревать, но что, если он вскоре надумает задать Кэти еще несколько вопросов? Если бы он увидел, что виноваты Эмблеры, то оставил бы ее в покое.
Японская семья около бака для грязной воды. Рядышком с картинками-символами разных штатов. Миссис Эмблер в узком кухонном проходе, возле гробоподобной душевой, готовит кофе.
Неудивительно, что на снимке, сделанном айзенштадтом, ее лицо выражало воспоминания, и горе, и чувство утраты. Возможно, в то мгновение, когда они наезжали на зверя, ей он тоже показался похожим на собаку.
Стоит мне сказать Хантеру об Эмблерах, и Кэти уже на крючок к ним не попадет. Это было бы нетрудно. Мне приходилось так делать.
– Стоп! – сказал я, когда на экране появились солонки и перечницы. На черных глиняных собачках были нарисованы красные банты, и языки у них тоже были красные. – Экспонировать! Один на двадцать четыре.
На экране загорелись вопросительные знаки, и прибор запищал. Следовало догадаться. Проявитель мог выполнять много различных команд, но приказ экспонировать вполне добротную пленку противоречил всему, что было закреплено в его памяти, а мне некогда было постепенно внушать, что я командую всерьез.
– Выбросить! – Глиняные фигурки на экране померкли. Из проявителя выскочила пленка, свернутая роликом и засунутая в защитную оболочку.
В дверь позвонили. Я включил верхний свет, раскрутил пленку и поместил ее прямо под лампу. Я ведь сказал Хантеру, что Аберфана сбила, возможно, машина для отдыха, а он, уходя уже, спросил, словно это ему только что пришло в голову: «А что у вас было за первое поручение?» Уйдя от меня, он отправился, может быть, проверить, что за уличное зрелище я имел в виду, нашел миссис Эмблер и заставил ее во всем признаться. Но неужели он успел обернуться? Наверное, он позвонил Рамирез. Хорошо, что я запер двери.
Я выключил верхний свет, свернул пленку в ролик, засунул его опять в проявитель и отдал понятную для него команду: «Марганцовая ванна, концентрированный раствор, один на двадцать четыре. Стопроцентную эмульсию удалить. Оповещать не надо».
Экран потускнел. Потребуется не меньше четверти часа, чтобы пленка прошла через отбеливатель, а компьютеры Общества, кто их знает, из чистого воздуха и нескольких кристаллов серебра могут восстановить снимки, но уже без деталей. Я пошел отпирать дверь.
У порога стояла Кэти.
Она протянула мне айзенштадт.
– Вы забыли свой чемоданчик.
Я взглянул, недоумевая. Я его даже не хватился. Должно быть, оставил на кухонном столе, когда выскочил из дома Кэти, сбивая с ног маленьких девочек и давя дорожных рабочих. Я спешил придумать что-нибудь, чтобы Кэти не впутали в это дело. А теперь она здесь, и Хантер может вернуться в любую минуту и спросить: «А вы делали снимки, выполняя первое поручение?»
– Это не чемоданчик, – сказал я.
– Я хотела объяснить. – Она замешкалась. – Мне не следовало обвинять вас в том, что вы сказали Обществу, будто я убила шакала. Не знаю, зачем вы приходили сегодня ко мне, но я уверена, что вы не способны на…
– Вы еще не знаете, на что я способен. – Я приоткрыл дверь так, чтобы айзенштадт пролез в щель. – Спасибо, что привезли его. Я попрошу газету возместить вам дорожные расходы.
«Уезжай скорее! Уезжай! Если представители Общества вернутся и застанут тебя здесь, они станут спрашивать, как ты со мной познакомилась, а я только что уничтожил пленку, которая позволяла свалить вину на Эмблеров». Я взялся за ручку айзенштадта и хотел закрыть дверь.
Она не отпускала айзенштадт. В сумерках рядом с решетчатой дверью ее лицо не поддавалось фокусировке. Как у Майши за оконцем.
– У вас неприятности?
– Нет. Послушайте, я очень занят.
– Зачем вы приезжали ко мне? Разве вы убили шакала?
– Нет, – сказал я, открыл дверь и впустил ее в дом.
Я подошел к проявителю и затребовал показание видимости на данный момент. Пока шел только шестой кадр.
– Уничтожаю доказательства, – пояснил я Кэти. – Сегодня утром я, сам об этом не зная, сфотографировал машину, которая сбила шакала, и лишь полчаса назад понял, чья это вина. – Я показал Кэти на диван и жестом пригласил ее сесть. – Им под восемьдесят. Они ехали по тому шоссе, где им не полагалось ехать, в устаревшей машине – фургоне для отдыха, – волновались из-за дорожных фотокамер и из-за автоцистерн. Они никак не могли вовремя увидеть животное и остановиться. Но Обществу все это, конечно, безразлично. Им бы только найти виноватого, все равно кого, хотя погибших это не спасает.
Она поставила свою полотняную сумку и айзенштадт на стол возле дивана. Я продолжал:
– Когда я вернулся домой, меня ждали здесь представители Общества. Они выяснили, что мы с вами были в Колорадо, когда Аберфан умер. Я сказал им, что какая-то машина сбила его и умчалась, а вы остановились помочь мне. У них были записи ветеринара, в которых стояло ваше имя.
Я не мог ничего прочитать на ее лице.
– Если они опять придут, подтвердите, что вы подвезли меня к ветеринару.
Я подошел к проявителю. Телепленка была вся смыта. Я скомандовал: «Выбросить!» – и проявитель выплюнул ее мне в руки. Я вставил ее в кассету для повторной намотки.
– Маккоум! Опять ты запропал, черт тебя возьми! – Голос Рамирез прозвучал так громко, что я вскочил и бросился к дверям, но ее там не было. Телефон прямо разрывался, и над ним вспыхнула надпись: «Маккоум! Это важно!»
Рамирез говорила по телефону, используя какой-то усилитель. Я даже не знал, что такие существуют. Я переключил свой аппарат на обычный прием. Надпись погасла.
– Я здесь. Слушаю.
– Не поверишь, что сейчас случилось! – Голос у нее был разъяренный. – Только что сюда ворвались два террориста из Гуманного Общества и конфисковали материал, который ты прислал мне!
Я послал ей только пленку телесъемки и кадры из айзенштадта. Там вроде бы ничего лишнего не было. Это были снимки, которые я делал уже после того, как Джейк вымыл передний бампер.
– Какой материал?
– Оттиски из айзенштадта! – Она все еще кричала. – Я на них даже взглянуть не успела, потому что спешила договориться о получении взамен сведений о губернаторской конференции, на которой ты не был, да еще тебя пыталась разыскать! Я заказала оттиски на плотной бумаге, а оригиналы послала прямо к редактору, чтобы подобрать их и разместить вместе с твоими телеснимками. Я получила оттиски полчаса назад и только начала разбирать, как налетели эти бандиты из Общества и прямо вырвали их у меня. Без объяснений, без извинений. Просто вырвали из рук. Словно шайка…
– Шакалов, – договорил я. – А ты уверена, что они не взяли телеснимки?
На снимках айзенштадта была только миссис Эмблер и Тако, даже Хантер не мог бы тут ни к чему придраться.
– Конечно, уверена. – Голос Рамирез отлетал от стен. – Это были отпечатки снимков из айзенштадта. А телеснимков я даже не видела. Я сразу отправила их редактору, я же сказала.
Я подошел к проявителю и включил катушку. На первых десяти кадрах ничего не было, снимки получились, когда аппарат лежал на заднем сиденье машины. «Начать с десятого кадра! – отдал я команду. – Позитивы. Раз, два, три. Пять секунд».
– Что ты сказал? – переспросила Рамирез.
– Я спросил, они объяснили, что ищут?
– Ты что, не понимаешь? Они меня словно не видели. Схватили пачку фотографий и стали их просматривать за моим столом.
Вот кадр – юкка у подножия холма. Другой – опять юкка. Мое плечо, когда я ставил айзенштадт на кухонный столик в фургоне. Моя спина.
– Уж не знаю, что они искали, но то, что им было нужно, нашли, – сказала Рамирез.
Я посмотрел на Кэти. Она встретила мой взгляд спокойно, без страха. Страха в ней не было – ни тогда, когда я орал, что она убила одну из последних собак, ни тогда, когда спустя пятнадцать лет я вдруг оказался в дверях ее дома.
– Человек в форме показал этот снимок другому, – продолжала Рамирез, – и сказал: «Вы ошиблись насчет женщины. Это не она. Посмотрите».
– А ты этот снимок видела?
На экране появился натюрморт с чашками. Потом плечо миссис Эмблер. Потом ее спина.
– Я пыталась разглядеть. Там был какой-то грузовик.
– Грузовик? Ты уверена? Не «виннебаго»?
– Грузовик. Что же там происходит, черт побери?
Я не отвечал. На экране появилась спина Джейка. Открытая дверь душевой. Еще натюрморт: бачок для грязной воды. Фото миссис Эмблер, вспоминающей Тако.
– О какой они женщине говорили? – спросила Рамирез. – Не о той ли, чье досье ты заказывал?
– Нет.
Пленка кончилась снимком миссис Эмблер. Проявитель вернулся к ее началу. Нижняя часть моей машины. Ее открытая дверца. Большой кактус.
– Они еще что-нибудь сказали?
– Тот, что в форме, показал что-то на снимке и сказал: «Смотрите. Вот и номер на боку. Сможете разобрать его?»
На экране неясно вырисовывались пальмы и шоссе. Цистерна-водовоз, задевшая шакала.
Я скомандовал: «Стоп!» Изображение замерло.
– Что такое? – спросила Рамирез.
Это был замечательный снимок: задние колеса проезжали по тому, что раньше было задними ногами шакала. Конечно, шакал умер раньше, но снято было под таким углом, что это нельзя было определить, и не видно было, что струйка крови у его рта уже засыхает. Номер грузовика-водовоза тоже нельзя было разглядеть из-за скорости, с которой он мчался, но номер был, и компьютеры Общества его должны определить. Похоже, этот водовоз влип-таки.
– А что они сделали с этим снимком?
– Понесли в кабинет к директору. Я хотела затребовать назад оригиналы, но директор уже послала за ними и за телеснимками. Тогда я попыталась связаться с тобой, но не могла пробиться сквозь твою выключку.
– Они что, до сих пор разговаривают с директором?
– Только что ушли. Едут к тебе. Начальник поручил мне передать тебе, что ждет от тебя «полного сотрудничества», а это значит, надо отдать им негативы и все другие пленки, отснятые сегодня утром. Он сказал, чтобы я в это дело не вмешивалась. Никакого рассказа в газете не будет. С этой историей покончено.
– Давно они ушли?
– Пять минут назад. Успеешь еще сделать для меня отпечаток. Но не посылай его по факсу. Я сама зайду за ним.
– А как насчет того, что «меньше всего на свете я хочу конфликтовать с Обществом»?
– Они доберутся до тебя не раньше чем через двадцать минут. Спрячь отпечаток где-нибудь, чтобы Обществу он не попался.
– Не могу. – Я как будто «услышал» ее возмущенное молчание. – Мой проявитель сломался. Только что проглотил всю телепленку. – Тут я опять нажал кнопку выключения.
– Хотите посмотреть, кто задавил шакала? – спросил я Кэти и поманил ее к проявителю. – Это одна из лучших автоцистерн-водовозов в Финиксе.
Она подошла к экрану и остановилась перед ним, глядя на снимок. Если компьютеры Общества действительно хороши, можно бы доказать, что шакал уже был мертв, но Общество не станет так долго возиться с пленкой. Хантер и Сегура уничтожили уже, наверное, факсовые экземпляры. Пожалуй, стоило предложить им, когда они придут, опустить катушку в раствор марганцовки – просто чтобы сэкономить их время.
Я взглянул на Кэти:
– Очень у этого водовоза виноватый вид, правда? Только он не виноват.
Она ничего не ответила, не шевельнулась.
– Он бы убил шакала, если бы наехал на него. Он мчался со скоростью не менее девяноста миль в час. Но шакал был уже мертв.
Она взглянула на меня.
– Общество отправило бы Эмблеров в тюрьму. Конфисковало бы машину, которая была их домом последние пятнадцать лет, из-за несчастного случая, в котором не было виноватых. Они даже не видели, что зверь близко. Он выскочил прямо перед колесами у них.
Кэти подняла руку и прикоснулась пальцами к изображению шакала на экране.
– Они уже достаточно настрадались в жизни, – сказал я, глядя на нее. Совсем стемнело. Света я не включал, носик ее показался загорелым. С экрана на него падал отсвет красного грузовика.
– Все эти годы она обвиняла мужа в смерти своей собачки, а он ничего дурного не сделал. Просто фургон «виннебаго» всего сто квадратных футов. Он величиной примерно с проявитель, а они прожили там пятнадцать лет. За это время дорожные полосы стали уже, многие дороги вообще закрыли для таких машин, как их фургон, а в нем и дышать-то почти невозможно, не то что жить, да еще она упрекает мужа в том, в чем он не виноват.
В красноватом свете от экрана Кэти выглядела шестнадцатилетней.
– Общество ничего не сделает ни с водителем, ни с цистернами, которые доставляют в Финикс ежедневно тысячи галлонов воды. Даже оно не рискнет спровоцировать бойкот, который могут объявить транспортники. Все негативы уничтожат и объявят дело закрытым. Зато и Эмблеров Общество преследовать не будет. И вас тоже.
Я повернулся к проявителю и скомандовал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9