— Ишмат боялся остаться без своего друга, но в то же время страстно хотел уцелеть сам.
— Ни за что!
— Ну так пеняй на себя, — хмуро сказал Тыртык. — Я вижу, тот умнее тебя! — Он показал на Ишмата.
Путешественники пошли дальше. Аламазон заметил, что жители города смотрят на него не отрываясь — наверно, в последнее время не часто приходилось им видеть чистое, открытое лицо! Но и сам он смотрел вокруг с изумлением. Одно дело знать, что Грязнуля Первый запретил людям мыться, а другое дело — видеть это воочию. Зрелище и в самом деле было удручающим — на улицах, выложенных белым и коричневым мрамором, туфом, возле белых алебастровых домов и сияющих куполов бродили грязные, понурые люди. И у него гневно сжались кулаки. Народ, который, по словам Хумо Хартума, был чистоплотным во многих поколениях, дошел до такого состояния!
И он начал думать о наставлениях, которые на прощание оставил ему мудрый старик.
— В первую очередь нужно подумать над тем, как унизить в глазах народа падишаха, как лишить его величия. Это трудно. Ведь столетиями народу внушали, что владыка трона так же священен, как и сам трон, и тот, кто поднимает на него руку, замахивается на самого бога. Но Грязнулю Первого ненавидят в народе, и если найти верных людей, то все, можно переменить.
И сейчас, приближаясь к великолепному Алтынсараю, Аламазон гордо поднимал голову. Не может быть, чтобы ему не удалось вместе с Хумо Хартумом помочь делу! И не один ведь такой Хумо Хартум есть здесь, нужно только присмотреться, поискать единомышленников.
Думая обо всем этом, Аламазои почувствовал, насколько достойнее вывести целый народ на свободу, нежели одарить несколько десятков, даже сотен людей золотом.
— Держи голову выше, эй, Френсис! — он толкнул Ишмата, шагающего с опущенной головой. — Священный поход продолжается. Впереди — Дворец Грязнули Первого!
ГРЯЗНУЛЯ ПЕРВЫЙ
Весть о том, что пойманы два лазутчика из Змеиной пещеры, очень обрадовала Фискиддина Фискала. Ведь какая прекрасная возможность показать свою деловитость. А то как бы владыка не подумал, что в Юлдузстане можно обойтись без тайной службы. Прощайте тогда все привилегии, доходы — и для себя, и для родных!
— Вот это хорошо, — Фискиддин потирал руки. — Теперь все почувствуют, что без меня не обойтись.
Необходимо было широко оповестить всех о том, что лазутчики обезврежены и пойманы. И подходящий случай предоставлялся: в увеселительной части дворца шел большой пир по случаю того, что у владыки прорезался коренной зуб. Начальник тайной службы поспешил туда. Когда он вошел, поэт Дутари читал последние две строки своей новой газели(все они, без исключения, были посвящены падишаху и приближенным):
Эй, Дутари, зачем любить свою мать, Грязнуля Первый-опора твоя!
Придворные, сидя у достарханов, вовсю ели и пили, делая остановки, чтобы хором произнести славословие Грязнуле Первому или похвалить музыку и стихи.
Увидев, что начальник тайной службы демонстративно направился к владыке, всем своим видом словно говоря: «Вы тут пируете, а я занят государственными делами!» Музыканты, которые собирались было заиграть после Дутари, опустили инструменты. Тогда и остальные гости перестали жевать и навострили уши, желая услышать, что за скандальное известие принес сюда Фискиддин Фискал. Бурбулит Идрис Ибрагим, грозно топорща усы, встретил Фискиддина угрожающим взглядом — у как он посмел нести весть владыке, не передав ее предварительно ему, главному визирю?! Но Фискиддин недаром был опытным придворным. Упав перед владыкой и едва не касаясь своей головой его парчового сапога, он заговорил:
— Самый умный и справедливый изо всех владык, разрешите пожелать Вам удачи, Вам и священному Ослу кланяется покорный слуга Фискиддин Фискал!
— Ладно, говори, чего у тебя там, — сказал молодой падишах, вытирая нос рукавом.
— По тайному поручению вашего любимого визиря Бурбулита Идриса Ибрагима мною на всякий случай была устроена засада возле Горячей пещеры и Зеленой глыбы. И он был прав — мы поймали двух хорошо обученных и вооруженных неизвестным оружием лазутчиков.
Увидев, что Бурбулит поблагодарил его взглядом и усы его опустились, что означало хорошее настроение, Фискиддин продолжал:
— Поскольку их вторжение могло принести большой вред нашей стране, наши доблестные стражники, задержавшие их, достойны того, чтобы каждого из них одарили тридцатью баранами!
Грязнуля Первый нерешительно посмотрел на дядю. Бурбулит знал, что начальник тайной канцелярии даст каждому стражнику по барану, а остальное возьмет себе. Но разве не так поступал каждый придворный? И он в знак согласия кивнул головой.
— Наградить-то мы наградим, — шмыгнул носом владыка. — Но сперва ты покажи нам этих самых… По знаку Фискиддина сарбазы втолкнули в зал Аламазона и Ишмата. Все внимание обратилось на них. Некоторые, с негодованием показывая на Аламазона, восклицали: «В темницу его!» Ишмат почти не отличался от остальных, и по его адресу выкриков было меньше. Мальчиков подвели к падишаху.
— Так они почти мои ровесники! — заговорил Грязнуля Первый. — И на тебе — лазутчики! Ты… — он ткнул пальцем в Ишмата, — кажешься мне неплохим мальчиком. Почему занимаешься таким делом? Другой работы не нашел, что ли?
Ишмат стоял в замешательстве. Огромное количество снеди привело его в состояние восторга, но страх перед падишахом сковывал его.
— Отвечай, негодяй, хотя ты не стоишь того, чтобы владыка тратил на тебя слова! — крикнул Бурбулит.
— Совсем он не шпион, — вмешался Аламазон, — Вы же видите — ему нравятся ваши порядки, он хочет быть таким же грязным, как и все здесь…
«Эх, пропадай моя голова! — думал он тем временем. — Может, спасу хоть Ишмата».
Ишмат, обрадовавшись спасительной лазейке, которую предложил ему Аламазон, завопил:
— Да, я хочу быть такими, как все здесь! Потому и пришел сюда!
— Значит, вы пришли сюда, потому что услышали обо мне? — с важностью спросил Грязнуля Первый.
— Совершенно верно! — подтвердил Ишмат.
— Вот видите, слава обо мне разносится все дальше и дальше! — горделиво подбоченился юный владыка. — И этот мальчик мне нравится!
Опасаясь, как бы и Аламазон какими-нибудь хитрыми словами не вкрался в милость владыки, Фискиддин Фискал стал кричать на него;
— Ну, а ты, если ты тоже хотел жить в нашей благословенной стране, почему пришел сюда умытым, а? Ты нас не проведешь, подлый чистюля, мы знаем, кто ты та — ков!
— Я лазутчик, это правда, — чтобы не слышать его визгливого голоса, быстро откликнулся Аламазон.
Начальник тайной службы с облегчением выпрямился и с надеждой посмотрел на Бурбулита.
Понимая, чего от него ждут, Бурбулит попробовал нажать на племянника;
— И этот тоже врет! Он просто более хитрый лазутчик, — воскликнул он, тыча пальцем в Ишмата.
— Нет, дядя. я чувствую — он из нашей породы! — капризно закричал Грязнуля Первый. И он начал задавать Ишмату вопросы:
— Мыться любишь?
— Нет! — чистосердечно ответил Ишмат.
— Вот видите! — еще сильнее обрадовался владыка, — А учиться?
— Тоже нет!
— А вкусное любишь?
— Еще бы!
— Никакой он не шпион! — все более восхищаясь Ишматом, заявил Грязнуля Первый. И он задал последний вопрос:
— А кто я такой?
— Вы.. Вы… самый добрый, самый заботливый… окрыленный благосклонными словами, Ишмат готов был целовать этого грязного, в потрепанной чалме и почерневшем халате мальчишку. — Вы… мой старший брат!
— Негодяй! — закричал Бурбулит. — Ты называешь братом того, кто управляет целой страной. Понимаешь ты, что говоришь, пузатый ты голодранец?
— Не трогайте его! — закричал владыка. — Вы видите — бедняга надеется на меня. И он специально прибыл сюда, чтобы во всем подражать мне. За что же его заключать в темницу?
— Как вы милостивы, о властелин!
Бурбулит умел приспосабливаться, он понял, что сейчас нельзя перечить. И он даже заулыбался, глядя, как Грязнуля Первый милостиво протянул руку Ишмату и посадил его по другую сторону трона. Про себя же он решил сделать все, чтобы как можно быстрее стереть этого нового любимца падишаха с лица земли.
— А теперь узнаем планы этого… — владыка кивнул на Аламазона.
— Как его зовут?
— Аламазон, — ответил мальчик.
— С дакиыи целями ты пришел в страну счастливцев, освобожденных от мытья и чистки?
Этот вопрос задал уже начальник тайной службы, который решил, что ему пора приступить к своим обязанностям.
— Чтобы выкрасть нагрудный знак падишаха, — тут же придумал цель Аламазон.
Нагрудный знак-изображение священного осла — сиял на груди юного принца Фонуса, и он невольно тронул его рукой, чтобы убедиться в его целости и сохранности. — Кто поручил тебе это подлое дело?
— Принц Феруз, — без запинки ответил Аламазон. Он решил, что говорить правду этим людям бессмысленно, все равно ему никто не поверит. А придумав легенду о том, что ему поручили выкрасть нагрудный знак, он тем самым получит отсрочку и избежит долгого и унизительного допроса.
Ишмат смотрел на него с удивлением и смущением. Удивлением потому, что не мог понять, зачем Аламазоиу возводить на себя напраслину. Смущался же он потому, что Грязнуля ласково гладил его и всячески выказывал знаки расположения, в то время как к Аламазону отнесся сурово и даже враждебно.
— Как же ты собирался это осуществить? — продолжал допрос начальник тайной службы.
— Ночью пробраться во дворец, а там и в комнату падишаха.
Все окружающие заохали от возмущения.
— Теперь вы поняли, уважаемые, насколько он опасен? — обратился Фискиддин Фискал к окружающим. — Он ведь посягнул на главную реликвию государства — изоб — ражение священного Осла! А тем самым и на власть нашего падишаха, ибо известно, что владыка без священного изображения — это почти и не владыка. Но это еще не все. Ведь если бы он забрался в покои властелина, то что могло бы его остановить? Кто может поручиться, что ему не дано задание… — тут Фискиддин Фискал сделал паузу, чтобы все могли по-настоящему оценить значение его слов, — задание поднять руку на самого Грязнулю Первого!
Придворные закатили глаза от ужаса. Грязнуля Первый завопил;
— В зиндан его! В темницу, и немедленно!
И все подхватили:
— В темницу!
Когда два здоровенных стражника с копьями наперевес вели Аламазона к выходу, Ишмат чуть не расплакался, глядя ему вслед. Хотя именно Аламазон был причиной всех бед, постигших их, потому что затеял это путешествие, Ишмат все равно в глубине души продолжал восхищаться своим отважным другом.
СМЕЛЫЕ ПЕХОТИНЦЫ АЛАМАЗОНА
Сарбазы не очень желали обременять себя лишними трудами. Они не стали возиться с канатной лестницей, а, открыв решетку люка, толкнули пленника вниз. Если бы не куча полусгнившей соломы, мальчик мог бы разбиться. Он с грохотом упал и некоторое время лежал без движений, потом потихоньку пришел в себя.
Темница вполне оправдывала свое название — ничего не было видно вокруг. Аламазон повернулся на бок и стал растирать ушибленную ногу, прислушиваясь.
Чувствовалось, что в темнице он не один. И в самом деле, вскоре раздался голос — оттуда, где сверкали чьи-то глаза.
— Кто ты, эй, несчастный?
Голос был детский, и Аламазон горделиво представился, словно его должны были знать во всем Юлдузстане.
— Смотрите на него! Сам в темнице, а нос — на небе! — снова заговорил тот же мальчишеский голос. — А ну-ка иди сюда. Мне как раз нужно вытереть ноги. Этим хочу сказать, что мы тебе покажем.
— Сначала я вытру свои ноги, — упрямо и спокойно ответил Аламазон. — Теперь кроме глаз он увидел и зубы — они сверкали в темноте, мальчик смеялся.
— Он еще сопротивляется! Если не умеешь приземляться, зачем нужно было летать?
В темнице стало шумно. Привыкнув к темноте, Аламазон увидел, что здесь находятся еще трое невольников. Несмотря на то, что воздух был спертый и душный и кроме соломы на каменном полу ничего не было, держались они бодро. Старший мальчик, который разговаривал с Аламазоном, подошел к нему:
— Ну-ка, давай поборемся — кто сильнее? Я здесь старший, и ты должен это признать.
— Сначала поборемся, — хладнокровно ответил Аламазон. — И я покажу тебе, на что способен мушкетер из Таштака!
Спустя некоторое время противник его лежал на лопатках. Потом он встал, отряхнулся.
— Ладно, признаю твое первенство! Где это ты так научился?
— Расскажу потом, — Аламазон помолчал. Надо присмотреться к ребятам, понять, кто они такие. И он сразу начал это выяснять. — Лучше давай сперва познакомимся!
Ребята согласились охотно. Выяснилось, что старшего из них, который боролся с Аламазоном, зовут Ушастик — за уши, которые у него действительно велики. Двух остальных — Тапочка и например. А вообще все это не имена, а прозвища, потому что все трое — сироты, бездомные музыканты, которые зарабатывали тем, что играли на свадьбах. Жили они все вместе в брошенной хижине, все, что зарабатывали, делили меж собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
— Ни за что!
— Ну так пеняй на себя, — хмуро сказал Тыртык. — Я вижу, тот умнее тебя! — Он показал на Ишмата.
Путешественники пошли дальше. Аламазон заметил, что жители города смотрят на него не отрываясь — наверно, в последнее время не часто приходилось им видеть чистое, открытое лицо! Но и сам он смотрел вокруг с изумлением. Одно дело знать, что Грязнуля Первый запретил людям мыться, а другое дело — видеть это воочию. Зрелище и в самом деле было удручающим — на улицах, выложенных белым и коричневым мрамором, туфом, возле белых алебастровых домов и сияющих куполов бродили грязные, понурые люди. И у него гневно сжались кулаки. Народ, который, по словам Хумо Хартума, был чистоплотным во многих поколениях, дошел до такого состояния!
И он начал думать о наставлениях, которые на прощание оставил ему мудрый старик.
— В первую очередь нужно подумать над тем, как унизить в глазах народа падишаха, как лишить его величия. Это трудно. Ведь столетиями народу внушали, что владыка трона так же священен, как и сам трон, и тот, кто поднимает на него руку, замахивается на самого бога. Но Грязнулю Первого ненавидят в народе, и если найти верных людей, то все, можно переменить.
И сейчас, приближаясь к великолепному Алтынсараю, Аламазон гордо поднимал голову. Не может быть, чтобы ему не удалось вместе с Хумо Хартумом помочь делу! И не один ведь такой Хумо Хартум есть здесь, нужно только присмотреться, поискать единомышленников.
Думая обо всем этом, Аламазои почувствовал, насколько достойнее вывести целый народ на свободу, нежели одарить несколько десятков, даже сотен людей золотом.
— Держи голову выше, эй, Френсис! — он толкнул Ишмата, шагающего с опущенной головой. — Священный поход продолжается. Впереди — Дворец Грязнули Первого!
ГРЯЗНУЛЯ ПЕРВЫЙ
Весть о том, что пойманы два лазутчика из Змеиной пещеры, очень обрадовала Фискиддина Фискала. Ведь какая прекрасная возможность показать свою деловитость. А то как бы владыка не подумал, что в Юлдузстане можно обойтись без тайной службы. Прощайте тогда все привилегии, доходы — и для себя, и для родных!
— Вот это хорошо, — Фискиддин потирал руки. — Теперь все почувствуют, что без меня не обойтись.
Необходимо было широко оповестить всех о том, что лазутчики обезврежены и пойманы. И подходящий случай предоставлялся: в увеселительной части дворца шел большой пир по случаю того, что у владыки прорезался коренной зуб. Начальник тайной службы поспешил туда. Когда он вошел, поэт Дутари читал последние две строки своей новой газели(все они, без исключения, были посвящены падишаху и приближенным):
Эй, Дутари, зачем любить свою мать, Грязнуля Первый-опора твоя!
Придворные, сидя у достарханов, вовсю ели и пили, делая остановки, чтобы хором произнести славословие Грязнуле Первому или похвалить музыку и стихи.
Увидев, что начальник тайной службы демонстративно направился к владыке, всем своим видом словно говоря: «Вы тут пируете, а я занят государственными делами!» Музыканты, которые собирались было заиграть после Дутари, опустили инструменты. Тогда и остальные гости перестали жевать и навострили уши, желая услышать, что за скандальное известие принес сюда Фискиддин Фискал. Бурбулит Идрис Ибрагим, грозно топорща усы, встретил Фискиддина угрожающим взглядом — у как он посмел нести весть владыке, не передав ее предварительно ему, главному визирю?! Но Фискиддин недаром был опытным придворным. Упав перед владыкой и едва не касаясь своей головой его парчового сапога, он заговорил:
— Самый умный и справедливый изо всех владык, разрешите пожелать Вам удачи, Вам и священному Ослу кланяется покорный слуга Фискиддин Фискал!
— Ладно, говори, чего у тебя там, — сказал молодой падишах, вытирая нос рукавом.
— По тайному поручению вашего любимого визиря Бурбулита Идриса Ибрагима мною на всякий случай была устроена засада возле Горячей пещеры и Зеленой глыбы. И он был прав — мы поймали двух хорошо обученных и вооруженных неизвестным оружием лазутчиков.
Увидев, что Бурбулит поблагодарил его взглядом и усы его опустились, что означало хорошее настроение, Фискиддин продолжал:
— Поскольку их вторжение могло принести большой вред нашей стране, наши доблестные стражники, задержавшие их, достойны того, чтобы каждого из них одарили тридцатью баранами!
Грязнуля Первый нерешительно посмотрел на дядю. Бурбулит знал, что начальник тайной канцелярии даст каждому стражнику по барану, а остальное возьмет себе. Но разве не так поступал каждый придворный? И он в знак согласия кивнул головой.
— Наградить-то мы наградим, — шмыгнул носом владыка. — Но сперва ты покажи нам этих самых… По знаку Фискиддина сарбазы втолкнули в зал Аламазона и Ишмата. Все внимание обратилось на них. Некоторые, с негодованием показывая на Аламазона, восклицали: «В темницу его!» Ишмат почти не отличался от остальных, и по его адресу выкриков было меньше. Мальчиков подвели к падишаху.
— Так они почти мои ровесники! — заговорил Грязнуля Первый. — И на тебе — лазутчики! Ты… — он ткнул пальцем в Ишмата, — кажешься мне неплохим мальчиком. Почему занимаешься таким делом? Другой работы не нашел, что ли?
Ишмат стоял в замешательстве. Огромное количество снеди привело его в состояние восторга, но страх перед падишахом сковывал его.
— Отвечай, негодяй, хотя ты не стоишь того, чтобы владыка тратил на тебя слова! — крикнул Бурбулит.
— Совсем он не шпион, — вмешался Аламазон, — Вы же видите — ему нравятся ваши порядки, он хочет быть таким же грязным, как и все здесь…
«Эх, пропадай моя голова! — думал он тем временем. — Может, спасу хоть Ишмата».
Ишмат, обрадовавшись спасительной лазейке, которую предложил ему Аламазон, завопил:
— Да, я хочу быть такими, как все здесь! Потому и пришел сюда!
— Значит, вы пришли сюда, потому что услышали обо мне? — с важностью спросил Грязнуля Первый.
— Совершенно верно! — подтвердил Ишмат.
— Вот видите, слава обо мне разносится все дальше и дальше! — горделиво подбоченился юный владыка. — И этот мальчик мне нравится!
Опасаясь, как бы и Аламазон какими-нибудь хитрыми словами не вкрался в милость владыки, Фискиддин Фискал стал кричать на него;
— Ну, а ты, если ты тоже хотел жить в нашей благословенной стране, почему пришел сюда умытым, а? Ты нас не проведешь, подлый чистюля, мы знаем, кто ты та — ков!
— Я лазутчик, это правда, — чтобы не слышать его визгливого голоса, быстро откликнулся Аламазон.
Начальник тайной службы с облегчением выпрямился и с надеждой посмотрел на Бурбулита.
Понимая, чего от него ждут, Бурбулит попробовал нажать на племянника;
— И этот тоже врет! Он просто более хитрый лазутчик, — воскликнул он, тыча пальцем в Ишмата.
— Нет, дядя. я чувствую — он из нашей породы! — капризно закричал Грязнуля Первый. И он начал задавать Ишмату вопросы:
— Мыться любишь?
— Нет! — чистосердечно ответил Ишмат.
— Вот видите! — еще сильнее обрадовался владыка, — А учиться?
— Тоже нет!
— А вкусное любишь?
— Еще бы!
— Никакой он не шпион! — все более восхищаясь Ишматом, заявил Грязнуля Первый. И он задал последний вопрос:
— А кто я такой?
— Вы.. Вы… самый добрый, самый заботливый… окрыленный благосклонными словами, Ишмат готов был целовать этого грязного, в потрепанной чалме и почерневшем халате мальчишку. — Вы… мой старший брат!
— Негодяй! — закричал Бурбулит. — Ты называешь братом того, кто управляет целой страной. Понимаешь ты, что говоришь, пузатый ты голодранец?
— Не трогайте его! — закричал владыка. — Вы видите — бедняга надеется на меня. И он специально прибыл сюда, чтобы во всем подражать мне. За что же его заключать в темницу?
— Как вы милостивы, о властелин!
Бурбулит умел приспосабливаться, он понял, что сейчас нельзя перечить. И он даже заулыбался, глядя, как Грязнуля Первый милостиво протянул руку Ишмату и посадил его по другую сторону трона. Про себя же он решил сделать все, чтобы как можно быстрее стереть этого нового любимца падишаха с лица земли.
— А теперь узнаем планы этого… — владыка кивнул на Аламазона.
— Как его зовут?
— Аламазон, — ответил мальчик.
— С дакиыи целями ты пришел в страну счастливцев, освобожденных от мытья и чистки?
Этот вопрос задал уже начальник тайной службы, который решил, что ему пора приступить к своим обязанностям.
— Чтобы выкрасть нагрудный знак падишаха, — тут же придумал цель Аламазон.
Нагрудный знак-изображение священного осла — сиял на груди юного принца Фонуса, и он невольно тронул его рукой, чтобы убедиться в его целости и сохранности. — Кто поручил тебе это подлое дело?
— Принц Феруз, — без запинки ответил Аламазон. Он решил, что говорить правду этим людям бессмысленно, все равно ему никто не поверит. А придумав легенду о том, что ему поручили выкрасть нагрудный знак, он тем самым получит отсрочку и избежит долгого и унизительного допроса.
Ишмат смотрел на него с удивлением и смущением. Удивлением потому, что не мог понять, зачем Аламазоиу возводить на себя напраслину. Смущался же он потому, что Грязнуля ласково гладил его и всячески выказывал знаки расположения, в то время как к Аламазону отнесся сурово и даже враждебно.
— Как же ты собирался это осуществить? — продолжал допрос начальник тайной службы.
— Ночью пробраться во дворец, а там и в комнату падишаха.
Все окружающие заохали от возмущения.
— Теперь вы поняли, уважаемые, насколько он опасен? — обратился Фискиддин Фискал к окружающим. — Он ведь посягнул на главную реликвию государства — изоб — ражение священного Осла! А тем самым и на власть нашего падишаха, ибо известно, что владыка без священного изображения — это почти и не владыка. Но это еще не все. Ведь если бы он забрался в покои властелина, то что могло бы его остановить? Кто может поручиться, что ему не дано задание… — тут Фискиддин Фискал сделал паузу, чтобы все могли по-настоящему оценить значение его слов, — задание поднять руку на самого Грязнулю Первого!
Придворные закатили глаза от ужаса. Грязнуля Первый завопил;
— В зиндан его! В темницу, и немедленно!
И все подхватили:
— В темницу!
Когда два здоровенных стражника с копьями наперевес вели Аламазона к выходу, Ишмат чуть не расплакался, глядя ему вслед. Хотя именно Аламазон был причиной всех бед, постигших их, потому что затеял это путешествие, Ишмат все равно в глубине души продолжал восхищаться своим отважным другом.
СМЕЛЫЕ ПЕХОТИНЦЫ АЛАМАЗОНА
Сарбазы не очень желали обременять себя лишними трудами. Они не стали возиться с канатной лестницей, а, открыв решетку люка, толкнули пленника вниз. Если бы не куча полусгнившей соломы, мальчик мог бы разбиться. Он с грохотом упал и некоторое время лежал без движений, потом потихоньку пришел в себя.
Темница вполне оправдывала свое название — ничего не было видно вокруг. Аламазон повернулся на бок и стал растирать ушибленную ногу, прислушиваясь.
Чувствовалось, что в темнице он не один. И в самом деле, вскоре раздался голос — оттуда, где сверкали чьи-то глаза.
— Кто ты, эй, несчастный?
Голос был детский, и Аламазон горделиво представился, словно его должны были знать во всем Юлдузстане.
— Смотрите на него! Сам в темнице, а нос — на небе! — снова заговорил тот же мальчишеский голос. — А ну-ка иди сюда. Мне как раз нужно вытереть ноги. Этим хочу сказать, что мы тебе покажем.
— Сначала я вытру свои ноги, — упрямо и спокойно ответил Аламазон. — Теперь кроме глаз он увидел и зубы — они сверкали в темноте, мальчик смеялся.
— Он еще сопротивляется! Если не умеешь приземляться, зачем нужно было летать?
В темнице стало шумно. Привыкнув к темноте, Аламазон увидел, что здесь находятся еще трое невольников. Несмотря на то, что воздух был спертый и душный и кроме соломы на каменном полу ничего не было, держались они бодро. Старший мальчик, который разговаривал с Аламазоном, подошел к нему:
— Ну-ка, давай поборемся — кто сильнее? Я здесь старший, и ты должен это признать.
— Сначала поборемся, — хладнокровно ответил Аламазон. — И я покажу тебе, на что способен мушкетер из Таштака!
Спустя некоторое время противник его лежал на лопатках. Потом он встал, отряхнулся.
— Ладно, признаю твое первенство! Где это ты так научился?
— Расскажу потом, — Аламазон помолчал. Надо присмотреться к ребятам, понять, кто они такие. И он сразу начал это выяснять. — Лучше давай сперва познакомимся!
Ребята согласились охотно. Выяснилось, что старшего из них, который боролся с Аламазоном, зовут Ушастик — за уши, которые у него действительно велики. Двух остальных — Тапочка и например. А вообще все это не имена, а прозвища, потому что все трое — сироты, бездомные музыканты, которые зарабатывали тем, что играли на свадьбах. Жили они все вместе в брошенной хижине, все, что зарабатывали, делили меж собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15