— Боже мой, я пытаюсь достать шоколад из шоколадного автомата, мисс сагиб.
— Брось шоколад. Нам нужно сесть на поезд. Я не вижу вагона для лошади, — сказала она, хмуря брови.
— На поезд нельзя! — закричали мистер Эк Кер Ман и мистер Эк Хар Т. — Контролера нет и кондуктора тоже нет. — И оба мистера Эка махнули поезду, чтобы он отправлялся.
— Поехали, — сказал Боб Эклс. — Вперед! — И они тронулись.
На платформе заскакали от бешенства, и очень отчетливо был слышен голоса индуса:
— О Боже милостивый, я должен находиться в Бомбей, да, и ни одного поезда до дальнейшего извещения. 146
Дама начала щелкать над ним кнутом, но он все время успевал увернуться от удара.
— Мне очень хочется пить, — сказал Эдгар. Его и вправду мучила жажда от угольной пыли и жары.
— Если хочешь, переберись через тендер с углем, оттуда залезь в поезд через крышу и разыщи, что называется, вагон-ресторан.
Среди глыб угля Эдгар обнаружил пекаршу и мистера Квимби. Последний с удовольствием уплетал кусочки угля, пачкая лицо угольной пылью.
— Чудесно! — повторял он. — И, осмелюсь заметить, прекрасно приготовлено, мэм.
— Это уголь, — ответила пекарша, — и, по-моему, вы просто смешны.
— Ах, но ведь всё в сознании! — воскликнул мистер Квимби. — Для моего сознания это восхитительная индейка с клюквенным соусом и тыквенный пирог. Ням-ням-ням, — продолжал он, с видимым удовольствием вгрызаясь в черный блестящий кусок. Ни он, ни она Эдгара не заметили. Эдгар переполз через груду угля и увидел в крыше первого вагона дверцу, из которой высовывался джентльмен в одежде Шекспира. На его плече сидела мышь в старомодном дамском наряде. Эдгар сразу их узнал. Мистер Эдем сказал:
— Мы не можем ехать туда, куда мы, по их речам, едем, — этих мест еще нет на карте, следовательно, их не существует.
— Конечно, сэрр, — сказала мышь Мария, — не говорите ли вы прямо моими словами?
— Привет вам обоим, — сказал Эдгар. — Я тут познакомился с мышонком Альбертом, ужасно умным. Он вам не родня?
— Ах, сэрр, прозываясь Альбертом, он не мог не уйти далеко в фужерологии и дедологии и прочем вздоре.
— Нет такого места, — продолжал ворчать мистер Эдем. Эдгару любезно дали пролезть в вагон через крышу (поезд явно не мчался со скоростью света — ЧЕМУ ОНА, КСТАТИ, РАВНА? ПОМНИТЕ ЛИ ВЫ? НЕТ? КОГДА ВЫ ДОЧИТАЕТЕ ЭТУ ИСТОРИЮ, МЫ ПОГОВОРИМ, — ничего похожего).
Эдгар оказался в купе, где сидели худые хмурые люди в маленьких золотых коронах. Вдобавок к маленьким золотым коронам они носили длинные волосы и бороды. Их тела были почти целиком закрыты кольчугами. Один из них сказал:
— Ты, я вижу, пролез вперед ногами. Было бы забавнее, если бы ты пролез вниз головой.
Тогда другой прорычал такого рода стихи:
Пролез вперед главою, пал на стопы,
Пал на стопы, в воздухе власы,
Не важно, как он пал.
— О, это ужасно! — воскликнул третий. — Дорогой мой Эадуард Старший, тебе следует больше заниматься нашим любимым англосаксонским языком.
Эдгар преисполнился благоговения. Он спросил:
— Вы, сэры… ваши величества… англосаксонские короли Британии?
— Вне всякого сомнения, — ответствовал Эадуард Старший. — Тут и Эадмунд Железнобокий, и Эадред, и Эадуард Исповедник, и — не могу же я помнить, как их всех зовут.
— Я учу про вас в школе, — сообщил Эдгар.
— Правда? — переспросил Эадуард Исповедник, явно польщенный. — Оказывается, про нас учат в школах? Пожалуй, это слава. Когда мы ходили в школу, про нас не учили абсолютно ничего. Полагаю, именно это называется прогрессом.
— Мальчик, — прорычал Эадуард Старший, — принеси-ка нам пенного эля в кубках или меда в чаше, да поживей!
— Я не слуга, ваше величество, — гордо сказал Эдгар, — я свободный мальчик.
— Да что ты, неужели? — переспросил Эадуард Старший, гораздо вежливее и с видимым интересом. — Свободные мальчики — что-то новое. Ну что же, я думаю, рано или поздно это должно было произойти.
— Мы, кажется, приехали, — сказал Эадмунд Железнобокий, у которого по бокам висели большие ржавые гнутые железные листы. — Говорят, это лучшая часть Великой Экспозиции.
— А что тут есть? — полюбопытствовал Эдгар.
— Звери. Чудовища. Великаны. И тому подобное.
Короли отвечали по очереди. Когда поезд с пыхтением подъехал к платформе, они зевая поднялись с мест, после чего принялись поправлять короны и расчесывать пальцами волосы у единственного зеркальца, висевшего над багажной сеткой на ближайшей к паровозу стенке купе.
Эдгару то, что они сказали, очень не понравилось. Он только-только убежал от великана и не хотел больше видеть чудовищ, даже таких милых, как Зверь Рыкающий и его мать.
— Я хочу одного, — проговорил он, когда толпа выносила его на платформу, — попасть обратно в класс. — Это, судя по всему, никого не заинтересовало. — Чтобы всё узнать об англосаксонских королях, — добавил Эдгар.
Тогда они все заулыбались и приосанились, а один-два даже сказали:
— Правильно, правильно.
Но предлагать способы возвращения в школу они вроде бы не собирались. Король Эадмунд (940-946) сказал:
— Старайся, занимайся королеведением, и — кто знает? — может быть, когда-нибудь в школе будут учить про тебя. Лучше, когда учат про тебя, чем тебя. Поверь, это совсем неплохо.
Он начал было повторять эту фразу своему тезке Железнобокому, но покрытый ржавым железом король не был расположен слушать. Вокруг вовсю толкались.
На платформе толпилось много народу, и все явно хотели попасть в огромный театр, вход в который располагался внутри вокзала. Эдгар с сочувствием наблюдал, как артисты Эдембургского Ревю старались переманить толпу из театра на свое собственное представление, которое они пытались разыграть на наваленных кучей клетках с курами и мешках с почтой. Он слышал, как Томми Карлейль сетовал:
— О да, пагни, такова жизнь. Ничегошеньки они не понимают, газ идут на такое смотгеть.
В это мгновение его сшибла с клетки пара хулиганов, давившихся у входа в театр. Эдгар не собирался идти в театр: ему казалось, что это не по дороге домой (в смысле, в класс, а потом и домой), но толпа, одетая в основном по моде времен королевы Виктории (упокой, Господи, душу ее, хоть она и не сравнится с нашей любимой королевой Эдит Лебединой Шеей), так тянула и толкала его, что ему поневоле пришлось войти в громадный зал, где могло поместиться тысяч десять людей, а потом продвигаться к первым рядам. (Лучшие места находились посередине и сзади, но их уже почти полностью заняли.) И кто же, вы думаете, стал пробиваться к нему через толпу, расталкивая других направо и налево (им это не нравилось: одна старая крокодилица в чепце с цеплявшимися за ее юбки маленькими крокодильчиками возмутилась: «Молодой человек! С женщинами так не обращаются!»), как не пёс, называвший себя королем Эдвином Нортумбрским. Эдвин немедленно ответил:
— Там, откуда я родом — а я из Нортумбрии, — у нас с тобой был бы разговор короткий, и будь любезна называть меня «ваше величество», крокодилица ты старая. — После чего он сказал Эдгару: — Пойдем. Лучшее место в театре оставили специально для тебя, старина.
Он схватил Эдгара своей премозолистой лапой и повел его к двери, надпись на которой гласила «выход» — и никак не могла замолчать («Выход, выход, выход, выход»), и вниз по длинному коридору, и еще в одну дверь, надпись на которой молчала, потом вверх по ступенькам, потом в какое-то помещение с большими красными бархатными портьерами, и все это время Эдгар, задыхаясь, пытался выговорить:
— Кто куда когда какой?
— Ах, — говорил Эдвин, — ты доставишь удовольствие и принесешь пользу тысячам. Сцена — театр — волшебство грима и трепет перед огнями рампы — когда б не королевское звание, я сам посвятил бы им жизнь. Порою в своем роскошном дворце, когда у передних и задних моих лап суетятся слуги, я грежу о иной судьбе. О сцена!
— Вы — продавец прохладительных напитков, — напомнил Эдгар.
— Что-что? — проворчал Эдвин. — А, вот за тобой и пришли.
И тут появились те двое, кого Эдгар вовсе не желал повстречать вновь, хотя они и не причинили ему никакого зла, — миссис Эхидна и ее сын Зверь Рыкающий.
— Думаю, нет нужды говорить тебе, как глубоко мы с матушкой сожалеем обо всем случившемся, — сказал ЗР (он был в нарядном шелковом костюме, искрившемся и переливавшемся, как вода в лунном свете). — Но он, видишь ли, настаивал. Он сказал перечить, не правда ли, матушка?
— Перечить, — очень печально повторила миссис Эхидна. — Он никогда не позволит себе перечить. Это достойно величайшего сожаления, но нам приходится думать о туристах. Он снесет Замок, в этом я совершенно уверена, а затем… — Она покачала головой и зашаталась на своем хвосте, словно вот-вот лишится чувств от страшных мыслей о том, что же произойдет, когда будет снесен Замок. — Но он согласился дать тебе отпуск за твой счет, если можно так выразиться.
— Вернее, — перебил Эдвин, — за счет тех, кто заплатил за вход и за само зрелище.
— Вероломство! — закричал Эдгар. — Ужасное, отвратительное вероломство! Я ухожу отсюда прочь.
— О нет, не уходишь, — возразили оба лица ЗР с неподдельным сожалением.
И он сделал знак кому-то за спиной Эдгара. Эдгар обернулся и увидел за собой целую армию под предводительством французского короля, кричавшего:
— Pour l'honneur de la France!
— Да здесь королей хоть пруд пруди, — сказал Эдгар.
Вдруг духовой оркестр грянул уже знакомый Эдгару туш, состоявший из первых четырех букв его имени.
— Allez, — воскликнул французский король, — a la gloire!
— Это значит, — сказал король-пес Эдвин, — вперед, за славой. В Нортумбрии мы частенько говорили по-французски. Что ж, сэр, вам пора на сцену.
Двое карликов-слуг, Болингброк и Этередж, кряхтя, раздвинули занавес, и Эдгар засеменил на сцену.
При его появлении раздались громкие аплодисменты. Он щурился и вглядывался в темноту, не зная, надо ли кланяться. Но он был слишком расстроен — хотя и не так уж напуган («Переживем и это», — повторял он про себя), — чтобы играть хорошо. Его поразили декорации. Сначала они показались отдаленно знакомыми, потом более знакомыми и, наконец, совершенно знакомыми. Так выглядела его парта изнутри.
Это была его парта изнутри, только увеличенная в сотни раз, и будь это на самом деле его парта, сам он был бы не больше мухи. Эдгар узнал свою парту по запаху — только и запах был во много раз сильнее. Он чувствовал не только привычный запах чернил и наточенных карандашей — пахло еще яблоками и апельсинами. Кроме того, он различил и запах ручной мышки, которая когда-то жила у него в парте. И наконец, пахло леденцом, который некогда был у него и только у него, потому что этот леденец привез ему из далекой Слобовии дядя Джордж Персиваль, — пахло тем, из чего леденец был сделан. А сделан он был из меда, аниса, лимона, гвоздики и посыпан крупинками порошка карри. Эдгар узнал и книги: гуляя вдоль корешков, он мог прочесть их названия: ОСНОВЫ АСТРОФИЗИКИ И МАТЕМАТИКИ ДЛЯ СМЫШЛЕНЫХ МАЛЬЧИКОВ И ДЕВОЧЕК; ИСТОРИЯ — ЭТО НЕ ТО ЧТОБЫ ПРОСТО, НО НЕ ТАК СЛОЖНО, КАК ОБЫЧНО КАЖЕТСЯ. А одна книга была раскрыта на картинке. Из-за ее гигантской величины Эдгар не мог понять, что на ней изображен?, но он умудрился прочесть два слова под картинкой: одно — ГЮЙС, другое — БИЗАНЬ. Что они значили? Когда-то он знал, или, по крайней мере, думал, что знал, но теперь не мог вспомнить. И вдруг он услышал голос…
— Эй, Эдгар! Я тогда упустил тебя, но на этот раз не упущу. Вот открою эту дурацкую крышку, а там уж ты меня дожидаешься.
Голос шел из вышины, где — в милях, казалось, над собой — Эдгар видел крышку парты. Он видел ее изнутри, совершенно с новой для себя стороны. Он видел даже дырочку в крышке. Была ли это та самая дырочка, в которую он попал уже так давно? Если бы он напоминал муху не только величиной, то смог бы подняться в воздух и вылететь из парты. Но там его бы встретил… Нет, нет! И все же, окажись он настоящей мухой, ему, может быть, удалось бы увернуться от кровожадных шарящих лап.
— Я сейчас, Эдгар. Знаешь, ты избавишь меня от лишних хлопот, если сядешь на обложку одной из своих книжек — скажем, МЕТАФИЗИКИ ДЛЯ САМЫХ МАЛЕНЬКИХ, — тогда мне будет гораздо проще тебя ухватить.
Зрителям представление, похоже, очень нравилось — то и дело слышались одобрительный смех и возбужденное перешептывание. Вдруг Эдгар различил какие-то новые звуки. Из книги с картинками доносились шум моря и рев ветра, и Эдгар вспомнил, что значили слова «гюйс» и «бизань». Они были как-то связаны с оснасткой парусного судна. А потом голос из книги крикнул:
— Взяли, ребята! Ты в списке команды. Быстрей на борт: якорь поднят.
Едва Эдгар вскарабкался на книгу, он увидел, как, скрипя, подымается огромная крышка огромной парты. Парусник был готов к отплытию. Но не было трапа. Как же ему подняться на борт?
— Секундочку, Эдгар, — произнес могучий голос в вышине. — Сейчас я запущу руку.
На палубе стоял старик с белой бородой, весь в брезенте, в зубах его мерцала трубка, а на устах цвела улыбка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11