— Вот выиграл вчера по денежно-вещевой лотерее холодильник «Север» — удача вроде бы, правда, удача? — но вот уж никак не думал, что с такой удачей возникнут в самом деле сложные проблемы. Дело в том, ребята, что у меня уже имеется на кухне холодильник «Север», а брать выигрыш деньгами просто как-то Дико, потому что хочется получить сверх хоть рубликов двадцать. Вот такая получилась обидная проблема, — в конце этого маленького монолога лейтенант уже правильно произнес ироническое слово и этим все-таки показал, что положение серьезное. Засим печально стал смотреть в окно, в котором по праздным угасающим небесам одинокий пилот тянул в этот момент свой никчемный след.
— У меня лично в доме хоть шаром покати, — признался Морозко Борис. — Ни одного лишнего рубля не завалялось.
— А вот для меня, товарищ лейтенант, ваша проблема — это настоящая удача, — признался Протуберанц. — Ведь я просто ноги сбил в поисках холодильника. Удивительное совпадение некоторых внутренних мотиваций, заставляющее о многом задуматься.
— Так ты сходи в сберкассу, сынок, — сказал лейтенант, хотя вроде бы сам годился философу, ну, если не в сыновья, то в племянники от старшего брата. — Пока кагэбэшники приедут, ты как раз обернешься. Лады?
Философ дважды просить себя не заставил и тут же слинял из участка в наступающие сумерки. Хотел было уже бодро бежать домой, разгружать крамольный портфельчик, как вдруг остановился посреди тротуара, пронизанный сокровенным содержанием момента. Оно (содержание момента) просто оглушило его, если не сказать пронизало.
Дело в том, что в кармане Якова Израилевича как раз находилась сумма, равная розничной цене холодильника «Север», то есть 150 рублей плюс двадцать рубликов сверху, на которые как раз и намекал дежурный офицер. Дело в том, что жена философа, известная в московском подпочвенном искусстве поэтесса Мириам, как раз и послала его в электромагазин «Свет» для покупки холодильника «Север» путем дачи взятки 20 рублей продавщице или грузчику. Как раз по поводу неуспеха этой операции Яков Израилевич и собирался «отзвонить домой» из описанного выше телефона-автомата. Хотел признаться жене, что полдня ходил вокруг этого воровского магазина и так и не решился дать взятку.
Итак, роевые инстинкты огромных человеческих масс вкупе с отдельными иррациональными актами личностей, недетерминированных культурой, на фоне прорыва танковой армии генерала Шарона, плевок в лицо Борису Рувимовичу Морозко в сочетании с выигрышным билетом денежно-вещевойлотереи у дежурного по отделению милиции — все это представляло собой не что иное, как настоящую бурю экзистенциальной философии. И в центре этой бури оказался он, философ Яков Протуберанц, да что там, просто человек, с присущей этому отряду способностью нравственного анализа и правом свободного выбора.
Можно просто не возвращаться в участок от греха подальше, в конце концов, я не имею к этой истории никакого отношения, плюнуто не в меня, и оскорбление «русские свиньи» тоже ко мне не очень-то относится. Если захотят, пусть сами разыскивают как свидетеля. Можно спрятать где-нибудь литературу, ну, предположим, в водосточной трубе, и вернуться, чтобы подкрепить позицию Бориса Рувимовича Морозко и приобрести лотерейный билет на радость Мириам. Однако не унизительно ли мне, ученому с мировым именем, прятать литературу в водосточной трубе? В таком случае почему же я с такой радостью выскочил из?…
Вариантов нравственного выбора оказалось много. Яков Израилевич посидел некоторое время в метро, отверг те варианты, которые были недостойны личности с этическим правосознанием, и вернулся в отделение, неся в потном кулаке свои 170, а в портфеле всю свою крамолу.
— Видишь, Борис. — сказал лейтенант оплеванному Морозко, — ты в своем товарище ошибся, а меня жизнь научила верить людям.
В этот момент дверь открылась, и в помещение вошло непосредственное начальство, не кто иной, как мускулистый и чернобровый майор Орландо. За его плечами маячили двое неразлучных, бледный и как бы томимый вечной жаждой Игорек Велосипедов и Спартак Гизатуллин с неизменной своей нехорошей улыбкой в адрес «этой Организации».
Разумеется, все вопросы были решены в течение нескольких минут. Кагэбэшников решили не ждать, их ждать — зажаришься, сами все решим, МВД — Мощь, Воля, Движение! Лейтенантовские протоколы майор Орландо засунул в задний карман своих форменных брюк. В следующий раз, сомалиец, лучше не попадайся, антирусская душа, эх, жаль, нам патронов не выдают к нашему оружию!
Лотерейный билет, конечно, к общему восторгу, перекочевал из письменного стола в карман Якову Израилевичу. Лейтенант стыдливо хотел было отказаться от прибавочной стоимости, но Протуберанц настоял:
— Логика хаоса, мой друг!
Хотели было уже друзья удалиться всей своей гопой, как вдруг заметили молчаливого свидетеля всей ситуации, краснорожего бича, похожего на Емельяна Пугачева. Этот бич на протяжении всей сцены ласковым бессмысленным взором обозревал присутствующих, тихо икал и иногда конструировал пальцами подобие продолговатой рамки; в таких случаях взирал на окружающее через эту рамку.
— Густавчик, по-моему, это наш человек, — тихо шепнул Велосипедов майору Орландо.
— Кто это у тебя там икает? — спросил майор Орландо у лейтенанта Горчакова.
— Это наш постоянный клиент, товарищ майор. Мы его зовем «Кинорежиссер», он, когда в настроении, всех учит, как кино снимать.
— Ну, мы его с собой возьмем, — сказал майор Орландо. — Пусть нас поучит. Не возражаешь, Кинорежиссер?
— Конечно, не возражаю, — вдруг ответил Кинорежиссер совершенно нормальным голосом, хотя по внешнему виду как бы предполагался жуткий дефект речи. — Охотно присоединюсь и охотно расскажу, как снимается кино.
Все вышли со стадиона в количестве шести человек. Вокруг уже имела место ранняя ночь. Решено было отправиться в бар «Аист», а потом в шашлычную «Анти-Советскую», названную так московским народом в связи с тем, что располагается она через дорогу напротив гостиницы «Советская».
Возле шашлычной уже ждал их в своей красавице «Волге» цвета «белая ночь» звезда балета Саша Калашников. Майор Орландо в машине переоделся в тренировочный костюм, который всегда носил с собой в портфеле во избежание недоразумений. Внутрь прошли в обход очереди, через кухню.
— Какая у нас хорошая, большая, настоящая получается дружба, товарищи! — с чувством высказался Велосипедов наемного засмущался.
Борис Морозко посмотрел на светящиеся часы и объявил, что, по его расчетам, в этот момент танки генерала Шарона завершают окружение Пятой Египетской армии.
Довольно печальное событие или веский аргумент
Осень 1973 года завершалась довольно печальным событием. Однако по порядку.
Мы со Спартачком починяли однажды довольно отработанную «Волгу» во дворе огромного, так называемого генеральского дома в районе Песчаных улиц. Происходящее не сулило никаких неожиданностей, за исключением дождя, который ожидался. Починяя аппарат, мы временами поглядывали на небо. По удивительной для ноября голубизне проплывали со значительной быстротой довольно типичные московские тучи с дождевыми внутренностями. Надо было успеть до дождя заменить ступицу и рессору, это по ходовой части, а в моторе, разумеется, напрашивалась замена вкладышей, что, как сами понимаете, не подарок.
У хозяина «Волги» с его гаражом были особенные проблемы. Он был ракетчик в ранге полковника и служил где-то за границей, судя по загару, в Африке. И вот, пока он там загорал на службе мира и прогресса, его женатый сын Виталий выкатил папину «Волгу» из гаража, а туда вкатил свою, вот и возник вечный вопрос «отцы и дети», даже, как говорят злые языки, не без рукоприкладства, в общем, мы починяем машину полковника Шевтушенко во дворе.
Конечно, все производится с максимумом аккуратности, ноль процента загрязнения окружающей среды, все разложено на тряпочках, асфальт чист, никому, тем более детям, не мешаем.
И вдруг появляется преотвратнейшая старуха и начинает базар:
По какому праву здесь расположили свою частную лавочку, жулики, пьянчуги, детям мешаете гулять, сейчас милицию вызову!
Старуха попалась легкая на ходу, настоящая такая ведьма в здоровенном мужском пиджаке с довоенным значком «Ворошиловский стрелок» на загнувшемся лацкане, такой сорт старух из комсомолок тридцатых годов.
Спартак вылез из-под машины, вытер руки тряпкой и внимательно посмотрел на старуху. Ой. лучше бы она ушла.
— Бабушка, говорит Спартачок со сравнительным спокойствием, — лучше бы ты ушла.
Старуха чуть не задохнулась от злобы:
— Бабушка?! Какая я тебе бабушка, проходимец?! Мои внуки на БАМе работают! Гордость и слава страны! А ну, калымщики, частники, барыги, сворачивайте свое хозяйство, а то по-другому будем с вами разговаривать, шпана проклятая!
Вот такой изрыгает мамаша поток неспровоцированных оскорблений, а затем бьет сапогом по снятым волговским колпакам, и колпаки эти несчастные, все четыре, раскатываются по двору, опадая в лужах. Такая несправедливая мамаша!
Можно понять Спартака Гизатуллина, потому что количество всегда переходит в качество, хотя, конечно, нельзя приветствовать такого подхода к женщине, даже если она в жлобском пиджаке со значком «Ворошиловский стрелок». — Ты, бабка, кончай базарить или пошла-отсюда-к-жуям-со-бачьим-курва-позорная-в-комсомольск-на-амуре!
И Спартачок делает к Анне Светличной решительный шаг и решительный жест, явно собираясь дать ей леща. И бабка Светличная, надо отдать ей должное, немедленно понимает намерения моего напарника и устремляется в бегство.
В это время проплывающая над генеральским домом туча закрывает солнце, и старуха в развевающемся пиджаке проносится по двору, как демон слякоти и ненастья!
Туча, впрочем, быстро проплывает, воцаряется голубизна и сияние, ну, прямо Италия, и в этом коротком благоуханий мы слышим баритональный дружеский смех и видим выходящего из-под арки режиссера мирового кино Саню Пешко-Пешковского.
Он приближался, формируя ладонями кашированный кадр, замыкая его то в горизонтальной позиции, то в вертикальной. Он хохотал:
— Ребята, вы меня просто восхищаете! В лучах солнца! Два блондина! Русский и татарин! Стройные советские люди! Мотор! Снято!
Мы его немного приодели. Сейчас он щеголяет в старых милицейских штанах Густавчика, в свитере-водолазке, подаренной Мириам Протуберанц, на ногах крепкие чехословацкие ботинки с байковой подкладкой, это я ему купил. От старой амуниции осталась только куртка студенческого строительного отряда, с ней он не расстанется, во-первых, какие-то воспоминания, а во-вторых, носит в глубоких ее карманах блокноты со сценарными записями, и это как бы символ постоянного творческого процесса. Интереснейший оказался человек наш новый друг Саня Пешко-Пешковский, и, между прочим, у нас с ним обнаружилась одна глубокая общность, в творческом, конечно, смысле.
Пешко— Пешковский окончил ВГИК в разгаре либеральных тенденций и считался одним из самых талантливейших. Других, впрочем, во ВГИКе не бывает. Сразу же запустился с полнометражной картиной о восстании народа в одной буржуазной стране.
Снималась вся эта вакханалия в Ялте, группу Саня набрал молодую и буйную, городские власти были запуганы до предела. Саня хвалился, что во время съемок он фактически реставрировал в Ялте капитализм. Горком в это время работал в подполье, говорил он.
Фильм получился на славу. Насмерть перепуганное начальство немедленно «положило его на полку», а потом, кажется, он и вообще был смыт, то есть изъят из существующей природы.
Саня тогда представил заявку на новый фильм о будущем восстании народа во всем мире. Конечно же, заявку эту зарубили и посоветовали молодому режиссеру отойти от бунтарской тематики. Вы бы поехали, товарищ Пешко-Пешковский, на целинные земли, в студенческий отряд, посмотрели бы, какими славными делами наша советская молодежь занимается.
Саня внял совету — оттуда вот и курточка — и привез отменнейший сценарий, по которому студенческий отряд превращается в партизанский. Против кого же воюют ваши партизаны? — заинтересовались с понимающими улыбочками тогдашние либералы в ЦК КПСС. Не против кого, а против чего, пояснил Саня, это чисто символическая партизанская деятельность против энтропической идеи. Вы бы лучше отошли от этой тематики, товарищ Пешко-Пешковский, посоветовали либералы, столько вокруг острых проблем, а вы какую-то круглую предлагаете, как бомба.
Наивный наш Саша все-таки полагал себя мастером именно революционных полотен и вскоре вошел в Госкомитет с идеей двухсерийного фильма о восстании не где-нибудь, а просто-напросто… в Москве. Вот такое у нас обнаружилось глубочайшее внутреннее родство!
И так же, как я, Саша Пешко-Пешковский предлагал свое восстание вовсе не против Партии и Правительства, такое, конечно, ему и в голову не приходило бессмысленное, просто, ну, понимаете, ВОССТАНИЕ, мечта, эякуляция, и вообще все как бы в будущем, очень-очень отдаленном, такая как бы научная фантастика, будто бы Москву захватила какая-то нехорошая внеземная цивилизация, ну вот и вроде бы терпели-терпели несколько десятков лет, чуть ли не полную сотню, а потом таксисты взбунтовались, а за ними и все остальные.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
— У меня лично в доме хоть шаром покати, — признался Морозко Борис. — Ни одного лишнего рубля не завалялось.
— А вот для меня, товарищ лейтенант, ваша проблема — это настоящая удача, — признался Протуберанц. — Ведь я просто ноги сбил в поисках холодильника. Удивительное совпадение некоторых внутренних мотиваций, заставляющее о многом задуматься.
— Так ты сходи в сберкассу, сынок, — сказал лейтенант, хотя вроде бы сам годился философу, ну, если не в сыновья, то в племянники от старшего брата. — Пока кагэбэшники приедут, ты как раз обернешься. Лады?
Философ дважды просить себя не заставил и тут же слинял из участка в наступающие сумерки. Хотел было уже бодро бежать домой, разгружать крамольный портфельчик, как вдруг остановился посреди тротуара, пронизанный сокровенным содержанием момента. Оно (содержание момента) просто оглушило его, если не сказать пронизало.
Дело в том, что в кармане Якова Израилевича как раз находилась сумма, равная розничной цене холодильника «Север», то есть 150 рублей плюс двадцать рубликов сверху, на которые как раз и намекал дежурный офицер. Дело в том, что жена философа, известная в московском подпочвенном искусстве поэтесса Мириам, как раз и послала его в электромагазин «Свет» для покупки холодильника «Север» путем дачи взятки 20 рублей продавщице или грузчику. Как раз по поводу неуспеха этой операции Яков Израилевич и собирался «отзвонить домой» из описанного выше телефона-автомата. Хотел признаться жене, что полдня ходил вокруг этого воровского магазина и так и не решился дать взятку.
Итак, роевые инстинкты огромных человеческих масс вкупе с отдельными иррациональными актами личностей, недетерминированных культурой, на фоне прорыва танковой армии генерала Шарона, плевок в лицо Борису Рувимовичу Морозко в сочетании с выигрышным билетом денежно-вещевойлотереи у дежурного по отделению милиции — все это представляло собой не что иное, как настоящую бурю экзистенциальной философии. И в центре этой бури оказался он, философ Яков Протуберанц, да что там, просто человек, с присущей этому отряду способностью нравственного анализа и правом свободного выбора.
Можно просто не возвращаться в участок от греха подальше, в конце концов, я не имею к этой истории никакого отношения, плюнуто не в меня, и оскорбление «русские свиньи» тоже ко мне не очень-то относится. Если захотят, пусть сами разыскивают как свидетеля. Можно спрятать где-нибудь литературу, ну, предположим, в водосточной трубе, и вернуться, чтобы подкрепить позицию Бориса Рувимовича Морозко и приобрести лотерейный билет на радость Мириам. Однако не унизительно ли мне, ученому с мировым именем, прятать литературу в водосточной трубе? В таком случае почему же я с такой радостью выскочил из?…
Вариантов нравственного выбора оказалось много. Яков Израилевич посидел некоторое время в метро, отверг те варианты, которые были недостойны личности с этическим правосознанием, и вернулся в отделение, неся в потном кулаке свои 170, а в портфеле всю свою крамолу.
— Видишь, Борис. — сказал лейтенант оплеванному Морозко, — ты в своем товарище ошибся, а меня жизнь научила верить людям.
В этот момент дверь открылась, и в помещение вошло непосредственное начальство, не кто иной, как мускулистый и чернобровый майор Орландо. За его плечами маячили двое неразлучных, бледный и как бы томимый вечной жаждой Игорек Велосипедов и Спартак Гизатуллин с неизменной своей нехорошей улыбкой в адрес «этой Организации».
Разумеется, все вопросы были решены в течение нескольких минут. Кагэбэшников решили не ждать, их ждать — зажаришься, сами все решим, МВД — Мощь, Воля, Движение! Лейтенантовские протоколы майор Орландо засунул в задний карман своих форменных брюк. В следующий раз, сомалиец, лучше не попадайся, антирусская душа, эх, жаль, нам патронов не выдают к нашему оружию!
Лотерейный билет, конечно, к общему восторгу, перекочевал из письменного стола в карман Якову Израилевичу. Лейтенант стыдливо хотел было отказаться от прибавочной стоимости, но Протуберанц настоял:
— Логика хаоса, мой друг!
Хотели было уже друзья удалиться всей своей гопой, как вдруг заметили молчаливого свидетеля всей ситуации, краснорожего бича, похожего на Емельяна Пугачева. Этот бич на протяжении всей сцены ласковым бессмысленным взором обозревал присутствующих, тихо икал и иногда конструировал пальцами подобие продолговатой рамки; в таких случаях взирал на окружающее через эту рамку.
— Густавчик, по-моему, это наш человек, — тихо шепнул Велосипедов майору Орландо.
— Кто это у тебя там икает? — спросил майор Орландо у лейтенанта Горчакова.
— Это наш постоянный клиент, товарищ майор. Мы его зовем «Кинорежиссер», он, когда в настроении, всех учит, как кино снимать.
— Ну, мы его с собой возьмем, — сказал майор Орландо. — Пусть нас поучит. Не возражаешь, Кинорежиссер?
— Конечно, не возражаю, — вдруг ответил Кинорежиссер совершенно нормальным голосом, хотя по внешнему виду как бы предполагался жуткий дефект речи. — Охотно присоединюсь и охотно расскажу, как снимается кино.
Все вышли со стадиона в количестве шести человек. Вокруг уже имела место ранняя ночь. Решено было отправиться в бар «Аист», а потом в шашлычную «Анти-Советскую», названную так московским народом в связи с тем, что располагается она через дорогу напротив гостиницы «Советская».
Возле шашлычной уже ждал их в своей красавице «Волге» цвета «белая ночь» звезда балета Саша Калашников. Майор Орландо в машине переоделся в тренировочный костюм, который всегда носил с собой в портфеле во избежание недоразумений. Внутрь прошли в обход очереди, через кухню.
— Какая у нас хорошая, большая, настоящая получается дружба, товарищи! — с чувством высказался Велосипедов наемного засмущался.
Борис Морозко посмотрел на светящиеся часы и объявил, что, по его расчетам, в этот момент танки генерала Шарона завершают окружение Пятой Египетской армии.
Довольно печальное событие или веский аргумент
Осень 1973 года завершалась довольно печальным событием. Однако по порядку.
Мы со Спартачком починяли однажды довольно отработанную «Волгу» во дворе огромного, так называемого генеральского дома в районе Песчаных улиц. Происходящее не сулило никаких неожиданностей, за исключением дождя, который ожидался. Починяя аппарат, мы временами поглядывали на небо. По удивительной для ноября голубизне проплывали со значительной быстротой довольно типичные московские тучи с дождевыми внутренностями. Надо было успеть до дождя заменить ступицу и рессору, это по ходовой части, а в моторе, разумеется, напрашивалась замена вкладышей, что, как сами понимаете, не подарок.
У хозяина «Волги» с его гаражом были особенные проблемы. Он был ракетчик в ранге полковника и служил где-то за границей, судя по загару, в Африке. И вот, пока он там загорал на службе мира и прогресса, его женатый сын Виталий выкатил папину «Волгу» из гаража, а туда вкатил свою, вот и возник вечный вопрос «отцы и дети», даже, как говорят злые языки, не без рукоприкладства, в общем, мы починяем машину полковника Шевтушенко во дворе.
Конечно, все производится с максимумом аккуратности, ноль процента загрязнения окружающей среды, все разложено на тряпочках, асфальт чист, никому, тем более детям, не мешаем.
И вдруг появляется преотвратнейшая старуха и начинает базар:
По какому праву здесь расположили свою частную лавочку, жулики, пьянчуги, детям мешаете гулять, сейчас милицию вызову!
Старуха попалась легкая на ходу, настоящая такая ведьма в здоровенном мужском пиджаке с довоенным значком «Ворошиловский стрелок» на загнувшемся лацкане, такой сорт старух из комсомолок тридцатых годов.
Спартак вылез из-под машины, вытер руки тряпкой и внимательно посмотрел на старуху. Ой. лучше бы она ушла.
— Бабушка, говорит Спартачок со сравнительным спокойствием, — лучше бы ты ушла.
Старуха чуть не задохнулась от злобы:
— Бабушка?! Какая я тебе бабушка, проходимец?! Мои внуки на БАМе работают! Гордость и слава страны! А ну, калымщики, частники, барыги, сворачивайте свое хозяйство, а то по-другому будем с вами разговаривать, шпана проклятая!
Вот такой изрыгает мамаша поток неспровоцированных оскорблений, а затем бьет сапогом по снятым волговским колпакам, и колпаки эти несчастные, все четыре, раскатываются по двору, опадая в лужах. Такая несправедливая мамаша!
Можно понять Спартака Гизатуллина, потому что количество всегда переходит в качество, хотя, конечно, нельзя приветствовать такого подхода к женщине, даже если она в жлобском пиджаке со значком «Ворошиловский стрелок». — Ты, бабка, кончай базарить или пошла-отсюда-к-жуям-со-бачьим-курва-позорная-в-комсомольск-на-амуре!
И Спартачок делает к Анне Светличной решительный шаг и решительный жест, явно собираясь дать ей леща. И бабка Светличная, надо отдать ей должное, немедленно понимает намерения моего напарника и устремляется в бегство.
В это время проплывающая над генеральским домом туча закрывает солнце, и старуха в развевающемся пиджаке проносится по двору, как демон слякоти и ненастья!
Туча, впрочем, быстро проплывает, воцаряется голубизна и сияние, ну, прямо Италия, и в этом коротком благоуханий мы слышим баритональный дружеский смех и видим выходящего из-под арки режиссера мирового кино Саню Пешко-Пешковского.
Он приближался, формируя ладонями кашированный кадр, замыкая его то в горизонтальной позиции, то в вертикальной. Он хохотал:
— Ребята, вы меня просто восхищаете! В лучах солнца! Два блондина! Русский и татарин! Стройные советские люди! Мотор! Снято!
Мы его немного приодели. Сейчас он щеголяет в старых милицейских штанах Густавчика, в свитере-водолазке, подаренной Мириам Протуберанц, на ногах крепкие чехословацкие ботинки с байковой подкладкой, это я ему купил. От старой амуниции осталась только куртка студенческого строительного отряда, с ней он не расстанется, во-первых, какие-то воспоминания, а во-вторых, носит в глубоких ее карманах блокноты со сценарными записями, и это как бы символ постоянного творческого процесса. Интереснейший оказался человек наш новый друг Саня Пешко-Пешковский, и, между прочим, у нас с ним обнаружилась одна глубокая общность, в творческом, конечно, смысле.
Пешко— Пешковский окончил ВГИК в разгаре либеральных тенденций и считался одним из самых талантливейших. Других, впрочем, во ВГИКе не бывает. Сразу же запустился с полнометражной картиной о восстании народа в одной буржуазной стране.
Снималась вся эта вакханалия в Ялте, группу Саня набрал молодую и буйную, городские власти были запуганы до предела. Саня хвалился, что во время съемок он фактически реставрировал в Ялте капитализм. Горком в это время работал в подполье, говорил он.
Фильм получился на славу. Насмерть перепуганное начальство немедленно «положило его на полку», а потом, кажется, он и вообще был смыт, то есть изъят из существующей природы.
Саня тогда представил заявку на новый фильм о будущем восстании народа во всем мире. Конечно же, заявку эту зарубили и посоветовали молодому режиссеру отойти от бунтарской тематики. Вы бы поехали, товарищ Пешко-Пешковский, на целинные земли, в студенческий отряд, посмотрели бы, какими славными делами наша советская молодежь занимается.
Саня внял совету — оттуда вот и курточка — и привез отменнейший сценарий, по которому студенческий отряд превращается в партизанский. Против кого же воюют ваши партизаны? — заинтересовались с понимающими улыбочками тогдашние либералы в ЦК КПСС. Не против кого, а против чего, пояснил Саня, это чисто символическая партизанская деятельность против энтропической идеи. Вы бы лучше отошли от этой тематики, товарищ Пешко-Пешковский, посоветовали либералы, столько вокруг острых проблем, а вы какую-то круглую предлагаете, как бомба.
Наивный наш Саша все-таки полагал себя мастером именно революционных полотен и вскоре вошел в Госкомитет с идеей двухсерийного фильма о восстании не где-нибудь, а просто-напросто… в Москве. Вот такое у нас обнаружилось глубочайшее внутреннее родство!
И так же, как я, Саша Пешко-Пешковский предлагал свое восстание вовсе не против Партии и Правительства, такое, конечно, ему и в голову не приходило бессмысленное, просто, ну, понимаете, ВОССТАНИЕ, мечта, эякуляция, и вообще все как бы в будущем, очень-очень отдаленном, такая как бы научная фантастика, будто бы Москву захватила какая-то нехорошая внеземная цивилизация, ну вот и вроде бы терпели-терпели несколько десятков лет, чуть ли не полную сотню, а потом таксисты взбунтовались, а за ними и все остальные.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26