И все.
Зоя умолкла и заметила, что взрослые переглянулись между собой, переглянулись очень значительно. В это время зазвенел звонок на большую перемену.
— Ну спасибо, Зоя. Можешь идти.
Зоя попрощалась и направилась было к двери, но вдруг остановилась:
— Клавдия Мироновна, а можно узнать, зачем вы все это спрашивали? Что-нибудь случилось?
— Ничего серьезного, Зоя. Иди!
— Так я вам и поверила, что ничего серьезного! — прошептала Зоя, выйдя в коридор. На душе у нее было тревожно. Что же все-таки хотели узнать эти взрослые? И вообще, что они знают и чего не знают?
А взрослые после ее ухода опять помолчали.
— Ну, что вы скажете, товарищи? — спросила наконец Клавдия Мироновна.
Надежда Сергеевна, которая интересовалась медициной, высказала свое предположение:
— Товарищи дорогие, а не могло получиться так: у Куприяна Семеновича был спазм одного из сосудов головного мозга и это привело к временному нарушению его психики? А потом этот спазм прошел, и…
Собеседники Надежды Сергеевны сказали, что не разбираются в таких вопросах. Как бы то ни было, все четверо решили никому не говорить о странном поведении старого учителя. Пусть в школе знают лишь о том, что у него плохо с сердцем.
Глава двадцатая
Яков Дмитриевич простился с Клавдией Мироновной и Марией Павловной, а Надежда Сергеевна пошла его проводить. В коридоре они увидели большую толпу, стоявшую перед школьной стенгазетой. Тут были старшеклассники, тут еще больше было ребят из четвертых, пятых и шестых классов, тут путались под ногами даже второклашки. Статью вслух читал Гена Данилов. В ней уже не было слишком высокопарных выражений, всех этих «в наш грандиозный век» и «увы». Лева Трубкин поправил статью так, что старшеклассники, слушая ее, не смеялись.
Проходя мимо толпы, Надежда Сергеевна вдруг остановилась.
— Яков Дмитриевич! А ведь это вас касается. Непосредственно! — И, взяв директора за локоть, она стала протискиваться с ним к газете, приговаривая: — Ребятки, ребятки, родненькие, дайте дорогу, ведь это знаете кто? Это сам директор Дворца пионеров, Яков Дмитриевич Сысоев, ведь ему эта статья как раз и адресована.
Ребята расступились, замдиректора подвела Якова Дмитриевича к стенгазете и указала ему на статью.
Якову Дмитриевичу было не до статьи. Он думал о беде, постигшей Куприяна Семеновича, о том, что, возможно, теперь придется искать нового руководителя для лаборатории биохимии. Но тут в толпе установилась такая мертвая тишина, что директору дворца стало ясно: он должен прочитать статью и высказать свое мнение. В полной тишине он прочитал ее, потом сказал, протискиваясь обратно:
— Ну что ж, дельно написано. Только вот как практически осуществить, не имею понятия.
Последнюю его фразу ребята как-то пропустили мимо ушей и, когда он ушел, стали повторять:
— Слышали, что он сказал? «Дельно написано»!
— Ага! «Дельно написано»!
— Ну вы же слышали, как он сказал: «Дельно написано»!
А к концу большой перемены слова «дельно написано» уже повторялись во всех уголках школы, где были юные конструкторы и исследователи.
Еще через один урок Гена разыскал Надежду Сергеевну и обратился к ней:
— Надежда Сергеевна, вам не кажется, что нужно ковать железо, пока горячо?
— В каком смысле, дорогой?
— Яков Дмитриевич назвал статью Маршева дельной. Может быть, стоит направить к нему делегацию из ребят пионерского возраста?
— Поговорить насчет «Разведчика»?
— Ну да, чтобы они попросили открыть им доступ в «Разведчик» или хоть какой-нибудь филиал для них организовать…
Надежда Сергеевна призадумалась.
— Ну что ж! Пусть попробуют поговорят, хотя я не уверена, что из этого что-нибудь получится. — Она опять помолчала. — Только если уж пускаться на такое предприятие, ты возглавь эту делегацию сам, а то твои пионеры могут растеряться и разговора не получится.
Через минуту Гена поймал Родю в коридоре и приказал:
— Живо! Собирай инициативную группу! Срочное дело!
Эти слова уловила Зоя, и она подошла поближе, чтобы подслушать дальнейший разговор.
Скоро Маршев вернулся с Лялей, Валеркой и Веней.
— После уроков отправляемся к директору Дворца пионеров, — объявил Данилов.
— Зачем? — спросил Веня.
— Для разговора о создании пионерского научно-конструкторского общества. Сама Надежда Сергеевна сказала, что надо ковать железо, пока горячо.
Как вы знаете, Надежда Сергеевна таких слов не говорила, но Гене очень уж хотелось, чтобы это было именно так.
— С самим директором… — пробормотал Веня. — А что мы будем ему говорить? Я, например, обалдею просто и ничего не скажу.
— Вам, может, и не придется говорить. Этим я сам займусь. Вы будете только присутствовать как члены делегации.
Валерка сказал, что он и присутствовать не может, потому что у него больна мама и ему надо бежать в аптеку за лекарством. Тут Зоя скромно проговорила:
— Гена, я, конечно, никакими исследованиями не занимаюсь, но все-таки можно мне с вами пойти вместо Валеры?
Гена согласился. Он знал, что завод, которым руководит Зоин папа, шефствует над Дворцом пионеров, и поэтому Зоино участие в делегации может оказаться полезным.
Около двух часов дня самозваные делегаты вошли в вестибюль Дворца пионеров и узнали от дежурной технички, что Яков Дмитриевич у себя. Тут даже Гена малость оробел. Он подошел к зеркалу и что-то слишком долго водил расческой по волосам. У мальчишек расчесок не было, и они, поплевав на ладони, прихлопнули ими вихры, а Лялины жесткие кудряшки находились в полном порядке. Наконец все двинулись к кабинету, который находился на первом этаже. Вход туда был через комнатку секретарши, но той на месте не оказалось. Гена постучал в обитую пластиком дверь, потом слегка приоткрыл ее.
— Яков Дмитриевич, разрешите войти?
— Войдите! — послышался басок директора, и все по очереди протиснулись в кабинет. Именно протиснулись, бочком, почему-то не решаясь открыть дверь пошире.
Несколько секунд длилось молчание. Сидевший за столом директор с некоторым удивлением смотрел на посетителей через свои четырехугольные очки. Родя провел пальцем по вспотевшему носу, а Веня не то крякнул, не то кашлянул.
— Так вы по какому делу? — спросил наконец директор.
— Яков Дмитриевич! Мы к вам в качестве делегации от двадцать восьмой школы. Нас направила замдиректора по внеклассной работе Надежда Сергеевна Муравьева, — вдруг громко и быстро проговорил Гена, сам не замечая, что сильно привирает. Затем он представил членов делегации: Родю и Веню он назвал талантливыми юными конструкторами, о Ляле сказал, что результаты ее изучения пустельги передавались по областному радио, а Зою отрекомендовал как представительницу актива пионерской дружины.
— Ну так в чем же все-таки дело? — негромко спросил директор.
— Понимаете, Яков Дмитриевич… — продолжал Данилов, все больше увлекаясь, — многие педагоги нашей школы считают, например, так: что талант исследователя, изобретателя надо открывать и развивать с самого юного возраста. Это, понимаете, как талант танцора или, положим, как талант музыканта… Понимаете?
— Хорошо! Ну, а конкретно: что ты от меня все-таки хочешь?
— Яков Дмитриевич! Вы сегодня читали статью в нашей стенгазете… Вот автор как раз перед вами! — Гена указал ладонью на Родю.
— Ну, читал, — слегка набычившись, ответил директор.
— И вы, как я слышал, одобрили ее.
— Ну… в принципе… — Директор еще больше набычился, а Гена, не замечая этого, бодро продолжал:
— Вот мы, значит, и пришли к вам, Яков Дмитриевич, чтобы поговорить о том, как осуществить на практике эту идею, которую вы одобрили.
— Какую идею? — уже совсем мрачно прогудел директор.
— Ну, вот идею о том, чтобы открыть доступ в «Разведчик» ребятам пионерского возраста.
И тут Яков Дмитриевич поднялся и наклонился над столом, опираясь па него широко расставленными руками.
— Ты говоришь, вас Надежда Сергеевна прислала? — спросил он, глядя в упор на Гену.
— Д-да, — с запинкой ответил тот.
Гена сразу скис: он вдруг понял, что нечаянно слишком много наврал. А Яков Дмитриевич между тем раскраснелся и загремел:
— Так вот ты пойди к Надежде Сергеевне и скажи ей, что она не маленькая, что она должна понимать самые элементарные вещи, а именно: для того чтобы открыть доступ в «Разведчик» ученикам пятых и шестых классов, нужны дополнительные помещения, нужно дополнительное оборудование, нужны дополнительные руководители, а для всего этого необходимы дополнительные и весьма большие средства, а Яков Дмитриевич не маг и волшебник и вытащить эти средства из рукава он не может. — Директор вдруг выпрямился, помолчал немного и сказал уже спокойно: — Фу! Довели меня до крика. Так все понятно? Ну, значит, окончен разговор!
У Гены горели уши, но он постарался держаться с достоинством.
— Извините, Яков Дмитриевич, — сказал он вежливо, но сухо. — Всего хорошего!
Делегаты двинулись к двери, но директор их остановил.
— Погодите-ка! — Он посмотрел на Зою: — Ты ведь дочка товарища Ладошина? Митрофана Петровича? — Зоя кивнула, и Яков Дмитриевич опять начал краснеть. — Так вот, передай своему папе, что над Дворцом пионеров надо шефствовать не на словах, а на деле. Нам бедная авторемонтная мастерская подарила хоть плохонький, но станок; нам даже комбинат бытового обслуживания кое-что выделил для слесарно-механической мастерской… А твой папа — директор станкостроительного завода — только обещаниями кормит. Вот ты напомни ему!
Зоя покосилась на Родю, на Гену, потом сказала нарочно неторопливо и очень отчетливо:
— Хорошо. Я поговорю с папой, чтобы он прислал станок.
Однако никто не заметил ее значительного топа, все как-то пропустили это со заявление мимо ушей.
— Вот так-то! Всего хорошего! — сказал директор.
Когда делегаты вышли из дворца, Гена остановился, сунул руки в карманы брюк.
— Вы думаете, это правда, все, что он говорил? Будто того не хватает, другого не хватает… Ерунда все это! Отговорочки одни. Ему так спокойней — в кабинете посиживать, чем инициативу проявлять.
Все это Гена сказал, сам себе не веря, просто для того, чтобы как-то поднять себя в глазах делегатов, но Родя с Веней поверили ему. Поверила ему и Зоя. Последнее обстоятельство и привело к тем событиям, которыми закончится эта правдивая, но маловероятная повесть.
Но перед тем произошло много других событий, и вот одно из них.
В тот же день, под вечер, Родя был послан в местный универсам за кое-какими продуктами. Послали туда же и Зою. В магазине им встретиться не довелось: Родя ушел оттуда несколько раньше Ладошиной. На углу тихой улицы, по которой он шел, стояли и разговаривали Боря Трубкин, брат редактора школьной стенгазеты, и его друг Сема Калашников.
— Привет! — сказал Родя Трубкину, которого немножко знал.
— Привет! — машинально отозвался Боря, а потом, глядя на удаляющегося Маршева, процедил сквозь зубы: — Черт! Совсем забыл!
— Что забыл? — спросил Калашников.
— Я обещал брату, что этому типу уши надеру.
— Ну так чего? Пошли и надерем!
Приятели нагнали Маршева и несколько шагов прошли рядом, по обе стороны от него. Затем Трубкин сказал:
— Ну-ка стой, писатель!.. Сема, берем!.. — И он взял Родю за левое ухо, а Калашников — за правое. — Давай так сначала: ко мне — к тебе, ко мне — к тебе, ко мне — к тебе!
И они стали поочередно таскать к себе Родину голову за уши так, словно пилили двуручной пилой.
— Пустите, что вы делаете! Ну, больно же!.. Пустите! — закричал Родя, но ничего не помогло. В правой руке у него болталась прозрачная пластиковая сумка с двумя бутылками подсолнечного масла и пакетом сахарного песка, и он мог только вцепиться левой рукой в правую Борькину руку, отчего ему не стало лучше.
— А теперь так давай, — сказал Трубкин. — Вперед — назад, вперед — назад, вперед — назад!
И голова Роди стала мотаться в другой плоскости.
Тут к этой троице сзади подошла Зоя с двумя сумками в руках и остановилась метрах в пяти. Что-то знакомое показалось ей в фигуре мальчишки, которого драли за уши, но голос ей не был знаком, потому что Родя уже почти плакал:
— Борька! Ну что ты делаешь!.. Ну пусти!.. Ну… ну, я прохожих позову!..
— Теперь покрутим его! — скомандовал Трубкин и запел: — Как на Роди именины испекли мы каравай, вот такой вышины, вот такой нижины…
Увидев, что перед ней человек, к которому она так неравнодушна, увидев, что этого человека так унижают и мучают, Зоя вскипела яростью. В три прыжка очутилась она возле мальчишек.
— Что вы делаете! Хулиганье проклятое! А ну отпустите его!
— Тихо, тихо, малышка! — сказал Боря, и оба продолжали держать Родю за уши.
Только тут вспомнила Зоя про эликсир и вспомнила, что она должна приказывать каждому в отдельности. Она взглянула на Трубкина, потом на Калашникова.
— А ну отпусти его! И ты отпусти!
И красные Родины уши оказались на свободе.
— Ну что ты орешь, чего орешь! — проговорил Семка.
— Пошел к черту отсюда!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Зоя умолкла и заметила, что взрослые переглянулись между собой, переглянулись очень значительно. В это время зазвенел звонок на большую перемену.
— Ну спасибо, Зоя. Можешь идти.
Зоя попрощалась и направилась было к двери, но вдруг остановилась:
— Клавдия Мироновна, а можно узнать, зачем вы все это спрашивали? Что-нибудь случилось?
— Ничего серьезного, Зоя. Иди!
— Так я вам и поверила, что ничего серьезного! — прошептала Зоя, выйдя в коридор. На душе у нее было тревожно. Что же все-таки хотели узнать эти взрослые? И вообще, что они знают и чего не знают?
А взрослые после ее ухода опять помолчали.
— Ну, что вы скажете, товарищи? — спросила наконец Клавдия Мироновна.
Надежда Сергеевна, которая интересовалась медициной, высказала свое предположение:
— Товарищи дорогие, а не могло получиться так: у Куприяна Семеновича был спазм одного из сосудов головного мозга и это привело к временному нарушению его психики? А потом этот спазм прошел, и…
Собеседники Надежды Сергеевны сказали, что не разбираются в таких вопросах. Как бы то ни было, все четверо решили никому не говорить о странном поведении старого учителя. Пусть в школе знают лишь о том, что у него плохо с сердцем.
Глава двадцатая
Яков Дмитриевич простился с Клавдией Мироновной и Марией Павловной, а Надежда Сергеевна пошла его проводить. В коридоре они увидели большую толпу, стоявшую перед школьной стенгазетой. Тут были старшеклассники, тут еще больше было ребят из четвертых, пятых и шестых классов, тут путались под ногами даже второклашки. Статью вслух читал Гена Данилов. В ней уже не было слишком высокопарных выражений, всех этих «в наш грандиозный век» и «увы». Лева Трубкин поправил статью так, что старшеклассники, слушая ее, не смеялись.
Проходя мимо толпы, Надежда Сергеевна вдруг остановилась.
— Яков Дмитриевич! А ведь это вас касается. Непосредственно! — И, взяв директора за локоть, она стала протискиваться с ним к газете, приговаривая: — Ребятки, ребятки, родненькие, дайте дорогу, ведь это знаете кто? Это сам директор Дворца пионеров, Яков Дмитриевич Сысоев, ведь ему эта статья как раз и адресована.
Ребята расступились, замдиректора подвела Якова Дмитриевича к стенгазете и указала ему на статью.
Якову Дмитриевичу было не до статьи. Он думал о беде, постигшей Куприяна Семеновича, о том, что, возможно, теперь придется искать нового руководителя для лаборатории биохимии. Но тут в толпе установилась такая мертвая тишина, что директору дворца стало ясно: он должен прочитать статью и высказать свое мнение. В полной тишине он прочитал ее, потом сказал, протискиваясь обратно:
— Ну что ж, дельно написано. Только вот как практически осуществить, не имею понятия.
Последнюю его фразу ребята как-то пропустили мимо ушей и, когда он ушел, стали повторять:
— Слышали, что он сказал? «Дельно написано»!
— Ага! «Дельно написано»!
— Ну вы же слышали, как он сказал: «Дельно написано»!
А к концу большой перемены слова «дельно написано» уже повторялись во всех уголках школы, где были юные конструкторы и исследователи.
Еще через один урок Гена разыскал Надежду Сергеевну и обратился к ней:
— Надежда Сергеевна, вам не кажется, что нужно ковать железо, пока горячо?
— В каком смысле, дорогой?
— Яков Дмитриевич назвал статью Маршева дельной. Может быть, стоит направить к нему делегацию из ребят пионерского возраста?
— Поговорить насчет «Разведчика»?
— Ну да, чтобы они попросили открыть им доступ в «Разведчик» или хоть какой-нибудь филиал для них организовать…
Надежда Сергеевна призадумалась.
— Ну что ж! Пусть попробуют поговорят, хотя я не уверена, что из этого что-нибудь получится. — Она опять помолчала. — Только если уж пускаться на такое предприятие, ты возглавь эту делегацию сам, а то твои пионеры могут растеряться и разговора не получится.
Через минуту Гена поймал Родю в коридоре и приказал:
— Живо! Собирай инициативную группу! Срочное дело!
Эти слова уловила Зоя, и она подошла поближе, чтобы подслушать дальнейший разговор.
Скоро Маршев вернулся с Лялей, Валеркой и Веней.
— После уроков отправляемся к директору Дворца пионеров, — объявил Данилов.
— Зачем? — спросил Веня.
— Для разговора о создании пионерского научно-конструкторского общества. Сама Надежда Сергеевна сказала, что надо ковать железо, пока горячо.
Как вы знаете, Надежда Сергеевна таких слов не говорила, но Гене очень уж хотелось, чтобы это было именно так.
— С самим директором… — пробормотал Веня. — А что мы будем ему говорить? Я, например, обалдею просто и ничего не скажу.
— Вам, может, и не придется говорить. Этим я сам займусь. Вы будете только присутствовать как члены делегации.
Валерка сказал, что он и присутствовать не может, потому что у него больна мама и ему надо бежать в аптеку за лекарством. Тут Зоя скромно проговорила:
— Гена, я, конечно, никакими исследованиями не занимаюсь, но все-таки можно мне с вами пойти вместо Валеры?
Гена согласился. Он знал, что завод, которым руководит Зоин папа, шефствует над Дворцом пионеров, и поэтому Зоино участие в делегации может оказаться полезным.
Около двух часов дня самозваные делегаты вошли в вестибюль Дворца пионеров и узнали от дежурной технички, что Яков Дмитриевич у себя. Тут даже Гена малость оробел. Он подошел к зеркалу и что-то слишком долго водил расческой по волосам. У мальчишек расчесок не было, и они, поплевав на ладони, прихлопнули ими вихры, а Лялины жесткие кудряшки находились в полном порядке. Наконец все двинулись к кабинету, который находился на первом этаже. Вход туда был через комнатку секретарши, но той на месте не оказалось. Гена постучал в обитую пластиком дверь, потом слегка приоткрыл ее.
— Яков Дмитриевич, разрешите войти?
— Войдите! — послышался басок директора, и все по очереди протиснулись в кабинет. Именно протиснулись, бочком, почему-то не решаясь открыть дверь пошире.
Несколько секунд длилось молчание. Сидевший за столом директор с некоторым удивлением смотрел на посетителей через свои четырехугольные очки. Родя провел пальцем по вспотевшему носу, а Веня не то крякнул, не то кашлянул.
— Так вы по какому делу? — спросил наконец директор.
— Яков Дмитриевич! Мы к вам в качестве делегации от двадцать восьмой школы. Нас направила замдиректора по внеклассной работе Надежда Сергеевна Муравьева, — вдруг громко и быстро проговорил Гена, сам не замечая, что сильно привирает. Затем он представил членов делегации: Родю и Веню он назвал талантливыми юными конструкторами, о Ляле сказал, что результаты ее изучения пустельги передавались по областному радио, а Зою отрекомендовал как представительницу актива пионерской дружины.
— Ну так в чем же все-таки дело? — негромко спросил директор.
— Понимаете, Яков Дмитриевич… — продолжал Данилов, все больше увлекаясь, — многие педагоги нашей школы считают, например, так: что талант исследователя, изобретателя надо открывать и развивать с самого юного возраста. Это, понимаете, как талант танцора или, положим, как талант музыканта… Понимаете?
— Хорошо! Ну, а конкретно: что ты от меня все-таки хочешь?
— Яков Дмитриевич! Вы сегодня читали статью в нашей стенгазете… Вот автор как раз перед вами! — Гена указал ладонью на Родю.
— Ну, читал, — слегка набычившись, ответил директор.
— И вы, как я слышал, одобрили ее.
— Ну… в принципе… — Директор еще больше набычился, а Гена, не замечая этого, бодро продолжал:
— Вот мы, значит, и пришли к вам, Яков Дмитриевич, чтобы поговорить о том, как осуществить на практике эту идею, которую вы одобрили.
— Какую идею? — уже совсем мрачно прогудел директор.
— Ну, вот идею о том, чтобы открыть доступ в «Разведчик» ребятам пионерского возраста.
И тут Яков Дмитриевич поднялся и наклонился над столом, опираясь па него широко расставленными руками.
— Ты говоришь, вас Надежда Сергеевна прислала? — спросил он, глядя в упор на Гену.
— Д-да, — с запинкой ответил тот.
Гена сразу скис: он вдруг понял, что нечаянно слишком много наврал. А Яков Дмитриевич между тем раскраснелся и загремел:
— Так вот ты пойди к Надежде Сергеевне и скажи ей, что она не маленькая, что она должна понимать самые элементарные вещи, а именно: для того чтобы открыть доступ в «Разведчик» ученикам пятых и шестых классов, нужны дополнительные помещения, нужно дополнительное оборудование, нужны дополнительные руководители, а для всего этого необходимы дополнительные и весьма большие средства, а Яков Дмитриевич не маг и волшебник и вытащить эти средства из рукава он не может. — Директор вдруг выпрямился, помолчал немного и сказал уже спокойно: — Фу! Довели меня до крика. Так все понятно? Ну, значит, окончен разговор!
У Гены горели уши, но он постарался держаться с достоинством.
— Извините, Яков Дмитриевич, — сказал он вежливо, но сухо. — Всего хорошего!
Делегаты двинулись к двери, но директор их остановил.
— Погодите-ка! — Он посмотрел на Зою: — Ты ведь дочка товарища Ладошина? Митрофана Петровича? — Зоя кивнула, и Яков Дмитриевич опять начал краснеть. — Так вот, передай своему папе, что над Дворцом пионеров надо шефствовать не на словах, а на деле. Нам бедная авторемонтная мастерская подарила хоть плохонький, но станок; нам даже комбинат бытового обслуживания кое-что выделил для слесарно-механической мастерской… А твой папа — директор станкостроительного завода — только обещаниями кормит. Вот ты напомни ему!
Зоя покосилась на Родю, на Гену, потом сказала нарочно неторопливо и очень отчетливо:
— Хорошо. Я поговорю с папой, чтобы он прислал станок.
Однако никто не заметил ее значительного топа, все как-то пропустили это со заявление мимо ушей.
— Вот так-то! Всего хорошего! — сказал директор.
Когда делегаты вышли из дворца, Гена остановился, сунул руки в карманы брюк.
— Вы думаете, это правда, все, что он говорил? Будто того не хватает, другого не хватает… Ерунда все это! Отговорочки одни. Ему так спокойней — в кабинете посиживать, чем инициативу проявлять.
Все это Гена сказал, сам себе не веря, просто для того, чтобы как-то поднять себя в глазах делегатов, но Родя с Веней поверили ему. Поверила ему и Зоя. Последнее обстоятельство и привело к тем событиям, которыми закончится эта правдивая, но маловероятная повесть.
Но перед тем произошло много других событий, и вот одно из них.
В тот же день, под вечер, Родя был послан в местный универсам за кое-какими продуктами. Послали туда же и Зою. В магазине им встретиться не довелось: Родя ушел оттуда несколько раньше Ладошиной. На углу тихой улицы, по которой он шел, стояли и разговаривали Боря Трубкин, брат редактора школьной стенгазеты, и его друг Сема Калашников.
— Привет! — сказал Родя Трубкину, которого немножко знал.
— Привет! — машинально отозвался Боря, а потом, глядя на удаляющегося Маршева, процедил сквозь зубы: — Черт! Совсем забыл!
— Что забыл? — спросил Калашников.
— Я обещал брату, что этому типу уши надеру.
— Ну так чего? Пошли и надерем!
Приятели нагнали Маршева и несколько шагов прошли рядом, по обе стороны от него. Затем Трубкин сказал:
— Ну-ка стой, писатель!.. Сема, берем!.. — И он взял Родю за левое ухо, а Калашников — за правое. — Давай так сначала: ко мне — к тебе, ко мне — к тебе, ко мне — к тебе!
И они стали поочередно таскать к себе Родину голову за уши так, словно пилили двуручной пилой.
— Пустите, что вы делаете! Ну, больно же!.. Пустите! — закричал Родя, но ничего не помогло. В правой руке у него болталась прозрачная пластиковая сумка с двумя бутылками подсолнечного масла и пакетом сахарного песка, и он мог только вцепиться левой рукой в правую Борькину руку, отчего ему не стало лучше.
— А теперь так давай, — сказал Трубкин. — Вперед — назад, вперед — назад, вперед — назад!
И голова Роди стала мотаться в другой плоскости.
Тут к этой троице сзади подошла Зоя с двумя сумками в руках и остановилась метрах в пяти. Что-то знакомое показалось ей в фигуре мальчишки, которого драли за уши, но голос ей не был знаком, потому что Родя уже почти плакал:
— Борька! Ну что ты делаешь!.. Ну пусти!.. Ну… ну, я прохожих позову!..
— Теперь покрутим его! — скомандовал Трубкин и запел: — Как на Роди именины испекли мы каравай, вот такой вышины, вот такой нижины…
Увидев, что перед ней человек, к которому она так неравнодушна, увидев, что этого человека так унижают и мучают, Зоя вскипела яростью. В три прыжка очутилась она возле мальчишек.
— Что вы делаете! Хулиганье проклятое! А ну отпустите его!
— Тихо, тихо, малышка! — сказал Боря, и оба продолжали держать Родю за уши.
Только тут вспомнила Зоя про эликсир и вспомнила, что она должна приказывать каждому в отдельности. Она взглянула на Трубкина, потом на Калашникова.
— А ну отпусти его! И ты отпусти!
И красные Родины уши оказались на свободе.
— Ну что ты орешь, чего орешь! — проговорил Семка.
— Пошел к черту отсюда!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29