Он ухитрялся щелкать каждый орех с оглушительным треском, словно из ружья стрелял. С этим звуком, все еще гремящим в ушах, Мэри заторопилась к Тейтепу.
Она застала его дома, притом за изготовлением очередного щелкунчика. Тейтеп проглотил стружку, подал ей фигурку и спросил:
— Что скажете, Мэри? Похоже?
На этот раз это был не Халемтат, а его великий визирь, Кортен. Мэри его улыбка всегда казалась глуповатой. Она знала, что виной тому уродливый зуб, но человек принимал эту мимику за ухмылку. У фигурки была та же гримаса, только утрированная. Мэри не удержалась и захихикала.
— Ага! — сказал Тейтеп и затрещал, что есть силы. — Вы сразу уловили шутку, причем без всяких объяснений! — Он грустно посмотрел на щелкунчика. — Великий визирь заслужил это.
На этот раз опечалилась Мэри.
— Боюсь, остригут вас за такие дела, — вздохнула женщина и рассказала об отпрыске Пилли.
Он не ответил. Вместо этого встал на лапы и прошел в угол, к сундуку, где хранил несколько скульптур и других ценных предметов. Достал из сундука ящичек и на трех ногах вернулся к Мэри.
— Встряхните это. Ручаюсь, вы можете догадаться, что внутри. Она с любопытством потрясла ящичек.
— Набор бусин, — сказала Мэри.
— Вот видите? Я готов. Звук, как при смехе, верно? Смех Халемтата. Я попросил Киллим изготовить красные бусы, потому что этого цвета был ваш череп, когда вас обрили.
— Я польщена... Но я боюсь за вас. За вас всех.
— Сын Пилли не боялся.
— Нет... Нет, малыш не был испуган. Пилли заявила, что даже Халемтат не посмеет сделать ребенку хашей. — Мэри набрала побольше воздуха в грудь и договорила: — Но вы-то не ребенок...
— Я проглотил семечко талпа, — ответил Тейтеп так, будто это все объясняло.
— Не понимаю.
— А! Тогда я поделюсь. Талп не прорастает, если он не прошел через желудок праза. — Он постучал себя по животу. — Иногда не прорастает даже после этого. Проглотить семечко талпа — значит совершить шаг к взращиванию чего-то важного. Я проглотил семя, называемое «права человека».
Мэри нечего было ответить, кроме одного:
— Спасибо, теперь я поняла.
Медленно, задумчиво брела она в посольство. Да, она поняла Тейтепа — разве не по той же причине она ссорилась с Кларенсом? Но она боялась за Тейтепа, боялась за всех празов. Почти бессознательно прошла она мимо посольства к десятку куполов, где жили этнологи. Эсперанца — вот кто ей нужен.
Эсперанца была дома, писала очередной отчет. Посмотрела на Мэри и сказала:
— Хорошо, что зашла, пора передохнуть!
— Боюсь, не выйдет. Вопрос как раз по твоей части. Ты хорошо знакома с физиологией празов?
— Думаю, да.
— Что будет, если обрезать иглу праза, — Мэри подняла палец, — вот так, близко к коже?
— Примерно, что с кошачьим когтем. Если обрезать кончик, ничего не случится. Если обрезать слишком низко, можно задеть кровеносный сосуд или нерв. Игла непременно станет кровоточить. Может не отрасти до нужных размеров. И будет чертовски больно, я уверена — как если разбить основание ногтя. — Эсперанца вдруг подалась вперед. — Мэри, тебя трясет. Что случилось?
Мэри глубоко вздохнула, но дрожь не унималась.
— Что будет, если кто-нибудь сделает это со всеми иглами. Те... — Она не смогла произнести имя. — Со всеми иглами праза?
— Он изойдет кровью и умрет. — Эсперанца взяла подругу за руку и крепко сжала. — Ну а теперь я налью тебе хорошую дозу, и ты расскажешь, в чем дело.
Мэри отчаянно тошнило.
* * *
— Какой идиот рассказал этим подушкам для булавок о правах человека?! — грохотал Кларенс. Он яростно придвинулся к Мэри в ожидании ответа.
Эсперанца встала между ними и сказала:
— Мартин Лютер Кинг — вот кто сказал празам о правах человека. Вы при этом присутствовали. Но вы забыли о своей мечте, а они явно помнят.
— Да там происходит революция, черт побери! — Кларенс взмахнул рукой в направлении центра города.
— Похоже на то, — спокойно ответила Джульет, одна из сотрудниц посольства. — Так почему мы сидим здесь, а не следим за ходом событий?
— Потому, что я отвечаю за вашу безопасность!
— Чушь, — возразил Масимото. — Нас же не станут стричь!
— Кроме того, — добавила Эсперанца, — через пять минут прибудет грузовой корабль. Кто-то должен встретить его, привезти припасы.
— и Ника. Иначе он угодит в самую гущу событий. Последняя почта ушла два месяца назад, и Ник ничего не знает о том, что ситуация... — она слегка нахмурилась, потом нашла точное выражение: — Что ситуация радикально изменилась.
Кларенс снова свирепо посмотрел на Мэри и распорядился:
— Это входит в ваши обязанности. Привезите припасы и Ника. Мэри, которая уже была готова вызваться добровольцем, подавила в себе желание сказать: «Ох, спасибо!» — и ограничилась казенным:
— Слушаюсь, сэр.
Мэри всерьез беспокоилась о ни в чем не повинных приезжих, которые с легкостью могли наколоться — в буквальном смысле слова — на толпу празов. Когда аборигены сражаются, они пускают в ход зубы и иголки. У Мэри не было ни малейшего желания попасть под удар хвоста с острыми неостриженными иглами.
Она с запозданием поняла смысл стрижки, которую Халемтат применял как наказание. Удар по морде усеченными иглами в сто раз менее эффективен, чем иглами полноценными.
Мэри по радио связалась с кораблем и сообщила экипажу: никому не следует выходить наружу до прибытия машины.
К импровизированной посадочной площадке она прибыла в рекордный срок. Ник помахал ей из люка и шагнул наружу.
«Ну что за парень, — подумала она. — Я же просила подождать, а ему все нипочем».
— Нам надо быстро загрузиться, Ник, — скороговоркой сказала Мэри, едва они успели обняться. — Я тебе все расскажу, пока будем работать.
Когда работа (и рассказ) была закончена, Ник внимательно рассмотрел Мэри и заметил:
— Значит, Кларенс удерживает всех этнологов на территории посольства? — Он с притворной грустью покачал головой и причмокнул.
— Вижу, что не обучил свою команду правильной реакции на указания начальства. — Он улыбнулся Мэри. — Значит, посольство советует мне держаться подальше от улиц, верно?
— Верно, — кивнула Мэри.
— И прекрасно. Ты выполнила свою задачу—я получил предписание. А теперь хочу взглянуть на эту революцию в развитии.
— Он скрестил руки на груди и умолк.
Ник был прав. Кларенс мог издавать предписания, но не более того. У него не было абсолютно никакой власти, чтобы не пускать этнологов на улицы. И Мэри хотела видеть революцию не меньше, чем Ник.
Они поехали в обратном направлении. Ник приник к стеклу и осматривал улицы, весело напевая себе под нос.
— Эй, Ник, а если Кларенс нас вызовет?..
— Тогда и будем беспокоиться.
Она притормозила грузовик у въезда на дворцовую площадь и повернулась к Нику — спросить, хорошо ли ему видно. Но он уже выбрался из машины и пробирался в толпе празов.
— Эй! — крикнула она, спрыгнула на землю и побежала вдогонку. — Ник!
Он подождал, пока она не схватила его за руку, и сказал:
— Я должен быть здесь, Мэри. Это моя работа.
— А моя работа — заботиться, чтобы тебя не ранили...
— Тогда веди меня.
— Эгей, Мэри! — услышала она голос Чорниэна из толпы. — Сюда! Отсюда хорошо видно!
Мысленно благодаря своего друга за приглашение, она осторожно двинулась в нужном направлении. Несколько игольчатых празов подвинулись, давая им дорогу. Лучше уж быть в окружении стриженых.
— С возвращением, Ник, — сказал Чорниэн. Они с Чейлам расступились, создавая безопасное пространство для людей. — Вы как раз вовремя.
— То-то я и гляжу. Что происходит?
— Халемтат только что остриг сына Пилли за игру со щелкунчиком-Халемтатом. Ему не нравятся щелкунчики-Халемтаты.
Стоявший рядом праз с целыми иглами добавил:
— Халемтату много чего не нравится. Я думаю, что хороший принц должен хотя бы раза два в году потрещать иголками.
Мэри взглянула на Ника, он ухмыльнулся и объяснил:
— Примерный перевод такой: горожанин думает, что настоящему принцу полагается иметь чувство юмора, хотя бы минимальное.
— Потрещи иглами, Халемтат! — прокричали в толпе. — Посмотрим, как тебе это удастся!
— Верно! — послышался другой голос, и Мэри поняла, что кричит Чорниэн. — Потрещи иглами, великий принц щелкунчиков!
Вокруг них, со всех сторон, словно шум дождя по крыше, раздавался треск иголок. Мэри огляделась — по толпе катился смех, приводя иглы каждого праза в вибрирующее движение. Даже великий визирь коротко хохотнул, но быстро опомнился. Воротник его тревожно вздыбился.
Халемтат сохранял величественную неподвижность.
Чорниэн достал из сумки щелкунчика и орех. Сунул орех в ухмыляющуюся пасть куклы, нажал — щелчок прозвучал, словно взрыв. Откуда-то справа отозвался другой щелчок. Третий. Иголки затрещали с новой силой.
Гвардеец Халемтата подскочил к Чорниэну и вырвал щелкунчика из его рук. Потом оглянулся на Халемтата и крикнул:
— Он уже острижен. Что я должен делать?
— Принеси куклу мне, — приказал Халемтат.
Мэри с запозданием узнала ухмылку на деревянном лице игрушки. Гвардеец подал щелкунчика великому визирю — без сомнения, он тоже узнал этот оскал.
— Чьи это зубы постарались? — требовательно спросил Халемтат. Неостриженный праз пробрался сквозь толпу, гордо уселся на задние лапы и ответил:
— Мои! — И обратился к великому визирю, слегка потрескивая иглами, что означало едва сдерживаемый смех: — Что думаешь о моей работе, Кортен? Удивляешься? У тебя крепкие челюсти.
По толпе снова прокатился треск.
Халемтат уселся по-собачьи. Все его иглы стояли дыбом. Мэри прежде не видела, чтобы праз так ощетинивался.
— Молчать! — проревел Халемтат.
Толпа, удивленная то ли криком, то ли вздыбленной щетиной своего правителя, притихла. Чорниэн придвинулся к Мэри и Нику, чтобы держать их под защитой своего усеянного бусами воротника.
— Это Тейтеп, — тихо сказал Ник.
— Я знаю. — Незаметно для себя она вцепилась в руку приятеля. Тейтеп... Он невозмутимо сидел на задних лапах — единственный не ощетинившийся праз. С таким же спокойствием он мог находиться в кабинете Мэри, обсуждая разные сорта дерева.
У Халемтата от ярости тряслась каждая игла. Он повернулся к гвардейцам и приказал:
— Остричь Тейтепа. Хашей.
— Нет! — воскликнула Мэри и кинулась вперед. Поняв, что кричала на земном языке, она открыла рот, чтобы повторить протест на местном. Однако Ник схватил ее и закрыл рот ладонью.
— Нет! — прокричал Чорниэн, словно переводя ее крик.
Мэри безуспешно пыталась вырваться из рук Ника, в бешенстве укусила приятеля за ладонь, затыкавшую ей рот. Он отдернул руку, однако хватки не ослабил. Женщина завопила, что есть силы:
— Это его убьет! Он истечет кровью до смерти! Пусти! — Она сильно ударила Ника каблуком, но он ухватил ее еще крепче.
Гвардеец достал ритуальные ножницы и подал их чиновнице, в обязанности которой входила стрижка. Она подняла инструмент вверх и проделала официальную демонстрацию, трижды разрезав воздух. При каждом щелчке ножниц толпа скандировала. «Нет! Нет! Нет!»
Ошеломленная чиновница заколебалась. Халемтат рявкнул на нее, и она перешла к завершению ритуала: повернулась, чтобы трижды щелкнуть в воздухе перед Халемтатом. На этот раз толпа пришла в неистовство. «Нет! — раздавалось после каждого щелчка. — Нет! Нет!»
Мэри задергалась изо всех сил, когда чиновница направилась к Тейтепу.
Но тут вмешался великий визирь.
— Остановитесь, — сказал он чиновнице и повернулся к Халемтату. — Изображен я. И я способен посмеяться над карикатурой. Почему же ты, Халемтат, не можешь смеяться? Какая-то хворь размягчила твои иглы, и они больше не трещат?
Мэри настолько опешила, что перестала сражаться с Ником. Хватка его ослабла, однако он не выпустил Мэри, продолжая прижимать к себе: получалось почти что объятие.
Но что теперь скажет Халемтат?
Правитель выхватил у чиновницы ритуальный инструмент и бросил к ногам Кортена.
— Ты, — сказал он. — Ты сделаешь Тейтепу хашей
— Нет, не сделаю. Мои-то иглы пока тверды и могут трещать. Чорниэн выбрал этот момент, чтобы прокричать:
— Потрещи иглами, Халемтат! Дай нам послушать, как они трещат! И без всякой команды, всякого сговора толпа принялась скандировать:
— Потрещи иглами! Потрещи иглами!
Халемтат свирепо огляделся. Он не был способен трещать иглами, даже если бы захотел — иглы стояли дыбом и не могли соприкоснуться. Правитель уставился на чиновницу, взглядом приказывая поднять ножницы и исполнить приговор. Но, к его изумлению, подданная проговорила в унисон с толпой:
— Потрещи иглами!
Халемтат величественно махнул охраннику, но тот нагло сказал в ответ:
— Потрещи иглами!
Халемтат повернулся и во весь дух кинулся во дворец. Позади него скандировали:
— Потрещи иглами! Потрещи иглами!
Тогда совершенно внезапно Тейтеп затрещал иглами. Мэри услышала, что вся толпа захохотала и продолжала хохотать над своим удравшим правителем.
Мэри обмякла в руках Ника. Он чуть приобнял ее, выпустил и сказал, перекрикивая треск празов:
1 2 3 4 5
Она застала его дома, притом за изготовлением очередного щелкунчика. Тейтеп проглотил стружку, подал ей фигурку и спросил:
— Что скажете, Мэри? Похоже?
На этот раз это был не Халемтат, а его великий визирь, Кортен. Мэри его улыбка всегда казалась глуповатой. Она знала, что виной тому уродливый зуб, но человек принимал эту мимику за ухмылку. У фигурки была та же гримаса, только утрированная. Мэри не удержалась и захихикала.
— Ага! — сказал Тейтеп и затрещал, что есть силы. — Вы сразу уловили шутку, причем без всяких объяснений! — Он грустно посмотрел на щелкунчика. — Великий визирь заслужил это.
На этот раз опечалилась Мэри.
— Боюсь, остригут вас за такие дела, — вздохнула женщина и рассказала об отпрыске Пилли.
Он не ответил. Вместо этого встал на лапы и прошел в угол, к сундуку, где хранил несколько скульптур и других ценных предметов. Достал из сундука ящичек и на трех ногах вернулся к Мэри.
— Встряхните это. Ручаюсь, вы можете догадаться, что внутри. Она с любопытством потрясла ящичек.
— Набор бусин, — сказала Мэри.
— Вот видите? Я готов. Звук, как при смехе, верно? Смех Халемтата. Я попросил Киллим изготовить красные бусы, потому что этого цвета был ваш череп, когда вас обрили.
— Я польщена... Но я боюсь за вас. За вас всех.
— Сын Пилли не боялся.
— Нет... Нет, малыш не был испуган. Пилли заявила, что даже Халемтат не посмеет сделать ребенку хашей. — Мэри набрала побольше воздуха в грудь и договорила: — Но вы-то не ребенок...
— Я проглотил семечко талпа, — ответил Тейтеп так, будто это все объясняло.
— Не понимаю.
— А! Тогда я поделюсь. Талп не прорастает, если он не прошел через желудок праза. — Он постучал себя по животу. — Иногда не прорастает даже после этого. Проглотить семечко талпа — значит совершить шаг к взращиванию чего-то важного. Я проглотил семя, называемое «права человека».
Мэри нечего было ответить, кроме одного:
— Спасибо, теперь я поняла.
Медленно, задумчиво брела она в посольство. Да, она поняла Тейтепа — разве не по той же причине она ссорилась с Кларенсом? Но она боялась за Тейтепа, боялась за всех празов. Почти бессознательно прошла она мимо посольства к десятку куполов, где жили этнологи. Эсперанца — вот кто ей нужен.
Эсперанца была дома, писала очередной отчет. Посмотрела на Мэри и сказала:
— Хорошо, что зашла, пора передохнуть!
— Боюсь, не выйдет. Вопрос как раз по твоей части. Ты хорошо знакома с физиологией празов?
— Думаю, да.
— Что будет, если обрезать иглу праза, — Мэри подняла палец, — вот так, близко к коже?
— Примерно, что с кошачьим когтем. Если обрезать кончик, ничего не случится. Если обрезать слишком низко, можно задеть кровеносный сосуд или нерв. Игла непременно станет кровоточить. Может не отрасти до нужных размеров. И будет чертовски больно, я уверена — как если разбить основание ногтя. — Эсперанца вдруг подалась вперед. — Мэри, тебя трясет. Что случилось?
Мэри глубоко вздохнула, но дрожь не унималась.
— Что будет, если кто-нибудь сделает это со всеми иглами. Те... — Она не смогла произнести имя. — Со всеми иглами праза?
— Он изойдет кровью и умрет. — Эсперанца взяла подругу за руку и крепко сжала. — Ну а теперь я налью тебе хорошую дозу, и ты расскажешь, в чем дело.
Мэри отчаянно тошнило.
* * *
— Какой идиот рассказал этим подушкам для булавок о правах человека?! — грохотал Кларенс. Он яростно придвинулся к Мэри в ожидании ответа.
Эсперанца встала между ними и сказала:
— Мартин Лютер Кинг — вот кто сказал празам о правах человека. Вы при этом присутствовали. Но вы забыли о своей мечте, а они явно помнят.
— Да там происходит революция, черт побери! — Кларенс взмахнул рукой в направлении центра города.
— Похоже на то, — спокойно ответила Джульет, одна из сотрудниц посольства. — Так почему мы сидим здесь, а не следим за ходом событий?
— Потому, что я отвечаю за вашу безопасность!
— Чушь, — возразил Масимото. — Нас же не станут стричь!
— Кроме того, — добавила Эсперанца, — через пять минут прибудет грузовой корабль. Кто-то должен встретить его, привезти припасы.
— и Ника. Иначе он угодит в самую гущу событий. Последняя почта ушла два месяца назад, и Ник ничего не знает о том, что ситуация... — она слегка нахмурилась, потом нашла точное выражение: — Что ситуация радикально изменилась.
Кларенс снова свирепо посмотрел на Мэри и распорядился:
— Это входит в ваши обязанности. Привезите припасы и Ника. Мэри, которая уже была готова вызваться добровольцем, подавила в себе желание сказать: «Ох, спасибо!» — и ограничилась казенным:
— Слушаюсь, сэр.
Мэри всерьез беспокоилась о ни в чем не повинных приезжих, которые с легкостью могли наколоться — в буквальном смысле слова — на толпу празов. Когда аборигены сражаются, они пускают в ход зубы и иголки. У Мэри не было ни малейшего желания попасть под удар хвоста с острыми неостриженными иглами.
Она с запозданием поняла смысл стрижки, которую Халемтат применял как наказание. Удар по морде усеченными иглами в сто раз менее эффективен, чем иглами полноценными.
Мэри по радио связалась с кораблем и сообщила экипажу: никому не следует выходить наружу до прибытия машины.
К импровизированной посадочной площадке она прибыла в рекордный срок. Ник помахал ей из люка и шагнул наружу.
«Ну что за парень, — подумала она. — Я же просила подождать, а ему все нипочем».
— Нам надо быстро загрузиться, Ник, — скороговоркой сказала Мэри, едва они успели обняться. — Я тебе все расскажу, пока будем работать.
Когда работа (и рассказ) была закончена, Ник внимательно рассмотрел Мэри и заметил:
— Значит, Кларенс удерживает всех этнологов на территории посольства? — Он с притворной грустью покачал головой и причмокнул.
— Вижу, что не обучил свою команду правильной реакции на указания начальства. — Он улыбнулся Мэри. — Значит, посольство советует мне держаться подальше от улиц, верно?
— Верно, — кивнула Мэри.
— И прекрасно. Ты выполнила свою задачу—я получил предписание. А теперь хочу взглянуть на эту революцию в развитии.
— Он скрестил руки на груди и умолк.
Ник был прав. Кларенс мог издавать предписания, но не более того. У него не было абсолютно никакой власти, чтобы не пускать этнологов на улицы. И Мэри хотела видеть революцию не меньше, чем Ник.
Они поехали в обратном направлении. Ник приник к стеклу и осматривал улицы, весело напевая себе под нос.
— Эй, Ник, а если Кларенс нас вызовет?..
— Тогда и будем беспокоиться.
Она притормозила грузовик у въезда на дворцовую площадь и повернулась к Нику — спросить, хорошо ли ему видно. Но он уже выбрался из машины и пробирался в толпе празов.
— Эй! — крикнула она, спрыгнула на землю и побежала вдогонку. — Ник!
Он подождал, пока она не схватила его за руку, и сказал:
— Я должен быть здесь, Мэри. Это моя работа.
— А моя работа — заботиться, чтобы тебя не ранили...
— Тогда веди меня.
— Эгей, Мэри! — услышала она голос Чорниэна из толпы. — Сюда! Отсюда хорошо видно!
Мысленно благодаря своего друга за приглашение, она осторожно двинулась в нужном направлении. Несколько игольчатых празов подвинулись, давая им дорогу. Лучше уж быть в окружении стриженых.
— С возвращением, Ник, — сказал Чорниэн. Они с Чейлам расступились, создавая безопасное пространство для людей. — Вы как раз вовремя.
— То-то я и гляжу. Что происходит?
— Халемтат только что остриг сына Пилли за игру со щелкунчиком-Халемтатом. Ему не нравятся щелкунчики-Халемтаты.
Стоявший рядом праз с целыми иглами добавил:
— Халемтату много чего не нравится. Я думаю, что хороший принц должен хотя бы раза два в году потрещать иголками.
Мэри взглянула на Ника, он ухмыльнулся и объяснил:
— Примерный перевод такой: горожанин думает, что настоящему принцу полагается иметь чувство юмора, хотя бы минимальное.
— Потрещи иглами, Халемтат! — прокричали в толпе. — Посмотрим, как тебе это удастся!
— Верно! — послышался другой голос, и Мэри поняла, что кричит Чорниэн. — Потрещи иглами, великий принц щелкунчиков!
Вокруг них, со всех сторон, словно шум дождя по крыше, раздавался треск иголок. Мэри огляделась — по толпе катился смех, приводя иглы каждого праза в вибрирующее движение. Даже великий визирь коротко хохотнул, но быстро опомнился. Воротник его тревожно вздыбился.
Халемтат сохранял величественную неподвижность.
Чорниэн достал из сумки щелкунчика и орех. Сунул орех в ухмыляющуюся пасть куклы, нажал — щелчок прозвучал, словно взрыв. Откуда-то справа отозвался другой щелчок. Третий. Иголки затрещали с новой силой.
Гвардеец Халемтата подскочил к Чорниэну и вырвал щелкунчика из его рук. Потом оглянулся на Халемтата и крикнул:
— Он уже острижен. Что я должен делать?
— Принеси куклу мне, — приказал Халемтат.
Мэри с запозданием узнала ухмылку на деревянном лице игрушки. Гвардеец подал щелкунчика великому визирю — без сомнения, он тоже узнал этот оскал.
— Чьи это зубы постарались? — требовательно спросил Халемтат. Неостриженный праз пробрался сквозь толпу, гордо уселся на задние лапы и ответил:
— Мои! — И обратился к великому визирю, слегка потрескивая иглами, что означало едва сдерживаемый смех: — Что думаешь о моей работе, Кортен? Удивляешься? У тебя крепкие челюсти.
По толпе снова прокатился треск.
Халемтат уселся по-собачьи. Все его иглы стояли дыбом. Мэри прежде не видела, чтобы праз так ощетинивался.
— Молчать! — проревел Халемтат.
Толпа, удивленная то ли криком, то ли вздыбленной щетиной своего правителя, притихла. Чорниэн придвинулся к Мэри и Нику, чтобы держать их под защитой своего усеянного бусами воротника.
— Это Тейтеп, — тихо сказал Ник.
— Я знаю. — Незаметно для себя она вцепилась в руку приятеля. Тейтеп... Он невозмутимо сидел на задних лапах — единственный не ощетинившийся праз. С таким же спокойствием он мог находиться в кабинете Мэри, обсуждая разные сорта дерева.
У Халемтата от ярости тряслась каждая игла. Он повернулся к гвардейцам и приказал:
— Остричь Тейтепа. Хашей.
— Нет! — воскликнула Мэри и кинулась вперед. Поняв, что кричала на земном языке, она открыла рот, чтобы повторить протест на местном. Однако Ник схватил ее и закрыл рот ладонью.
— Нет! — прокричал Чорниэн, словно переводя ее крик.
Мэри безуспешно пыталась вырваться из рук Ника, в бешенстве укусила приятеля за ладонь, затыкавшую ей рот. Он отдернул руку, однако хватки не ослабил. Женщина завопила, что есть силы:
— Это его убьет! Он истечет кровью до смерти! Пусти! — Она сильно ударила Ника каблуком, но он ухватил ее еще крепче.
Гвардеец достал ритуальные ножницы и подал их чиновнице, в обязанности которой входила стрижка. Она подняла инструмент вверх и проделала официальную демонстрацию, трижды разрезав воздух. При каждом щелчке ножниц толпа скандировала. «Нет! Нет! Нет!»
Ошеломленная чиновница заколебалась. Халемтат рявкнул на нее, и она перешла к завершению ритуала: повернулась, чтобы трижды щелкнуть в воздухе перед Халемтатом. На этот раз толпа пришла в неистовство. «Нет! — раздавалось после каждого щелчка. — Нет! Нет!»
Мэри задергалась изо всех сил, когда чиновница направилась к Тейтепу.
Но тут вмешался великий визирь.
— Остановитесь, — сказал он чиновнице и повернулся к Халемтату. — Изображен я. И я способен посмеяться над карикатурой. Почему же ты, Халемтат, не можешь смеяться? Какая-то хворь размягчила твои иглы, и они больше не трещат?
Мэри настолько опешила, что перестала сражаться с Ником. Хватка его ослабла, однако он не выпустил Мэри, продолжая прижимать к себе: получалось почти что объятие.
Но что теперь скажет Халемтат?
Правитель выхватил у чиновницы ритуальный инструмент и бросил к ногам Кортена.
— Ты, — сказал он. — Ты сделаешь Тейтепу хашей
— Нет, не сделаю. Мои-то иглы пока тверды и могут трещать. Чорниэн выбрал этот момент, чтобы прокричать:
— Потрещи иглами, Халемтат! Дай нам послушать, как они трещат! И без всякой команды, всякого сговора толпа принялась скандировать:
— Потрещи иглами! Потрещи иглами!
Халемтат свирепо огляделся. Он не был способен трещать иглами, даже если бы захотел — иглы стояли дыбом и не могли соприкоснуться. Правитель уставился на чиновницу, взглядом приказывая поднять ножницы и исполнить приговор. Но, к его изумлению, подданная проговорила в унисон с толпой:
— Потрещи иглами!
Халемтат величественно махнул охраннику, но тот нагло сказал в ответ:
— Потрещи иглами!
Халемтат повернулся и во весь дух кинулся во дворец. Позади него скандировали:
— Потрещи иглами! Потрещи иглами!
Тогда совершенно внезапно Тейтеп затрещал иглами. Мэри услышала, что вся толпа захохотала и продолжала хохотать над своим удравшим правителем.
Мэри обмякла в руках Ника. Он чуть приобнял ее, выпустил и сказал, перекрикивая треск празов:
1 2 3 4 5