Санторини был дьявольски умен. Этот прирожденный актер ловко манипулировал толпой в любой ситуации. Саймону было не представить себе человека опасней. Он никогда еще не видел, чтобы политические партии или общественные движения завоевывали себе сторонников так же стремительно, как ДЖАБ’а.
Сколько же новых сторонников появится у ДЖАБ’ы после сегодняшних событий?! Саймон прикидывал, понимает ли Джон Эндрюс, какое страшное будущее ждет Джефферсон. Так называемая партийная платформа ДЖАБ’ы представляла собой бессмысленную мешанину истерических призывов защищать природу, безумных планов перестройки общества и экономических замыслов, чреватых катастрофой в масштабах всей планеты.
Через полчаса картина ужасных событий, произошедших на Джефферсоне, была ясна. Центр Мэдисона окутывал дым пожаров. Столичные пожарные, вынужденные отдать свои противогазы врачам «скорой помощи», отказывались без них тушить подожженные здания в зараженной зоне. К президенту непрерывно поступали противоречивые донесения, но он все-таки назначил пресс-конференцию, чтобы обратиться к возмущенному населению Джефферсона с просьбой сохранять спокойствие.
«Мы еще не подсчитали количество погибших, но большинство пострадавших живы, — дрожащим голосом говорил Эндрюс. — Врачи разбили походные госпитали в Парке имени Лендана и в районе Франклин. Сейчас в зараженной зоне работает почти сто врачей, медсестер и санитаров, облаченных в полное защитное снаряжение. Они выводят пострадавших из состояния паралича и занимаются тяжелоранеными. Паралитический газ, судя по всему, оказал воздействие только па мышцы, управляющие движениями тела, и жизнь большинства пострадавших вне опасности. Мы как раз выясняем, что это за газ, чтобы найти наиболее эффективные средства борьбы с последствиями его применения. Уверяю вас, моя администрация и джефферсонская полиция не успокоятся, пока не найдут тех, кто виновен в этом преступлении против безоружных жителей Мэдисона. Прошу вас разойтись по домам и не мешать работе врачей!»
Саймон поморщился. Вместо того чтобы успокоить население, президент напугал его еще больше, назвав злосчастное происшествие преступлением, совершенным неизвестными злодеями. Судя по всему, он был прав, но миллионы людей по всей планете уже имели возможность увидеть на экранах, как полицейские избивают дубинками демонстрантов и травят толпу слезоточивым газом. Насмотревшись таких кадров, можно было с легкостью предположить, что именно полиция применила нервно-паралитический газ. Даже Саймону сначала пришло в голову именно это.
Не желая публично признать, что газ мог применить действовавший по чьему-то приказу или по собственной инициативе полицейский чин, президент Эндрюс лишь терял остатки доверия джефферсонцев. Теперь огромное количество возмущенных его поведением избирателей наверняка отдаст свои голоса ДЖАБ’е! Саймон не знал, стал ли Эндрюс жертвой заговора, но президент только что совершил то, к чему его всеми силами подталкивал Витторио Санторини, — оказался в центре катастрофических событий и расписался в собственном бессилии.
Незадолго до полуночи Джон Эндрюс ввел военное положение во всех крупных городах Джефферсона и объявил по всей планете комендантский час. Теперь Кафари не могла до утра появиться на улице. Саймон провел бессонную ночь, удрученно наблюдая за развитием ситуации. Солдаты с боевым оружием не позволили толпе грабить магазины, озлобленные мародеры разошлись по домам, сели за компьютеры, вышли в информационную сеть и яростно обрушились на президента Эндрюса и его сторонников.
Множество людей желало посетить в информационной сети страницу ДЖАБ’ы, где непрерывно транслировались новости и повторялись записи выступления Санторини. К утру стало ясно, что президент Эндрюс был прав хотя бы в одном: большинству пострадавших суждено было выжить. Почти все они уже были дома, а газ оказался нестойким и быстро превращался в безвредное инертное вещество. Умерли лишь те, кто страдал от астмы или сердечной недостаточности, те, кого затоптала метавшаяся толпа, а также те, кто упал с высоких лестниц или потерял сознание за рулем автомобиля.
Стоило правительству намекнуть, что к применению газа могут быть причастны Витторио Санторини или другие руководители ДЖАБ’ы, как беспорядки вспыхнули с новой силой, и Джону Эндрюсу пришлось созвать новую пресс-конференцию, на которой он сказал:
«Мы продолжаем тщательное расследование действий полиции, гражданских лиц и военных, пытаясь выяснить, откуда взялся этот газ. Он мог храниться в арсеналах Джефферсона для отражения нападения инопланетян. Его могли недавно изготовить на нашей планете или привезти извне. У нас пока нет неопровержимых доказательств причастности к этому гнусному деянию отдельных лиц или групп нашего населения. В их отсутствие мое правительство не может мириться с бездоказательными обвинениями в адрес Витторио Санторини и его товарищей по партии. Ради восстановления общественного порядка и защиты гражданских прав тех, кого, к нашему глубокому прискорбию, упомянули в числе возможных подозреваемых, я объявляю президентскую амнистию всем людям и организациям, связанным с этим злополучным инцидентом. Мы призываем население разойтись по домам и надеемся, что нам больше не придется прибегать к таким мерам, как военное положение и комендантский час».
Саймон застонал. Он устало тер слезящиеся, покрасневшие глаза. Конечно, амнистия таким людям, как Витторио Санторини, может сейчас немного успокоить даже самую оголтелую часть его сторонников, но в конечном итоге она повлечет за собой катастрофические последствия! Саймон неплохо разбирался в истории Прародины-Земли и знал, что бывает, если потакать громилам и террористам. От них можно откупиться лишь на время. В средние века Англия как-то заплатила деньги кровожадным датским викингам, чтобы те оставили ее в покое. Те взяли выкуп и убрались восвояси, но скоро вернулись и потребовали еще больше денег, и так продолжалось без конца.
Джон Эндрюс и так уже провалил предвыборную кампанию, а теперь сделал все, чтобы Витторио Санторини почувствовал свою безнаказанность. Будущее Джефферсона внезапно стало беспросветно серым, как декабрьское небо. Единственным светлым моментом за все утро стало возвращение домой живой и невредимой Кафари. Она еле стояла на ногах от усталости. Ее взгляд казался потухшим, а под глазами залегли темные тени. Саймон несколько мгновений сжимал жену в объятиях, а потом взял в ладони ее лицо.
— Тебе надо поспать, — прошептал он.
— Тебе тоже.
— Я скоро лягу, милая, но сейчас на меня действуют стимуляторы. Мне нельзя спать, пока все не улеглось… Вы с нашей дочерью сейчас будете спать, — добавил он, взял Кафари на руки и отнес ее в спальню.
— Я хочу есть, — запротестовала она.
— Сейчас я что-нибудь придумаю.
Уложив жену на подушки, Саймон приготовил большой бутерброд, разогрел суп и поставил еду на поднос. Войдя в спальню, он замер, а потом осторожно поставил поднос на столик у двери. Кафари спала. Во сне она больше походила на уставшую девочку, а не ждущую ребенка женщину, проведшую всю ночь в запертой машине с пистолетом в руках. Саймон подошел к кровати и погладил жену по лбу, но Кафари даже не пошевелилась. Он осторожно накрыл ее одеялом и вышел на цыпочках, захватив с собой поднос. У него за спиной негромко щелкнула дверь. Кафари наконец вернулась! Сейчас Саймону было достаточно и этого, чтобы чувствовать себя счастливым. А новый день принесет новые тревоги…
III
Солнце клонилось к вечеру. Греясь в его теплых лучах, Кафари шагала от восстановленного технического центра космопорта к стоянке аэромобилей. Ветерок, летящий с шумевшего неподалеку моря, немного подбодрил ее. Кафари пришлось провести рабочий день в обществе коллег, кинувшихся на подброшенную им ДЖАБ’ой приманку, как безмозглая рыба, и теперь у нее звенело в ушах от бесконечных рассуждений о светлом будущем, уготованном Джефферсону Витторио Санторини. Она с трудом сдерживалась, чтобы не ответить резкой отповедью тем, кто спрашивал, какое впечатление произвело на нее выступление этого великого человека и каково было находиться там, где убийцы в полицейских мундирах избивали беззащитных людей, мирно выражавших свои политические убеждения.
Кафари дорожила своей работой. Поэтому она ограничилась ничего не значащими фразами и дала себе зарок никогда никому не рассказывать о своей частной жизни. По правде говоря, большинство коллег, которые, затаив дыхание, расспрашивали ее о подробностях произошедшего, были разочарованы тем, что ей не пришлось испытать на себе действие нервно-паралитического газа. Теперь Кафари с трудом сдерживалась, отбиваясь от наседавших на нее уже пятый день подряд любителей леденящих душу подробностей, репортеров и усердных агитаторов ДЖАБ’ы, которые не могли пройти мимо женщины, спасшей жизнь президента Лендана и отравленной головорезами Джона Эндрюса.
Добравшись до аэромобиля, Кафари увидела нечто, переполнившее чашу ее терпения. Какой-то мерзкий агитатор налепил прямо на борт ее машины огромную наклейку, ярко-красными буквами кричавшую: «ДЖАБ’а всегда права!»
Кафари стала яростно отдирать намертво приклеившуюся наклейку. Обломав себе ногти и исцарапав борт нового аэромобиля, она окончательно вышла из себя и поклялась вытравить эту надпись кислотой и перекрасить железо. Неуклюже забравшись в автомобиль, Кафари осторожно пристегнулась и рявкнула в микрофон психотронной системы, приказав аэромобилю доставить ее на посадочную площадку рядом с избирательным участком в Каламетском каньоне.
Впервые в жизни Кафари выругала правительство за то, что, стараясь не допустить подтасовок во время голосования, оно приняло закон, согласно которому каждый избиратель должен лично явиться на участок и опустить в урну бумажный бюллетень. Применяемые на Мали и Вишну методы электронного голосования, позволявшие избирателям изъявлять свою волю по компьютерной сети, не выходя из дома, показались правительству недостаточно надежными. Эту меру предосторожности можно было понять, хотя Кафари прекрасно знала, что современные психотронные технологии легко предотвращают любые искажения при подсчете голосов, собранных при электронном голосовании. Сейчас голосовать по компьютерной сети имели право только граждане Джефферсона, находящиеся за пределами родной планеты. В их число входили и двенадцать тысяч джефферсонских военных, служащих в Вооруженных силах Конкордата.
Несколько мгновений Кафари им даже завидовала. Ей совсем не хотелось стоять в длинной очереди к избирательной урне, а потом — прежде чем упасть рядом с Саймоном на диван у экрана и следить за подсчетом голосов — долго лететь на базу «Ниневия». Аэромобиль связался с компьютерной диспетчерской космопорта имени Лендана и взмыл в воздух. Кафари откинулась на сиденье и стала убеждать себя в том, что ей нравится ее работа и для нее высокая честь — восстанавливать планету, на которой рождались и умирали такие мужественные и мудрые люди, как Абрахам Лендан. Она хотела продолжать дело безвременно ушедшего из жизни президента Джефферсона, работая на благо всех жителей ее родного мира.
Когда аэромобиль Кафари приземлился в Каламетском каньоне, уже почти стемнело. На посадочной площадке стояло множество аэромобилей и даже автомобилей и мотоциклов, которым не хватило места на отведенной для них стоянке, и компьютерный диспетчер направил ее аэромобиль в самый конец огромного поля. Ну и слава богу, а то еще кто-нибудь увидит джабовский лозунг на борту ее машины! Кафари открыла люк аэромобиля и вдохнула прохладный вечерний воздух. По привычке она подняла глаза вверх, чтобы насладиться зрелищем кроваво-красного заката, потухавшего над высочайшими пиками изломанного, извилистого, превращенного дождем и ветром в лабиринт бесчисленных ущелий Дамизийского хребта.
Поежившись на осеннем ветру, Кафари направилась по летному полю к зданию аэровокзала, бесплатно восстановленному местными добровольцами. Приближаясь к низкому зданию, в котором находились инженеры, диспетчеры и оборудование, обслуживавшие взлетно-посадочные полосы в Каламетском каньоне, а также гаражи для сдававшихся на прокат легких аэромобилей, Кафари услышала хор голосов. Однако на этот раз голоса ее не отпугнули. Как она и боялась, у избирательного участка стояла длинная очередь, но из нее раздавались не злобные, а спокойные и даже веселые голоса. Кафари слышала разговоры о том, чем сама жила до отъезда в университет на Вишну. Фермеры говорили друг с другом доброжелательно и искренне. Прислушавшись к их речам, девушка сразу успокоилась.
Когда она пристроилась в конец очереди, последние из стоявших в ней замолчали и повернулись в ее сторону.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
Сколько же новых сторонников появится у ДЖАБ’ы после сегодняшних событий?! Саймон прикидывал, понимает ли Джон Эндрюс, какое страшное будущее ждет Джефферсон. Так называемая партийная платформа ДЖАБ’ы представляла собой бессмысленную мешанину истерических призывов защищать природу, безумных планов перестройки общества и экономических замыслов, чреватых катастрофой в масштабах всей планеты.
Через полчаса картина ужасных событий, произошедших на Джефферсоне, была ясна. Центр Мэдисона окутывал дым пожаров. Столичные пожарные, вынужденные отдать свои противогазы врачам «скорой помощи», отказывались без них тушить подожженные здания в зараженной зоне. К президенту непрерывно поступали противоречивые донесения, но он все-таки назначил пресс-конференцию, чтобы обратиться к возмущенному населению Джефферсона с просьбой сохранять спокойствие.
«Мы еще не подсчитали количество погибших, но большинство пострадавших живы, — дрожащим голосом говорил Эндрюс. — Врачи разбили походные госпитали в Парке имени Лендана и в районе Франклин. Сейчас в зараженной зоне работает почти сто врачей, медсестер и санитаров, облаченных в полное защитное снаряжение. Они выводят пострадавших из состояния паралича и занимаются тяжелоранеными. Паралитический газ, судя по всему, оказал воздействие только па мышцы, управляющие движениями тела, и жизнь большинства пострадавших вне опасности. Мы как раз выясняем, что это за газ, чтобы найти наиболее эффективные средства борьбы с последствиями его применения. Уверяю вас, моя администрация и джефферсонская полиция не успокоятся, пока не найдут тех, кто виновен в этом преступлении против безоружных жителей Мэдисона. Прошу вас разойтись по домам и не мешать работе врачей!»
Саймон поморщился. Вместо того чтобы успокоить население, президент напугал его еще больше, назвав злосчастное происшествие преступлением, совершенным неизвестными злодеями. Судя по всему, он был прав, но миллионы людей по всей планете уже имели возможность увидеть на экранах, как полицейские избивают дубинками демонстрантов и травят толпу слезоточивым газом. Насмотревшись таких кадров, можно было с легкостью предположить, что именно полиция применила нервно-паралитический газ. Даже Саймону сначала пришло в голову именно это.
Не желая публично признать, что газ мог применить действовавший по чьему-то приказу или по собственной инициативе полицейский чин, президент Эндрюс лишь терял остатки доверия джефферсонцев. Теперь огромное количество возмущенных его поведением избирателей наверняка отдаст свои голоса ДЖАБ’е! Саймон не знал, стал ли Эндрюс жертвой заговора, но президент только что совершил то, к чему его всеми силами подталкивал Витторио Санторини, — оказался в центре катастрофических событий и расписался в собственном бессилии.
Незадолго до полуночи Джон Эндрюс ввел военное положение во всех крупных городах Джефферсона и объявил по всей планете комендантский час. Теперь Кафари не могла до утра появиться на улице. Саймон провел бессонную ночь, удрученно наблюдая за развитием ситуации. Солдаты с боевым оружием не позволили толпе грабить магазины, озлобленные мародеры разошлись по домам, сели за компьютеры, вышли в информационную сеть и яростно обрушились на президента Эндрюса и его сторонников.
Множество людей желало посетить в информационной сети страницу ДЖАБ’ы, где непрерывно транслировались новости и повторялись записи выступления Санторини. К утру стало ясно, что президент Эндрюс был прав хотя бы в одном: большинству пострадавших суждено было выжить. Почти все они уже были дома, а газ оказался нестойким и быстро превращался в безвредное инертное вещество. Умерли лишь те, кто страдал от астмы или сердечной недостаточности, те, кого затоптала метавшаяся толпа, а также те, кто упал с высоких лестниц или потерял сознание за рулем автомобиля.
Стоило правительству намекнуть, что к применению газа могут быть причастны Витторио Санторини или другие руководители ДЖАБ’ы, как беспорядки вспыхнули с новой силой, и Джону Эндрюсу пришлось созвать новую пресс-конференцию, на которой он сказал:
«Мы продолжаем тщательное расследование действий полиции, гражданских лиц и военных, пытаясь выяснить, откуда взялся этот газ. Он мог храниться в арсеналах Джефферсона для отражения нападения инопланетян. Его могли недавно изготовить на нашей планете или привезти извне. У нас пока нет неопровержимых доказательств причастности к этому гнусному деянию отдельных лиц или групп нашего населения. В их отсутствие мое правительство не может мириться с бездоказательными обвинениями в адрес Витторио Санторини и его товарищей по партии. Ради восстановления общественного порядка и защиты гражданских прав тех, кого, к нашему глубокому прискорбию, упомянули в числе возможных подозреваемых, я объявляю президентскую амнистию всем людям и организациям, связанным с этим злополучным инцидентом. Мы призываем население разойтись по домам и надеемся, что нам больше не придется прибегать к таким мерам, как военное положение и комендантский час».
Саймон застонал. Он устало тер слезящиеся, покрасневшие глаза. Конечно, амнистия таким людям, как Витторио Санторини, может сейчас немного успокоить даже самую оголтелую часть его сторонников, но в конечном итоге она повлечет за собой катастрофические последствия! Саймон неплохо разбирался в истории Прародины-Земли и знал, что бывает, если потакать громилам и террористам. От них можно откупиться лишь на время. В средние века Англия как-то заплатила деньги кровожадным датским викингам, чтобы те оставили ее в покое. Те взяли выкуп и убрались восвояси, но скоро вернулись и потребовали еще больше денег, и так продолжалось без конца.
Джон Эндрюс и так уже провалил предвыборную кампанию, а теперь сделал все, чтобы Витторио Санторини почувствовал свою безнаказанность. Будущее Джефферсона внезапно стало беспросветно серым, как декабрьское небо. Единственным светлым моментом за все утро стало возвращение домой живой и невредимой Кафари. Она еле стояла на ногах от усталости. Ее взгляд казался потухшим, а под глазами залегли темные тени. Саймон несколько мгновений сжимал жену в объятиях, а потом взял в ладони ее лицо.
— Тебе надо поспать, — прошептал он.
— Тебе тоже.
— Я скоро лягу, милая, но сейчас на меня действуют стимуляторы. Мне нельзя спать, пока все не улеглось… Вы с нашей дочерью сейчас будете спать, — добавил он, взял Кафари на руки и отнес ее в спальню.
— Я хочу есть, — запротестовала она.
— Сейчас я что-нибудь придумаю.
Уложив жену на подушки, Саймон приготовил большой бутерброд, разогрел суп и поставил еду на поднос. Войдя в спальню, он замер, а потом осторожно поставил поднос на столик у двери. Кафари спала. Во сне она больше походила на уставшую девочку, а не ждущую ребенка женщину, проведшую всю ночь в запертой машине с пистолетом в руках. Саймон подошел к кровати и погладил жену по лбу, но Кафари даже не пошевелилась. Он осторожно накрыл ее одеялом и вышел на цыпочках, захватив с собой поднос. У него за спиной негромко щелкнула дверь. Кафари наконец вернулась! Сейчас Саймону было достаточно и этого, чтобы чувствовать себя счастливым. А новый день принесет новые тревоги…
III
Солнце клонилось к вечеру. Греясь в его теплых лучах, Кафари шагала от восстановленного технического центра космопорта к стоянке аэромобилей. Ветерок, летящий с шумевшего неподалеку моря, немного подбодрил ее. Кафари пришлось провести рабочий день в обществе коллег, кинувшихся на подброшенную им ДЖАБ’ой приманку, как безмозглая рыба, и теперь у нее звенело в ушах от бесконечных рассуждений о светлом будущем, уготованном Джефферсону Витторио Санторини. Она с трудом сдерживалась, чтобы не ответить резкой отповедью тем, кто спрашивал, какое впечатление произвело на нее выступление этого великого человека и каково было находиться там, где убийцы в полицейских мундирах избивали беззащитных людей, мирно выражавших свои политические убеждения.
Кафари дорожила своей работой. Поэтому она ограничилась ничего не значащими фразами и дала себе зарок никогда никому не рассказывать о своей частной жизни. По правде говоря, большинство коллег, которые, затаив дыхание, расспрашивали ее о подробностях произошедшего, были разочарованы тем, что ей не пришлось испытать на себе действие нервно-паралитического газа. Теперь Кафари с трудом сдерживалась, отбиваясь от наседавших на нее уже пятый день подряд любителей леденящих душу подробностей, репортеров и усердных агитаторов ДЖАБ’ы, которые не могли пройти мимо женщины, спасшей жизнь президента Лендана и отравленной головорезами Джона Эндрюса.
Добравшись до аэромобиля, Кафари увидела нечто, переполнившее чашу ее терпения. Какой-то мерзкий агитатор налепил прямо на борт ее машины огромную наклейку, ярко-красными буквами кричавшую: «ДЖАБ’а всегда права!»
Кафари стала яростно отдирать намертво приклеившуюся наклейку. Обломав себе ногти и исцарапав борт нового аэромобиля, она окончательно вышла из себя и поклялась вытравить эту надпись кислотой и перекрасить железо. Неуклюже забравшись в автомобиль, Кафари осторожно пристегнулась и рявкнула в микрофон психотронной системы, приказав аэромобилю доставить ее на посадочную площадку рядом с избирательным участком в Каламетском каньоне.
Впервые в жизни Кафари выругала правительство за то, что, стараясь не допустить подтасовок во время голосования, оно приняло закон, согласно которому каждый избиратель должен лично явиться на участок и опустить в урну бумажный бюллетень. Применяемые на Мали и Вишну методы электронного голосования, позволявшие избирателям изъявлять свою волю по компьютерной сети, не выходя из дома, показались правительству недостаточно надежными. Эту меру предосторожности можно было понять, хотя Кафари прекрасно знала, что современные психотронные технологии легко предотвращают любые искажения при подсчете голосов, собранных при электронном голосовании. Сейчас голосовать по компьютерной сети имели право только граждане Джефферсона, находящиеся за пределами родной планеты. В их число входили и двенадцать тысяч джефферсонских военных, служащих в Вооруженных силах Конкордата.
Несколько мгновений Кафари им даже завидовала. Ей совсем не хотелось стоять в длинной очереди к избирательной урне, а потом — прежде чем упасть рядом с Саймоном на диван у экрана и следить за подсчетом голосов — долго лететь на базу «Ниневия». Аэромобиль связался с компьютерной диспетчерской космопорта имени Лендана и взмыл в воздух. Кафари откинулась на сиденье и стала убеждать себя в том, что ей нравится ее работа и для нее высокая честь — восстанавливать планету, на которой рождались и умирали такие мужественные и мудрые люди, как Абрахам Лендан. Она хотела продолжать дело безвременно ушедшего из жизни президента Джефферсона, работая на благо всех жителей ее родного мира.
Когда аэромобиль Кафари приземлился в Каламетском каньоне, уже почти стемнело. На посадочной площадке стояло множество аэромобилей и даже автомобилей и мотоциклов, которым не хватило места на отведенной для них стоянке, и компьютерный диспетчер направил ее аэромобиль в самый конец огромного поля. Ну и слава богу, а то еще кто-нибудь увидит джабовский лозунг на борту ее машины! Кафари открыла люк аэромобиля и вдохнула прохладный вечерний воздух. По привычке она подняла глаза вверх, чтобы насладиться зрелищем кроваво-красного заката, потухавшего над высочайшими пиками изломанного, извилистого, превращенного дождем и ветром в лабиринт бесчисленных ущелий Дамизийского хребта.
Поежившись на осеннем ветру, Кафари направилась по летному полю к зданию аэровокзала, бесплатно восстановленному местными добровольцами. Приближаясь к низкому зданию, в котором находились инженеры, диспетчеры и оборудование, обслуживавшие взлетно-посадочные полосы в Каламетском каньоне, а также гаражи для сдававшихся на прокат легких аэромобилей, Кафари услышала хор голосов. Однако на этот раз голоса ее не отпугнули. Как она и боялась, у избирательного участка стояла длинная очередь, но из нее раздавались не злобные, а спокойные и даже веселые голоса. Кафари слышала разговоры о том, чем сама жила до отъезда в университет на Вишну. Фермеры говорили друг с другом доброжелательно и искренне. Прислушавшись к их речам, девушка сразу успокоилась.
Когда она пристроилась в конец очереди, последние из стоявших в ней замолчали и повернулись в ее сторону.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101