Это, несомненно, удивительный орган, который, безусловно, может обеспечить длительное пребывание имбиторов на значительных глубинах. Сколько времени имбитор может находиться под водой и на какой глубине — ответить пока затруднительно, но мои коллеги полагают, что не более получаса на глубине одного километра, и я считаю, что это только возможный предел.
Меня поражает также странное развитие костей тазового пояса. Не имея возможности проверить их прочность, все-таки полагаю, что вряд ли они свидетельствуют о длительном земном воздействии силы тяжести. При весе имбитора в сто восемьдесят килограммов (позволю себе сослаться на таблицу общих данных, приложенную к присланным Вами фотографиям) и росте в двести тридцать сантиметров длина ступни всего пятнадцать сантиметров. Я хотел бы также привлечь Ваше внимание к необычайно большому диаметру плечевой и берцовой костей. Мне кажется, что они обладают каким-то запасом прочности, необъяснимым на нашей планете.
Нисколько не сомневаюсь, сэр, что Вы не истолкуете мое последнее замечание как гипотезу о внеземном происхождении имбиторов. Как показала наука последнего столетия, такого рода предположения следует приберегать на самый последний случай; случай этот, по-видимому, так и не представится науке. Внеземное происхождение любого из земных существ напоминает собой нечто вроде сорок первого блюда японского завтрака; блюдо это всегда на столе, но вкус его никому не известен, так как к нему не прикасаются. Любая гипотеза о посещении Земли какими-то существами извне должна отвергаться наукой, но существование подобных гипотез обеспечивает своего рода «аппетитидуха», как выразился в моем присутствии отлично известный Вам специалист по иглокожим профессор Кадаяси Симура.
В пятницу вечером, рассматривая в стереоскоп присланные Вами фотографии, я услышал громогласный рев моего внука Дика. Проказник мучил кошку. Ее пришлось отобрать, и инцидент вскоре закончился всеобщим примирением, а мой внук был на время водворен у меня в кабинете. Не желая прерывать столь же полезное, сколь и приятное занятие по просмотру стереофотографий, я пригласил своего внука к стереоскопу. Он очень быстро разобрался в сути дела, обмолвился весьма ученым замечанием, что кровеносные сосуды имбитора «похожи на сосновые веточки», — нельзя не согласиться, коллега, с этим сравнением, затем внимательно рассмотрел сердце имбитора, сравнив его с сумочкой мисс Дороти Китенс, очаровательной подруги его матери. Наконец мы с внуком занялись мозгом имбитора. То, что это чей-то мозг, Дик-младший сообразил сразу же и потребовал дополнительного объяснения. Минут десять он внимательно рассматривал мозговые извилины, поворачивая голову и так и эдак, и неожиданно объявил: «Дик-старший, — так он обращается ко мне в торжественные минуты, — а у него мозг как у дельфина!» Я попробовал ему возразить, попытался выяснить, откуда он знает, каков мозг у дельфинов, но Дик-младший очень уверенно заявил, что он четыре раза смотрел детскую передачу под названием «Дельфины Таффи», а после каждой такой передачи небольшой популярный фильм о дельфинах, и ему запомнились слова о том, что мозг дельфина «почти такой же, как и у человека, или даже лучший, потому что в нем больше извилин».
Переубедить его я не смог, а через некоторое время вся проблема предстала передо мной именно с этой стороны.
Если мозг имбиторов действительно родствен мозгу дельфинов, то представляется возможным анатомический анализ под новым углом зрения. Мы должны, мы обязаны, мы поставлены перед прямой необходимостью отбросить все и всяческие выдумки, связанные с происхождением имбиторов, и пойти своим, доступным только анатомам-профессионалам путем. Какова в действительности связь имбиторов с семейством дельфинов подотряда зубатых китов, нас сейчас не должно волновать ни в малейшей степени. Если таковая связь существует, то она проявится со временем. Нас это не касается.
Прошу обратить Ваше внимание, сэр, что, если принять выдвигаемую гипотезу, близость анатомированных имбиторов к дельфинам может быть подвергнута значительному уточнению.
Сэр, я предлагаю Вам свое сотрудничество. Если Вы согласитесь с выдвигаемой мною основной посылкой, то мы могли бы совместно выступить с гипотезой, которую я предлагаю назвать «бутонной гипотезой анатомии имбиторов».
Остановимся на этом названии по той причине, что, на наш взгляд, оказывается чрезвычайно полезным рассматривать любой орган дельфина как своего рода бутон, почку, возможности которой полностью раскрываются в анатомии соответствующего органа взрослого имбитора.
Хотелось бы добавить, что правильность или неправильность этих рассуждений была бы тотчас же установлена с полной определенностью, если бы удалось добыть самку имбитора. У нас в Королевском обществе прекрасно знают Ваше влияние в правительственных кругах, и было бы весьма желательно подсказать военно-морскому министерству Вашей страны план небольшого рейда, небольшого набега, ах, сэр, тысячу извинений, в Вашем языке есть такое энергичное слове, как «коррериа», обозначающее то же самое…
Ради науки, сэр, ради науки!" Ответ председателя биологической секции Мексиканской академии наук Франклина Каньядоса не заставил себя ждать.
"Дорогой сэр, — писал профессор, — я прочел Ваше письмо вслух на объединенном заседании академии и национального музея. Приношу поздравления Вам и Вашему внуку мистеру Дику Картеру-младшему, который отныне является почетным членом нашей академии. Мы доработались до головной боли, а кое-кого пришлось уложить на больничную койку: нервное напряжение, беспрестанное курение, размышления, споры… Ведь мы здесь, сэр, в самом «эпицентре» событий. И вдруг, подобное взрыву.
Ваше письмо! Вы, сэр, попали в самую точку! Конечно, я опасаюсь зависти моих коллег, но я принимаю Ваше великодушное предложение.
Что же касается коррериа, небольшой, так сказать, экспедиции, то я уже зондировал почву и пока ничего определенного сказать не могу.
Салют и поздравления Вам, Вашей семье и, конечно, Вашему маленькому академику Дику Картеру-младшему. В последующем письме он получит официальный диплом, где все будет, как и у взрослых академиков, только из чистейшего шоколада".
ИНЦИДЕНТ В УОЛФИШ-БЕЙ
Пока изучались извилины и борозды двух несчастных имбиторов, события развивались полным ходом.
В одну из таверн в порту Уолфиш-Бей на западном берегу Африки ввалилась толпа имбиторов, одетых в матросские полосатые тельняшки, коротенькие курточки-безрукавки и широченные брюки. Красные пояса, украшавшие этот наряд, делали их похожими на итальянских грузчиков конца прошлого столетия. Лица их были белы, но черты лица несколько напоминали лица людей негроидного происхождения, особенно из-за очень широкого у основания носа с широкими ноздрями. Нижняя часть лица была несколько выдвинута вперед подобно клюву какаду, правда, значительно смягченному. Если прибавить к этому курчавые волосы, покрывавшие голову плотной массой, то станет вполне понятным, почему хозяин таверны «Симейд» Луи Балден высоко поднял брови, увидев эту компанию.
Особенно его возмутил великан, судя по нашивкам, боцман или кто-то из низшего матросского начальства. А боцман был действительно великан из великанов. Не меньше двух метров семидесяти сантиметров, а когда он пустил кольцо сигарного дыма в люстру из бамбука над головой бармена, то люстра закачалась, вместе с ней задвигались тени по всему кабачку.
Впрочем, раскуривая сигару, боцман вставлял ее не в свою пасть, весьма напоминавшую человеческий рот, а куда-то в затылок…
Мы уже упоминали, что брови хозяина и бессменного бармена таверны поползли вверх. У значительного большинства лиц, обладающих бровями, это говорило бы о глубоком удивлении, но те, кто знал Луи Балдена, в один голос заявили бы: «Плохо! Очень плохо, просто из рук вон плохо!» И действительно, по мере того, как брови Луи Балдена продолжали ползти вверх, его руки опускались в выдвижной ящик под стойкой бара, пока не нащупали винчестер, обстрелянный прадедом Балдена еще в тысяча девятьсот десятом году, когда ему удалось уложить в этой же таверне Железного Сэма, банда которого грабила алмазные копи Бечуаналенда.
— Убирайтесь отсюда, — с возможной в таких случаях вежливостью проговорил Луи Балден, обращаясь к вошедшим. — И чтобы я вас больше не видел!
Имбиторы были настроены крайне миролюбиво, а облокотившийся о стойку боцман-верзила сказал, коротко мигая круглыми черными глазами:
— Не раньше, сэр, чем мы получим свою выпивку.
— Мне нет дела ни до вашей выпивки, ни до той краски, которой вы вымазали ваши рожи, — все еще кротко продолжал излагать свою точку зрения Луи Балден. — Но тут вам делать нечего. Это бар для порядочных моряков, а не для всякого сброда.
Говоря таким образом, Луи Балден отскочил на шаг от стойки бара и вскинул винчестер. Дальнейшее больше напоминало дурной сон. Боцманверзила, легко перемахнув через стойку, вырвал из рук хозяина его прославленный винчестер и, чему-то улыбаясь про себя, согнул его ствол в кольцо. Магазин винчестера и его спусковой механизм со звоном рассыпались по полу, а ложа отлетела на четыре шага, разбив бутыль с сидром, доставленным только вчера из Санта-Исабель. Ничуть не потерявший присутствия духа, Луи Балден испустил воинственный клич. Каково же было его удивление, когда боцман-верзила медленно повторил слово в слово его клич и насмешливо постучал мушкой винчестера по своему лбу.
И тогда Луи Балден бросился на него с кулаками, а небольшая группа посетителей стала подниматься из-за столиков, вытаскивая ножи, браунинги, кинжалы и кастеты, чтобы прийти на выручку своему любимому бармену.
Через пятнадцать минут таверна «Симейд» значительно изменила свой первоначальный вид. Отброшенный головой к стене, Луи Балден разбил граненую бутылку шотландского виски. Не менее ста пятнадцати бутылок были разбиты имбиторами частью о стойку бара, частью о головы гостей.
Задумчиво оглядывая перевернутые столы и стонущие тела, верзилабоцман выгреб из ящика, где лежал винчестер, груду патронов и, поднося патрон ко рту, зубами выдергивал свинцовую пулю, выплевывая ее далеко в сторону, а содержимое гильзы высыпал на стойку бара. Со стороны казалось, что он лакомится земляными орехами, так спокойны и просты были его движения. Потом он сорвал со стены один из морских флагов — целая коллекция флагов различных стран, что составляла гордость хозяина, украшала бар — и, накрыв этим флагом горку пороха, в глубокой задумчивости поднес к одному из свисающих концов полотнища зажигалку.
Затем они, захватив с собой всю выпивку, которая оказалась в целых бутылках, бесшумно покинули таверну «Симейд», аккуратно затворив за собой дверь.
Остается только добавить, что таверна «Симейд» с этого дня стала процветать. В гавань заходили корабли, переполненные туристами, и Луи Балден подробно рассказывал посетителям, где и как стоял, куда и как ударил его верзила-боцман, показывал посетителям на остатки сожженного флага, а в заключение вытаскивал из ящика под стойкой согнутый в дугу ствол винчестера.
Иной была реакция международной прессы. «Международный скандал в портовой таверне Уолфиш-Бей», как назвали это происшествие различные газеты, взволновал умы куда сильнее всех морских атак и захватов, о которых уже слышали или читали раньше. Что-то было в этом происшествии такое, от чего интерес к проблеме имбиторов неожиданно вырос до всечеловеческого уровня. Наиболее точно выразил причину такого резкого изменения к проблеме имбиторов обозреватель телевизионной фирмы Си-би-эс Роберт Кристи.
Любого человека, ознакомившегося со скандалом в Уолфиш-Бей, заставляет почувствовать легкое головокружение следующее: Имбиторы выходят на сушу…
Имбиторы идут на дружелюбный контакт с людьми…
Имбиторы выигрывают первое столкновение на суше. Они его не начинали, но они его выиграли…
И, отвечая на вопрос «Что же дальше?», Роберт Кристи продолжает: "Никто из нас. землян, вернее и отныне — суше-землян, потому что есть, оказывается, и другая раса, не связанная своим существованием с сушей, — не может спать спокойно, пока полностью не выяснятся ответы на бесчисленное количество вопросов, наиболее важные из которых касаются, того, где обитают имбиторы, потребуют ли они для себя часть суши, сколько их, какими техническими знаниями они обладают, имеют ли они какие-либо планы в отношении суше-земного человечества и, наконец, верят ли они в бога?
В свете всех этих вопросов наиболее серьезным и наиболее опасным представляется свидетельство известного пирата Го-Шеня, преданное гласности капитаном Джеральдом Приттом, что во главе имбиторов стоит человек. Его личность — едва ли не самый главный вопрос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
Меня поражает также странное развитие костей тазового пояса. Не имея возможности проверить их прочность, все-таки полагаю, что вряд ли они свидетельствуют о длительном земном воздействии силы тяжести. При весе имбитора в сто восемьдесят килограммов (позволю себе сослаться на таблицу общих данных, приложенную к присланным Вами фотографиям) и росте в двести тридцать сантиметров длина ступни всего пятнадцать сантиметров. Я хотел бы также привлечь Ваше внимание к необычайно большому диаметру плечевой и берцовой костей. Мне кажется, что они обладают каким-то запасом прочности, необъяснимым на нашей планете.
Нисколько не сомневаюсь, сэр, что Вы не истолкуете мое последнее замечание как гипотезу о внеземном происхождении имбиторов. Как показала наука последнего столетия, такого рода предположения следует приберегать на самый последний случай; случай этот, по-видимому, так и не представится науке. Внеземное происхождение любого из земных существ напоминает собой нечто вроде сорок первого блюда японского завтрака; блюдо это всегда на столе, но вкус его никому не известен, так как к нему не прикасаются. Любая гипотеза о посещении Земли какими-то существами извне должна отвергаться наукой, но существование подобных гипотез обеспечивает своего рода «аппетитидуха», как выразился в моем присутствии отлично известный Вам специалист по иглокожим профессор Кадаяси Симура.
В пятницу вечером, рассматривая в стереоскоп присланные Вами фотографии, я услышал громогласный рев моего внука Дика. Проказник мучил кошку. Ее пришлось отобрать, и инцидент вскоре закончился всеобщим примирением, а мой внук был на время водворен у меня в кабинете. Не желая прерывать столь же полезное, сколь и приятное занятие по просмотру стереофотографий, я пригласил своего внука к стереоскопу. Он очень быстро разобрался в сути дела, обмолвился весьма ученым замечанием, что кровеносные сосуды имбитора «похожи на сосновые веточки», — нельзя не согласиться, коллега, с этим сравнением, затем внимательно рассмотрел сердце имбитора, сравнив его с сумочкой мисс Дороти Китенс, очаровательной подруги его матери. Наконец мы с внуком занялись мозгом имбитора. То, что это чей-то мозг, Дик-младший сообразил сразу же и потребовал дополнительного объяснения. Минут десять он внимательно рассматривал мозговые извилины, поворачивая голову и так и эдак, и неожиданно объявил: «Дик-старший, — так он обращается ко мне в торжественные минуты, — а у него мозг как у дельфина!» Я попробовал ему возразить, попытался выяснить, откуда он знает, каков мозг у дельфинов, но Дик-младший очень уверенно заявил, что он четыре раза смотрел детскую передачу под названием «Дельфины Таффи», а после каждой такой передачи небольшой популярный фильм о дельфинах, и ему запомнились слова о том, что мозг дельфина «почти такой же, как и у человека, или даже лучший, потому что в нем больше извилин».
Переубедить его я не смог, а через некоторое время вся проблема предстала передо мной именно с этой стороны.
Если мозг имбиторов действительно родствен мозгу дельфинов, то представляется возможным анатомический анализ под новым углом зрения. Мы должны, мы обязаны, мы поставлены перед прямой необходимостью отбросить все и всяческие выдумки, связанные с происхождением имбиторов, и пойти своим, доступным только анатомам-профессионалам путем. Какова в действительности связь имбиторов с семейством дельфинов подотряда зубатых китов, нас сейчас не должно волновать ни в малейшей степени. Если таковая связь существует, то она проявится со временем. Нас это не касается.
Прошу обратить Ваше внимание, сэр, что, если принять выдвигаемую гипотезу, близость анатомированных имбиторов к дельфинам может быть подвергнута значительному уточнению.
Сэр, я предлагаю Вам свое сотрудничество. Если Вы согласитесь с выдвигаемой мною основной посылкой, то мы могли бы совместно выступить с гипотезой, которую я предлагаю назвать «бутонной гипотезой анатомии имбиторов».
Остановимся на этом названии по той причине, что, на наш взгляд, оказывается чрезвычайно полезным рассматривать любой орган дельфина как своего рода бутон, почку, возможности которой полностью раскрываются в анатомии соответствующего органа взрослого имбитора.
Хотелось бы добавить, что правильность или неправильность этих рассуждений была бы тотчас же установлена с полной определенностью, если бы удалось добыть самку имбитора. У нас в Королевском обществе прекрасно знают Ваше влияние в правительственных кругах, и было бы весьма желательно подсказать военно-морскому министерству Вашей страны план небольшого рейда, небольшого набега, ах, сэр, тысячу извинений, в Вашем языке есть такое энергичное слове, как «коррериа», обозначающее то же самое…
Ради науки, сэр, ради науки!" Ответ председателя биологической секции Мексиканской академии наук Франклина Каньядоса не заставил себя ждать.
"Дорогой сэр, — писал профессор, — я прочел Ваше письмо вслух на объединенном заседании академии и национального музея. Приношу поздравления Вам и Вашему внуку мистеру Дику Картеру-младшему, который отныне является почетным членом нашей академии. Мы доработались до головной боли, а кое-кого пришлось уложить на больничную койку: нервное напряжение, беспрестанное курение, размышления, споры… Ведь мы здесь, сэр, в самом «эпицентре» событий. И вдруг, подобное взрыву.
Ваше письмо! Вы, сэр, попали в самую точку! Конечно, я опасаюсь зависти моих коллег, но я принимаю Ваше великодушное предложение.
Что же касается коррериа, небольшой, так сказать, экспедиции, то я уже зондировал почву и пока ничего определенного сказать не могу.
Салют и поздравления Вам, Вашей семье и, конечно, Вашему маленькому академику Дику Картеру-младшему. В последующем письме он получит официальный диплом, где все будет, как и у взрослых академиков, только из чистейшего шоколада".
ИНЦИДЕНТ В УОЛФИШ-БЕЙ
Пока изучались извилины и борозды двух несчастных имбиторов, события развивались полным ходом.
В одну из таверн в порту Уолфиш-Бей на западном берегу Африки ввалилась толпа имбиторов, одетых в матросские полосатые тельняшки, коротенькие курточки-безрукавки и широченные брюки. Красные пояса, украшавшие этот наряд, делали их похожими на итальянских грузчиков конца прошлого столетия. Лица их были белы, но черты лица несколько напоминали лица людей негроидного происхождения, особенно из-за очень широкого у основания носа с широкими ноздрями. Нижняя часть лица была несколько выдвинута вперед подобно клюву какаду, правда, значительно смягченному. Если прибавить к этому курчавые волосы, покрывавшие голову плотной массой, то станет вполне понятным, почему хозяин таверны «Симейд» Луи Балден высоко поднял брови, увидев эту компанию.
Особенно его возмутил великан, судя по нашивкам, боцман или кто-то из низшего матросского начальства. А боцман был действительно великан из великанов. Не меньше двух метров семидесяти сантиметров, а когда он пустил кольцо сигарного дыма в люстру из бамбука над головой бармена, то люстра закачалась, вместе с ней задвигались тени по всему кабачку.
Впрочем, раскуривая сигару, боцман вставлял ее не в свою пасть, весьма напоминавшую человеческий рот, а куда-то в затылок…
Мы уже упоминали, что брови хозяина и бессменного бармена таверны поползли вверх. У значительного большинства лиц, обладающих бровями, это говорило бы о глубоком удивлении, но те, кто знал Луи Балдена, в один голос заявили бы: «Плохо! Очень плохо, просто из рук вон плохо!» И действительно, по мере того, как брови Луи Балдена продолжали ползти вверх, его руки опускались в выдвижной ящик под стойкой бара, пока не нащупали винчестер, обстрелянный прадедом Балдена еще в тысяча девятьсот десятом году, когда ему удалось уложить в этой же таверне Железного Сэма, банда которого грабила алмазные копи Бечуаналенда.
— Убирайтесь отсюда, — с возможной в таких случаях вежливостью проговорил Луи Балден, обращаясь к вошедшим. — И чтобы я вас больше не видел!
Имбиторы были настроены крайне миролюбиво, а облокотившийся о стойку боцман-верзила сказал, коротко мигая круглыми черными глазами:
— Не раньше, сэр, чем мы получим свою выпивку.
— Мне нет дела ни до вашей выпивки, ни до той краски, которой вы вымазали ваши рожи, — все еще кротко продолжал излагать свою точку зрения Луи Балден. — Но тут вам делать нечего. Это бар для порядочных моряков, а не для всякого сброда.
Говоря таким образом, Луи Балден отскочил на шаг от стойки бара и вскинул винчестер. Дальнейшее больше напоминало дурной сон. Боцманверзила, легко перемахнув через стойку, вырвал из рук хозяина его прославленный винчестер и, чему-то улыбаясь про себя, согнул его ствол в кольцо. Магазин винчестера и его спусковой механизм со звоном рассыпались по полу, а ложа отлетела на четыре шага, разбив бутыль с сидром, доставленным только вчера из Санта-Исабель. Ничуть не потерявший присутствия духа, Луи Балден испустил воинственный клич. Каково же было его удивление, когда боцман-верзила медленно повторил слово в слово его клич и насмешливо постучал мушкой винчестера по своему лбу.
И тогда Луи Балден бросился на него с кулаками, а небольшая группа посетителей стала подниматься из-за столиков, вытаскивая ножи, браунинги, кинжалы и кастеты, чтобы прийти на выручку своему любимому бармену.
Через пятнадцать минут таверна «Симейд» значительно изменила свой первоначальный вид. Отброшенный головой к стене, Луи Балден разбил граненую бутылку шотландского виски. Не менее ста пятнадцати бутылок были разбиты имбиторами частью о стойку бара, частью о головы гостей.
Задумчиво оглядывая перевернутые столы и стонущие тела, верзилабоцман выгреб из ящика, где лежал винчестер, груду патронов и, поднося патрон ко рту, зубами выдергивал свинцовую пулю, выплевывая ее далеко в сторону, а содержимое гильзы высыпал на стойку бара. Со стороны казалось, что он лакомится земляными орехами, так спокойны и просты были его движения. Потом он сорвал со стены один из морских флагов — целая коллекция флагов различных стран, что составляла гордость хозяина, украшала бар — и, накрыв этим флагом горку пороха, в глубокой задумчивости поднес к одному из свисающих концов полотнища зажигалку.
Затем они, захватив с собой всю выпивку, которая оказалась в целых бутылках, бесшумно покинули таверну «Симейд», аккуратно затворив за собой дверь.
Остается только добавить, что таверна «Симейд» с этого дня стала процветать. В гавань заходили корабли, переполненные туристами, и Луи Балден подробно рассказывал посетителям, где и как стоял, куда и как ударил его верзила-боцман, показывал посетителям на остатки сожженного флага, а в заключение вытаскивал из ящика под стойкой согнутый в дугу ствол винчестера.
Иной была реакция международной прессы. «Международный скандал в портовой таверне Уолфиш-Бей», как назвали это происшествие различные газеты, взволновал умы куда сильнее всех морских атак и захватов, о которых уже слышали или читали раньше. Что-то было в этом происшествии такое, от чего интерес к проблеме имбиторов неожиданно вырос до всечеловеческого уровня. Наиболее точно выразил причину такого резкого изменения к проблеме имбиторов обозреватель телевизионной фирмы Си-би-эс Роберт Кристи.
Любого человека, ознакомившегося со скандалом в Уолфиш-Бей, заставляет почувствовать легкое головокружение следующее: Имбиторы выходят на сушу…
Имбиторы идут на дружелюбный контакт с людьми…
Имбиторы выигрывают первое столкновение на суше. Они его не начинали, но они его выиграли…
И, отвечая на вопрос «Что же дальше?», Роберт Кристи продолжает: "Никто из нас. землян, вернее и отныне — суше-землян, потому что есть, оказывается, и другая раса, не связанная своим существованием с сушей, — не может спать спокойно, пока полностью не выяснятся ответы на бесчисленное количество вопросов, наиболее важные из которых касаются, того, где обитают имбиторы, потребуют ли они для себя часть суши, сколько их, какими техническими знаниями они обладают, имеют ли они какие-либо планы в отношении суше-земного человечества и, наконец, верят ли они в бога?
В свете всех этих вопросов наиболее серьезным и наиболее опасным представляется свидетельство известного пирата Го-Шеня, преданное гласности капитаном Джеральдом Приттом, что во главе имбиторов стоит человек. Его личность — едва ли не самый главный вопрос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17