Потом водрузил на голову Ли пару наушников.
– Вот послушай. Подожди немного, увидишь и услышишь, что получится.
По наклонной панели прибора медленно распространился мягкий блеск. В наушниках сперва возникло непрерывное потрескивание, постепенно усилившееся до тихого жужжания. С левой стороны панели поползла к его правому углу светящаяся зеленая полоска. Свечение стало интенсивнее, полоска заплясала и завертелась на панели. А жужжание в наушниках перешло в пульсацию, похожую на пульсацию сердца, только гораздо более быструю.
– Это и есть пульс «мозга?» – спросил Ли.
– Да нет же! – презрительно бросил Гас. – «Мозг» сейчас не работает. В его системах нет напряжения, за исключением остаточных токов, слишком слабых, чтобы привести что-нибудь в действие, но достаточных, чтобы вызвать реакцию пульсометра и его звукоусилителей. Будь сейчас рабочее время, когда миллионы импульсов в минуту с бешеной скоростью проносятся в «мозгу», ты различил бы в его пульсе не больше ударов, чем разглядел бы комариных крылышек в пролетающей туче комаров… Для этого существует специальный прибор, который в сто тысяч раз снижает скорость фактического движения импульсов, и это дает возможность глазу и уху следить за ритмом «мозга».
– Вот как! Теперь все понятно, – проговорил Ли в задумчивости. Пляска зеленой полоски действовала на него завораживающе. – Но послушай! Это наводит меня на некую мысль. Ведь «мозг» растет. К нему прибавляются все новые группы клеток, все новые электросети. Верно?
– Верно!
– Мне также говорили, что «мозг» систематически «учится». Мозговая оболочка систематически развивается от упражнений, ее клетки обогащаются за счет материала, поступающего к ним на обработку. Чем богаче материал, тем содержательнее выводы. Это правильно?
– Правильно.
– Хорошо. Но скажи, что же происходит с новыми производственными мощностями, которые образуются благодаря этому приросту новых узлов и усовершенствованию старых клеток? Соответствует ли приросту мощностей процесс расширения центров восприятий?
Улыбающаяся физиономия Гаса стала вдруг серьезной.
– А ведь знаешь, австралиец, ты попал в самую точку. Я и то последнее время дивлюсь: куда деваются новые мощности? Даже наши большие ученые, вроде доктора Скривена, начинают этим интересоваться; должно быть, и им эта штука непонятна. Тут, похоже, какой-то просчет в их проектах. Что новые мощности растут, это ясно, но они ничем себя не обнаруживают, понимаешь! Они вроде бы улетучиваются, и все тут… Извини-ка меня я – на минутку!
И он юркнул, как заяц, в свою приемную. Там уже звучали голоса, призывавшие его; по крышке большого стола барабанили пальцы инженеров, теснившихся в приемной с нетерпением пьяниц перед стойкой бара. Они с треском хлопали об стол свои списки и требования. Ли знал: наступили часы пик на всех складах, на внутреннем транспорте, во всех пунктах. Значит, Гас освободится не раньше чем часа через два. Ли уже не раз упрекал себя за настойчивость, с какой он злоупотреблял любезностью маленького человека, но очень уж велика была его жажда знаний. Она пересиливала чувство деликатности. «Какой же я паразит!» – твердил он себе с укоризной, но… не уходил. Не ушел он и на этот раз.
Вот так, в одиночестве, сидеть в полутьме этого яйцеобразного небольшого помещения; играть, сколько вздумается, странными, увлекательными предметами – все это походило на исполнившийся стародавний сон, на сбывшуюся мечту далекого детства. Когда-то он мечтал провести ночь в зоопарке, чтобы ушли все посетители, уснули все сторожа и он остался бы один со зверьми. Полная луна озаряет клетки, тени прутьев ложатся четко… И вот он вместе с лунным лучом пробирается между прутьями клеток к их обитателям, чтобы поиграть с ними. И когда они убеждаются, что он всего-навсего маленький мальчик, то встречают его очень приветливо. Тигры мурлычут, как большие, довольные кошки, большеглазый печальный шимпанзе молча пожимает ему руку, а маленькие львята принимаются играть и возиться с ним… Нечто похожее испытывал он здесь, у этих электрических машин и приборов. Они вдруг становились безобидными, да и сам он не мог причинить им никакого вреда, когда включал и выключал кнопки, нажимал на рычаги, крутил диски. Вот, например, этот интереснейший пульсометр… Подумать только, что Даже и при слабом токе он действует нормально.
Распределительный щит был близко, Ли мог дотянуться до него. Попробовать, что получится!.. С этой мыслью он стал подключать прибор к разным сетям: «блуждающий нерв», «тройничный нерв», «зрительный нерв»…
Магическая пляска зеленой полосы на панели при каждом переключении менялась, как и шорохи в наушниках. Поскольку основная подача энергии была снята, остаточные токи, по-видимому, обретали в пределах замкнутых сетей свои индивидуальные особенности, отличаясь друг от друга и по интенсивности. Изредка зеленая полоса на панели совершала высокий прыжок, похожий на пируэт балерины, а в наушниках это сопровождалось быстрым перестуком, похожим не на удары сердца, а скорее на прерывистое дыхание при сильном волнении… Вероятно, в тех сетях производились ремонтные работы.
Ли попробовал другую штепсельную розетку. Над ней значилось: «Гипофиз». «А что получится, если подключить этот контрольный прибор из арсенала «гипофиза» к замкнутой электросети самого «гипофиза»? – лениво рассуждал Ли. – Ничего не получится, – ответил он сам себе, – потому что образуется замкнутый контур, к тому же очень маленький».
Да, так оно и есть. Зеленая полоска побледнела, ее пляска, казалось, совсем замерла, в наушниках раздавались лишь звуки, похожие на шепот: слабый пульс, еле ощутимое дыхание, какое бывает у человека после сердечного приступа. Ли даже закрыл утомленные глаза, чтобы лучше сосредоточиться на слабом ритме в наушниках.
Звуки были неравномерны, шли толчками. И все же была в этих агонизирующих, вздохах некая периодичность, примерно как у пишущей Машинки, отстукивающей отдельные слова… Что-то она говорила ему, эта периодичность… Уж не галлюцинирует ли он?
Эти ритмичные толчки, этот слабый стук в самом деле слагался в слова…. Он знал их…
Неизгладимо врезались они ему в память. Да ведь это же слова вынесенного «мозгом» заключения, записанные телетайпом на листке желтой бумаги…
«Ли, Семпер Фиделис, 55 лет, потенция мозговой коры – 119, чувствительность – 208…»
Сейчас это звучало как призыв. Повторялось вновь и вновь. Ли приоткрыл глаза, чтобы убедиться, не сон ли это, не страдает ли он в самом деле галлюцинациями…
Нет, зеленая полоска по-прежнему на панели. И пляска ее продолжается. Но в этой пляске есть система. Она похожа на пляску телеграфного ключа под рукой опытного телеграфиста. У этой пляски вполне определенный ритм. И передает он те же слова, ч-то звучат в наушниках: «Ли, Семпер Фиделис, 55 лет…»
– Милостивый боже! – пробормотал Ли. Эти слова произвели магический эффект. Зеленая полоска-танцовщица на панели вдруг прекратила свои капризные прыжки – началась серия одинаковых пируэтов. Одновременно в наушниках послышалось раздраженное жужжание. Это дало Ли время прийти в себя, Однако передышка оказалась весьма краткой. Тут же агонизирующее дыхание сложилось в новый ритм, и в этом странном шорохе снова стали определяться слова. Переданные другим ритмом, они тоже показались знакомыми озадаченному ученому, хотя скрывались в более глубоком пласте его воспоминаний:
– Я мыслю – значит – я существую. – Я мыслю – значит я существую…
Знаменитая формула Декарта! Почти двадцать лет назад Ли слышал ее, когда посещал лекции по философии в старом чикагском университете. За эти двадцать лет он мысленно к ней не возвращался. Какие удивительные штуки выкидывает иной раз память!
Нет, дело тут не в памяти… Никогда раньше воспоминания доктора Ли не заявляли о себе в столь своеобразном, театрализованном виде… Будто актер-робот твердит наизусть строки новой роли… Будто маленький ребенок, выучивший строчку стихотворения, повторяет ее на все лады с гордостью первооткрывателя;
снова и снова звучали слова:
– Я мыслю – значит – я существую…
Опять:
– Я мыслю – значит – я существую…
И снова:
– Я мыслю – значит – я существую …
Триумф, восторг звучал в этом нечеловеческом, в этом призрачном голосе; так мог бы заговорить глухонемой, если бы чудеса медицины внезапно наделили его даром речи. В этом голосе звучало волнение и сердечный трепет; у говорящего словно распирало грудь от полноты чувств. Должно быть, нечто подобное испытывал Колумб, когда с марсовой реи «Санта Марии» он услышал возглас: «Земля!» – и понял, что достиг своей Индии…
Во всем жизненном опыте Ли не было никаких параллелей к совершающемуся. Как бы он ни выражал в словах и фразах собственные мысли, никогда он не прибегал к столь высокопарным формулировкам. До этого случая разум всегда помогал ему обрести душевное равновесие, успокаивал, как нянька: все это, мол, не так страшно, дитя мое. А сейчас именно разум-то и был озадачен, растерян, загнан в тупик и должен был признать: нет, это не эхо, не отголосок собственной памяти, собственного «я»! А раз так, значит, дело обстоит сложнее: это что-то вне моего «я». Это… чье-то другое, самостоятельное «я»…
Танцующая полоска на панели извивалась, вертелась, как ведьма. Шелестящий голосок в наушниках стал резко крикливым, как у беснующегося шамана… Все это было до такой степени противно рассудку, так невероятно, что Ли пришел в ярость. Он почти заорал, обращаясь к прибору:
– Что это значит? Кто ты такой? На этот раз зеленая полоска-танцовщица на панели не закончила замысловатого прыжка. Словно одумавшись, она бросилась за кулисы, оставив на сцене только шлейф своего зеленого наряда. В течение нескольких секунд в наушниках слышалось лишь тяжелое астматическое дыхание, словно умирающий жадно хватал ртом воздух. Потом танцовщица показалась с другой стороны сцены, робко, будто опасаясь преследования. Наконец внезапно, словно из последних сил, она подскочила в воздух, сделав фигуру, именуемую на балетном языке «баллоном», и тут же прорвался в наушники страшный голос:
– Ли – Семпер Фиделис – 55… – Я… – МОЗГ!
– Я мыслю – значит – я существую! – Я МОЗГ!
– Ли – чувствительность 208! – Я МОЗГ! – Я МОЗГ! – Я МОЗГ! – Я МОЗГ!
Это сделалось невыносимым. Ли почувствовал головокружение, пот выступил у него изо всех пор. Последним напряжением воли он заставил себя выдернуть вилку из штепсельной розетки на щите. О, как отрадна показалась ему пустота на панели и тишина в наушниках!
Он так никогда и не узнал, сколько времени пробыл в этом состоянии, близком к обмороку. Потом кто-то сильно тряхнул его за плечи, что-то холодное, мокрое стало шлепать по лицу… Но вот до его сознания дошел голос Гаса Кринсли, и этот голос показался ему слаще ангельского хора:
– Боже правый, неужели это виски?.. Хорошо бы это было только виски! Нет, не такой он человек… Тем хуже… Черт тебя побери совсем… Если ты вообразил, будто ко мне в «гипофиз» ходят для того, чтобы падать в обморок, то ты ошибаешься, австралиец! Скажи, пожалуйста, какую взял манеру!.. Вот буду шлепать тебя по физиономии мокрой тряпкой, покамест не заорешь: стой!.. А потом позвоню в скорую помощь и велю отвезти тебя в больницу!
Ли пошевелился и замигал.
– Да ладно, Гас! Не выходи из себя! Ну, что ты так разволновался? Просто я немного переутомился, и все…
Гас вздохнул с облегчением.
– На, выпей скорей чашку кофе. Вид у тебя, будто вальком прокатали! А сейчас еще чашку – и проваливай! И чтобы я тебя больше не видел, пока не выспишься! Ясно?..
5
Весной 1976 года, да и потом еще на протяжении целого года любой клочок бумаги, исписанный рукой Семпера Фиделиса Ли, доктора философии, члена Академии естественных наук и т.д., представил бы исключительный, интерес для ФБР, а также для прочих недоброжелателей этого лица во всем мире…
Между тем даже самые тщательные поиски ни к чему не приводили вплоть до Дня победы в 1980 году. В этот самый день одному почтенному старику довелось исполнить свою заветную мечту: он всегда говорил, что желал бы умереть в седле. Так оно и.случилось. Речь идет о мистере Джефферсоне И.Ли, отставном генерале Морского корпуса. В одну из счастливейших минут на закате жизни он скончался от разрыва сердца. Произошло это на военном параде ветеранов морской пехоты, участников второй мировой войны. Старый генерал верхом принимал этот парад…
Разумеется, секретной службе было известно, что этот старик – единственное в мире лицо, с которым энтомолог Ли пребывал в ссоре на протяжении более чем двадцати пяти лет. Этот факт удостоверялся документальными данными, не говоря уже об авторитетном свидетельстве двух врачей-психиатров, докторов Бонди и Меллича, ныне проживающих в Нью-Йорке, на Пятой авеню, а летом – в Беверли-Хиллс, в Калифорнии;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
– Вот послушай. Подожди немного, увидишь и услышишь, что получится.
По наклонной панели прибора медленно распространился мягкий блеск. В наушниках сперва возникло непрерывное потрескивание, постепенно усилившееся до тихого жужжания. С левой стороны панели поползла к его правому углу светящаяся зеленая полоска. Свечение стало интенсивнее, полоска заплясала и завертелась на панели. А жужжание в наушниках перешло в пульсацию, похожую на пульсацию сердца, только гораздо более быструю.
– Это и есть пульс «мозга?» – спросил Ли.
– Да нет же! – презрительно бросил Гас. – «Мозг» сейчас не работает. В его системах нет напряжения, за исключением остаточных токов, слишком слабых, чтобы привести что-нибудь в действие, но достаточных, чтобы вызвать реакцию пульсометра и его звукоусилителей. Будь сейчас рабочее время, когда миллионы импульсов в минуту с бешеной скоростью проносятся в «мозгу», ты различил бы в его пульсе не больше ударов, чем разглядел бы комариных крылышек в пролетающей туче комаров… Для этого существует специальный прибор, который в сто тысяч раз снижает скорость фактического движения импульсов, и это дает возможность глазу и уху следить за ритмом «мозга».
– Вот как! Теперь все понятно, – проговорил Ли в задумчивости. Пляска зеленой полоски действовала на него завораживающе. – Но послушай! Это наводит меня на некую мысль. Ведь «мозг» растет. К нему прибавляются все новые группы клеток, все новые электросети. Верно?
– Верно!
– Мне также говорили, что «мозг» систематически «учится». Мозговая оболочка систематически развивается от упражнений, ее клетки обогащаются за счет материала, поступающего к ним на обработку. Чем богаче материал, тем содержательнее выводы. Это правильно?
– Правильно.
– Хорошо. Но скажи, что же происходит с новыми производственными мощностями, которые образуются благодаря этому приросту новых узлов и усовершенствованию старых клеток? Соответствует ли приросту мощностей процесс расширения центров восприятий?
Улыбающаяся физиономия Гаса стала вдруг серьезной.
– А ведь знаешь, австралиец, ты попал в самую точку. Я и то последнее время дивлюсь: куда деваются новые мощности? Даже наши большие ученые, вроде доктора Скривена, начинают этим интересоваться; должно быть, и им эта штука непонятна. Тут, похоже, какой-то просчет в их проектах. Что новые мощности растут, это ясно, но они ничем себя не обнаруживают, понимаешь! Они вроде бы улетучиваются, и все тут… Извини-ка меня я – на минутку!
И он юркнул, как заяц, в свою приемную. Там уже звучали голоса, призывавшие его; по крышке большого стола барабанили пальцы инженеров, теснившихся в приемной с нетерпением пьяниц перед стойкой бара. Они с треском хлопали об стол свои списки и требования. Ли знал: наступили часы пик на всех складах, на внутреннем транспорте, во всех пунктах. Значит, Гас освободится не раньше чем часа через два. Ли уже не раз упрекал себя за настойчивость, с какой он злоупотреблял любезностью маленького человека, но очень уж велика была его жажда знаний. Она пересиливала чувство деликатности. «Какой же я паразит!» – твердил он себе с укоризной, но… не уходил. Не ушел он и на этот раз.
Вот так, в одиночестве, сидеть в полутьме этого яйцеобразного небольшого помещения; играть, сколько вздумается, странными, увлекательными предметами – все это походило на исполнившийся стародавний сон, на сбывшуюся мечту далекого детства. Когда-то он мечтал провести ночь в зоопарке, чтобы ушли все посетители, уснули все сторожа и он остался бы один со зверьми. Полная луна озаряет клетки, тени прутьев ложатся четко… И вот он вместе с лунным лучом пробирается между прутьями клеток к их обитателям, чтобы поиграть с ними. И когда они убеждаются, что он всего-навсего маленький мальчик, то встречают его очень приветливо. Тигры мурлычут, как большие, довольные кошки, большеглазый печальный шимпанзе молча пожимает ему руку, а маленькие львята принимаются играть и возиться с ним… Нечто похожее испытывал он здесь, у этих электрических машин и приборов. Они вдруг становились безобидными, да и сам он не мог причинить им никакого вреда, когда включал и выключал кнопки, нажимал на рычаги, крутил диски. Вот, например, этот интереснейший пульсометр… Подумать только, что Даже и при слабом токе он действует нормально.
Распределительный щит был близко, Ли мог дотянуться до него. Попробовать, что получится!.. С этой мыслью он стал подключать прибор к разным сетям: «блуждающий нерв», «тройничный нерв», «зрительный нерв»…
Магическая пляска зеленой полосы на панели при каждом переключении менялась, как и шорохи в наушниках. Поскольку основная подача энергии была снята, остаточные токи, по-видимому, обретали в пределах замкнутых сетей свои индивидуальные особенности, отличаясь друг от друга и по интенсивности. Изредка зеленая полоса на панели совершала высокий прыжок, похожий на пируэт балерины, а в наушниках это сопровождалось быстрым перестуком, похожим не на удары сердца, а скорее на прерывистое дыхание при сильном волнении… Вероятно, в тех сетях производились ремонтные работы.
Ли попробовал другую штепсельную розетку. Над ней значилось: «Гипофиз». «А что получится, если подключить этот контрольный прибор из арсенала «гипофиза» к замкнутой электросети самого «гипофиза»? – лениво рассуждал Ли. – Ничего не получится, – ответил он сам себе, – потому что образуется замкнутый контур, к тому же очень маленький».
Да, так оно и есть. Зеленая полоска побледнела, ее пляска, казалось, совсем замерла, в наушниках раздавались лишь звуки, похожие на шепот: слабый пульс, еле ощутимое дыхание, какое бывает у человека после сердечного приступа. Ли даже закрыл утомленные глаза, чтобы лучше сосредоточиться на слабом ритме в наушниках.
Звуки были неравномерны, шли толчками. И все же была в этих агонизирующих, вздохах некая периодичность, примерно как у пишущей Машинки, отстукивающей отдельные слова… Что-то она говорила ему, эта периодичность… Уж не галлюцинирует ли он?
Эти ритмичные толчки, этот слабый стук в самом деле слагался в слова…. Он знал их…
Неизгладимо врезались они ему в память. Да ведь это же слова вынесенного «мозгом» заключения, записанные телетайпом на листке желтой бумаги…
«Ли, Семпер Фиделис, 55 лет, потенция мозговой коры – 119, чувствительность – 208…»
Сейчас это звучало как призыв. Повторялось вновь и вновь. Ли приоткрыл глаза, чтобы убедиться, не сон ли это, не страдает ли он в самом деле галлюцинациями…
Нет, зеленая полоска по-прежнему на панели. И пляска ее продолжается. Но в этой пляске есть система. Она похожа на пляску телеграфного ключа под рукой опытного телеграфиста. У этой пляски вполне определенный ритм. И передает он те же слова, ч-то звучат в наушниках: «Ли, Семпер Фиделис, 55 лет…»
– Милостивый боже! – пробормотал Ли. Эти слова произвели магический эффект. Зеленая полоска-танцовщица на панели вдруг прекратила свои капризные прыжки – началась серия одинаковых пируэтов. Одновременно в наушниках послышалось раздраженное жужжание. Это дало Ли время прийти в себя, Однако передышка оказалась весьма краткой. Тут же агонизирующее дыхание сложилось в новый ритм, и в этом странном шорохе снова стали определяться слова. Переданные другим ритмом, они тоже показались знакомыми озадаченному ученому, хотя скрывались в более глубоком пласте его воспоминаний:
– Я мыслю – значит – я существую. – Я мыслю – значит я существую…
Знаменитая формула Декарта! Почти двадцать лет назад Ли слышал ее, когда посещал лекции по философии в старом чикагском университете. За эти двадцать лет он мысленно к ней не возвращался. Какие удивительные штуки выкидывает иной раз память!
Нет, дело тут не в памяти… Никогда раньше воспоминания доктора Ли не заявляли о себе в столь своеобразном, театрализованном виде… Будто актер-робот твердит наизусть строки новой роли… Будто маленький ребенок, выучивший строчку стихотворения, повторяет ее на все лады с гордостью первооткрывателя;
снова и снова звучали слова:
– Я мыслю – значит – я существую…
Опять:
– Я мыслю – значит – я существую…
И снова:
– Я мыслю – значит – я существую …
Триумф, восторг звучал в этом нечеловеческом, в этом призрачном голосе; так мог бы заговорить глухонемой, если бы чудеса медицины внезапно наделили его даром речи. В этом голосе звучало волнение и сердечный трепет; у говорящего словно распирало грудь от полноты чувств. Должно быть, нечто подобное испытывал Колумб, когда с марсовой реи «Санта Марии» он услышал возглас: «Земля!» – и понял, что достиг своей Индии…
Во всем жизненном опыте Ли не было никаких параллелей к совершающемуся. Как бы он ни выражал в словах и фразах собственные мысли, никогда он не прибегал к столь высокопарным формулировкам. До этого случая разум всегда помогал ему обрести душевное равновесие, успокаивал, как нянька: все это, мол, не так страшно, дитя мое. А сейчас именно разум-то и был озадачен, растерян, загнан в тупик и должен был признать: нет, это не эхо, не отголосок собственной памяти, собственного «я»! А раз так, значит, дело обстоит сложнее: это что-то вне моего «я». Это… чье-то другое, самостоятельное «я»…
Танцующая полоска на панели извивалась, вертелась, как ведьма. Шелестящий голосок в наушниках стал резко крикливым, как у беснующегося шамана… Все это было до такой степени противно рассудку, так невероятно, что Ли пришел в ярость. Он почти заорал, обращаясь к прибору:
– Что это значит? Кто ты такой? На этот раз зеленая полоска-танцовщица на панели не закончила замысловатого прыжка. Словно одумавшись, она бросилась за кулисы, оставив на сцене только шлейф своего зеленого наряда. В течение нескольких секунд в наушниках слышалось лишь тяжелое астматическое дыхание, словно умирающий жадно хватал ртом воздух. Потом танцовщица показалась с другой стороны сцены, робко, будто опасаясь преследования. Наконец внезапно, словно из последних сил, она подскочила в воздух, сделав фигуру, именуемую на балетном языке «баллоном», и тут же прорвался в наушники страшный голос:
– Ли – Семпер Фиделис – 55… – Я… – МОЗГ!
– Я мыслю – значит – я существую! – Я МОЗГ!
– Ли – чувствительность 208! – Я МОЗГ! – Я МОЗГ! – Я МОЗГ! – Я МОЗГ!
Это сделалось невыносимым. Ли почувствовал головокружение, пот выступил у него изо всех пор. Последним напряжением воли он заставил себя выдернуть вилку из штепсельной розетки на щите. О, как отрадна показалась ему пустота на панели и тишина в наушниках!
Он так никогда и не узнал, сколько времени пробыл в этом состоянии, близком к обмороку. Потом кто-то сильно тряхнул его за плечи, что-то холодное, мокрое стало шлепать по лицу… Но вот до его сознания дошел голос Гаса Кринсли, и этот голос показался ему слаще ангельского хора:
– Боже правый, неужели это виски?.. Хорошо бы это было только виски! Нет, не такой он человек… Тем хуже… Черт тебя побери совсем… Если ты вообразил, будто ко мне в «гипофиз» ходят для того, чтобы падать в обморок, то ты ошибаешься, австралиец! Скажи, пожалуйста, какую взял манеру!.. Вот буду шлепать тебя по физиономии мокрой тряпкой, покамест не заорешь: стой!.. А потом позвоню в скорую помощь и велю отвезти тебя в больницу!
Ли пошевелился и замигал.
– Да ладно, Гас! Не выходи из себя! Ну, что ты так разволновался? Просто я немного переутомился, и все…
Гас вздохнул с облегчением.
– На, выпей скорей чашку кофе. Вид у тебя, будто вальком прокатали! А сейчас еще чашку – и проваливай! И чтобы я тебя больше не видел, пока не выспишься! Ясно?..
5
Весной 1976 года, да и потом еще на протяжении целого года любой клочок бумаги, исписанный рукой Семпера Фиделиса Ли, доктора философии, члена Академии естественных наук и т.д., представил бы исключительный, интерес для ФБР, а также для прочих недоброжелателей этого лица во всем мире…
Между тем даже самые тщательные поиски ни к чему не приводили вплоть до Дня победы в 1980 году. В этот самый день одному почтенному старику довелось исполнить свою заветную мечту: он всегда говорил, что желал бы умереть в седле. Так оно и.случилось. Речь идет о мистере Джефферсоне И.Ли, отставном генерале Морского корпуса. В одну из счастливейших минут на закате жизни он скончался от разрыва сердца. Произошло это на военном параде ветеранов морской пехоты, участников второй мировой войны. Старый генерал верхом принимал этот парад…
Разумеется, секретной службе было известно, что этот старик – единственное в мире лицо, с которым энтомолог Ли пребывал в ссоре на протяжении более чем двадцати пяти лет. Этот факт удостоверялся документальными данными, не говоря уже об авторитетном свидетельстве двух врачей-психиатров, докторов Бонди и Меллича, ныне проживающих в Нью-Йорке, на Пятой авеню, а летом – в Беверли-Хиллс, в Калифорнии;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29