«Какое, милые, у нас тысячелетие на дворе?» Я не поэт, а хронофизик, мне неловко. Хотя — зачем такие лобовые приемы? Надо поделикатней.
Я начал внимательно разглядывать прохожих. Ага, вот кто мне нужен, — этот молодой парень в зеленом плаще с муаровыми отливами… Интересный какой плащ! Но это потом… А вот из кармана плаща у него торчит газета…
— Простите, — сказал я, шагнув к парню, — это у вас сегодняшняя газета?
— Вчерашняя, — будто извиняясь, ответил парень. — Вечерняя.
— Если вечерняя, тоже хорошо! — торопливо сказал я. — Можно у вас ее… на секундочку? Мне тут нужно одну вещь посмотреть…
— Да пожалуйста! Хоть и совсем возьмите, я ее прочел, — добродушно отозвался парень.
Газета жгла мне ладонь. У меня еле хватило сил не разворачивать ее тут же на улице, уйти в скверик, повернуться спиной к прохожим. Руки тряслись, когда я расправлял свернутые в трубку листы.
Вчерашняя газета. Вчера было девятнадцатое мая. Девятнадцатое мая 1976 года!
ЛИНЬКОВ НАХОДИТ СЛЕД
Захлопнув за собой дверь, Линьков прислонился к шершавой серой стене проходной и перевел дыхание. Информация, полученная от Макарыча, здорово подкосила его. Стружков, значит, вернулся и преспокойно ушел из института, даже вахтеру на прощанье ручкой сделал? Нет, это уж ни в какие ворота не лезет!
«Как же так? — растерянно думал Линьков, не замечая, что снова начал накрапывать дождик. — Не с потолка же я взял, что Стружков не может вернуться! Ну, предположим, я психологический просчет допустил, чего-то не учел. Но по логике это не проходит, по простейшей логике! Стружков горы переворачивал, чтобы в прошлое поскорей попасть, а попал и даже войти туда не захотел? Где тут логика? Он же хотел и Левицкого спасти, и себя от подозрений очистить, а что получилось? Что он скажет мне, например? Или Нине? Как оправдает теперь свое поведение? Ему же проще всего не возвращаться к нам, а перейти на новую мировую линию… Ну, двойника бы там встретил — что ж, с самим собой легче договориться!»
Тяжелая капля скользнула Линькову за шиворот, он вздрогнул, огляделся и под теплым шумным дождем побежал к зданию института.
«А записка-то! — вспомнил он в вестибюле, отряхиваясь и приглаживая намокшие волосы. — Записку он почему не забрал?! Ну, допустим, он почему-то не смог или не решился выйти из камеры в прошлом. Так ведь по возвращении он первым делом должен был уничтожить свою записку! Зачем же трезвонить на весь институт, что ты потерпел неудачу, когда вполне достаточно сообщить о своем блистательном открытии и о первом переходе, и все будут вопить от восторга! Даже Шелеста вон как пробрало! А он и записку оставляет лежать, и вообще в институт не является… Ну сплошная бессмыслица! С ума он сошел, что ли! Постой… А может, с ним на переходе что-то случилось? Память отшибло? Нет, это уже я чепуху сочиняю! Магнитное поле начисто смывает память, даже из камеры после этого не выйдешь, а Стружков нормально ходил и с вахтером общался…»
Линьков глухо замычал от злости и тут же смущенно обернулся. Но в вестибюле никого не было. Дождь вовсю барабанил в стекла, весело хлюпал и журчал, стекая с крыш, но небо на западе уже посветлело и ветер поспешно разгонял тучи, расчищая дорогу солнцу. Линьков посмотрел в окно, и эта картина его почему-то приободрила. Он встряхнулся и бодро сказал себе: «Решено. Стружкова оставляем на потом. Если он за это время не явится, начнем розыск по всей форме. А пока проверим, откуда же явился тот… гость!»
Он двинулся влево по широкому светлому коридору, обшитому старинными резными панелями, прошел мимо двери расчетного отдела, на секунду замедлив шаг, и завернул за угол. Прямо перед ним, метрах в двадцати, был выход во внутренний двор, к корпусу эксплуатационников. По правой стороне чернел узкий проем боковой лестницы, а дальше виднелась приоткрытая дверь зала хронокамер.
«Тут мы и начнем соображать, — сказал себе Линьков, останавливаясь. — Впрочем, особенно-то соображать нечего. В наличии у него всего две возможности — эксплуатационный корпус и зал хронокамер. В эксплуатационном хроноустановки есть, но они, как я понимаю, по размерам непригодны для интересующего нас случая. В зале камеры вполне подходящие, но они еще не работают. Однако чудес на свете нет, а есть, наоборот, суровые факты. Поэтому мы все же и в зал заглянем, и в корпус пройдемся. И начнем мы с зала, потому что он ближе и во всех отношениях удобней для нашего героя. Монтажники начинают раньше и кончают раньше — значит, после пяти здесь наверняка пусто. И войти легко, а к эксплуатационникам нужен специальный допуск».
Линьков просунул голову в приоткрытую дверь. В огромном, ярко освещенном зале стоял сплошной хаос и шум. В углу надсадно визжала электродрель, кто-то тянул через весь зал тяжелый и грязный воздушный шланг; всюду валялись доски, обрезки труб, мотки кабеля. У дальней стены внушительно высились громадные кубы, в которых Линьков с удивлением признал хронокамеры.
Линьков перешагнул порог и остановился. Никто не обратил на него внимания. Дрель замолчала, и в наступившей тишине кто-то громко крикнул:
— Подай напряжение на вторую!
Линьков двинулся в сторону хронокамер, с переменным успехом лавируя между досками и трубами.
Люди в темно-синих, испятнанных известкой и краской халатах возились у второй хронокамеры. В ее настежь распахнутом нутре болтались провода, поблескивали круглые черные коробки приборов, присосавшиеся к стенам и полу, торчали ребристые грани какой-то стальной конструкции. Внезапно в камере полыхнула слабая розовая вспышка, и тот же голос проорал:
— Дай вторую ступень!
Снова дико взвыла электродрель, и за третьей камерой, где люди суетились у огромной дыры в полу, пронзительно лязгнуло железо.
Линьков пробрался к вихрастому долговязому парню и сквозь нестерпимый вой дрели прокричал ему на ухо:
— Кто здесь главный?
Человек обернулся и беззвучно зашевелил губами, указывая на людей, хлопочущих вокруг дыры в полу. Дрель вдруг замолкла, и человек прокричал конец фразы: «…где фундамент!»
Линьков торопливо спросил:
— Вы здесь каждый день работаете? До которого часа?
— В четыре обычно шабашим. Но бывает, и до пяти задерживаемся.
— И много еще вам работы? — допытывался Линьков.
— А кто ж его знает! — весело сказал парень. — Одну камеру уже опробовали, гоняли на рабочем режиме вхолостую, со второй вот возимся, а четвертая… ну, сами видите. — Он показал на уродливую, с рваными краями Дыру, где, очевидно, находился фундамент четвертой хронокамеры. — А вы из газеты, что ли?
Из камеры высунулся плечистый парень в пропотевшей голубой майке и заорал:
— Сергей! Кабель подтяни, потолочные сопла буду проверять!
Собеседник Линькова мигом метнулся куда-то за камеру. Снова истошно взвыла дрель.
«Значит, одна хронокамера здесь уже опробована! — бормотал Линьков, морщась от воя и грохота. — Что ж, пойдем-ка мы познакомимся поближе с этой камерой…»
Осторожно пробираясь сквозь дикую путаницу кабелей, он подошел к первой хронокамере. Она почему-то была битком набита всякой чепухой. Сквозь стеклянную дверь Линьков видел груду деревянных подставок, навалом брошенные щиты, доски, карнизы.
«Нашли тоже место склад устроить! — с неодобрительным удивлением подумал Линьков. — Едва успели отладить камеру и уже сразу захламили так, что смотреть противно. Но ему это даже удобно: за всем этим барахлом можно спрятаться, никто и не увидит… А камера здоровенная, раза в три больше лабораторной. И совсем готова, действительно, даже вокруг нее уже прибрано».
И правда, пол вокруг этой камеры был чисто подметен, и никакие шланги, доски, трубы здесь не валялись. Только у двери лежало что-то маленькое, яркое.
Линьков машинально наклонился и поднял пустой сломанный спичечный коробок. Хотел было бросить, но не бросил, а стал разглядывать. Чем-то его заинтересовал этот коробок — может, тем, что лежал так одиноко и приметно именно здесь, в единственном чистом уголке, куда монтажники, по всей видимости, уже и не ходят. «Неужели кто-то перекур устроил именно вот здесь?» — думал Линьков, осторожно расправляя и выпрямляя изломанный коробок. Выпрямил, внимательно осмотрел — нет, ничего особенного, коробок как коробок, с картинкой из серии «Птицы СССР»: сидит этакая хитрая птаха со здоровенным клювом и сбоку надпись — «дятел». Линьков хотел уже выбросить коробок и вдруг увидел…
Еще не веря собственным глазам, он снова всмотрелся — да, все правильно, наконец-то! Тот след, реальный, неопровержимый след, который он искал, почти не надеясь найти…
Значит, он прав: эта история начиналась отсюда.
10
Значит, я в 1976 году! Ничего себе, веселенькая история… Целых два года! И камера в зале была налажена на такие большие дистанции? На два года? Ай да Аркадий!
Я подошел к выходу, глянул на улицу — Аркадия не было. Куда это он пропал? Минут пятнадцать прошло, не меньше.
Стоп-стоп-стоп! Если я нахожусь в будущем, так кто же тогда этот Аркадий? Он принимает меня за «своего», за «здешнего» — значит, он тоже «здешний»? Вот и костюм на нем… «Странный костюм, немодный», — сказала Нина. Понятно: это мода семьдесят шестого года. Семьдесят шестого, а не семьдесят четвертого. Да, но ведь Нина видела его в этом костюме в семьдесят четвертом году…
Его? Этого Аркадия?!
Аркадий из 1976 года был у нас в 1974 году? Что ж, это возможно, раз он освоил такие дистанции. Зашвырнул же он меня на два года вперед, будь он неладен! Да, но тогда…
Если у меня сейчас не лопнет от натуги череп, я, кажется, все пойму… еще немножечко, и все пойму! Только бы Аркадий не пришел раньше времени… только бы он не пришел…
Я почти бегом кинулся в глубь сквера, сел на самую дальнюю скамейку. Огляделся. Эх, все чистенько, нигде ни прутика… Кусты ломать нехорошо, но для такого случая простительно. Не каждый день сидят в этом сквере путешественники во времени!
Прутик оставлял на плотном сыроватом песке дорожки четкие, хорошо заметные линии.
— Предположим, — бормотал я, — предположим, что эта линия изображает у нас историю мира от пещер до небоскребов и далее в грядущее… И на этой мировой линии мы пометим две точки — год 1974 и год 1976. И из второй точки в первую мы проведем пунктиром сбоку вот такую дужку — она нам покажет переход Аркадия, этого самого пижона с медными кнопками, который теперь решил, видно, уморить меня голодной смертью. Нарисуем мы эту дужку сбоку, потому что переход совершался не в обычном времени, а помимо него, это ясно… Так! Ну вот, прибыл он, наш Аркашенька, и принялся расхаживать по институту… в костюмчике своем. Тоже мне конспиратор, костюм сменить не мог! Ну ладно… И что же получается? Нина встретила его на лестнице. Он, очевидно, шел из зала. Ведь переход-то он совершал с помощью хронокамеры в зале. Ну понятно, в 1976 году большие хронокамеры давно уже работали, можно было любую наладить, включить и все такое прочее… Теперь понятно, почему меня зашвырнуло сюда, в 1976 год: Аркадий, наверное, включил камеру на автоматическое возвращение, как и я свою кустарную «машину времени»… Значит, это именно он поднимался по лестнице в своем пиджачке с кнопками! Но тогда… тогда и Чернышев мог видеть этого Аркадия, а не нашего…
Я растерянно» вздохнул. Как-то все странно получается… Что ему понадобилось в нашей лаборатории?
Но ниточка, за которую я потянул, уже разматывалась с нарастающей скоростью! Все факты будто сами выстраивались в ряд, и до того аккуратно, что я диву давался.
Аркадий побывал в прошлом, он ходил там, с кем-то встречался — словом, действовал, вмешивался в события. Но это значит, что после его появления в прошлом история начала меняться! История — это, конечно, слишком громко сказано, речь идет не об истории человечества в целом. Но в нашем микромире — в институте, в городе — некоторые факты, безусловно, изменились, а за этим последовали другие изменения, расходясь кругами… И кто его знает, до чего могли дойти эти изменения за два года!
Сейчас мы тебя выведем на чистую воду, бродяга, мы тебя вычислим! Отсюда, от точки 1974, мы вычертим новую мировую линию, которая постепенно отходит от прежней… Это та история, которую ты своими руками создал! И застрял в ней, и потерял навсегда свой прежний мир. Не попадешь ты в него, Аркашенька, было бы тебе известно! Украшай теперь своими кожаными отворотами измененный мир и подыскивай себе здесь местечко, да смотри не толкни «здешнего» Аркадия, он не обязан отвечать за твои фокусы! Понял? Нет? Ну, я ж тебе сейчас объясню! Ты в прошлом сколько-то времени провел? Провел. А на какой линии ты провел это время, как ты полагаешь? Ах, не знаешь? Так вот — на этой отклоненной линии! Сам же ты ее и отклонил своим присутствием. Вот я поставлю тут крестик, маленький такой крестик, — пусть он обозначает ту минуту, когда ты из прошлого опять в будущее двинулся. А эта вот дужечка — это сам переход. Куда он ведет, ну-ка сообрази!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
Я начал внимательно разглядывать прохожих. Ага, вот кто мне нужен, — этот молодой парень в зеленом плаще с муаровыми отливами… Интересный какой плащ! Но это потом… А вот из кармана плаща у него торчит газета…
— Простите, — сказал я, шагнув к парню, — это у вас сегодняшняя газета?
— Вчерашняя, — будто извиняясь, ответил парень. — Вечерняя.
— Если вечерняя, тоже хорошо! — торопливо сказал я. — Можно у вас ее… на секундочку? Мне тут нужно одну вещь посмотреть…
— Да пожалуйста! Хоть и совсем возьмите, я ее прочел, — добродушно отозвался парень.
Газета жгла мне ладонь. У меня еле хватило сил не разворачивать ее тут же на улице, уйти в скверик, повернуться спиной к прохожим. Руки тряслись, когда я расправлял свернутые в трубку листы.
Вчерашняя газета. Вчера было девятнадцатое мая. Девятнадцатое мая 1976 года!
ЛИНЬКОВ НАХОДИТ СЛЕД
Захлопнув за собой дверь, Линьков прислонился к шершавой серой стене проходной и перевел дыхание. Информация, полученная от Макарыча, здорово подкосила его. Стружков, значит, вернулся и преспокойно ушел из института, даже вахтеру на прощанье ручкой сделал? Нет, это уж ни в какие ворота не лезет!
«Как же так? — растерянно думал Линьков, не замечая, что снова начал накрапывать дождик. — Не с потолка же я взял, что Стружков не может вернуться! Ну, предположим, я психологический просчет допустил, чего-то не учел. Но по логике это не проходит, по простейшей логике! Стружков горы переворачивал, чтобы в прошлое поскорей попасть, а попал и даже войти туда не захотел? Где тут логика? Он же хотел и Левицкого спасти, и себя от подозрений очистить, а что получилось? Что он скажет мне, например? Или Нине? Как оправдает теперь свое поведение? Ему же проще всего не возвращаться к нам, а перейти на новую мировую линию… Ну, двойника бы там встретил — что ж, с самим собой легче договориться!»
Тяжелая капля скользнула Линькову за шиворот, он вздрогнул, огляделся и под теплым шумным дождем побежал к зданию института.
«А записка-то! — вспомнил он в вестибюле, отряхиваясь и приглаживая намокшие волосы. — Записку он почему не забрал?! Ну, допустим, он почему-то не смог или не решился выйти из камеры в прошлом. Так ведь по возвращении он первым делом должен был уничтожить свою записку! Зачем же трезвонить на весь институт, что ты потерпел неудачу, когда вполне достаточно сообщить о своем блистательном открытии и о первом переходе, и все будут вопить от восторга! Даже Шелеста вон как пробрало! А он и записку оставляет лежать, и вообще в институт не является… Ну сплошная бессмыслица! С ума он сошел, что ли! Постой… А может, с ним на переходе что-то случилось? Память отшибло? Нет, это уже я чепуху сочиняю! Магнитное поле начисто смывает память, даже из камеры после этого не выйдешь, а Стружков нормально ходил и с вахтером общался…»
Линьков глухо замычал от злости и тут же смущенно обернулся. Но в вестибюле никого не было. Дождь вовсю барабанил в стекла, весело хлюпал и журчал, стекая с крыш, но небо на западе уже посветлело и ветер поспешно разгонял тучи, расчищая дорогу солнцу. Линьков посмотрел в окно, и эта картина его почему-то приободрила. Он встряхнулся и бодро сказал себе: «Решено. Стружкова оставляем на потом. Если он за это время не явится, начнем розыск по всей форме. А пока проверим, откуда же явился тот… гость!»
Он двинулся влево по широкому светлому коридору, обшитому старинными резными панелями, прошел мимо двери расчетного отдела, на секунду замедлив шаг, и завернул за угол. Прямо перед ним, метрах в двадцати, был выход во внутренний двор, к корпусу эксплуатационников. По правой стороне чернел узкий проем боковой лестницы, а дальше виднелась приоткрытая дверь зала хронокамер.
«Тут мы и начнем соображать, — сказал себе Линьков, останавливаясь. — Впрочем, особенно-то соображать нечего. В наличии у него всего две возможности — эксплуатационный корпус и зал хронокамер. В эксплуатационном хроноустановки есть, но они, как я понимаю, по размерам непригодны для интересующего нас случая. В зале камеры вполне подходящие, но они еще не работают. Однако чудес на свете нет, а есть, наоборот, суровые факты. Поэтому мы все же и в зал заглянем, и в корпус пройдемся. И начнем мы с зала, потому что он ближе и во всех отношениях удобней для нашего героя. Монтажники начинают раньше и кончают раньше — значит, после пяти здесь наверняка пусто. И войти легко, а к эксплуатационникам нужен специальный допуск».
Линьков просунул голову в приоткрытую дверь. В огромном, ярко освещенном зале стоял сплошной хаос и шум. В углу надсадно визжала электродрель, кто-то тянул через весь зал тяжелый и грязный воздушный шланг; всюду валялись доски, обрезки труб, мотки кабеля. У дальней стены внушительно высились громадные кубы, в которых Линьков с удивлением признал хронокамеры.
Линьков перешагнул порог и остановился. Никто не обратил на него внимания. Дрель замолчала, и в наступившей тишине кто-то громко крикнул:
— Подай напряжение на вторую!
Линьков двинулся в сторону хронокамер, с переменным успехом лавируя между досками и трубами.
Люди в темно-синих, испятнанных известкой и краской халатах возились у второй хронокамеры. В ее настежь распахнутом нутре болтались провода, поблескивали круглые черные коробки приборов, присосавшиеся к стенам и полу, торчали ребристые грани какой-то стальной конструкции. Внезапно в камере полыхнула слабая розовая вспышка, и тот же голос проорал:
— Дай вторую ступень!
Снова дико взвыла электродрель, и за третьей камерой, где люди суетились у огромной дыры в полу, пронзительно лязгнуло железо.
Линьков пробрался к вихрастому долговязому парню и сквозь нестерпимый вой дрели прокричал ему на ухо:
— Кто здесь главный?
Человек обернулся и беззвучно зашевелил губами, указывая на людей, хлопочущих вокруг дыры в полу. Дрель вдруг замолкла, и человек прокричал конец фразы: «…где фундамент!»
Линьков торопливо спросил:
— Вы здесь каждый день работаете? До которого часа?
— В четыре обычно шабашим. Но бывает, и до пяти задерживаемся.
— И много еще вам работы? — допытывался Линьков.
— А кто ж его знает! — весело сказал парень. — Одну камеру уже опробовали, гоняли на рабочем режиме вхолостую, со второй вот возимся, а четвертая… ну, сами видите. — Он показал на уродливую, с рваными краями Дыру, где, очевидно, находился фундамент четвертой хронокамеры. — А вы из газеты, что ли?
Из камеры высунулся плечистый парень в пропотевшей голубой майке и заорал:
— Сергей! Кабель подтяни, потолочные сопла буду проверять!
Собеседник Линькова мигом метнулся куда-то за камеру. Снова истошно взвыла дрель.
«Значит, одна хронокамера здесь уже опробована! — бормотал Линьков, морщась от воя и грохота. — Что ж, пойдем-ка мы познакомимся поближе с этой камерой…»
Осторожно пробираясь сквозь дикую путаницу кабелей, он подошел к первой хронокамере. Она почему-то была битком набита всякой чепухой. Сквозь стеклянную дверь Линьков видел груду деревянных подставок, навалом брошенные щиты, доски, карнизы.
«Нашли тоже место склад устроить! — с неодобрительным удивлением подумал Линьков. — Едва успели отладить камеру и уже сразу захламили так, что смотреть противно. Но ему это даже удобно: за всем этим барахлом можно спрятаться, никто и не увидит… А камера здоровенная, раза в три больше лабораторной. И совсем готова, действительно, даже вокруг нее уже прибрано».
И правда, пол вокруг этой камеры был чисто подметен, и никакие шланги, доски, трубы здесь не валялись. Только у двери лежало что-то маленькое, яркое.
Линьков машинально наклонился и поднял пустой сломанный спичечный коробок. Хотел было бросить, но не бросил, а стал разглядывать. Чем-то его заинтересовал этот коробок — может, тем, что лежал так одиноко и приметно именно здесь, в единственном чистом уголке, куда монтажники, по всей видимости, уже и не ходят. «Неужели кто-то перекур устроил именно вот здесь?» — думал Линьков, осторожно расправляя и выпрямляя изломанный коробок. Выпрямил, внимательно осмотрел — нет, ничего особенного, коробок как коробок, с картинкой из серии «Птицы СССР»: сидит этакая хитрая птаха со здоровенным клювом и сбоку надпись — «дятел». Линьков хотел уже выбросить коробок и вдруг увидел…
Еще не веря собственным глазам, он снова всмотрелся — да, все правильно, наконец-то! Тот след, реальный, неопровержимый след, который он искал, почти не надеясь найти…
Значит, он прав: эта история начиналась отсюда.
10
Значит, я в 1976 году! Ничего себе, веселенькая история… Целых два года! И камера в зале была налажена на такие большие дистанции? На два года? Ай да Аркадий!
Я подошел к выходу, глянул на улицу — Аркадия не было. Куда это он пропал? Минут пятнадцать прошло, не меньше.
Стоп-стоп-стоп! Если я нахожусь в будущем, так кто же тогда этот Аркадий? Он принимает меня за «своего», за «здешнего» — значит, он тоже «здешний»? Вот и костюм на нем… «Странный костюм, немодный», — сказала Нина. Понятно: это мода семьдесят шестого года. Семьдесят шестого, а не семьдесят четвертого. Да, но ведь Нина видела его в этом костюме в семьдесят четвертом году…
Его? Этого Аркадия?!
Аркадий из 1976 года был у нас в 1974 году? Что ж, это возможно, раз он освоил такие дистанции. Зашвырнул же он меня на два года вперед, будь он неладен! Да, но тогда…
Если у меня сейчас не лопнет от натуги череп, я, кажется, все пойму… еще немножечко, и все пойму! Только бы Аркадий не пришел раньше времени… только бы он не пришел…
Я почти бегом кинулся в глубь сквера, сел на самую дальнюю скамейку. Огляделся. Эх, все чистенько, нигде ни прутика… Кусты ломать нехорошо, но для такого случая простительно. Не каждый день сидят в этом сквере путешественники во времени!
Прутик оставлял на плотном сыроватом песке дорожки четкие, хорошо заметные линии.
— Предположим, — бормотал я, — предположим, что эта линия изображает у нас историю мира от пещер до небоскребов и далее в грядущее… И на этой мировой линии мы пометим две точки — год 1974 и год 1976. И из второй точки в первую мы проведем пунктиром сбоку вот такую дужку — она нам покажет переход Аркадия, этого самого пижона с медными кнопками, который теперь решил, видно, уморить меня голодной смертью. Нарисуем мы эту дужку сбоку, потому что переход совершался не в обычном времени, а помимо него, это ясно… Так! Ну вот, прибыл он, наш Аркашенька, и принялся расхаживать по институту… в костюмчике своем. Тоже мне конспиратор, костюм сменить не мог! Ну ладно… И что же получается? Нина встретила его на лестнице. Он, очевидно, шел из зала. Ведь переход-то он совершал с помощью хронокамеры в зале. Ну понятно, в 1976 году большие хронокамеры давно уже работали, можно было любую наладить, включить и все такое прочее… Теперь понятно, почему меня зашвырнуло сюда, в 1976 год: Аркадий, наверное, включил камеру на автоматическое возвращение, как и я свою кустарную «машину времени»… Значит, это именно он поднимался по лестнице в своем пиджачке с кнопками! Но тогда… тогда и Чернышев мог видеть этого Аркадия, а не нашего…
Я растерянно» вздохнул. Как-то все странно получается… Что ему понадобилось в нашей лаборатории?
Но ниточка, за которую я потянул, уже разматывалась с нарастающей скоростью! Все факты будто сами выстраивались в ряд, и до того аккуратно, что я диву давался.
Аркадий побывал в прошлом, он ходил там, с кем-то встречался — словом, действовал, вмешивался в события. Но это значит, что после его появления в прошлом история начала меняться! История — это, конечно, слишком громко сказано, речь идет не об истории человечества в целом. Но в нашем микромире — в институте, в городе — некоторые факты, безусловно, изменились, а за этим последовали другие изменения, расходясь кругами… И кто его знает, до чего могли дойти эти изменения за два года!
Сейчас мы тебя выведем на чистую воду, бродяга, мы тебя вычислим! Отсюда, от точки 1974, мы вычертим новую мировую линию, которая постепенно отходит от прежней… Это та история, которую ты своими руками создал! И застрял в ней, и потерял навсегда свой прежний мир. Не попадешь ты в него, Аркашенька, было бы тебе известно! Украшай теперь своими кожаными отворотами измененный мир и подыскивай себе здесь местечко, да смотри не толкни «здешнего» Аркадия, он не обязан отвечать за твои фокусы! Понял? Нет? Ну, я ж тебе сейчас объясню! Ты в прошлом сколько-то времени провел? Провел. А на какой линии ты провел это время, как ты полагаешь? Ах, не знаешь? Так вот — на этой отклоненной линии! Сам же ты ее и отклонил своим присутствием. Вот я поставлю тут крестик, маленький такой крестик, — пусть он обозначает ту минуту, когда ты из прошлого опять в будущее двинулся. А эта вот дужечка — это сам переход. Куда он ведет, ну-ка сообрази!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50