Тебя вызывает Гуманное Общество. Послушай, а что, если назвать твою историю «виннебаго и виннибаги» и развить эту тему? Есть такое племя индейское. Кажется, в штате Миннесота… Да, а какого черта ты не на губернаторской конференции?
– Домой приехал. Что нужно Обществу?
– Они ничего не сказали. Потребовали твое расписание. Я сказала, что ты сейчас в Темпе у губернатора. А досье это с твоей историей связано?
– Да.
– Ну, так ты не говори, в чем дело, прежде чем начнешь писать. Нашей газете никак нельзя конфликтовать с Обществом.
– Нужно досье Кэтрин Поуэлл. – Я продиктовал фамилию по буквам.
Рамирез повторила фамилию и спросила:
– Это как-то связано с историей, которая Общества касается?
– Нет.
– А с чем? Я ведь должна как-то заполнить требование на получение этих сведений.
– Напиши, что это материал для фона.
– Фон для истории «виннебаго»?
– Да, фон для истории «виннебаго». А когда можно получить?
– Как выйдет. А когда ты объяснишь мне, почему не явился на губернаторскую конференцию? Да и в Тальесин не поехал. Господи Боже, придется мне звонить в «Республику» и просить поменяться телекадрами. Они, конечно, будут счастливы получить снимки вышедшей из употребления машины для отдыха. У тебя готовы фотографии? А зоопарк ты поснимал?
– Да. Я сделал видеофотографии, снимал телекамерой, снял виды и обстановку. Даже айзеном воспользовался.
– Так пришли все не откладывая, пока я буду наводить справки о твоей стародавней привязанности. Я не слишком многого прошу? Не знаю, сколько мне потребуется времени на поиски. Об Эмблерах я собирала материал два дня. Тебе все нужно – и фото, и документы?
– Нет, только резюме. И номер телефона.
Она опять отключилась, не попрощавшись. Если бы телефоны до сих пор изготовлялись с трубками, Рамирез прославилась бы тем, что бросает трубку. Я отправил в газету по факсу видео– и телеснимки и фотографии, сделанные айзенштадтом, а затем вставил ролик кадров айзенштадта в проявитель. Мне все-таки было любопытно посмотреть, что этот аппарат наснимал, хоть он и норовит оставить меня без работы. По крайней мере в нем применялась высококачественная пленка, а не та дрянь, которую суют в видеокамеры. На композицию он, конечно, не способен и навряд ли может чередовать снимки спереди и сзади, но в некоторых условиях он, пожалуй, мог сделать такую фотографию, которая мне была бы не по силам.
В дверь позвонили. Я пошел открывать. На верхней ступеньке стоял худощавый молодой человек в гавайской рубашке и широких трусах, а внизу, на дороге, еще один – в форме Гуманного Общества.
– Мистер Маккоум? – Первый протянул руку. – Я Джим Хантер из Гуманного Общества.
Не знаю, о чем я думал. Не надеялся же я, что они не станут отслеживать мой звонок? Что позволят свободно ретироваться человеку, оставившему на шоссе мертвое животное?
– Я просто хотел заехать к вам и поблагодарить вас от имени Общества за то, что вы позвонили и сообщили о шакале. Можно мне войти?
Он улыбался – так открыто, дружелюбно, уверенно, словно полагал, что у меня хватит глупости сказать: «Не понимаю, о чем вы говорите» – и захлопнуть решетчатую дверь, за которую он держался.
– Просто исполнил свой долг, – улыбнулся я в ответ.
– Мы высоко ценим таких понимающих свою ответственность граждан, как вы. С такими нам гораздо легче работать. – Он вытащил из кармана рубашки сложенный листок-выписку. – Мне надо только кое-что проверить. Вы работаете репортером в «Сан», не так ли?
– Фотожурналистом.
– А машина «хитори», в которой вы ехали, принадлежит газете?
Я кивнул утвердительно.
– В ней есть телефон. Почему вы не воспользовались им? – Человек в форме нагнулся над «хитори».
– Я не сообразил, что в ней есть телефон. Газета только что приобрела эти машины. Я лишь второй раз ехал на ней.
Раз они знали, что газета поставила в «хитори» телефоны, значит, им было известно и то, что я сейчас сказал. Интересно, откуда они получили информацию. По общественным телефонам-автоматам можно было Свободно звонить, и разговоры по ним вроде бы не записывались. Если они прочли номер моей машины на кадрах дорожной камеры, то узнать, кто на ней ехал, могли только от Рамирез, а если бы они с ней говорили, она вряд ли стала бы так весело заявлять, что ей ни к чему конфликты с Гуманным Обществом.
– Вы забыли, что в машине есть телефон, и потому поехали по… – он заглянул в свою выписку, и мне показалось, что он что-то отмечает, наверное, в кармане у него лежал магнитофон, – дороге 7-11 к углу улиц Макдауэлла и Сороковой и позвонили оттуда. А почему вы не дали дежурному Общества своего имени и адреса?
– Я торопился. Я должен был исполнить два поручения до полудня, второе в Скоттсдейле.
– Значит, поэтому вы и не оказали помощи животному, потому что торопились.
«Ах ты подлец!» – подумал я, а вслух сказал:
– Нет. Помощи я не оказал, потому что никакой помощи оказывать не надо было. Он… животное было мертво.
– А как вы убедились в этом, мистер Маккоум?
– У него сочилась кровь изо рта.
Тогда я счел добрым признаком, что больше ниоткуда у него кровь не течет. Когда Аберфан попытался поднять голову, у него потекла изо рта маленькая струйка крови и капельки стали просачиваться в утоптанный снег. И тут же перестала сочиться, даже прежде, чем мы внесли его в машину.
«Все в порядке, дружок мой, – сказал я ему. – Скоро приедем».
Кэти запустила машину, остановила, снова запустила и погнала ее туда, где можно было повернуть. Аберфан обмяк у меня на коленях, хвостом на коробке скоростей. «Не двигайся, дружок», – сказал я и провел рукой по его шее. Там было мокро. Я поднял руку и со страхом взглянул на ладонь. Но крови не было. Просто влага от растаявшего снега. Я обтер ему шею и голову рукавом свитера.
«Далеко ехать?» – спросила Кэти. Она крепко сжимала руль обеими руками, спина ее была напряжена. «Дворники» метались по стеклу машины, не успевая счищать густо валивший снег.
«Примерно пять миль. – Она нажала на педаль, ускорив ход, а потом, когда машина забуксовала, чуть сбавила скорость. – С правой стороны шоссе».
Аберфан поднял голову с моего колена и посмотрел на меня. Десны его посерели, он тяжело дышал, но кровь как будто больше не шла. Он попытался лизнуть мне руку.
«Ты справишься с этим, Аберфан. Ведь ты уже один раз справился, помнишь?»
– Так вы из машины не вышли и не подошли удостовериться, что животное мертво? – спросил Хантер.
– Нет.
– И вы не догадываетесь, кто мог сбить шакала? – Слова звучали как обвинение.
Он обернулся к человеку в форме, который обходил мою машину с другого бока.
– Фу, ну и жара, словно в печке! – Он встряхнул воротник рубашки. – Вы не позволите мне войти? – Это значило, что не следует мешать человеку в форме производить расследование. Пожалуйста, пускай обследует. Я ему мешать не буду. Чем скорее он обрызгает бампер и шины специальным составом, чтобы закрепить для обвинения следы шакальей крови, которых там не было, сложит смоченные листки в пакетики для улик и присоединит их к тем, которые уже наполняли карманы его формы, тем скорее они уберутся. Я открыл пошире решетчатую дверь.
– Ну прямо чудо! – сказал Хантер, все потряхивая воротник. – В этих старых глинобитных домах так прохладно. – Он оглядел комнату: проявитель, увеличитель, диван, фотографии на стенах. – Вам не приходит в голову, кто мог сбить шакала?
– Думаю, автоцистерна-водовоз. Кто же еще мог оказаться на Ван-Бюренском шоссе в эти утренние часы?
Я был почти уверен, что это был легковой автомобиль или маленький грузовик. Автоцистерна оставила бы от шакала мокрое место. Но у водителя водовоза разве что заберут на время права и заставят пару недель возить воду в Санта-Фе вместо Финикса, а может быть, и без этого обойдется. У нас в редакции ходил слух, что Гуманное Общество в лапах Бюро водоснабжения. А вот если это была легковушка, то Общество конфискует машину, а водителя засадит в тюрьму.
– Все водовозы стараются поскорее проскочить мимо дорожных фотокамер. Этот, наверное, даже не заметил, что задавил зверя.
– Что? – переспросил он.
– Я сказал, что это скорее всего был грузовик. В часы пик больше никто не ездит по Ван-Бюренскому шоссе.
Я думал, что он скажет: «Кроме вас», – но он не сказал. Он даже не слушал, что я говорю.
– Это ваша собака? – спросил он, глядя на фото Пердиты.
– Нет. Это была собака моей бабушки.
– И какая она?
Противная была тварь. А когда умерла, бабушка плакала по ней, как ребенок.
Я сказал:
– Это была чихуахуа.
Он стал оглядывать другие стены.
– Это вы фотографировали всех этих собак? – Его манера изменилась. Он говорил вежливо, и я только теперь понял, как нагло он держался раньше. Шакалы, видимо, не только по мостовым бегают.
– Некоторых я снимал. А вот эту нет. – Он смотрел на соседнее фото.
– Это боксер, да? – Он показал пальцем.
– Английский бульдог.
– Ах вот как. Это их изничтожили за злобность?
– Нет, не их.
Он шел дальше, словно турист по музею, и остановился перед снимком, висевшим над проявителем.
– Ручаюсь, это тоже не вы снимали. – Он показал на туфли с высокими каблуками, старомодную шляпу на полной старой женщине, обнимавшей собак.
– Это фотография Беатрис Поттер, английской детской писательницы. Она написала «Кролик Питер».
Это его не интересовало.
– А какие у нее на руках собаки?
– Пекинесы.
– Замечательно сняты.
Они были сняты ужасно. Одна отвернулась от камеры, а другая мрачно сидит на руках у хозяйки и думает, как бы удрать. Совершенно ясно, что ни та, ни другая сниматься не хотели, хотя их приплюснутые мордочки и маленькие черные глазки ничего не выражают.
А вот Беатрис Поттер выглядит превосходно, несмотря на попытки улыбнуться для камеры и необходимость изо всех сил удерживать собак, а может быть, именно благодаря этому. Лицо выражает всю ее упрямую, своенравную любовь к этим упрямым, своенравным собачонкам. И несмотря на славу, которую принес ей «Кролик Питер», она так и не научилась, видно, делать «лицо для публики». Ее чувства выражались прямо и неприкрыто. Как у Кэти.
– А ваша собака есть тут? – спросил Хантер. Он остановился перед снимком Майши, висевшим над диваном.
– Нет.
– Как же это получилось, что у вас нет фотографии вашей собаки?
Я подумал: откуда же он знает, что у меня была собака, и что он еще знает?
– Мой пес не любил фотографироваться.
Он сложил свою выписку, засунул ее в карман и повернулся еще раз к фотографии Пердиты:
– Похоже, славная была собачка.
Его спутник в форме ждал на крыльце, видимо, покончив с обследованием моей машины.
– Мы сообщим вам, если выясним, кто за это в ответе, – сказал Хантер, и представители Гуманного Общества удалились. Когда они выходили на улицу, человек в форме начал было рассказывать Хантеру, что ему удалось установить, но тот оборвал его. У подозреваемого полно снимков собак, значит, это не он сбил нынешним утром на Ван-Бюренском шоссе жалкое подобие этих животных. Дело можно считать законченным.
Я подошел к проявителю, запустил туда пленку из айзенштадта, скомандовал: «Позитивы, в порядке раз, два, три, пять секунд», – и стал смотреть, как снимки появляются на экранчике проявителя. Рамирез сказала, что айзенштадт, если его аккуратно поставить на ровную поверхность, автоматически снимает все кругом. Так оно и было. Аппарат снял несколько кадров по дороге в Темпе. Сделал два снимка «хитори» – должно быть, когда я поставил его и стал загружать машину, потом я увидел ее открытую дверцу на фоне больших кактусов-опунций, смазанный снимок пальм и домов, очень четкий кадр шоссе с мчащимися машинами и людьми. Хороший был кадр с красным водовозом, который задел шакала, и еще с десяток снимков юкк, возле которых я поставил машину у подножия холма.
Четко получились мои руки – это когда я ставил аппарат на кухонный столик внутри «виннебаго» – и несколько великолепных натюрмортов – пластмассовые чашки с ложечками. Дальше была только даром истраченная пленка: моя спина, открытая дверь душевой, спина Джейка и «лицо для публики» миссис Эмблер.
Вот только самый последний ее снимок… Она оказалась как раз перед айзенштадтом, глядя прямо в объектив. Она тогда говорила: «Когда я думаю, что бедняжка была совсем одна…» – и тут же повернулась, сделав «лицо для публики», но мгновением раньше, глядя на то, что она считала чемоданчиком, и отдавшись воспоминаниям, она была такой, какую я все утро пытался поймать своим объективом.
– Значит, ты был знаком с этой Кэтрин Поуэлл в Колорадо? – Рамирез, как всегда, заговорила без обращения, и тут же заработал бесшумный факс, печатая биографические сведения. – Я всегда подозревала, что у тебя на душе какая-то мрачная тайна. Это из-за нее ты переехал в Финикс?
Я следил за появившимися на листке бумаги словами. Кэтрин Поуэлл: 4628, улица Голландца, Узел Апачей. Сорок миль отсюда.
– Матерь Божья! Ты что же, детей совращал?
1 2 3 4 5 6 7 8 9