- Да просто показалось что-то спросонья... Будто бы куры раскудахтались, затемно еще...
- Ну да... Или петухи, - сама себе сказала Ольга и опять с тревогой посмотрела на траву в руке.
За завтраком вновь возник разговор о рыбалке, и снова Аркадий принялся сокрушаться, что ближайшая "настоящая" речка находится аж за тридцать километров... Точку в этом разговоре поставила Ольга, заявив, что для машины это не расстояние и что тебе, Аркадий, делать нечего, вот и показал бы Федору Петровичу, как туда проехать, и езжайте не так, абы куда, а на Бабкину Мельницу... И сама собрала Аркадия, хотя чего там было собирать, рыбак из него никакой, у него и снастей-то не было. Хотел было он за удочкой к соседскому парнишке сбегать, да Ольга отсоветовала - нечего на старости лет позориться. Уж не рыбак, так и не рыбак. А шибко охота, так Федор Петрович какую ни на-то удочку уделит, вот и порыбалишь...
Короче говоря, не прошло после завтрака и часу, как Федор с Аркадием пылили по проселочной (благо, дождя давно не было) дороге, предвкушая рыбалку. День уже набрал силу, солнце припекало вовсю, пришлось опустить боковые стекла. Федор включил было приемник, но тут же выключил - приемник хорош в плохую погоду или ночью, добавляя последний штрих в картину уютного домика на колесах. Аркадий сидел развалясь, благодушно посматривая по сторонам. На развилках дороги он веско изрекал: "А теперь сюда!", - как правило, когда машина уже поравнялась с развилкой.
Выскочив на очередной пригорок, машина пробежала опушкой леса вдоль заброшенных, непаханых полей, потом долго шла вдоль оврага, а когда он кончился - вновь пошла полем, на этот раз засеянным. Впереди начинался спуск, и, доехав до него, Федор остановил машину и вышел. Следом выбрался недоумевающий Аркадий.
- Ах ты, господи! - вырвалось у Федора.
Перед ним на десятки километров раскрылась лежащая внизу, у подножия возвышенности, равнина. Она, с ее оврагами, холмами и низинами, была, в общем-то, такой же, как местность, по которой они только что проезжали, за исключением того, что лежала метров на пятьдесят или сто ниже. Отсюда, сверху, хорошо видны были заросли кустов, отмечающих петляющую вблизи подошвы горы речку. Дорога, спустившись наискось по склону, бежала параллельно ему, просматриваясь в прогалах между деревьями, пока выпуклость горы не заслонила ее. Ельник темнел островами в светло-зеленом море листвы. По-видимому, почва здесь была заболоченной, поскольку на протяжении нескольких километров от склона горы растительность была сплошной, и лишь километрах в пяти виднелись проплешины полей. Еще дальше угадывалась деревушка, по непонятному капризу предков заложенная на голом, безлесном месте. А может быть, когда-то и окружали ее леса, да свели их крестьяне, не задумывающиеся ни о чем, кроме сегодняшней, сиюминутной надобности.
Городской житель, Федор поражен был не столько неожиданно раскрывшимся простором, сколько высотой сахарных облаков в глубоком прохладном небе, чистотой и прозрачностью воздуха, не затушевывающего даль, а оставляющего ее четкой, словно прорисованной тонким пером, бесчисленным множеством и тонкими переходами цветов. Один только зеленый был представлен множеством оттенков, и Федор почувствовал легкую печаль, и тревогу, и свербящее желание поделиться с кем-нибудь охватившими его чувствами, которым он не мог подыскать слов, желание показать пальцем на эти мягкие пастельные тона, и он сказал недоумевающему рядом Аркадию:
- Ты посмотри, как широко... И цвета, неяркие, но такие... правильные... как на картине... Как на старой картине, когда писали то, что на самом деле...
Аркадий непонимающе вгляделся в равнину, потом перевел добрые глаза на Федора, и Федору вдруг стало неловко, словно сморозил глупость, и он молча сел в машину и молчал еще долго, размышляя о том, как получилось, что саму жизнь он начал проверять по картинке...
А дорога, сбежав вниз, пошла вдоль склона у его подножия, повторяя все изгибы контура горы. И так же следовала изгибам дороги и речка, то отбегая на сотню метров, оставляя перед собой лужок, то придвигаясь вплотную, так что дорога шарахалась вправо, наезжая на косогор. Аркадий, непроизвольно схватившийся за поручень и затаивший дыхание, когда машина съезжала с крутого склона, сейчас оживился и сказал:
- Теперь недалеко. Сейчас приедем, и перекусить можно.
Федор хмыкнул, не отводя глаз от дороги. Несмотря на сушь, местами расстилались обширные лужи с застарелой, видимо, подпитываемой грунтовыми водами, грязью. Их приходилось осторожно объезжать по краю. Вообще дорога была малоезженой, и Федор поинтересовался:
- Что-то мы с тобой ни машины, ни трактора не встретили. Как вымерло все. Или время такое - на полях делать нечего?
Аркадий не ответил - дорога очередной раз вильнула, протиснулась сквозь кусты и замерла перед зеркальной, темного стекла, гладью пруда. Федор жадно, словно вбирая в себя, обводил взглядом открывшуюся картину. Руки его покойно лежали на руле замершего, негромко пофыркивающего автомобиля. Аркадий, полуобернувшись, наблюдал за ним и, наконец, с гордостью произнес:
- Вот! Это та самая Бабкина Мельница и есть! - и тут же ревниво поинтересовался: - Ну как?
- Замечательно, - коротко ответил очнувшийся Федор. Он огляделся, теперь уже оценивающе, выбирая место, где остановиться.
Пруд был старым. Очень старым. Не сохранилось даже следов стоявшей здесь мельницы. Но плотина была построена хорошо, на совесть. Время и половодья не разрушили ее. Вода стояла высоко, почти вровень с гребнем плотины, ровной стеклянной полосой переливаясь через порожек в проран туда, где когда-то вращалось, поскрипывая, колесо. Она исчезала с ровным гулом, слышным даже здесь, и появлялась десятком метров далее, где ее не заслонял уже край плотины, вся в клочьях пены, просвечивающей в разрывах кустов. Впереди пруд прижимал дорогу к самому откосу, безлесному и сверкающему охристыми проплешинами глины. Метров шесть сплошной грязи объехать было невозможно. Федор включил передачу и осторожно тронулся, на ходу примериваясь к старым, размытым, но еще угадывающимся в грязи колеям. Аркадий замер на соседнем сидении. Машина взревела и рванулась вперед. Метра два-три она преодолела, замедляя ход и раскачиваясь вправо и влево, как лодка на волнах, и лишь тогда забуксовала. Федор сбросил газ, чтобы колеса уцепились за почву, и снова придавил педаль. Машина пошла, но неохотно, как-то боком; проползла еще полтора метра и опять встала. Федор быстро выключил сцепление и коротко взглянул на Аркадия - тот вытянул шею и весь подался вперед, пытаясь заглянуть в мертвую зону перед капотом. Федор включил заднюю передачу и осторожно отпустил сцепление, отрешенно вслушиваясь в автомобиль, чтобы уловить момент, когда колеса снова начнут пробуксовывать. Назад ему удалось продвинуться всего сантиметров на двадцать, но он вовремя переключил передачи, и так же плавно машина качнулась вперед. Он уловил ритм и теперь раскачивал увязший в грязи экипаж, как большие непослушные качели. Размах колебаний становился больше, больше и вот машина, победно ревя мотором, выползла на сухое место. Рядом шумно выдохнул Аркадий. Федор, чувствуя облегчение и удовлетворение, как от хорошо проделанной работы, проехал еще метров сорок вдоль пруда, потом круто описал дугу и остановил машину в тени старой корявой березы, развесившей свои плакучие ветви чуть не до самой земли.
V
Река, прихотливо извиваясь, текла на север, пока не уперлась в гряду холмов, переходящих в возвышенность. Здесь она приостановилась на мгновение, разлилась озерком и круто свернула вправо, вдоль препятствия. Сколько видел глаз, она так и бежала под холмом, нигде не удаляясь от него более чем на несколько десятков метров и надеясь, по-видимому, улучить момент и продолжить прерванный путь к океану.
Озерко оказалось рукотворным. Место для него выбрали с умом, там, где когда-то шумел порожек, редкий на этих равнинных реках. Много воды утекло с тех пор, пруд устоялся, порос по краям камышом и осокой, природа включила его в свой ареал, наряду со всеми излучинами и омутами речки. Его искусственности совсем не чувствовалось. Федор прошел подальше, на выступающий вперед мысок, так, чтобы закидывать удочку чуть вбок, мимо размытого, покачивающегося, слепящего солнечного отражения.
Поплавок медленно сносило - не то ветерком, не то течением, - над водой вились стрекозы, было тихо, солнечно и хорошо. Вот поплавок чуть дрогнул, и Федор подобрался. Поплавок несколько раз энергично погрузился, словно кивнул, пошел было в одну сторону, потом в другую, словно раздумывая, кивнул еще раз и целеустремленно и быстро пошел вбок, оставаясь в притопленном состоянии. Федор подсек и почувствовал, как живая тяжесть забилась на том конце лесы, передавая волнующую сладкую дрожь удилищу. Леса резала воду, тугой струной указывая направление мечущейся в глубине добычи. Вот ее удалось подтянуть к поверхности, хвост бешеными дробными ударами вспенил воду. Федор отпустил лесу - ровно настолько, чтобы рыба опустилась в свою стихию и не принялась прыгать и кувыркаться по поверхности, но оставив на воздухе голову с широко разинутой пастью. Он еще не ощутил рукой ответных движений рыбы, но уже с ликованием почувствовал - победил! Удерживая голову рыбы над водой, он быстро плашмя подтащил ее к берегу. Ошеломленная, добыча лишь слабо шевелила хвостом. Он присел на корточки, протянув левую руку и продолжая подтягивать рыбу к себе. Пальцы уже сомкнулись на толстом загривке добычи, намертво зажав жабры, когда рыбина очнулась и бешено забилась в последней отчаянной попытке освободиться. Он вырвал ее из воды мгновением раньше и уже развернулся, отодвигая ее подальше от берега, и бросил удилище в траву, освободившейся рукой перехватывая тугое бьющееся тело.
Минутой позже крючок был осторожно извлечен, и красавец окунь, весом не менее полукилограмма, благополучно растянулся на дне набитой крапивой сумки, рядом с полудюжиной себе подобных. Он еще не потерял яркости раскраски и время от времени принимался колотиться и ворочаться в своей тесной гробнице, но все это уже не имело для него никакого значения.
Федор спустился к самой воде и тщательно вымыл испачканные слизью и чешуей руки. Облако взбаламученной воды медленно расплывалось и уносилось слабым течением. Он повернулся, стряхивая с рук воду, наклонился, чтобы взять удочку, да так и замер, глядя на стоящие в сочной траве босые ноги.
Трава была мягкой и густой, а ноги были белые, маленькие и изящные. Федор медленно поднял глаза вверх и распрямился. Она вся, не только ноги, была маленькой и изящной. Одета она была... не то чтобы нелепо... а как-то неожиданно - в короткую, до середины бедер, свободную широкую рубашку. Тонкая ткань была полупрозрачной, под ней ничего не было, кроме стройного тела - с подтянутым, плоским животом, тонкой талией и полной грудью, жадно изнутри прильнувшей к ткани темными бугорками маленьких сосков. Ветерок лениво полоскал одеяние, то облепляя подол вокруг ног и живота, то мягко раздувая его, перебирая тяжелые пряди распущенных, свободно откинутых назад волос. Лицо, как и все тело, оказалось алебастрово-белым, без малейших следов загара. Глаза под ровными полукружьями бровей были темно-серыми и смотрели пристально, не выражая каких-либо чувств.
Вдруг одуряюще, пронзительно запахло травой. Запах был свежим и холодным, отдавал эфиром и мятой, напоминал стерильную больничную чистоту. Женщина шевельнулась, перевела взгляд ему на грудь. Безупречно вырезанные губы ее разомкнулись, она произнесла:
- Откуда это у тебя?
Голос ее оказался грудным и низким. Она подняла мраморную руку и указала на кожаную ладанку, о которой он совсем забыл.
Федор опустил глаза, подняв на ладони маленький кожаный мешочек. От него исходил запах, очищающий голову, словно нашатырный спирт. Федор поднял глаза на женщину и пожал плечами - с какой стати он должен отвечать на столь бесцеремонные вопросы?
Женщина не стала настаивать на ответе и коротко бросила:
- Сними это!
Он опять пожал плечами и качнул головой.
- Почему? - требовательно спросила она.
- Велено не снимать, - сообщил он и улыбнулся. Ситуация начала забавлять его.
Женщина кивнула головой - приняла его ответ как должное.
...Перед отъездом - все уже было погружено, да и сама машина стояла под окнами, - Ольга позвала их домой. В полутемной комнате, окна которой были задрапированы тяжелыми шторами, она сидела за столом и обратилась к ним с таким видом, словно то, о чем она сейчас заговорит, касается жизни или смерти; Федор даже почувствовал неприятное волнение, словно сейчас ему предстоит услышать неприятное известие.
- Пообещайте мне оба, что выполните мою просьбу, - она замолчала, не то собираясь с мыслями, не то давая им время как-то отреагировать. Федор молчал, выжидая.
1 2 3 4 5 6 7