Табори сделал короткую пробную поездку на вездеходе, пока остальные готовились ко сну. Франческа завершила рабочий день коротким отчетом, переданным на Землю. — Он умолк на мгновение. — Не желаете ли посмотреть?
Николь кивнула. О'Тул включил крайний правый телемонитор, на котором немедленно крупным планом появилась Франческа на фоне лагеря. На кадре был виден подъемник и самый нижний участок тросов.
— Время спать настает, — нараспев начала она и поглядела вокруг. — Свет в этом удивительном мире включился вдруг, около девяти часов назад, и осветил перед нами во всем великолепии искусную работу наших звездных кузенов. — После краткого выступления шел монтаж фотоснимков и коротких видеосюжетов, снятых зондами или самой Франческой, смонтированных ею, так сказать, по маршруту, следуя которому экипаж намеревался исследовать «искусственный мирок». Потом камера вновь обратилась к самой Франческе.
— Никому не известно, почему уже второй раз менее чем за столетие эти космические корабли вторгаются в наш крохотный уголок Галактики. Быть может, назначение этого великолепного сооружения не имеет объяснения, хотя бы отчасти понятного нам, примитивным человеческим существам. Но в таком просторном и целиком металлическом мире, возможно, где-то спрятан ключ к тайне, окутавшей создателей этого корабля. — Она улыбнулась и театрально вздохнула. — Ну а если это случится, тогда все мы, хотя бы на шаг, приблизимся к пониманию собственной сути… нашей сущности и нашего Бога.
Николь видела, что О'Тул явно был тронут речами Франчески. Невзирая на личную неприязнь, Николь не могла не понимать, насколько талантлива Франческа.
— Даже мне самому интересно, — восхищался О'Тул. — Ах, если бы у меня был ее дар слова.
Николь уселась за пульт и ввела свой код. В соответствии со всеми инструкциями, принимая вахту, она проверила оборудование.
— Хорошо, генерал, — проговорила она, поворачиваясь вместе с креслом. — Теперь, кажется, справлюсь.
О'Тул переминался сзади. Ему явно хотелось поговорить.
— Знаете, мы с синьорой Сабатини три ночи подряд беседовали о религии. Она говорила, что долго считала себя агностиком и наконец вновь обратилась к церкви. Она даже сказала, что это Рама снова сделал ее католичкой.
Последовало долгое молчание. По неизвестной причине Николь вспомнилась церковь XV века в старинной деревне Сент-Этьен-де-Шиньи в восьмистах метрах от Бовуа. Она вспомнила, как стояла рядом с отцом в церкви, был прекрасный весенний день и яркие цветные витражи завораживали ее.
— Это Бог создал цвета? — спросила Николь у отца.
— Некоторые так считают, — коротко ответил он.
— А что ты сам об этом думаешь, папа? — не отступала она…
— Должен признать, — басил генерал О'Тул, и Николь вынуждена была вернуться к настоящему, — что все наше путешествие духовно возвысило меня. Я чувствую, что стал ближе к Богу, чем прежде. Должно быть, безграничные просторы Вселенной уничижают тебя и делают… — он умолк. — Извините, — начал он, — я не задел…
— Нет, — ответила Николь, — ни в коей мере. Ваша религиозная уверенность укрепляет меня.
— Тем не менее надеюсь, что ничем не задел вас. Вера — вопрос весьма личный. — Он улыбнулся. — Но иногда трудно сдержать чувства: все-таки вы и синьора Сабатини тоже католики.
Когда О'Тул отправился из командно-контрольного комплекса, Николь пожелала ему крепкого сна. А потом достала из кармана дубликат кубика и вставила его в читающее устройство ККК. «Ну, — похвалила она себя, — теперь я по крайней мере сдублировала источники своей информации». Ей представилась Франческа Сабатини, внемлющая философствованиям генерала О'Тула о религиозном значении Рамы. «Удивительная женщина, — думала Николь. — Что хочет, то и делает. И как это в ней уживаются полная аморальность и ханжество».
В трепетном молчании доктор Сигеру Такагиси взирал на башни и сферы Нью-Йорка, находившиеся в четырех километрах от него. Чтобы повнимательнее рассмотреть очередную деталь примечательного комплекса этого чуждого сооружения, он то и дело подходил к телескопу, который сам же и установил над обрывом, спускающимся к Цилиндрическому морю.
— Понимаете, — наконец признался он космонавтам Уэйкфилду и Сабатини, — или отчеты первого экипажа о Нью-Йорке неточны, или перед нами совершенно другой корабль. — Ни Ричард, ни Франческа не отреагировали. Все внимание Уэйкфилда было уделено сборке ледомобиля, а Франческа, как водится, увлеченно снимала его труды.
— Похоже, город разделен на три одинаковых района, — продолжал доктор Такагиси, в основном обращаясь к себе самому. — Каждый из них в свой черед подразделяется на три части. Но все девять частей не совсем идентичны — в чем-то различаются.
— Вот так, — проговорил Ричард Уэйкфилд, вставая. — Готово. На целый день раньше срока. А сейчас я быстро проверю функционирование основных систем.
Франческа посмотрела на часы.
— Но уже на полчаса позже, чем предусматривалось скорректированным графиком. Мы еще не передумали прокатиться к Нью-Йорку до обеда?
Пожав плечами, Уэйкфилд поглядел на Такагиси. Франческа подошла к японцу.
— А что скажете вы, Сигеру? Может быть, все-таки сбегать — одна нога здесь, другая там, — чтобы показать всем людям крупным планом этот неземной Нью-Йорк?
— Согласен на все, дождаться не могу…
— Только если вернетесь в лагерь не позже 19:30, — вмешался Дэвид Браун. Вместе с адмиралом Хейльманом и Реджи Уилсоном он находился в геликоптере. — Сегодня придется серьезно продумать планы. Следует скорректировать программу завтрашних работ.
— Принял, — ответил Уэйкфилд. — Если оставить подъемник и если удастся без проблем спустить с лестницы ледомобиль, мы сумеем пересечь ледовую полосу минут за десять. Это оставляет нам бездну времени.
— Мы сегодня облетели почти все крупные детали рельефа Северного полуцилиндра, — заметил Браун. — Биотов нигде не видно. Города ничем не отличаются от тех, что были на Раме I. Словом, на Центральной равнине никаких сюрпризов не обнаружено. Лично я предлагаю назначить на завтра вылазку на таинственный юг.
— Нью-Йорк, — воскликнул Такагиси. — Только подробная рекогносцировка Нью-Йорка должна быть нашей завтрашней целью. — Браун не отвечал. Такагиси подошел к краю обрыва и поглядел на поверхность льда, начинавшегося в пятидесяти метрах под ним. Слева обрыв прорезала незаметная узкая лестница с невысокими ступенями. — А ледомобиль тяжелый? — спросил он.
— Не очень, — ответил Уэйкфилд, — объемистый только. Может быть, подождем, пока я установлю для него подъемник? В город же съездим завтра.
— Я могу помочь с переноской, — вмешалась Франческа. — Если нам не удастся сегодня увидеть Нью-Йорк, по крайней мере будет что сказать на вечернем совещании.
— Хорошо, — отвечал Уэйкфилд. — Для журналистки просто отлично. Я пойду первым, чтобы по возможности принять все на себя, за мной Франческа, доктор Такагиси замыкает. Следите за полозьями: у них острые кромки.
Спуск к ровной поверхности Цилиндрического моря прошел без приключений.
— Боже, — произнесла Франческа, пока они готовили ледомобиль. — Было совсем не тяжело. Зачем тогда нам подъемник?
— Может быть, придется поднимать или опускать груз или, упаси бог, защищаться на спуске или подъеме.
Уэйкфилд и Такагиси уселись в передней части ледомобиля, а неразлучная с видеокамерой Франческа расположилась за ними. При виде приближающегося Нью-Йорка Такагиси приходил во все большее возбуждение.
— Только посмотрите, — проговорил он, когда ледомобиль оказался примерно в полукилометре от берега. — Разве могут быть сомнения в том, что столица Рамы располагается здесь?
Тройка космонавтов приближалась к берегу, и потрясающие воображение сооружения на берегу заставили смолкнуть все разговоры. Сложные сооружения имели признаки высшего порядка, несли на себе отпечаток могучего разума своих творцов, но семьдесят лет назад первая экспедиция не обнаружила здесь жизни, как и в прочих частях Рамы. Чем же был этот огромный комплекс, разделенный на девять частей, — невероятно сложной машиной, как решили участники первой экспедиции, или длинным и узким островом — десять километров на три, — и в самом деле некогда служившим жильем давным-давно покинувшим его жителям?
Ледомобиль они оставили на льду замерзшего моря и краем льда прошли до лестницы, поднимавшейся на окружавшую город стену. Взволнованный Такагиси так и несся, шагов на двадцать опережая Уэйкфилда и Сабатини. Они поднимались все выше, и их взгляду постепенно открывалась большая часть города.
Ричард немедленно заинтересовался геометрическими формами сооружений. Среди привычных землянам стройных высоких небоскребов были разбросаны сферы и прямоугольники, иногда попадались и многогранники. Все они явно были размещены в каком-то порядке. «Да, — отмечал он, — потрясающе интересное переплетение форм — вот додекаэдр, а вот пентаэдр…»
Математические размышления нарушила наступившая тьма: Рама вдруг выключил свет.
24. ЗВУКИ ВО ТЬМЕ
Сперва Такагиси не видел абсолютно ничего, словно бы вдруг ослеп в окружившей его полной тьме. Он дважды моргнул и замер на месте. Мгновенное молчание на линии связи сменилось неразборчивым шумом — все космонавты разом заговорили. Пытаясь сохранить спокойствие и одолеть усиливающийся страх, Такагиси старался припомнить все, что было перед его глазами, когда погас свет.
Он стоял на стене над Нью-Йорком — в метре от опасного края. Как раз в последнюю секунду он повернулся налево и успел заметить лестницу, спускающуюся в город в двух сотнях метров от него. И тут все исчезло…
— Такагиси, — услыхал он голос Уэйкфилда, — с вами все в порядке?
Он невольно обернулся, чтобы ответить на вопрос, и неожиданно почувствовал, как вдруг ослабли колени. Оказалось, что в полной тьме он сразу потерял ориентацию. На сколько градусов он обернулся? И действительно ли стоял лицом к городу в момент наступления тьмы? Такагиси вновь попытался вспомнить последнее, что он видел. Над городом поднималась высокая стена метров на двадцать или тридцать. В исходе падения сомневаться не приходилось.
— Я здесь, — неуверенным голосом проговорил он, опускаясь на четвереньки. — Только слишком близко от края. — Металл холодил пальцы.
— Мы идем, — отозвалась Франческа, — я пытаюсь включить лампочку на видеокамере.
Такагиси уменьшил уровень громкости переговорного устройства и вслушался, чтобы не пропустить слов своих напарников. Через несколько секунд он заметил невдалеке слабый огонек.
Такагиси едва мог различить силуэты спутников.
— Где вы, Сигеру? — спросила Франческа. Лампочка на ее камере освещала лишь небольшое пространство вокруг.
— Сюда, вверх, — замахал он и только потом понял, что они не видят его.
— Требую полнейшей тишины, — из микрофона донесся громкий голос Дэвида Брауна, — пока я не выясню, что происходит. — Через несколько секунд все разговоры прекратились. — Франческа, что там делается у вас внизу?
— Дэвид, мы поднимаемся на стену вокруг Нью-Йорка, в сотне метров от места, где остался ледомобиль. Доктор Такагиси опередил нас, он уже на вершине стены. Используя лампочку на моей камере, пытаемся добраться до Такагиси.
— Янош, — спросил доктор Браун, — а где сейчас вы и второй вездеход?
— Примерно в трех километрах от лагеря. Фары прекрасно работают. Вернемся минут через десять.
— Возвращайтесь, будьте возле навигационного пульта. Мы останемся в воздухе, пока вы не подтвердите, что система самонаведения включена и внизу… Франческа, будь осторожной и немедленно возвращайся в лагерь… Сообщайте нам о себе каждые две минуты.
— Связь окончена, Дэвид, — проговорила Франческа, выключая микрофон. Она вновь позвала Такагиси. И хотя японец был всего лишь в тридцати метрах от них, они сумели его обнаружить только через минуту.
Такагиси с облегчением протянул руки к коллегам. Усевшись рядышком на стене, все трое слушали по передатчику возобновившуюся неразбериху. О'Тул и де Жарден подтвердили, что погас только свет: иных изменений внутри Рамы приборы не обнаружили. С полдюжины переносных исследовательских станций, уже размещенных в различных местах космического корабля, не зафиксировали никаких отклонений. Температура, скорость и направление ветра, показания сейсмографа и результаты спектрографического анализа оставались неизменными.
— Значит, свет выключили, — проговорил Уэйкфилд, — жутковато, конечно, но все-таки не очень страшно. Наверное…
— Ш-ш-ш, — вдруг произнес Такагиси. Протянув руку, он выключил свой передатчик, а затем и Ричарда. — Слышите шорох?
Как казалось Уэйкфилду, внезапное полное безмолвие вселяло не меньшую тревогу, чем наступление полной темноты несколько минут назад.
— Нет, — прошептал он через какие-то секунды. — Правда, у меня не слишком тонкий…
— Ш-ш-ш, — теперь уже включилась Франческа, — вы имеете в виду такой далекий резкий звук?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
Николь кивнула. О'Тул включил крайний правый телемонитор, на котором немедленно крупным планом появилась Франческа на фоне лагеря. На кадре был виден подъемник и самый нижний участок тросов.
— Время спать настает, — нараспев начала она и поглядела вокруг. — Свет в этом удивительном мире включился вдруг, около девяти часов назад, и осветил перед нами во всем великолепии искусную работу наших звездных кузенов. — После краткого выступления шел монтаж фотоснимков и коротких видеосюжетов, снятых зондами или самой Франческой, смонтированных ею, так сказать, по маршруту, следуя которому экипаж намеревался исследовать «искусственный мирок». Потом камера вновь обратилась к самой Франческе.
— Никому не известно, почему уже второй раз менее чем за столетие эти космические корабли вторгаются в наш крохотный уголок Галактики. Быть может, назначение этого великолепного сооружения не имеет объяснения, хотя бы отчасти понятного нам, примитивным человеческим существам. Но в таком просторном и целиком металлическом мире, возможно, где-то спрятан ключ к тайне, окутавшей создателей этого корабля. — Она улыбнулась и театрально вздохнула. — Ну а если это случится, тогда все мы, хотя бы на шаг, приблизимся к пониманию собственной сути… нашей сущности и нашего Бога.
Николь видела, что О'Тул явно был тронут речами Франчески. Невзирая на личную неприязнь, Николь не могла не понимать, насколько талантлива Франческа.
— Даже мне самому интересно, — восхищался О'Тул. — Ах, если бы у меня был ее дар слова.
Николь уселась за пульт и ввела свой код. В соответствии со всеми инструкциями, принимая вахту, она проверила оборудование.
— Хорошо, генерал, — проговорила она, поворачиваясь вместе с креслом. — Теперь, кажется, справлюсь.
О'Тул переминался сзади. Ему явно хотелось поговорить.
— Знаете, мы с синьорой Сабатини три ночи подряд беседовали о религии. Она говорила, что долго считала себя агностиком и наконец вновь обратилась к церкви. Она даже сказала, что это Рама снова сделал ее католичкой.
Последовало долгое молчание. По неизвестной причине Николь вспомнилась церковь XV века в старинной деревне Сент-Этьен-де-Шиньи в восьмистах метрах от Бовуа. Она вспомнила, как стояла рядом с отцом в церкви, был прекрасный весенний день и яркие цветные витражи завораживали ее.
— Это Бог создал цвета? — спросила Николь у отца.
— Некоторые так считают, — коротко ответил он.
— А что ты сам об этом думаешь, папа? — не отступала она…
— Должен признать, — басил генерал О'Тул, и Николь вынуждена была вернуться к настоящему, — что все наше путешествие духовно возвысило меня. Я чувствую, что стал ближе к Богу, чем прежде. Должно быть, безграничные просторы Вселенной уничижают тебя и делают… — он умолк. — Извините, — начал он, — я не задел…
— Нет, — ответила Николь, — ни в коей мере. Ваша религиозная уверенность укрепляет меня.
— Тем не менее надеюсь, что ничем не задел вас. Вера — вопрос весьма личный. — Он улыбнулся. — Но иногда трудно сдержать чувства: все-таки вы и синьора Сабатини тоже католики.
Когда О'Тул отправился из командно-контрольного комплекса, Николь пожелала ему крепкого сна. А потом достала из кармана дубликат кубика и вставила его в читающее устройство ККК. «Ну, — похвалила она себя, — теперь я по крайней мере сдублировала источники своей информации». Ей представилась Франческа Сабатини, внемлющая философствованиям генерала О'Тула о религиозном значении Рамы. «Удивительная женщина, — думала Николь. — Что хочет, то и делает. И как это в ней уживаются полная аморальность и ханжество».
В трепетном молчании доктор Сигеру Такагиси взирал на башни и сферы Нью-Йорка, находившиеся в четырех километрах от него. Чтобы повнимательнее рассмотреть очередную деталь примечательного комплекса этого чуждого сооружения, он то и дело подходил к телескопу, который сам же и установил над обрывом, спускающимся к Цилиндрическому морю.
— Понимаете, — наконец признался он космонавтам Уэйкфилду и Сабатини, — или отчеты первого экипажа о Нью-Йорке неточны, или перед нами совершенно другой корабль. — Ни Ричард, ни Франческа не отреагировали. Все внимание Уэйкфилда было уделено сборке ледомобиля, а Франческа, как водится, увлеченно снимала его труды.
— Похоже, город разделен на три одинаковых района, — продолжал доктор Такагиси, в основном обращаясь к себе самому. — Каждый из них в свой черед подразделяется на три части. Но все девять частей не совсем идентичны — в чем-то различаются.
— Вот так, — проговорил Ричард Уэйкфилд, вставая. — Готово. На целый день раньше срока. А сейчас я быстро проверю функционирование основных систем.
Франческа посмотрела на часы.
— Но уже на полчаса позже, чем предусматривалось скорректированным графиком. Мы еще не передумали прокатиться к Нью-Йорку до обеда?
Пожав плечами, Уэйкфилд поглядел на Такагиси. Франческа подошла к японцу.
— А что скажете вы, Сигеру? Может быть, все-таки сбегать — одна нога здесь, другая там, — чтобы показать всем людям крупным планом этот неземной Нью-Йорк?
— Согласен на все, дождаться не могу…
— Только если вернетесь в лагерь не позже 19:30, — вмешался Дэвид Браун. Вместе с адмиралом Хейльманом и Реджи Уилсоном он находился в геликоптере. — Сегодня придется серьезно продумать планы. Следует скорректировать программу завтрашних работ.
— Принял, — ответил Уэйкфилд. — Если оставить подъемник и если удастся без проблем спустить с лестницы ледомобиль, мы сумеем пересечь ледовую полосу минут за десять. Это оставляет нам бездну времени.
— Мы сегодня облетели почти все крупные детали рельефа Северного полуцилиндра, — заметил Браун. — Биотов нигде не видно. Города ничем не отличаются от тех, что были на Раме I. Словом, на Центральной равнине никаких сюрпризов не обнаружено. Лично я предлагаю назначить на завтра вылазку на таинственный юг.
— Нью-Йорк, — воскликнул Такагиси. — Только подробная рекогносцировка Нью-Йорка должна быть нашей завтрашней целью. — Браун не отвечал. Такагиси подошел к краю обрыва и поглядел на поверхность льда, начинавшегося в пятидесяти метрах под ним. Слева обрыв прорезала незаметная узкая лестница с невысокими ступенями. — А ледомобиль тяжелый? — спросил он.
— Не очень, — ответил Уэйкфилд, — объемистый только. Может быть, подождем, пока я установлю для него подъемник? В город же съездим завтра.
— Я могу помочь с переноской, — вмешалась Франческа. — Если нам не удастся сегодня увидеть Нью-Йорк, по крайней мере будет что сказать на вечернем совещании.
— Хорошо, — отвечал Уэйкфилд. — Для журналистки просто отлично. Я пойду первым, чтобы по возможности принять все на себя, за мной Франческа, доктор Такагиси замыкает. Следите за полозьями: у них острые кромки.
Спуск к ровной поверхности Цилиндрического моря прошел без приключений.
— Боже, — произнесла Франческа, пока они готовили ледомобиль. — Было совсем не тяжело. Зачем тогда нам подъемник?
— Может быть, придется поднимать или опускать груз или, упаси бог, защищаться на спуске или подъеме.
Уэйкфилд и Такагиси уселись в передней части ледомобиля, а неразлучная с видеокамерой Франческа расположилась за ними. При виде приближающегося Нью-Йорка Такагиси приходил во все большее возбуждение.
— Только посмотрите, — проговорил он, когда ледомобиль оказался примерно в полукилометре от берега. — Разве могут быть сомнения в том, что столица Рамы располагается здесь?
Тройка космонавтов приближалась к берегу, и потрясающие воображение сооружения на берегу заставили смолкнуть все разговоры. Сложные сооружения имели признаки высшего порядка, несли на себе отпечаток могучего разума своих творцов, но семьдесят лет назад первая экспедиция не обнаружила здесь жизни, как и в прочих частях Рамы. Чем же был этот огромный комплекс, разделенный на девять частей, — невероятно сложной машиной, как решили участники первой экспедиции, или длинным и узким островом — десять километров на три, — и в самом деле некогда служившим жильем давным-давно покинувшим его жителям?
Ледомобиль они оставили на льду замерзшего моря и краем льда прошли до лестницы, поднимавшейся на окружавшую город стену. Взволнованный Такагиси так и несся, шагов на двадцать опережая Уэйкфилда и Сабатини. Они поднимались все выше, и их взгляду постепенно открывалась большая часть города.
Ричард немедленно заинтересовался геометрическими формами сооружений. Среди привычных землянам стройных высоких небоскребов были разбросаны сферы и прямоугольники, иногда попадались и многогранники. Все они явно были размещены в каком-то порядке. «Да, — отмечал он, — потрясающе интересное переплетение форм — вот додекаэдр, а вот пентаэдр…»
Математические размышления нарушила наступившая тьма: Рама вдруг выключил свет.
24. ЗВУКИ ВО ТЬМЕ
Сперва Такагиси не видел абсолютно ничего, словно бы вдруг ослеп в окружившей его полной тьме. Он дважды моргнул и замер на месте. Мгновенное молчание на линии связи сменилось неразборчивым шумом — все космонавты разом заговорили. Пытаясь сохранить спокойствие и одолеть усиливающийся страх, Такагиси старался припомнить все, что было перед его глазами, когда погас свет.
Он стоял на стене над Нью-Йорком — в метре от опасного края. Как раз в последнюю секунду он повернулся налево и успел заметить лестницу, спускающуюся в город в двух сотнях метров от него. И тут все исчезло…
— Такагиси, — услыхал он голос Уэйкфилда, — с вами все в порядке?
Он невольно обернулся, чтобы ответить на вопрос, и неожиданно почувствовал, как вдруг ослабли колени. Оказалось, что в полной тьме он сразу потерял ориентацию. На сколько градусов он обернулся? И действительно ли стоял лицом к городу в момент наступления тьмы? Такагиси вновь попытался вспомнить последнее, что он видел. Над городом поднималась высокая стена метров на двадцать или тридцать. В исходе падения сомневаться не приходилось.
— Я здесь, — неуверенным голосом проговорил он, опускаясь на четвереньки. — Только слишком близко от края. — Металл холодил пальцы.
— Мы идем, — отозвалась Франческа, — я пытаюсь включить лампочку на видеокамере.
Такагиси уменьшил уровень громкости переговорного устройства и вслушался, чтобы не пропустить слов своих напарников. Через несколько секунд он заметил невдалеке слабый огонек.
Такагиси едва мог различить силуэты спутников.
— Где вы, Сигеру? — спросила Франческа. Лампочка на ее камере освещала лишь небольшое пространство вокруг.
— Сюда, вверх, — замахал он и только потом понял, что они не видят его.
— Требую полнейшей тишины, — из микрофона донесся громкий голос Дэвида Брауна, — пока я не выясню, что происходит. — Через несколько секунд все разговоры прекратились. — Франческа, что там делается у вас внизу?
— Дэвид, мы поднимаемся на стену вокруг Нью-Йорка, в сотне метров от места, где остался ледомобиль. Доктор Такагиси опередил нас, он уже на вершине стены. Используя лампочку на моей камере, пытаемся добраться до Такагиси.
— Янош, — спросил доктор Браун, — а где сейчас вы и второй вездеход?
— Примерно в трех километрах от лагеря. Фары прекрасно работают. Вернемся минут через десять.
— Возвращайтесь, будьте возле навигационного пульта. Мы останемся в воздухе, пока вы не подтвердите, что система самонаведения включена и внизу… Франческа, будь осторожной и немедленно возвращайся в лагерь… Сообщайте нам о себе каждые две минуты.
— Связь окончена, Дэвид, — проговорила Франческа, выключая микрофон. Она вновь позвала Такагиси. И хотя японец был всего лишь в тридцати метрах от них, они сумели его обнаружить только через минуту.
Такагиси с облегчением протянул руки к коллегам. Усевшись рядышком на стене, все трое слушали по передатчику возобновившуюся неразбериху. О'Тул и де Жарден подтвердили, что погас только свет: иных изменений внутри Рамы приборы не обнаружили. С полдюжины переносных исследовательских станций, уже размещенных в различных местах космического корабля, не зафиксировали никаких отклонений. Температура, скорость и направление ветра, показания сейсмографа и результаты спектрографического анализа оставались неизменными.
— Значит, свет выключили, — проговорил Уэйкфилд, — жутковато, конечно, но все-таки не очень страшно. Наверное…
— Ш-ш-ш, — вдруг произнес Такагиси. Протянув руку, он выключил свой передатчик, а затем и Ричарда. — Слышите шорох?
Как казалось Уэйкфилду, внезапное полное безмолвие вселяло не меньшую тревогу, чем наступление полной темноты несколько минут назад.
— Нет, — прошептал он через какие-то секунды. — Правда, у меня не слишком тонкий…
— Ш-ш-ш, — теперь уже включилась Франческа, — вы имеете в виду такой далекий резкий звук?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64