Чтобы я и дальше распутывал его вместе с вами, после того, как… – И, кивнув на потрепанный блокнот, лежавший на тумбочке возле кровати, добавил: – Ты его полистай потом, может, что и пригодится.
На седьмой день у него помрачилось сознание. А на рассвете девятого дня, когда за распахнутым окном в институтском саду только начинали весело перекликаться просыпающиеся птицы, наш товарищ Евгений Лаптев скончался.
Через три дня после похорон мы с Марией выехали обратно в долину. Профессор Ташибаев хотел бы–ло заменить ее кем-нибудь из сотрудников института, но Мария только молча посмотрела на него, и он сразу заговорил о другом.
До границы мы ехали на поезде. В купе нас было только двое. Маша все время лежала на верхней полке и смотрела в потолок. Я не находил себе места, то и дело выходил в коридор курить, без всякой нужды принимался – в какой уже раз – осматривать и перевязывать тюки с оборудованием, потом достал затрепанный блокнот погибшего друга и снова начал листать его.
В этих отрывочных записях не было никаких откровений или открытий. Случайные наблюдения над животными вперемежку с выписками из понравившихся книг, какие-то рисунки, пометки о разных забавных черточках, подмеченных мимоходом у кого-нибудь из нас. Женя многим интересовался, и глаз у него был острый, цепкий.
«…Удивительно все-таки, сколько опасных силков расставила повсюду природа человеку! Какие только болезни не таятся, например, в норах грызунов: и чума, и таежный энцефалит, и бешенство! Причем многие из них для самих животных неопасны, а губительны лишь для человека. Начинает казаться, будто слепая природа прямо-таки с иезуитским коварством расставила капканы в диких, труднодоступных местах и терпеливо ждет миллионы лет, когда туда придет человек. Ведь микроб чумы, как уверяет Машка, старше человека по крайней мере на пятьдесят миллионов лет. Что же, рассматривать его как этакую живую мину поразительно замедленного действия?!
Но это, конечно, лишь кажется. Просто все живое нуждается в определенной среде для нормального существования. И повсюду идет вечная, бесконечная борьба за существование, за выживание наиболее приспособленных. Человек лишь случайно порой «вваливается» в эту схватку микробов между собой.
Академик Павловский, создавший замечательное по своей стройности и глубине учение о природной очаговости болезней, писал: «Болезни с природной очаговостью стары для природы и новы лишь в отношении времени и условий поражения ими людей и еще более новы, если судить о времени, когда врачи научились правильно их распознавать».
Блестящий зоолог, микробиолог, путешественник, страстный фотограф – чем только не увлекался этот замечательный старик! Вот у кого надо поучиться…»
«Никак не удается подобраться поближе к архарам и понаблюдать за ними. Сегодня наткнулся на большое стадо. Подошел метров за двести. Они смотрели на меня и совершенно не пугались. Но едва двинулся дальше, вожак подал сигнал, и стадо умчалось.
Даже к спящим архарам не подкрадешься. Они хитрые: всегда устраиваются где-нибудь возле колонии сурков. При малейшей тревоге сурки их вспугивают своим свистом, и бараны убегают…»
Я листал страницу за страницей, не особенно вчитываясь. В глаза лезли лишь отдельные записи, другие словно застилало туманом.
«…Очень меня заинтересовало, что некоторые муравьи возле пятого муравейника почему-то странно себя ведут. Они совсем не участвуют в общей жизни муравейника, а, облюбовав себе какую-нибудь травинку повыше, забираются на нее и сидят там неподвижно, вцепившись жвалами в листовую пластинку. Я пометил некоторых лаком для ногтей, который взял у Машки, – на другой день все они снова оказались висящими на травинках. Зачем они это делают? Сошли с ума? Еще одна загадка. Как говаривал дедушка Крылов: „Весьма на выдумки природа таровата…“
Интересно, уходят ли эти «рехнувшиеся» муравьи хоть на ночь в муравейник или висят так целыми сутками? Но как это проверить? И так все в лагере глумятся над моим увлечением муравьями».
«Видел издали Хозяина и опять стал думать: почему же не заболевает этот зловредный старец? Ведь должна быть какая-то причина. Маша считает, будто у него выработался иммунитет. Но тогда можно, значит, и у других людей выработать невосприимчивость к болезни, над загадкой которой мы так безуспешно бьемся? Ну, это уж нашим медикам виднее. Я тут профан…»
Ну, а дальше опять про муравьев… Я отложил блокнот и стал смотреть в окно. А Мария все лежала наверху на полке и молчала как мертвая.
Капкан захлопнулся
И вот мы снова в долине. Вечер. Бормочет в кам–нях река. Мы опять сидим у костра – только втроем, не вчетвером…
Николай Павлович, видно, сильно скучал один и теперь отводит душу в бесконечных рассказах с ты–сячами пустяковых подробностей о том, что он тут делал без нас, сколько подстрелил сусликов и полевок, как дважды встречался со стариком, но тот собак на него науськивать не стал – «видно, привык к нам…».
– И поверьте: как его встречу, даже вроде легче становится – все-таки живая душа. В общем-то, если внимательно разобраться, он старик неплохой, только, конечно, темный, забитый, вот и пытался вредить…
Я слушаю плохо, киваю и поддакиваю невпопад. Мария молча смотрит в огонь. Но Николаю Павловичу надо выговориться.
Скверно у меня на душе еще из-за нелепого спектакля, который устроил нынче для чего-то доктор Шукри. Когда мы приехали в поселок и зашли к нему в больницу, принял он нас очень тепло и трогательно. Угощал чаем, расспрашивал о работе, не утешал и не произносил никаких громких слов, но мы все время ощущали, как глубоко и искренне он нам сочувствует.
Среди нашей беседы в комнату без стука вошел какой-то полный седой человек в помятом мешковатом сером костюме.
– Разрешите представить вам моего старого, хорошего друга, – сказал доктор Шукри. – Давно обещал приехать ко мне погостить и, наконец, когда, признаться, я уже совершенно перестал в это верить, неожиданно сдержал слово. Его зовут Абдулла Фарук Назири, но вы мои друзья и можете называть его просто «дядюшка Фарук».
Дядюшка Фарук улыбнулся, приветливо покивал нам седой головой и молча уселся в уголке возле окна – на правах старого друга, видно, вовсе не считая, что может нам помешать.
Мы поговорили еще с доктором Шукри о наших дальнейших планах и уже собирались прощаться, как вдруг он удивил нас странной просьбой.
Сначала доктор зачем-то подошел к двери и выглянул в коридор, потом тщательно закрыл ее, сел рядом со мной, доверительно положив руку мне на колено, зашептал:
– У меня будет к вам одна просьба, дорогой коллега. Маленькая просьба, хотя и несколько щекотливого свойства…
– Какая?
Доктор Шукри встал, подошел к холодильнику и достал из него большой медицинский термос, который мы привезли ему прошлый раз из Ташкента. Поставив осторожно термос в центре стола, Шукри снова подсел ко мне и опять зашептал, как заговорщик:
– Я объявлю всем, что вы наконец-то создали и привезли вакцину от этой проклятой болезни. Она здесь…
Он показал на термос.
– Но я не могу… – начал я.
– Понимаю, все понимаю, дорогой! – умоляюще зашептал Шукри, хватая меня за руку. – Конечно, вы не можете лгать. Но это нужно, очень нужно, поверьте мне!
– Зачем?
– Пока я не могу вам сказать. Прошу только верить мне. Ну хотя бы для того, чтобы поднять дух населения. Ведь и вы и я твердо уверены, что рано или поздно вам, конечно, удастся создать эту вакцину. Почему не порадовать людей немножко раньше? Бывает же ложь, угодная аллаху. И потом – вам вовсе не придется лгать. Вы просто молчите и принимайте поздравления, а говорить буду я.
Очень мне не по душе была эта просьба, но доктор Шукри так упрашивал, что я пожал плечами.
– Спасибо! Вы не пожалеете об этом, дорогой, – сказал он, крепко пожимая мне руку, и повернулся на стук в дверь. – Войдите! А, вот и наш милый доктор Али! Входите, входите.
– Я не помешаю? – спросил доктор Али с порога, кланяясь нам. – Здравствуйте. Рад вас видеть…
– Нет, нет, Али, вы не помешаете, наоборот… Разделите нашу радость! – ликовал Шукри. – Что я вам говорил? Наши советские друзья создали все-таки вакцину против болезни Робертсона! – И он величественным жестом указал на термос, стоявший посреди стола, словно маленький памятник.
Я не знал, куда девать глаза. А тут еще Шукри, будто нарочно, начал приговаривать:
– Не смущайтесь, не смущайтесь, дорогой коллега! Скромность украшает лишь до известных пределов. Такой победой нужно гордиться!
Он весьма правдоподобно и натурально поздравлял нас. Поздравлял доктор Али и кланялся. Ободряюще кивал из своего угла дядюшка Фарук, хотя я готов был поклясться, что глаза его смеялись надо мной.
Мария уже так грозно фыркала за моей спиной, что я поспешил попрощаться. А неугомонный Шукри скликал санитаров, показывал им проклятый термос, расхваливал советскую медицину и заставлял чуть ли не кланяться нам в ноги…
Мы выскочили из комнаты как ошпаренные. А Шукри кричал нам вдогонку:
– Не беспокойтесь, я сейчас же спрячу вакцину в свой холодильник, с ней ничего не случится! И прививки начнем делать завтра только с вами, только вместе с вами!
Ну и напустилась же на меня Мария, когда мы остались одни! И теперь, когда, сидя у костра, я вспоминал этот глупый и постыдный спектакль, лицо мое багровело…
Мы рано разошлись по палаткам, долго ворочались, вздыхали и не могли уснуть. А с утра снова начали готовиться к работе. Встали поздновато, так что мы с Николаем Павловичем собрались к выходу на очередной маршрут лишь часам к одиннадцати. Мария оставалась в лагере.
Мы уже уходили, как вдруг она окликнула нас:
– Постойте! Кто-то к нам едет.
В самом деле, из кустов показался всадник. Это был незнакомый молодой человек, сидевший в седле с явно военной выправкой. Я никогда не видел его раньше. Наверное, он был нездешний, раз решился приехать к нам в долину. Козырнув, он по–дал мне записку.
«Дорогой коллега! Приезжайте немедленно, вы очень нужны. Всегда ваш Шукри», – прочитал я с недоумением. Слово «немедленно» было дважды жирно подчеркнуто.
– Что еще ему надо от нас?
Когда мы с молчаливым посыльным приехали в поселок, я хотел свернуть в переулок, ведущий к больнице. Но он взмахом руки показал в другую сторону.
Мы миновали базар и остановились у зданий, где, как я знал, размещались различные уездные власти. Вслед за посыльным я прошел по нескольким коридорам и оказался перед дверью, возле которой стоял черноусый рослый жандарм. Он распахнул передо мной дверь, и я вошел в комнату с одним небольшим окном, затянутым решеткой, где сидели за столом и пили чай доктор Шукри, его старый приятель Фарук и молодой офицер с погонами капитана.
– Заходите, заходите, дорогой, мы вас заждались! – бросился Шукри навстречу, словно принимал меня в самой дружественной обстановке, а не в каком-то явно полицейском участке. – Хотите чаю? Не смущайтесь, пожалуйста, этой… несколько строгой обстановкой! – засмеялся он. – Сейчас вы все поймете. И не сердитесь на меня за вчерашнее.
Он повернулся к дядюшке Фаруку, тот молча кивнул, капитан подошел к двери, приоткрыл ее и отдал какое-то приказание.
– Капкан захлопнулся, дорогой, капкан захлопнулся! – ликовал Шукри, потирая руки.
Я ничего не понимал, и, наверное, вид у меня был очень глупый.
Дверь открылась, и вошел доктор Али. Все еще ничего не понимая, я хотел с ним поздороваться…
И тут увидел, что руки у него скованы за спиной.
– Вам знаком этот человек? – негромко спросил дядюшка Фарук.
Кажется, я впервые за все время знакомства услышал его голос.
– Да.
– Что вы можете сказать о нем?
Я пожал плечами.
– Это доктор Али… Местный ветеринар. Нас познакомил доктор Шукри, и… мы с ним несколько раз встречались, беседовали. Но я не понимаю…
– Он бывал у вас в лагере? – продолжал дядюшка Фарук, а капитан, сидя за столом, записывал его вопросы и мои ответы.
– Да, однажды.
– Заметили ли вы что-нибудь странное в его поведении?
Я снова недоуменно пожал плечами.
– Подлец! – закричал вдруг доктор Шукри, грозя Али обеими кулаками. – Мы поймали тебя с поличным, будь ты проклят! Капкан захлопнулся, негодяй, и ты попался! А там была вода, простая вода из арыка!
Черные густые брови у Али дернулись, но он ничего не ответил, глядя куда-то мимо нас, сквозь стену.
– Уведите его! – так же негромко приказал Фарук.
Али повернулся и пошел к двери, раскрывшейся перед ним, но на пороге вдруг обернулся и бросил через плечо:
– Орешек еще твердый. Попробуйте раскусить!..
Теперь я узнал голос, споривший с Хозяином в кустах у реки! Неужели это был он?!
– Каков наглец! – Взбешенный Шукри так стукнул кулаком по столу, что полицейский капитан опасливо отодвинулся от него со своими записями.
– Но объясните же мне, в чем, наконец, дело! – взмолился я.
Шукри усадил меня за стол, налил горячего кок-чая и начал рассказывать:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15