.. И долго так ругались, сначала вполголоса, а потом уже и на крик
перешли, да все непонятно, все по-блатному, по фене, а потом видят - и
рядом сижу, ну и смолкли. Я, конечно, вида не подал; мол, обедаю, шницель
рубаю, ничего не вижу, ничего не слышу, о своем мечтаю. Ну, они на меня
буркалами позыркали и успокоились. Вот и все мои на них подозрения,
гражданин следователь. Чего не знаю, того не знаю, врать не буду, а это
своими ушами слышал. Так что, спекули они, гражданин следователь, одна
шайка. Фарцанули чего-нибудь, а капусту не поделили, ну и пришил один
другого... Я пошел, гражданин следователь, всего хорошего.
И странная личность повернулась и быстро зашагала прочь.
- Постойте, - закричал вслед Холмский, - я должен это все официально
оформить...
Но личность только замахала руками и нырнула в коридор.
- А черт с ним, - махнул рукой следователь, - лицо его я запомнил,
если нужно будет - откопаю.
Он нахмурился.
- Но если все это правда, что он мне тут наплел, то, кажется, дело
другой оттенок принимает... Если спекуляция, какие-нибудь махинации, и
кому-то, скажем, нужно убрать Лихачева и поставить под удар Морозова...
Врубиться, скажем, в канал связи и подать на телевизор, что у техников
стоит совсем другое изображение... Да, надо все это обдумать. Скверно, что
Агинского нет - самое время его опросить. Придется ждать...
Он решительно зашагал к выходу.

6
Агинский приехал только через день и с самого утра объявился в
кабинете следователя. Холмский к этому времени уже выработал стройную
концепцию, включающую фальсификацию изображения на телеэкране и спекуляцию
драгметаллами и дефицитными деталями. Он был настроен решительно.
- Скажите, - спросил он Агинского, - что вам известно о спекулятивных
махинациях, в которых принимали участие Лихачев и Морозов?
Долгие две минуты Агинский глядел на следователя пустым взглядом. Его
лицо не выражало совершенно ничего.
Под конец следователю стало как-то неловко и он, опустив глаза,
засуетился, без нужды перекладывая на столе какие-то бумаги. Потом робко
поднял взор, кашлянул:
- Так что вы можете сказать, по этому... э-э... поводу?
Вячеслав Агинский обрел наконец дар речи:
- К-какие махинации?! Какие спекуляции?!!
Холмский строго посмотрел на него и веско произнес:
- Имеется информация о соучастии пострадавшего Лихачева и
подозреваемого Морозова в совместных спекулятивных акциях...
- Какая информация, - перебил Агинский, - что за чушь? Простите, но
это кто-то ввел вас в заблуждение. Никогда в жизни ничем таким они не
занимались. Спекуляция! Это же надо придумать! Кто это вам сказал?
- Я не имею права называть имени свидетеля, - ответил следователь,
подумав про себя: "Тем более, что я его и сам не знаю", - но свидетель
показал, что он случайно услышал разговор Морозова и Лихачева, в котором
один настаивал на какой-то сделке, а второй говорил, что это опасно, можно
попасть под следствие и так далее... Что вы на это скажете?
Агинский недоуменно пожал плечами:
- Ничего не понимаю. Чушь какая-то. Не может этого быть...
С минуту оба молчали. Агинский мучительно тер ладонью лоб. Потом он
отнял руку и бросил на следователя быстрый взгляд.
- Скажите, - сказал он, - а этот свидетель - его случайно зовут не
Семен Коштак?
Следователь промолчал:
- Нет, я понимаю - имя назвать вы мне не имеете права. Меня
интересует - есть у него во рту две стальные фиксы?
В лице следователя что-то невольно дрогнуло, и Агинскому этого было
достаточно. Он откинулся на спинку стула и заржал.
- Не вижу ничего смешного, - пробурчал Холмский недовольно.
- Извините. Сейчас... Вы читали Честертона?
- Ну, читал...
- Помните, у него есть рассказ, где человек произносит одну и ту же
фразу, а четыре свидетеля утверждают, что он каждый раз говорил другое?
- Помню.
- Все дело было в том, что каждый вкладывал в эту фразу содержание,
которое его самого занимало. Здесь такая же картина. Этот самый Семен
Коштак в свое время отсидел за спекуляцию, вот он и воспринимает все под
определенным углом. Какие фразы он слышал?
- Ну, что-то про спекуляцию, про следствие, про то, что в случае чего
Морозов обещал Лихачеву в места заключения слать посылки...
- Все ясно. Скорее всего, дело было так - Морозов с Лихачевым
обсуждали свою курсовую, которую они вдвоем пишут... писали... А тема у
них такая: "Сравнительный анализ логики Аристотеля и понятийного аппарата
шкоды логического позитивизма". В споре они употребляли соответствующую
терминологию. Ведь вы не будете отрицать, что слова: "следствие",
"посылка", "заключение" - это термины не только юридические и почтовые, но
также и логические? А слово "спекуляция" у Гегеля встречается чуть ли не
на каждой странице, но к торговле джинсами отношения не имеет. Ну, а
Коштак, который сам был и под следствием, и в местах заключения,
естественно, воспринял это со своей колокольни. А насчет того, чего он не
понял, он решил, что ребята "ботают по фене"... Вы согласны со мной?
Холмский смущенно крякнул. Все его блистательные гипотезы о заговоре
крупной банды спекулянтов рухнули. Но он тут же взял себя в руки и принял
солидный вид. Хоть и юн был младший следователь Шурик Холмский, а умел
подать себя.
- Ну хорошо, - сказал он, - оставим это. Расскажите по порядку, что
вы сами наблюдали в тот день.
- Ну что - про то, что нас с Лихачевым направили в сборочный цех
из-за сигнала о замедлении реакции манипулятора, вы уже знаете?
- Да. Рассказывайте, что было в цехе.
- В цехе я пошел к стойке управления и переключил манипуляторы, а
Лихачев занялся аварийным устройством.
- Во сколько это было?
- Не помню, я не смотрел на часы. Но вы можете получить распечатку
системного журнала на магнитной лен...
- Да-да, знаю, знаю. Продолжайте.
- Так вот, Лихачев возился у манипулятора, я находился у стойки, и
вдруг в цех врывается Морозов и бежит прямо к Мишке... к Лихачеву. Что они
там говорили, я не слышал, но назад он шел с каким-то ошарашенным видом -
как у человека, который ничего понять не может. Он подошел ко мне и я,
естественно, спросил, что он тут забыл. Он ничего сначала не ответил, а
потом сказал: "А к нам шаровая молния залетела..." Я никогда в натуре
шаровой молнии не видел и стад расспрашивать, что и как, но он думал явно
не о том, и, повернувшись, смотрел на Лихачева. Ну, я решил выбежать,
поглядеть - может, она еще не исчезла. Я успел пройти полдороги от цеха к
административному корпусу, когда действительно увидел молнию - светящийся
шар, сантиметров 15 в диаметре. Она вылетела из дверей нашего корпуса и
медленно летела по направлению к сборочному цеху. Я застыл на месте и
глазел на нее. Она прошла над моей головой, влетела в раскрытый дверной
проем сборочного цеха и исчезла из виду.
- Сколько это заняло времени?
- Не знаю. Может быть, минуты две-три.
- А дальше?
- Дальше... Как только молния влетела в цех, меня охватил непонятный
страх. Я чувствовал, что сейчас должно произойти что-то ужасное, но не мог
двинуться с места, стоял как парализованный - ноги слабые, по лбу холодный
пот течет. А через пару минут из нашего корпуса выбегает начальство,
выбегают Дежурные техники и мимо меня, к сборочному... Я опомнился - и за
ними. Ну, а в цехе уже все кончено - Лихачев мертвый, а Морозов стоит над
ним с разводным ключом в руке. Я этот ключ у него из рук и вырвал. Вот,
собственно, и все.
- Благодарю вас.
Следователь потер ладонью лоб. Разговор с Агинским, на который он
возлагал столько надежд, его разочаровал. Он узнал лишь несколько новых
деталей - все они хорошо стыковались с показаниями других свидетелей, но
совершенно не объясняли нелепого поведения и нелепых показаний самого
Морозова.
Молчание прервал Агинский.
- Скажите, это правда, что Морозова в убийстве обвиняют?
- Ну, пока такого обвинения не выдвинуто, но некоторые странности его
поведения и противоречивые показания делают возможным и такое допущение...
- Но это же нелепо! У него не было совершенно никаких причин.
Поверьте - я их обоих знаю хорошо и сразу могу сказать - это абсолютно
немыслимо!
Холмский не ответил. В голове не было ни единой дельной мысли. Он
понимал, что время уходит впустую, что свидетеля пора отпускать, но не мог
этого сделать. "Хоть бы одну зацепку", - подумал он.
А вслух сказал:
- Скажите, вы ведь учитесь на философском факультете - чем вы
занимаетесь?
- То есть?
- Ну, скажем, темы курсовых у вас совпадают?
- А, это... Нет, Морозов с Лихачевым занимались логикой, а у меня
другое направление. А что, это имеет какое-нибудь значение?
- Может быть, может быть, - ответил следователь несколько уклончиво,
подумав про себя: "Боже, что за глупости я у него спрашиваю!.."
- В прошлом году я писал курсовую по философским проблемам
пространства-времени. А в этом меня заинтересовала другая тема, сейчас я
занимаюсь новым синкретизмом.
- Чем?
- Синкретизмом. Был в истории период, когда мышление человека было
синкретическим. Вся интеллектуальная деятельность человека сводилась к
созданию мифов, и мифы в те времена играли роль и науки, и искусства. Они
отражали мировоззрение и устанавливали правила социального поведения.
Теоретическая сфера деятельности была единой, нерасчлененной.
- Ясно. А что значит - новый синкретизм?
- Я пытаюсь доказать, что довольно скоро мы вернемся к
синкретическому мышлению на новом, более высоком уровне. Знаете ленинскую
идею развития по спирали - "от коммунизма первобытного к коммунизму
научному"? Так и тут. Первая форма синкретического мышления существовала в
виде мифологии. Потом мыслительная деятельность распалась на отдельные,
почти не пересекающиеся потоки - наука, искусство, философия. Но мы стоим
перед синтезом - будет создана новая мыслительная среда, в которой эти три
потока снова сольются воедино. А то нынче процесс ветвления и раздробления
зашел так далеко, что даже в рамках одной дисциплины представители разных
ветвей не понимают друг друга... Словом, наше мышление должно сделать
очередной качественный скачок...
Следователь невольно вздохнул.
- Жаль, что оно его еще не сделало...
Агинский внимательно посмотрел на него и осторожно спросил:
- А что... трудности возникают?
- Трудности!
И тут вконец зашедший в тупик следователь сделал то, чего делать ему
не полагалось ни в коем случае - стал делиться сомнениями со свидетелем.
- Применить бы это ваше новое мышление к такой вот задачке: как
объяснить поведение Морозова? Зачем он побежал в цех? Что означает фраза,
сказанная им Лихачеву: "Ты еще жив?!"? Вы, кстати, знаете, что он задал
покойному такой вопрос?
- Н-нет. Впервые слышу.
- Так вот, был такой вопрос. И как вы объясните, что показания всех
свидетелей в общем согласуются, но находятся в резком противоречии с
показаниями самого Морозова?
- И в чем они расходятся?
- А в том, например, что начальники ваши, глядя на экраны своих
телевизоров, в пятнадцать сорок семь видели Лихачева, копающегося у
манипулятора, а Морозов показывает, что в это же самое время на экране
своего телевизора, подключенного к тому же канату, к той же камере, он
видел Лихачева, лежащего в луже крови, и видел кого-то склонившегося над
ним, кого-то, кого он не узнал, но кто работает на вашем же предприятии.
Вы можете это объяснить?
- Нет... Но если Морозов действительно увидел что-то такое на экране,
то это, по крайней мере, объясняет, почему он бросился в цех и почему
произнес эту фразу...
- Но как он мог увидеть то, что еще не случилось? Не проще ли
предположить наоборот - чтобы объяснить свое поведение, он выдумывает, что
увидел на экране что-то странное? Ведь кроме него самого никто этой
картины не видел. Расхождение получается - Лихачев погиб в пятнадцать
часов пятьдесят четыре минуты тридцать секунд, а Морозов (и только он
один) видит это в пятнадцать сорок семь - неувязочка... Если бы он
наблюдал гибель Лихачева вместе с начальником цеха и начальником смены, то
он не мог быть в это время в цехе, а раз он был в цехе, то не мог видеть
эту сцену по телевизору. Не сходятся у него концы с концами, а зачем он
орет - я понять не могу.
На этом разговор закончился. Агинский вышел из кабинета следователя в
полной растерянности.

7
Нестерпимо яркая голубизна неба, если смотреть в зенит, переходила в
темный фиолет. Далеко, далеко внизу сверкали белизной заснеженные пики и
хребты, темнели бездонные ущелья.
1 2 3 4 5