Ли не мог видеть подвесного кабельного устройства, на котором диск держался, и ему оставалось только надеяться, что это устройство достаточно прочно, потому что вся конструкция весила не меньше тонны, а вид у нее был куда более грозный, чем у пресловутого дамоклова меча. К ногам Ли врачи подкатили особую стойку с полотняным экраном, а по бокам ложа установили еще какие-то аппараты, похожие на физиотерапевтическое оборудование. Тела пациента не касался ни один провод, но вокруг него возникло активное электрическое поле. Оно регулировалось включением и выключением кнопок, передвижкой рычажков, подключением сетей.
Внезапно в помещении погас свет.
– Что это значит? – встревожился Ли, приподнимая голову с жесткой подушки. Он различал во мраке только ряды светящихся табличек и слабое мерцание электронных лампочек сквозь прорези в стенках приборов. Тут же у самого изголовья откликнулся мягкий голос. Кому из врачей он принадлежал, Ли не мог определить:
– Это проверка дефектов в области подсознательного и испытание ваших нервных реакций, доктор Ли. Метод совершенно новый, созданный «мозгом». Он таит безграничные возможности, в том числе и для ваших исследований…
– О господи! – простонал Ли. – Что-то вроде психоанализа? Значит, вы и его механизировали? Как это все ужасно!
По ту сторону изголовья тихонько засмеялись. Врачи, кажется, подтянули себе по стулу и уселись за пределами видимости пациента. Тому все это очень не понравилось. Ему вообще не нравилась вся эта история. Он чувствовал себя в плену.
– Нет, нет, доктор Ли, – пояснил со смешком невидимый собеседник. – Это отнюдь не психоанализ в прежнем смысле слова. Ничья безудержная фантазия не станет интерпретировать вашу психику. И в то же время это не совсем механическая проверка, как вам представляется. «Мозг» сам ответит на некоторые вопросы демонстрацией определенных образов. Результаты очевидны, мгновенны и убедительны в такой же мере, как, скажем, отражение в зеркале. Это и есть главное преимущество нашего метода… А теперь сосредоточьтесь на ваших телесных ощущениях. Вы что-нибудь чувствуете? Чье-нибудь прикосновение?
– Да-а-а, как будто… Я ощущаю… Это жутковато… Будто паучьи ножки, миллионы паучьих ножек… Бегают по всей коже… Что же это такое?
– Кажется, начал реагировать! – прошелестел второй голос. А первый отвечал пациенту:
– Это лучи-щупальца, доктор Ли. Первая волна… Поверхностные лучи с незначительной проникающей способностью.
– Откуда они?
– Сверху. Точнее говоря, от телеиспытательных центров «мозга».
– Что они делают со мной? Опять приглушенный смех.
– Они возбуждают поверхностные нервы тела, прокладывают дорогу глубинным лучам, которые в свою очередь переходят с низших органов на высшие, пока не доберутся до вашего мозга. Мы называем это «настройкой», доктор Ли.
Затрещал небольшой кинопроектор. На полотне экрана возник светлый четырехугольник. И пошло… Ли рванулся. Сильные, решительные руки удержали его на месте, успокаивая…
– Откуда удалось вам добыть все это? – выкрикнул пациент.
– Из разных источников, – прозвучал спокойный ответ. – Из газет, из иллюстрированных еженедельников, а кое-что нам прислало военное министерство и некоторые из ваших прежних друзей.
На экране замелькали кадры, целые отрезки его собственной жизни. Они были неполны, смонтированы бегло и казались страничками книги, которые дети выдрали из корешков. Но он-то знал книгу своей жизни, и каждый из этих кадров поистине являлся ключом ко всем кладовым его памяти, ко всем сокровищам, всем мукам, таящимся в ее темных недрах.
Начиналось все с их старого виргинского поместья. Мать фотографировала новую хлопкоуборочную машину за работой. Вот эта машина, огромная, нескладная… Вокруг нее – негры глядят, чешут в затылке… А вот и сам он, двенадцатилетний, в руке – монтекристо, а рядом собака Муша его спутник на охоте. Муша! Как же он любил этого пса, как рыдал, когда тот издох!..
Снимки «Военной академии имени Александра Гамильтона»… Несколько худших лет жизни он по требованию отца провел в этих стенах, воздвигнутых в подражание старым замкам…
Бомбы, падавшие на Пирл-Харбор… На другой же день он пошел в армию добровольцем. Когда он вернулся с медицинской комиссии, мать его сказала… Ее фигура, движения, голос воскресли в его сознании, словно снятые крупным планом.
Потом на экране замелькали картины тихоокеанской войны, подобранные из материалов похода, в котором участвовал Ли. Демонстрировались документы, которые правительство никогда не отважилось бы показать публично. Крупным планом фотокадры тонущего от вражеской торпеды транспорта с войсками. Видно, как он идет ко дну килем вверх, увлекая в черную бездну тех, кто еще борется с волнами… Ведь это было то судно, на котором плыл он сам, транспорт «Монтичелло»; Ли не знал, что в носовой части самолета, кружившего над кораблем, скрывалась автоматическая кинокамера, запечатлевшая все происшедшее…
Порт Дарвин….. Гвадалканар… Иво Джима. Заснятые крупным планом кадры огнеметных танков, одолевавших горный перевал. Он сам командовал одним из этих танков… Фигурки японских солдат, спасающихся от огненных струй… Разворошенный муравейник… Воспоминание было столь живо, что даже ясно ощущался запах, отвратительный запах горелого человеческого мяса. Это было невыносимо. Хриплым от отвращения голосом он еле выговорил:
– Уберите это!
– О нет, нет, – с лицемерным участием воскликнул один из врачей. – Об этом и думать нечего! Придется уж потерпеть до конца! Так надо… Что вы сейчас ощущаете, доктор Ли?
– Чьи-то пальцы… Мягкие пальцы простукивают меня со всех сторон… Похоже на вибрационный массаж. Но странно, они стучат изнутри, как слабые пневматические молоточки, в бешеном темпе. Будто моя диафрагма служит им вместо барабана. Но это не больно.
– Хорошо, и даже отлично! Вы превосходно передали свое ощущение, Ли. Итак, горящий город, кажется Манила? Это было, когда туда возвратился Мак-Артур, не так ли? Ваш второй поход вы проделали на Филиппинах, верно? Вам за него пожаловали почетную медаль конгресса?
Да, это были Манила и Минданао, где японцы сопротивлялись в пещерах до горестного конца.
Батальон, которым командовал Ли, наступал вниз по крутому склону, без всякого прикрытия. Чистейшее убийство! И, когда лучшие из его солдат были скошены, он сам превратился в исступленного убийцу: кинулся к бульдозеру, вскочил на него и таранил пещеру с противником, подняв бульдозерный нож как щит против заградительного огня. Лавиной камней и земли он снова и снова заваливал сверху, с горы, вход в пещеру, похожую на огнедышащую пасть дракона; и так до тех пор, пока не засыпал ее со всеми, кто в ней находился…
Впоследствии он и сам не мог понять, почему и как совершил этот поступок. Лично для него дело кончилось обмороком от потери крови. В лазарете ему вручили орден, хотя он и не считал, что заслужил эту награду.
А теперь фильм показывал то, чего он не мог наблюдать тогда сам, – исход войны за Филиппины… Снятые с воздуха вулканические скалы, искрошенные в порошок… Пикирующие бомбардировщики, атакующие маленькие дымовые столбики на земле – выходы из вентиляционных шахт, колодцев, где укрылся обороняющийся противник, уже побежденный, но еще не сдавшийся… Большие, неуклюжие баки тяжело вываливались из бомбовых люков… Потом желатинизированный бензин воспламенялся, превращая тысячи запертых в ловушке людей в сплошной пылающий костер…
Уже давно, лет двадцать, старался он забыть войну, замуровать все эти воспоминания в глубоких тайниках подсознания. Но проклятые врачи выпустили чудище войны на волю. Чудище глядело на него с экрана, и под этим взглядом замирало сердце. Этот взгляд оказывал на зрителя такое же гипнотическое действие, какое древние греки приписывали недвижному взору Медузы Горгоны.
Будто сквозь туман, раздался голос Мелли-ча, а впрочем, может быть, и голос Бонди:
– В чем дело, доктор Ли? Вы дрожите, у вас обильный пот – что с вами?
– Это из-за ваших лучей, – пытался он защищаться. – Из-за вибрации… из-за пальцев. Они добрались до сердца. Теперь кажется, что все тело. стало сплошным сердцем… Будто чья-то чужая жизнь проникает в мою… Это ужасно. Ради господа бога, прекратите!
– Рановато еще, доктор Ли, рановато! Ведь все в полном порядке! Вы чудесно реагируете! Вы же себя отменно чувствуете, правда?
«Добраться бы до твоего горла, дьявол, – подумал истязуемый. – Уж я бы сумел выдавить елей из твоего голосочка! И жалеть бы потом не стал!» Он попытался сделать движение, но понял, что это выше его сил: каждый мускул замер в каталептической спазме.
Потом до его сознания дошел голос второго врача:
– Мы показали вам этот небольшой кинофильм, чтобы побудить вашу психику к созданию собственного кинофильма. Вы реагировали, то есть последовали нашему призыву. Пока вы смотрели картину, лучи-щупальца, работавшие в пять слоев, зафиксировали все ваши реакции и передали их в приемное устройство «мозга». «Мозг» читал ваши мысли в прямом смысле слова, а теперь он транспонирует их для вас в реальные, видимые образы. Сейчас мы покажем вам воплощение ваших собственных мыслей…
Кинопроектор, отдыхавший с минуту, снова застрекотал. Когда первый зримый образ показался на экране, в кабинете раздался тихий стон. В нем смешались удивление и острая боль. Звук этот непроизвольно вырвался у Ли, когда разверзлись перед ним глубины собственного подсознания. Вот что предстало его взору…
Чудовищный зверь, похожий на спрута, полз по хлопковому полю, наползал все ближе и ближе, огромный, угрожающий. Вдруг раздался короткий, взволнованный лай, и пятнистая охотничья собака ринулась через поле на чудовище. Плачущий голосок маленького мальчика молил: «Муша, Муша, не надо, пожалуйста, не надо!» Но пес не обратил внимания на просящий голосок. Чудовище блеснуло громадным злобным оком, схватило собаку своими щупальцами, разодрало собачье тело на куски и разжевало их страшными саблевидными зубами…
Как сквозь сон, различил он слова врачей:
– Кажется, для него это было сильным шоком! При столь эмоциональной натуре, да еще в юные годы такое впечатление оставляет в психике неизгладимый след.
На экране вспыхнуло изображение «Военной академии имени Александра Гамильтона». Это был не вполне реальный образ, и все же более реальный, чем сама действительность. Узкий двор, окруженный высокими каменными стенами, с наклоном внутрь; словно в карауле, застыли гигантские грозные крепостные башни; перед чугунными, навечно замкнутыми вратами циклопических размеров шагал взад и вперед моряк-часовой, огромный, призрачный солдат морской пехоты, всегда охранявший здесь все ворота, чтобы никто никогда не мог убежать…
– Должно быть, его отец, – прошептал голос врача у изголовья. – Вернее, прообраз… Сейчас, держу пари, он извлечет и мать…
Как на рисунках примитивистов или на старинных фресках, где фигуры царей и цариц изображались огромными, а фигуры простых смертных – маленькими, Ли увидел на экране свою мать… Он как раз принес ей радостную, как сам думал, весть, что медицинская комиссия пропустила его. Лицо ее заняло весь экран. Оно казалось составленным из зубчатых кусочков эктоплазмы и было совершенно прозрачным, кроме глаз. Их наполняла глубокая боль и скорбь. Эти глаза вперились в его собственные. Изо рта вился дымок, из дыма складывались слова:
– Но, Семпер, ты же еще совсем ребенок! Нельзя посылать детей туда, на такое дело, просто нельзя!
Эти слова, написанные дымом на экране, понеслись к нему, словно на крыльях.
– Изумительно! – с восхищением прошептал врач за спиной лежащего. – Помните сведения, полученные письменно? Она скончалась от рака полгода спустя после того, как сын ушел за море.
– Помню, помню! – отозвался второй голос. – Он больше никогда ее не видел. Наверное, из этого также развился сильный комплекс.
Теперь на экране плясали какие-то образы, почти абстрактные, не имевшие, казалось, ничего общего с действительностью или с документами войны. Это были завихряющиеся столбы дыма; иногда они становились темными недрами грозовой тучи. Сквозь тучу скользил планер, то и дело освещаемый вспышками молний. На доли секунд они озаряли вокруг какие-то фрагменты ужасной действительности: горящий океан, где из глубины пламени изредка показывались искаженные человеческие лица; неотвратимые гусеницы танка, надвигающиеся на живое человеческое тело, которое остается потом позади, распластанное, как свежесодранная, залитая кровью шкура. И опять надо всем – ревущая, крутящаяся мгла и темень.
– Интересно, а? – до сознания распростертого на столе в каталептической спазме человека снова дошел голос одного из врачей; другой голос подтвердил:
– Да, изумительно. Почти классический случай. На редкость мобильное воображение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Внезапно в помещении погас свет.
– Что это значит? – встревожился Ли, приподнимая голову с жесткой подушки. Он различал во мраке только ряды светящихся табличек и слабое мерцание электронных лампочек сквозь прорези в стенках приборов. Тут же у самого изголовья откликнулся мягкий голос. Кому из врачей он принадлежал, Ли не мог определить:
– Это проверка дефектов в области подсознательного и испытание ваших нервных реакций, доктор Ли. Метод совершенно новый, созданный «мозгом». Он таит безграничные возможности, в том числе и для ваших исследований…
– О господи! – простонал Ли. – Что-то вроде психоанализа? Значит, вы и его механизировали? Как это все ужасно!
По ту сторону изголовья тихонько засмеялись. Врачи, кажется, подтянули себе по стулу и уселись за пределами видимости пациента. Тому все это очень не понравилось. Ему вообще не нравилась вся эта история. Он чувствовал себя в плену.
– Нет, нет, доктор Ли, – пояснил со смешком невидимый собеседник. – Это отнюдь не психоанализ в прежнем смысле слова. Ничья безудержная фантазия не станет интерпретировать вашу психику. И в то же время это не совсем механическая проверка, как вам представляется. «Мозг» сам ответит на некоторые вопросы демонстрацией определенных образов. Результаты очевидны, мгновенны и убедительны в такой же мере, как, скажем, отражение в зеркале. Это и есть главное преимущество нашего метода… А теперь сосредоточьтесь на ваших телесных ощущениях. Вы что-нибудь чувствуете? Чье-нибудь прикосновение?
– Да-а-а, как будто… Я ощущаю… Это жутковато… Будто паучьи ножки, миллионы паучьих ножек… Бегают по всей коже… Что же это такое?
– Кажется, начал реагировать! – прошелестел второй голос. А первый отвечал пациенту:
– Это лучи-щупальца, доктор Ли. Первая волна… Поверхностные лучи с незначительной проникающей способностью.
– Откуда они?
– Сверху. Точнее говоря, от телеиспытательных центров «мозга».
– Что они делают со мной? Опять приглушенный смех.
– Они возбуждают поверхностные нервы тела, прокладывают дорогу глубинным лучам, которые в свою очередь переходят с низших органов на высшие, пока не доберутся до вашего мозга. Мы называем это «настройкой», доктор Ли.
Затрещал небольшой кинопроектор. На полотне экрана возник светлый четырехугольник. И пошло… Ли рванулся. Сильные, решительные руки удержали его на месте, успокаивая…
– Откуда удалось вам добыть все это? – выкрикнул пациент.
– Из разных источников, – прозвучал спокойный ответ. – Из газет, из иллюстрированных еженедельников, а кое-что нам прислало военное министерство и некоторые из ваших прежних друзей.
На экране замелькали кадры, целые отрезки его собственной жизни. Они были неполны, смонтированы бегло и казались страничками книги, которые дети выдрали из корешков. Но он-то знал книгу своей жизни, и каждый из этих кадров поистине являлся ключом ко всем кладовым его памяти, ко всем сокровищам, всем мукам, таящимся в ее темных недрах.
Начиналось все с их старого виргинского поместья. Мать фотографировала новую хлопкоуборочную машину за работой. Вот эта машина, огромная, нескладная… Вокруг нее – негры глядят, чешут в затылке… А вот и сам он, двенадцатилетний, в руке – монтекристо, а рядом собака Муша его спутник на охоте. Муша! Как же он любил этого пса, как рыдал, когда тот издох!..
Снимки «Военной академии имени Александра Гамильтона»… Несколько худших лет жизни он по требованию отца провел в этих стенах, воздвигнутых в подражание старым замкам…
Бомбы, падавшие на Пирл-Харбор… На другой же день он пошел в армию добровольцем. Когда он вернулся с медицинской комиссии, мать его сказала… Ее фигура, движения, голос воскресли в его сознании, словно снятые крупным планом.
Потом на экране замелькали картины тихоокеанской войны, подобранные из материалов похода, в котором участвовал Ли. Демонстрировались документы, которые правительство никогда не отважилось бы показать публично. Крупным планом фотокадры тонущего от вражеской торпеды транспорта с войсками. Видно, как он идет ко дну килем вверх, увлекая в черную бездну тех, кто еще борется с волнами… Ведь это было то судно, на котором плыл он сам, транспорт «Монтичелло»; Ли не знал, что в носовой части самолета, кружившего над кораблем, скрывалась автоматическая кинокамера, запечатлевшая все происшедшее…
Порт Дарвин….. Гвадалканар… Иво Джима. Заснятые крупным планом кадры огнеметных танков, одолевавших горный перевал. Он сам командовал одним из этих танков… Фигурки японских солдат, спасающихся от огненных струй… Разворошенный муравейник… Воспоминание было столь живо, что даже ясно ощущался запах, отвратительный запах горелого человеческого мяса. Это было невыносимо. Хриплым от отвращения голосом он еле выговорил:
– Уберите это!
– О нет, нет, – с лицемерным участием воскликнул один из врачей. – Об этом и думать нечего! Придется уж потерпеть до конца! Так надо… Что вы сейчас ощущаете, доктор Ли?
– Чьи-то пальцы… Мягкие пальцы простукивают меня со всех сторон… Похоже на вибрационный массаж. Но странно, они стучат изнутри, как слабые пневматические молоточки, в бешеном темпе. Будто моя диафрагма служит им вместо барабана. Но это не больно.
– Хорошо, и даже отлично! Вы превосходно передали свое ощущение, Ли. Итак, горящий город, кажется Манила? Это было, когда туда возвратился Мак-Артур, не так ли? Ваш второй поход вы проделали на Филиппинах, верно? Вам за него пожаловали почетную медаль конгресса?
Да, это были Манила и Минданао, где японцы сопротивлялись в пещерах до горестного конца.
Батальон, которым командовал Ли, наступал вниз по крутому склону, без всякого прикрытия. Чистейшее убийство! И, когда лучшие из его солдат были скошены, он сам превратился в исступленного убийцу: кинулся к бульдозеру, вскочил на него и таранил пещеру с противником, подняв бульдозерный нож как щит против заградительного огня. Лавиной камней и земли он снова и снова заваливал сверху, с горы, вход в пещеру, похожую на огнедышащую пасть дракона; и так до тех пор, пока не засыпал ее со всеми, кто в ней находился…
Впоследствии он и сам не мог понять, почему и как совершил этот поступок. Лично для него дело кончилось обмороком от потери крови. В лазарете ему вручили орден, хотя он и не считал, что заслужил эту награду.
А теперь фильм показывал то, чего он не мог наблюдать тогда сам, – исход войны за Филиппины… Снятые с воздуха вулканические скалы, искрошенные в порошок… Пикирующие бомбардировщики, атакующие маленькие дымовые столбики на земле – выходы из вентиляционных шахт, колодцев, где укрылся обороняющийся противник, уже побежденный, но еще не сдавшийся… Большие, неуклюжие баки тяжело вываливались из бомбовых люков… Потом желатинизированный бензин воспламенялся, превращая тысячи запертых в ловушке людей в сплошной пылающий костер…
Уже давно, лет двадцать, старался он забыть войну, замуровать все эти воспоминания в глубоких тайниках подсознания. Но проклятые врачи выпустили чудище войны на волю. Чудище глядело на него с экрана, и под этим взглядом замирало сердце. Этот взгляд оказывал на зрителя такое же гипнотическое действие, какое древние греки приписывали недвижному взору Медузы Горгоны.
Будто сквозь туман, раздался голос Мелли-ча, а впрочем, может быть, и голос Бонди:
– В чем дело, доктор Ли? Вы дрожите, у вас обильный пот – что с вами?
– Это из-за ваших лучей, – пытался он защищаться. – Из-за вибрации… из-за пальцев. Они добрались до сердца. Теперь кажется, что все тело. стало сплошным сердцем… Будто чья-то чужая жизнь проникает в мою… Это ужасно. Ради господа бога, прекратите!
– Рановато еще, доктор Ли, рановато! Ведь все в полном порядке! Вы чудесно реагируете! Вы же себя отменно чувствуете, правда?
«Добраться бы до твоего горла, дьявол, – подумал истязуемый. – Уж я бы сумел выдавить елей из твоего голосочка! И жалеть бы потом не стал!» Он попытался сделать движение, но понял, что это выше его сил: каждый мускул замер в каталептической спазме.
Потом до его сознания дошел голос второго врача:
– Мы показали вам этот небольшой кинофильм, чтобы побудить вашу психику к созданию собственного кинофильма. Вы реагировали, то есть последовали нашему призыву. Пока вы смотрели картину, лучи-щупальца, работавшие в пять слоев, зафиксировали все ваши реакции и передали их в приемное устройство «мозга». «Мозг» читал ваши мысли в прямом смысле слова, а теперь он транспонирует их для вас в реальные, видимые образы. Сейчас мы покажем вам воплощение ваших собственных мыслей…
Кинопроектор, отдыхавший с минуту, снова застрекотал. Когда первый зримый образ показался на экране, в кабинете раздался тихий стон. В нем смешались удивление и острая боль. Звук этот непроизвольно вырвался у Ли, когда разверзлись перед ним глубины собственного подсознания. Вот что предстало его взору…
Чудовищный зверь, похожий на спрута, полз по хлопковому полю, наползал все ближе и ближе, огромный, угрожающий. Вдруг раздался короткий, взволнованный лай, и пятнистая охотничья собака ринулась через поле на чудовище. Плачущий голосок маленького мальчика молил: «Муша, Муша, не надо, пожалуйста, не надо!» Но пес не обратил внимания на просящий голосок. Чудовище блеснуло громадным злобным оком, схватило собаку своими щупальцами, разодрало собачье тело на куски и разжевало их страшными саблевидными зубами…
Как сквозь сон, различил он слова врачей:
– Кажется, для него это было сильным шоком! При столь эмоциональной натуре, да еще в юные годы такое впечатление оставляет в психике неизгладимый след.
На экране вспыхнуло изображение «Военной академии имени Александра Гамильтона». Это был не вполне реальный образ, и все же более реальный, чем сама действительность. Узкий двор, окруженный высокими каменными стенами, с наклоном внутрь; словно в карауле, застыли гигантские грозные крепостные башни; перед чугунными, навечно замкнутыми вратами циклопических размеров шагал взад и вперед моряк-часовой, огромный, призрачный солдат морской пехоты, всегда охранявший здесь все ворота, чтобы никто никогда не мог убежать…
– Должно быть, его отец, – прошептал голос врача у изголовья. – Вернее, прообраз… Сейчас, держу пари, он извлечет и мать…
Как на рисунках примитивистов или на старинных фресках, где фигуры царей и цариц изображались огромными, а фигуры простых смертных – маленькими, Ли увидел на экране свою мать… Он как раз принес ей радостную, как сам думал, весть, что медицинская комиссия пропустила его. Лицо ее заняло весь экран. Оно казалось составленным из зубчатых кусочков эктоплазмы и было совершенно прозрачным, кроме глаз. Их наполняла глубокая боль и скорбь. Эти глаза вперились в его собственные. Изо рта вился дымок, из дыма складывались слова:
– Но, Семпер, ты же еще совсем ребенок! Нельзя посылать детей туда, на такое дело, просто нельзя!
Эти слова, написанные дымом на экране, понеслись к нему, словно на крыльях.
– Изумительно! – с восхищением прошептал врач за спиной лежащего. – Помните сведения, полученные письменно? Она скончалась от рака полгода спустя после того, как сын ушел за море.
– Помню, помню! – отозвался второй голос. – Он больше никогда ее не видел. Наверное, из этого также развился сильный комплекс.
Теперь на экране плясали какие-то образы, почти абстрактные, не имевшие, казалось, ничего общего с действительностью или с документами войны. Это были завихряющиеся столбы дыма; иногда они становились темными недрами грозовой тучи. Сквозь тучу скользил планер, то и дело освещаемый вспышками молний. На доли секунд они озаряли вокруг какие-то фрагменты ужасной действительности: горящий океан, где из глубины пламени изредка показывались искаженные человеческие лица; неотвратимые гусеницы танка, надвигающиеся на живое человеческое тело, которое остается потом позади, распластанное, как свежесодранная, залитая кровью шкура. И опять надо всем – ревущая, крутящаяся мгла и темень.
– Интересно, а? – до сознания распростертого на столе в каталептической спазме человека снова дошел голос одного из врачей; другой голос подтвердил:
– Да, изумительно. Почти классический случай. На редкость мобильное воображение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29