Кто говорит? Калинин? Жданов? Ворошиловград? (Ждет, трепетно прислушиваясь к молчанию.) Оно, наконец-то! (Почесывает ногой задницу, лицо его озаряется дикой радостью.)
ЦИНТИЯ. Си-си-ми-си-си-ва!
КЛАРЕНС. Глю-глю-глю-глю-глю!
СТЕПАНИДА. Филипп Григорьевич, что с тобой?
КАМПАНЕЕЦ. Вызывают по вертушке! Надо лететь!
СТЕПАНИДА– Врете вы все! У вас здесь нет вертушки! Позорно себя ведете, а ведь я на вас равнялась!
КАМПАНЕЕЦ (чертенеет все сильнее). Вжах! (Бросает трубку.) Не могу больше! (Выскакивает из пут.)
Под песенку «Бомбовозы везут, огнеметы метут» все три черта проходятся по сцене в легком танце, а потом, ухая, перепрыгивают через перила и исчезают в солнечном блеске.
СТЕПАНИДА. Дядя Филипп, остановись! Дядя Филипп! Пропал! (Вздымает руки, как героиня античной трагедии.) Горе мне, горе! Горе! А ведь сколько говорил об идейной цельности! О нравственной чистоте! О сороковых! О тридцатых! Мужчины – безнадежны!
Покачиваясь, поднимается Моногамов, переступает через кольца телефонного шнура.
МОНОГАМОВ (открывает свои огромные глаза, взывает). Где ты? Где ты? Цапля, отзовись!
СТЕПАНИДА (почти с омерзением). Болотный воздыхатель! Сегодня же лечу в Москву и наведу о тебе кое-какие справки.
МОНОГАМОВ (в полубреду). Да-да, наведи. Мне нужны о себе кое-какие справки.
СТЕПАНИДА (вынимает из лифчика документ). Ну-ка подпиши доверенность на получение чеков Внешпосылторга.
Моногамов тут же подписывает доверенность.
Любопытно, любопытно, кто взял на себя ответственность за подбор таких кадров. (Засовывает доверенность обратно в лифчик и, топая по-солдатски, пыхтя и грозя во все стороны света надменным ликом, уходит.)
МОНОГАМОВ (бредет, простирает руки, словно слепой). Цапля! Цапля! Отзовись!
Далекий крик Цапли. Нежность. Тоска. Моногамов пытается подражать этому звуку.
Голос ЦАПЛИ. Где ты, россиянин?! Русский, отзовись!
Моногамов, будто прозрев и помолодев, радостно подхватывается и бежит в глубину сцены, к морю. На сцене воцаряется странноватое волшебное освещение. В небе возникает готический мираж.
Декорация пансионата «Швейник» отъезжает. Медленно выезжает декорация антракта.
ВТОРОЙ АНТРАКТ
8. Тысячелетие
Варяги мирно плыли в греки, как будто бы не на разбой, когда к ним вышли человеки, светясь холщовой простотой. Они сказани:
Изобильно здесь зверь бежит, летает гусь, и пахарь успевает сильно, и все сие зовется Русь.
Молодчики у нас могучи, а старцы полны важных дум, скот на лугах пригож и тучен, но вот порядка не имум.
Сор из избы метем мы чисто, а лес не валим наобум. Девахи наши голосисты! А вот порядка не имум.
Века проходят за веками все без порядка, так нельзя. Придите, княжите над нами, голубоглазые князья!
Ей-ей, какие человеки, подумал головной варяг и вынес на речные бреги хвостатый полосатый стяг.
Стояла жаркая погода, вздымались стяги из травы. Безоблачное время года не предвещало татарвы.
…………………………………………
Тысячелетие России… Над тяжкой бронзой смуты шум иссяк. Века проколесили. Теперь порядок мы имум.
Навес автобусной остановки на фоне приморской равнины. Шум сильного дождя. Далекие крики Моногамова и Цапли.
Быстро темнеет на сцене и быстро светлеет в зале. Желающие могут отправиться в буфет. Любители эротики, должно быть, предпочтут остаться в зале.
По просцениуму проходит измученный, мокрый до нитки Иван Моногамов, заходит под навес остановки, пытается закурить и видит в углу прижавшуюся к стенке испуганную Цаплю.
МОНОГАМОВ (бросается). Вы?! Родная моя!
ЦАПЛЯ. О, Езу! Пане, я працуе в комбинате «Червона Рута»… Езус Мария!., яка швачка… швейка…
МОНОГАМОВ. Цапля, я все понял сразу, с первого знака, с первого звука! Я твой! Я для тебя жил все свои сорок лет! В тебе моя мечта!
ЦАПЛЯ (вся сжавшись). Пшепрашем пана, без особистых контактов… не дотыкать реньками… Руками… Естем така мокрая, вильготна… Пан гнем не бжиди?… Не гадко пану?… То деждь… то деждь… я не завше естем така…
МОНОГАМОВ. Не стыдись! Ты вильготна, но ты и должна быть влажной, вильготной, моя Цапля! Когда ты зовешь, все влажные рощи Европы чудятся мне, все ее ночные города… Ты – Европа, юность, мечта! Не стыдись своих крыльев, перьев!
ЦАПЛЯ. Прошем, нех шемь пан не смее над бедным див-чином… на комбинате плацем мы тилько девянтьдесонт рубли… на едзение выдае чтердести… пятнашче плаце за ноц-лег… пан добже ве же райстопы коштуе седем пентьдесят…
ЦАПЛЯ. Естем девица, проше пана… я целка… хлопаки не взрацае на мне уваж… гвижде на мне… в клубе никт не танче зе мно… (Умоляюще.) Проше пана без особистых контактов.
МОНОГАМОВ (вне себя от страсти). Молчи, любимая! Ты – не швачка! Ты – Цапля! Ты – мечта всех русских мужчин! Любовь моя! (Обнимает ее.)
ЦАПЛЯ (слабеет в его руках). Пан ве, я ем жабы… лягушки… полыкам их живе… пан напевно мен бжиди… (Обнимает Моногамова, закрывает его спину крыльями.)
МОНОГАМОВ. Не бжиди… Мне гадко. Мне сладко. Мне грешно. Мне свято. Я о-бо-жа-ю тебя! (Внедряется.) Цапля!
ЦАПЛЯ. Кохане, кто ты естешь? Россиянин?
МОНОГАМОВ. Ты – Цапля?
ЦАПЛЯ. Россиянин?
МОНОГАМОВ. Ты – Цапля?
ЦАПЛЯ. Россиянин?
МОНОГАМОВ. Ты – Цапля?
ЦАПЛЯ. Россиянин?
Эти вопросы, прерываемые иногда стоном и счастливым смехом, будут слышаться со сцены из полной темноты все оставшиеся пятнадцать минут антракта, поэтому все зрители, даже любители эротики, приглашаются развлечься, освежиться и пообщаться. Содержательный диалог будет транслироваться во все закоулки театра. Чудные вопли апофеоза вместе со звонком пригласят вас вернуться в зрительный зал.
В пятне лунного света Цапля и Моногамов. Они оправляют свое платье, смущенно и любовно друг на друга посматривают.
МОНОГАМОВ (покашливает слегка формально). Ну-с, расскажи мне, как ты жила, где училась.
ЦАПЛЯ. Чи то правда, же пан зна двадестя осемь ензыков?
МОНОГАМОВ. Теперь уже двадцать девять.
Смущенно оба смеются.
ЦАПЛЯ. Знесен пану яйко.
МОНОГАМОВ. Подумай, прежде чем это делать.
ЦАПЛЯ. Не-не, то юж постановёно.
Где-то вблизи начинает играть гармоника. Сестры Кампанеец поют на три голоса «Налево мост, направо мост, и Висла перед нами».
Вспугнутая Цапля, грациозно подпрыгивая (ну, просто фламинго!) и поднимая крылья, удаляется в темноту. Рядом, фосфоресцируя, как король-олень, движется Моногамов.
Гаснет свет в зале.
9. Корни
Иван Владленыч Моногамов, увы, не знал своих корней. Загадочнее далай-ламы ему казались люди дней совсем не дальних, деды, бабки, не говоря уже про «пра», из тех, что не служили в главке, не укрепляли аппарат.
А между тем, совсем не худо вам, современный человек, извлечь «предулю» из-под спуда, который в свой дремучий век построил велопед из бочек и укатил спокойно в Рим, там поклонился Сайта Кроче и возвратился невредим в свое село, где, сильно выпив, на ярмарке забушевал и приставу за грубый выпад всю бородищу оборвал.
Сними еще забвенья камень и не гони теней взашей. Каков сюрприз – из рода мамы аптекарь вынырнул Эпштейн. Быть может, повредит анкете честнейший этот господин, но пользу приносил он детям, сливал микстуры от ангин.
Копнешь поглубже, человече, и, может быть, увидишь там одно блаженное заречье, в котором жили, не переча, кузнец Абрам и рядом печник Владлен Марленыч Моногам.
Ведь в самом деле за прелюдом вражды паршивенькой одной был некий Мир, а в мире люди, они и нынче все с тобой.
АКТ III
Все та же веранда пансионата «Швейник». В течение этого акта мы
будем менять время суток, не считаясь с реальной последовательностью, но в зависимости от нужд драматургии и режиссуры.
Пока – ночь, луна, блики, шорохи, шелесты, шепоты. Клавишная игра в стиле барокко.
Наконец-то пригодились нам и маленькие клавесины. Задумчиво и меланхолично играет сейчас на этом инструменте Леша-швейник. Явно наслаждается одиночеством.
По винтовой лестнице тихо спускается Леша-сторож. Замечает Лешу-швеиника, вставляет в глаз свое стеклышко.
ЛЕША-СТОРОЖ. Вивальди лабаешь, швейник?
Разоблаченный Леша-швейник вскакивает, позорно суетится, вытаскивает из-под стула гармонь, берет первые такты песни «От Москвы до самых до окраин», потом отбрасывает гармошку, идет к Леше-сторожу и кладет ему руку на плечо.
ЛЕША-ШВЕЙНИК. Я тебя только со второго взгляда узнал, чувак.
ЛЕША-СТОРОЖ. А ты лучше замаскировался. Я, только когда водку стали пить, понял, что ты тот самый. Вспомнил твою белиберду про Джойса. В 68-м, кажется, она ходила по рукам…
ЛЕША-ШВЕЙНИК. Вот именно по рукам пошла. Она так и называлась: «Девка под зонтиком». Позорная штучка!
ЛЕША-СТОРОЖ. Однако красивая. Все тогда просто влюбились в твою блядь.
ЛЕША-ШВЕЙНИК. А я вспомнил твою тогдашнюю песенку «Семь пятниц на неделе». Скажи, сторож, ты чего испугался?
ЛЕША-СТОРОЖ. Чугунной бабы.
ЛЕША-ШВЕЙНИК. А я живой бабы с огурцами. Была сумасшедшая ночь. Стихи орали, пели, ездили из дома в дом, пили джин с тоником… не помню, кто угощал, то ли иностранцы, то ли наши знаменитости… Все мы ошалели тогда от джина с тоником, какое-то свинское откровение обнаружили в этом напитке. Впрочем, мы свиньями и были, воображали себя баловнями цивилизации, трахались по всем углам, подблевывали, а можжевеловую эйфорию в раскачку с пивной хандрой принимали, видите ли, за особую отмеченность.
Под утро, помнится, купались мы в каком-то грязном котловане в Химках, не знаю, что нас туда занесло, кроме снобизма дешевого, а потом наняли какой-то грузовик и приехали на колхозный рынок. Этакая феллиниевская компания – девки в страусовых боа, шляпы, маски и джинсы, кто-то в смокинге, а кто-то голый, завернутый в одеяло. Почему-то нас не трогала милиция, может, из-за иностранцев, а может, из-за наших знаменитостей говенных.
Короче – хождение в народ! Жрали кислую капусту, рассол дули прямо из бочек. Видим, стоит чудненькая маманька с огурцами, сама доброта и всепрощение! Маманя, угости огурчиком! – вся херва полезла в бочку. Маманя возьми и швырни крышку нам на пальцы. Взгляд, как у Малюты Скуратова. Ой, маманя, злюка какая – все прошли мимо, а я просто остолбенел.
Один огурец упал на пол, и она его давила ногой. Мы с ней смотрели друг другу в глаза, и я опадал, как огурец под подошвой. Всех бы вас так, прошипела она, и тогда я понял, что пришел конец моей свободе, юности, мечте, артистическому свинству… С тех пор я бросил проклятое дело.
ЛЕША-СТОРОЖ (осторожно). Зачем же ты приехал сюда в самый разгар драмы? Не выдержал?
ЛЕША-ШВЕЙНИК (испуганно). Что ты, что ты! Я в самом деле настоящий швейник. Из Париже-Коммунска. С путевкой. (Заглядывает собеседнику в глаза.) А ты вот зачем здесь варишь кашу?
ЛЕША-СТОРОЖ. Я настоящий сторож. Я здесь грибы сушу. Только и всего.
На лестнице появляется Лайма. Мужчины, заметив ее, встают на четвереньки и ползут по полу.
ЛАИМА (торжественным жестом указывает на телевизор). Мальчики, Ташкент уже в эфире.
ЛЕША-СТОРОЖ. Гадом буду, вот гдей-то здеся чекушку я заховал.
ЛЕША-ШВЕЙНИК. Не по-товарищески получается. Где маленькая белого вина?
Ползают на четвереньках, натыкаясь друг на друга. Лайма, как под
гипнозом, приближается к телевизору. На обеих лестницах хлопают двери. Клавдия и Роза.
РОЗА. Клавочка, милая моя, золото мое – свершилось! Я счастлива!
КЛАВДИЯ. Тебе повезло, Розка! Твой грибов не собирает.
РОЗА. Мой ягоды хочет собирать! Для наливок!
КЛАВДИЯ. А я, между прочим, сестренка, давно уж была счастлива, да только стеснялась признаться. Как вы с Лаймой заведете «Варшава-Варшава», так и получается, что я вроде бы животное существо без духовных запросов.
РОЗА. А чего же нам Варшава, если и здесь хорошо.
КЛАВДИЯ. А чего же нам Варшава, если и здесь хорошо.
ЛАЙМА (перед озаренным телевизором). Ташкент! Ташкент!
ЛЕША-ШВЕЙНИК (сталкивается с Лешей-сторожем). Где маленькая белого вина?
ЛЕША-СТОРОЖ. Скрадена.
ЛЕША-ШВЕЙНИК. Возражаю. Давай искать, пока не найдем. Как в песне поется – ищи, товарищ!
Из туманных глубин выходит Иван Моногамов. Луч Венеры сопровождает его. Увидев романтическую фигуру влюбленного международника, все вздрагивают и застывают.
МОНОГАМОВ (простирает руки, восторженно). Спасибо, ночь! Спасибо, звезды! Спасибо, дождь! Спасибо, песок! Спасибо, болото! (Замирает в очаровании.)
КЛАВДИЯ. Со свидания пришел. Видишь, природу благодарит. Проняла его птичка.
РОЗА. Ах, этот Моногамов! Он влюблен больше всех!
КЛАВДИЯ. Рехнулась, Розка? Знаешь, какие будут последствия? Страшно подумать!
ЛАЙМА (сжимает руки на груди). Девочки, ко мне! Ташкент же! Ташкент в эфире!
Леша-сторож и Леша-швейник на просцениуме. Заговорили «тайными голосами».
ЛЕША-ШВЕЙНИК. Давай начистоту – у тебя что-нибудь было с этой Цаплей?
ЛЕША-СТОРОЖ. Она меня с ума сводила. Я боялся влюбиться. Больше ничего.
ЛЕША-ШВЕЙНИК. Боюсь, что я бы не испугался. Я бы загремел со страшной силой. К счастью, я приехал, когда все уже началось. Теперь уже ничего не поделаешь.
ЛЕША-СТОРОЖ. Он вовремя явился, этот международник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9