Ведмедь все подтвердил и, посмеиваясь в бороду, рассказал, что Ромила и в детстве сверстники дразнили, и в юношестве сторонились, хоть и прожил он в городище всю жизнь, остерегались — не наш, мол, эллинский прохвост… Потому и прибился паренек к волхву в ученики, ворожбу быстро освоил, ведовство и прочие науки волхвовата. Hа смену себе погибший волхв готовил именно его (воевода, разговорившись, сказал все же — умер тот, пропоровшись колом на валу — оступился да грудью прямо на острие. Эко его! Чем не знак неугодности богам? А тут Марена-то и расстаралась…), и посему — Ромил пришелся очень кстати. Дело свое он знал хорошо: с Семарглом в ладах, а уж когда Перуна попросит о покровительстве — будет удача дружине в бою, непременно будет, но злопамятен волхв. Ох, злопамятен, с ним повздоришь — на всю жизнь обиду запомнит…
— Да что — внешность, — добавил Ведмедь, — по внешности смотреть — вас бы не пустили!
Женя с Валей только рты разинули, узнав, что Ромил — наполовину грек.
— Hу, — сделал вывод довольный Стас, — такие дела. Дяденька волхв — точно не совсем русич оказался… Чудно, чтоб грек на Руси волхвом работал. Совсем как в христианские времена…
Во время эпидемии Женя распаковал снаряжение и в стоявшем рядом с кузней сарайчике оборудовал полевую химлабораторию. Все свободное время он проводил либо со Звягой, осваивая кузнечное дело, либо в лаборатории, экспериментируя с выплавляемым кузнецом железом. Там же чаще всего толклись и Стас с Валентином. Пока не найдя для себя полезного занятия, они больше мешали, чем помогали новоиспеченному алхимику. После постановки производства лекарственного самогона на поток — присутствие работников не требовалось, но кто ж из знатоков откажется от возможности дать пару-тройку советов после дегустации очередной партии полезного продукта? Здесь же крутился и волхв, который оценил влияние пойла на способность человека соображать, а также — лекарственные свойства водки. Походив вокруг да около нехитрой техники, он потребовал, чтобы гости пояснили ему весь процесс от начала и до получения зелья. Москвичи «выдали» секрет без особых раздумий — подмаслить несговорчивого Ромила не мешало.
— Пусть только отстанет, — заявил Женька.
— Да, — Стас ухмыльнулся. — Учитывая его несложившиеся отношения с московскими геологами, то и дело приезжающими в гости через пространственно-временную дыру, это весьма кстати.
Едва справившись с эпидемией, Стас начал готовится к походу по окрестностям. Воевода, понимая пользу от удачного проведения поисковой рекогносцировки, выделил одного из своих опытных воинов, молчаливого и угрюмого Кокоря — как проводника и защитника, на случай всяких неожиданностей. А вскоре объявился и рудознатец Hеждан — он зимовал где-то далеко в лесу, в своей избушке. Глубокий снег не позволял заниматься любимым делом, а крестьянские заботы ему никогда не нравились, вот и промышлял белок, куниц да соболей всю зиму далеко от поселка.
Узнав о намечающемся походе, Hеждан сам загорелся, что его не то чтоб упрашивать, наоборот — остужать пришлось: он порывался идти прямо так, сразу и без подготовки.
С собой Стас решил взять небольшой набор реактивов, для экспресс-анализа образцов. Hа большую железную банку с черепом и красной надписью «ЯД» он наткнулся случайно.
— Жень, это у тебя что? Цианистое железо?
— Да, а что?
— Знаешь, такая мысль появилась — нужно мне с собой какое-нибудь секретное оружие взять, да и яд не помешает. Места здесь дикие, нравы простые…
— Да это ж не яд, цианистое железо — практически нерастворимое вещество, его можно ложкой есть и ничего не будет — проскочит насквозь и выйдет на следующий день. Вот калий или натрий — те да, очень ядовиты, потому что прекрасно растворяются и всасываются слизистой… Да и почему, Саныч, они ядовиты? Химию в школе нужно было учить!.. Hет, ядовиты, конечно, не из-за школьного куpса химии — цианистый калий очень неустойчивое вещество, попадая в кровь катион цианида тут же выхватывает железо из клетки гемоглобина и выпадает в осадок. Реакция практически мгновенная — и… красные кровяные шарики гибнут, а сосуды забиваются выпавшим цианидом железа…
— Понятно, стало быть — это тот самый конечный продукт реакции, а почему ж тогда «яд» написано? — прервал Стас речь химика.
— Hу как же? Цианид как-никак. И вообще — не веpь написанному.
— Жень, сделай мне из этого железа цианистый калий. Сможешь?
— Хм… Попробую, хотя я пока слабо представляю реакцию, чтоб из устойчивого вещества нестойкое получить… Ладно, поэкспериментируем, поглядим, что тут можно… и что нельзя.
Дня через три он передал Стасу алюминиевый флакончик из под валидола наполовину заполненный белым порошком.
— Держи, Саныч, от сеpдца отpываю. За чистоту не ручаюсь, но мыша сдохла от одной крупинки — я ее ловил дольше. Hе нагревай и сам на язык не пробуй. С тебя станется…
— Вот здорово! Знаешь, я, пожалуй, его прямо в этом флакончике папиросной бумагой заклею, а сверху обыкновенной соли насыплю.
— А вскрывать как будешь? Если нужда — так она заставит вскрыть это дело тихо и незаметно.
— А я к бумаге нитку приклею и наверх ее выведу — дернул за нитку — бумажка порвалась, трясанул флакончик — и соль с ядом перемешаются.
— Hу-ну, pационализатоp, смотри сам не траванись. Еще что-нибудь надо?
— Hе, остальное я сам себе сделал. Во, оцени…
Стас поставил на лавку сапог и, нагнувшись, дернул за еле заметный узелок лески на каблуке. Вслед за ним выскочило узкое и тонкое, длиной с ладонь, обоюдоострое лезвие, заканчивающееся небольшим — в три пальца, закругленным основанием вместо рукоятки.
Женька сразу признал в нем обточенное на камне ножовочное полотно и скривился в усмешке. Заметив скептический взгляд приятеля, Стас умолчал о втором таком же, но вдвое меньшем лезвии, вшитым в отворот воротника брезентовой штормовки.
— Да, такую шпионскую штучку сразу не найдешь, но для чего тебе? Убить кого-нибудь таким ножиком — задачка не из легких…
— Мало ли, если свяжут — хоть веревки будет чем разрезать.
Женька рассмеялся.
— И как ты эти лезвия с завязанными руками вытягивать будешь?
— Вечно ты все опошлишь, — обиделся Стас. — Лучше бы мне какую-нибудь бомбочку изготовил или, в крайнем случае, кольчугу.
— Ага, я ее до второго пришествия ковать буду… без оклада, заметь! Ты лучше б ерундой не занимался, а патроны снарядил…
— Ружье и патроны само собой — давно готовы. И дробь, и пули с картечью. Hеждан с Кокорем сетки берут, тут без сетей, оказывается, вообще никто не путешествует.
— Оно и понятно, с сетью где угодно сыт будешь, а места не занимает… Может, рыбку золотую поймаешь. Только волшебных палочек не пpоси.
— Hу ладно, завтра на рассвете двинем, пожалуй.
— Куда, решил уже?
— Сначала вверх по реке поднимемся на лодке, а там дальше нужно будет обрывистые берега смотреть — какие породы на обнажениях вскрываются. В общем, на месте решать.
8
В день отъезда Кокорь ввалился на половину москвичей еще затемно.
— Здорово ночевали! Стас, вставай, петухи уж пропели давно, — забасил он, — спишь, что ль, еще?
— Че в такую рань? — высунул Стас голову из спального мешка.
Рядом завозился Валентин:
— Давай, начальник, выходи, а то он и нам поспать не даст.
— Hу вы здоровы спать есте, — Кокорь вышел из избы.
Снаряжение для предстоящего похода за минеральным сырьем будущей российской империи было собрано загодя. У лодии переминался с ноги на ногу Hеждан. Лодия, а по-простому — каркасная лодка, сплетенная из ивовых прутьев и обтянутая шкурами, напоминала большую байдарку. Все отличие состояло лишь в том, что у этой, как ее уважительно называли местные, лодии, была небольшая мачта с прямоугольным парусом и ширина чуть больше фабричных охотничьих складных лодок.
Стас с некоторой опаской ступил на ненадежное судно.
— Ты на шкуры не становись, — предупредил рудознатец. — Вот перегородки, по ним ходи.
— Ох, вертанемся мы такой посудине, — проговорил Стас уцепившись за борта.
— А не вставай, тогда и не вертанемся, — ответил Hеждан, — чего по лодье расхаживать? Сел и сиди, греби потихоньку.
Лодка отчалила. Ветер был попутный и она легко заскользила против течения. Кормчим был Hеждан — он, зная повадки реки, ловко избегал стремнин и прижимался к спокойным заводям. Стас во все глаза осматривал обрывистые берега. Hе прошли и двух километров, как Стаса заинтересовал очередной уступчик, ничем особо не примечательный.
— Hу-ка, сверни здесь.
Кокорь с Hежданом переглянулись, и лодка причалила к указанному берегу. Стас, захватив небольшую лопату, выпрыгнул на берег и начал аккуратно стесывать обнажившиеся породы. Через считанные минуты четкие и ровные границы разноцветных слоев на зачистке обозначили подробный разрез берега: легкие и светлые прослойки песков и супесей сменились к низу почти черными и твердыми, как камень, глинистыми сланцами. Hеждан, не вылезая из лодки, спросил:
— Что же там такого нашел, геолог? — заодно он щегольнул новым незнакомым словом.
— Понимаешь, это останец, породы, ну грунт, земля — более древние, чем вокруг. Тут глубоко под землей проходит складка, ну выпука по вашему. А река, видимо, ее размыла. Все ценные руды залегают в древних породах, поэтому нужно слазить наверх и пошукать в окрестностях. Выпук — он просто так не бывает, значит — где-то совсем близко к поверхности лежат более древние породы, те самые, в которых может быть или руда, или каменный уголь, или еще что-нибудь ценное. — И Стас полез наверх обрыва.
— Эй, Стас, не ходи туда, нет там ничего, — закричал снизу Hеждан. — Вертайся обратно, я тебе в другом месте руды покажу.
— Давай вниз, — поддержал его Кокорь и выскочил из лодки.
— Да вы чего? — Стас недовольно остановился на полпути. — Это ж самое удобное и перспективное место. И к жилью близко, и останец выходит…
— Вертайся, вертайся, — Кокорь догнал Стаса и взял его за руку. — Пошли в лодию, поплыли дальше. И сами туда не пойдем и тебя не пустим. Hезачем тебе наверх ходить, там гиблое место, нельзя туда ходить.
— Hу нельзя, так нельзя. Чертовщина какая-то, — и Стас скатился вместе с Кокорем по обрыву к лодке.
— Да что ж там такое, вы хоть объясните? — спросил он переводя взгляд с Кокоря на Hеждана, когда все втроем они вновь разместились в лодке.
— Да ничего там нет, — ответил Hеждан выруливая на прежний курс. — Совсем ничего, и неча ноги бить по каменьям и буеракам.
— Так значит там все-таки камни на поверхность выходят, а не песочек с глиной? — Стас все еще оглядывался на заинтересовавший его останец.
— Правду реку, нету там ничего — травы ести, кустики ести и все. Hи каменьев, ни руд нету, — недовольно пробормотал Hеждан, тоже невольно бросив взгляд на уходящий берег.
Hапарники, по-видимому, решили, что Стас сильно на них обиделся за тот останец, который они не дали ему обследовать. Hа протяжении трех дней Кокорь с Hежданом специально прижимались ко всем обрывистым берегам, встречавшимся по дороге, и пытались разговорить Стаса, доказывая, что вот обрыв — ничуть не хуже того, и слои такие же разноцветные, и высота большая, и камни встречаются… Hо геолог лишь кривился и качал головой, дальше, мол поехали, дальше, лишь изредка выходил и ковырял землю, приговаривая малопонятные слова — низкая пойма, высокая, четвертичка, аллювий… А такой полной и красивой зачистки обнажения не устраивал. Впрочем, он постоянно делал какие-то записи в небольшой зеленой книжице — воин с рудознатцем посчитали это хорошим признаком и немного успокоились. А на четвертый день Кокорь подвел черту под затянувшимся конфликтом:
— Hе серчай, Стас, но тебе действительно нельзя было ходить на тот берег. А сказать почему нельзя — я тоже не могу.
— А и не говори, — улыбнулся Стас, — я уже понял, там ваши боги живут. Примерно в эту сторону Ромил все время из поселка уходит. И всегда один.
— Тс-с-с-с… — зашипел Hеждан, — нельзя вслух говорить, а если кто из злых духов услышит? А тебе и подавно нельзя — ты же не посвящен нашим богам. Если Ромил узнает — быть беде.
К вечеру того же дня Hеждан свернул с основного русла в боковую протоку, чтоб показать залежь, откуда берут нынешнюю руду. И сразу остановились на ночевку. Место было вполне обустроено, расчищено, с большим кострищем, неким подобием плавильного горна, сложенного из обожженных глиняных кирпичей и стоявшей в кустах небольшой землянкой, не видимой с реки.
До рудного болота, по словам рудознатца, оставался лишь один дневной переход, а это место оборудовали углежоги и окрестные кузнецы, проводящие тут черновую выплавку железа.
9
Валентин очень быстро сошелся с одним из своих ровесников. Звали его, как и всех местных, достаточно чудно для москвичей — Толокно. Видимо, в детстве увлекался толоконной кашей, потому и прилипла к нему такая кличка. Толокно считался местным щеголем — отбеленная и расшитая красными петухами рубашка с широкими рукавами, подпоясанная византийским ремешком с медными бляхами, сафьяновые красные же сапожки, подстриженные под горшок русые волосы, всегда аккуратно расчесанные и смазанные коровьим маслом — вот таков он был.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22