Но я утратил это чувство и, вместо того чтобы пошутить, обругал его, заставил его считать себя униженным и ничего не стоящим человеком. И при наших следующих встречах продолжал держаться высокомерно и отчужденно.
— А ты сам-то? — отозвался я. — В тот вечер в Оклахома-Сити ты повел себя просто по-хамски.
— Это дело другое, и ты это знаешь. Порой я могу наговорить черт-те что, но это ничего не значит. Кто я такой вообще-то? Но когда ты стал на меня орать, как сейчас в доме своей сестры...
— Да ладно тебе, Элл и, — усмехнулся я. — Я же просто шутил, и ты это знал. Да и вообще, ты первый начал.
— Я тебе сказал, что это другое дело. Если человек идет с палочкой, ты не станешь над ним смеяться из-за того, что он хромает.
Я смутно понимал, к чему он ведет, но не знал, что делать, и признался ему в этом.
— Во-первых, можешь хоть время от времени посмеяться. И вылезь из этой раковины, в которую ты забрался, и начни вести себя как нормальный парень.
— Я смеюсь, когда есть над чем смеяться, — сказал я, — и люди считают меня вполне нормальным человеком.
— Ну а я с ними не согласен, — возразил Элли. — Я... Эй! Посмотри-ка вон туда!
Я повернулся и посмотрел на прерии в том направлении, куда он указывал.
— На что здесь смотреть? Я не вижу...
— Да гляди же, самолет — вон там, над этими облаками! И только что из него выпал человек!
Я прикрыл глаза ладонью и начал пристально всматриваться в облака, но так и не увидел ничего напоминающего самолет или летящего к земле человека.
— Что ты пытаешься мне... — Я повернулся на сиденье. — Элли! — заорал я. — Элли!
Кровь отхлынула у меня от лица. Я чуть не умер от страха. Потому что внезапно машина набрала скорость, но Элли за рулем не было!
Он расслабленно сидел на заднем сиденье, на коленях у него валялась куртка, а голова безвольно перекатывалась с боку на бок.
Вдруг машина свернула и помчалась к кювету. Выровнявшись в последнее мгновение, она вильнула и понеслась к кювету с противоположной стороны шоссе. Я взвыл и бросился к рулю. Он не поворачивался, его заклинило.
Это последнее обстоятельство должно было послужить мне намеком на происходящее, но я не был в состоянии рассуждать. Пока машина мчалась по дороге и ее отчаянно кидало из стороны в сторону, я мог думать только об одном: выпивка все-таки сказалась на Элли, и в результате мы оказались в невероятно сложной ситуации.
Мы неслись на слишком большой скорости, чтобы я мог выпрыгнуть из машины. Мои испуганные крики и мольбы не вызывали у Элли ничего, кроме приступов пьяного смеха. Я попытался нажать на тормоза. Никакого результата. Я повернул ключ зажигания — но машина продолжала рваться вперед. И с каждым ярдом набирала скорость.
Не знаю, что думали другие автомобилисты, когда мы с ревом проносились мимо, — наверное, им казалось, что у них что-то со зрением. Я орал во всю мочь, безуспешно пытаясь справиться с рулем. Элли продолжал валяться на заднем сиденье, очевидно не понимая, в какую историю мы попали.
Казалось, прошли часы, но все это заняло лишь несколько минут. Когда я уже не мог больше кричать, когда мой ужас сам по себе истощился и я стал покорно ждать неизбежного конца, — тогда только эта безумная гонка закончилась. Машина медленно свернула к обочине и мягко затормозила.
Я недоверчиво протер глаза. По спине у меня побежали мурашки, и я обернулся назад.
Конечно, Элли не был пьян. Усмехнувшись мне, он откинул с колен куртку и указал себе на ноги. Я посмотрел туда и принялся бурно его проклинать.
— Двойное управление! Элли! Я убью тебя за твои проделки...
Я захлебнулся яростью. Затем внезапно наступила реакция, и я начал хохотать. Я смеялся до тех пор, пока не стал задыхаться, а по лицу моему ручьем текли слезы.
— Элли! — выдавил я из себя наконец. — И сколько тебе стоило это устройство?
— Ерунда! — Он пожал плечами. — Что-то около шестидесяти долларов. Правда, снять его будет стоить подороже.
— И ты сделал это только для того... Только для того, чтобы сломать лед отчуждения между нами? Неужели для тебя это так много значит?
— Ну...
— Почему бы нам не пойти вечером в город? — сказал я. — Выпьем как следует пива, как в старые времена, заглянем к девочкам, а потом...
— Возвращаясь к твоему вопросу, — сияя улыбкой, сказал Элли и перебрался на водительское место. — Да, это того стоило.
Глава 18
В политических кругах Оклахомы у меня не было ни малейшей протекции, и в качестве главного редактора писательского проекта штата я не внушал любви членам управления в Вашингтоне. Да я и не стремился приспосабливаться к «нужным» в политике людям, не принимал к исполнению глупых директив только потому, что они поступали из Вашингтона. Мое директорство досталось мне исключительно тяжелой работой, и поэтому (во всяком случае, так меня информировало вашингтонское руководство) назначить кого-либо другого означало бы возмутительно злоупотребить своей властью.
Вскоре я начал страстно желать, чтобы это назначение досталось кому-нибудь другому.
Прежде всего, я довольно долго не получал новую зарплату. Прежний директор накопил несколько месяцев отпуска и все это время продолжал получать директорскую зарплату. Поскольку бюджет нашей организации был составлен в расчете только на одного директора, весь этот период я обречен был получать мою прежнюю, довольно скромную зарплату редактора. Это была досадная и удручающая ситуация.
Мало того, что мне приходилось исполнять работу директора за зарплату его подчиненного. Просто борьба за то, чтобы обеспечивать расходы моего увеличивающегося семейства, становилась поистину невыносимой. Я практически оставил профессию свободного журналиста, целиком посвятив все свое время писательскому проекту. У нас только что родился третий ребенок, и мы по уши увязли в долгах. Несколько раз для того, чтобы устраивать неизбежные обеды, мы с женой закладывали все, кроме одежды, в которой ходили.
Вскоре, правда, я вернулся к журналистской работе, и наконец мы выбрались из финансовой пропасти. Но постоянное совмещение двух занятий, что давало нам средства, начинало сказываться на моем здоровье. И вообще финансовая сторона была лишь одной из наших проблем.
Моему предшественнику удавалось оставаться относительно свободным от вмешательства политиков, как мне в первые несколько месяцев. Появлялись намеки — и временами довольно серьезные, — что было бы неплохо оказать предпочтение вот этому человеку и той группе, но еще ни разу не предъявлялось настоятельного требования, которое сопровождалось бы репрессиями в случае отказа повиноваться. Национальная администрация чувствовала себя слишком надежно окопавшейся. Она не испытывала нужды заискивать перед политиками и, тем более, перед «Сплоченным Югом». Однако сейчас ситуация изменилась.
Не за горами были национальные выборы. Появились признаки того, что теперешняя администрация может испытать сложности с избранием на третий срок. Поэтому она начала заигрывать с местными политиками, пользуясь методами, которых до сих пор старалась избегать. В результате фактический контроль за различными общественными программами перешел от Вашингтона к властям штатов.
Что касается меня, я никогда не был приверженцем слишком строгих правил игры, но меня возмущало, когда средства, предназначенные для помощи безработным, растрачивались на политические цели. И я никогда не соглашался участвовать в играх, которые считал несправедливыми. Поэтому пытался противостоять оказываемому на меня давлению и вскоре был за это наказан.
Нам стали задерживать ассигнования на путевые издержки и на гостиницы, бесконечно затягивать выполнение заявок на расходные материалы. Квота на количество рабочих и количество реальных рабочих быстро менялись из месяца в месяц. Я не мог получить людей, в которых нуждался, или подвергался опасности нанять рабочих, на которых не имел права, в результате чего мне приходилось им платить из собственного кармана.
Как я ни был заинтересован в этой работе, но мне казалось глупым и бестолковым держаться за нее, и я послал в Вашингтон заявление о своей отставке.
Вашингтон отказался ее принять. Мне указали — и это было в значительной степени верно, — что на мне замыкаются проекты самых различных направлений и что они безнадежно запутаются, если мне позволят уволиться. Если на мою должность поставить нового человека, многомесячная работа пойдет коту под хвост. А что касается моих жалоб, то, разумеется, я вижу все только «в черном цвете» и слишком неразумно «преувеличиваю сложившееся положение», но, возможно, кое-что будет предпринято для его улучшения.
Очевидно, Вашингтон выразил свое недовольство властям штата, и там решили несколько ослабить давление. Затем они постепенно снова его возобновили, на что я ответил новым заявлением об отставке.
На этот раз я получил отказ приблизительно по тем же самым причинам, на которые мне было указано и в первый раз. Давление по-прежнему то ослаблялось, то усиливалось, и я снова выразил намерение уволиться.
Короче, я направил четыре прошения об отставке, пока наконец не получил согласие, но сейчас не время рассказывать о трагикомической ситуации, которая сопровождала это событие. Более того, забегая вперед, я невольно создаю впечатление, что работа доставляла мне одну только головную боль. Это не совсем так.
Выражение «большая счастливая семья» употребляется столь часто и неуместно, что его стали воспринимать с юмором. Но в целом оно точно описывает нашу программу. Мои люди знали, что я борюсь за то, чтобы сохранить им работу. Они знали, что могут продвинуться благодаря добросовестному отношению к делу, и никаким иным путем, — и это давало им ощущение достоинства и гордости, крайне редкое у рабочих, участвующих в программе помощи безработным. Многие были малограмотными, тогда как другие не имели нужного опыта. Я организовал занятия после работы по таким предметам, как правописание, машинопись, стенография и деловая этика. И в результате люди, до этого почти не имевшие шансов трудоустроиться, находили себе вполне приличные места в частной промышленности.
Конечно, тем самым я не совершил никакого подвига и вовсе не намерен представить себя как образец для подражания. Рассказываю об этом только потому, что, делясь с вами множеством не очень приличных и отнюдь не красящих меня историй, считаю просто необходимым показать кое-какие свои положительные или, по меньшей мере, более достойные стороны личности.
А теперь, закончив с этим...
Однажды в субботу я и один из моих редакторов — назовем его Том — отправились в городок на юго-западе Оклахомы. Мы собирались написать очерк о празднике индейцев, который должен был там состояться. Разрешение на поездку было нам выдано как обычно: мы ехали в свое свободное время и за свой счет.
Мы приняли участие в дневных празднествах, которые показались нам весьма невыразительными и неинтересными. Однако мы задержались и решили остаться там на ночь. Поэтому мы зарегистрировались в гостинице, пообедали и поехали покататься по городу.
Он был гораздо более красочным, чем церемония, проходившая днем. Повсюду толклись индейцы из резервации. Многие из них казались подвыпившими и весьма веселыми. Но никто им не мешал. Казалось, действие федерального закона, обычно очень строгого в отношении выпивки и индейцев, временно — и неофициально — было приостановлено.
Мы с Томом остановились у светофора, когда нас окликнули два бесцеремонных женских голоса:
— Эй, вы, писатели, куда едете? Не прокатите ли нас? Мы вздрогнули и посмотрели на тротуар.
Там стояли и усмехались нам две скво. Поверх платьев на них были накинуты одеяла, длинные черные волосы свободно спадали на грудь. На вид обеим было лет по пятьдесят. Одна высокая и чрезвычайно тощая, настоящая мумия. Ее подруга была гораздо ниже ростом, зато весила не меньше трехсот фунтов.
Я подъехал к кромке тротуара. Они заглянули в оконце, и я уловил запах очень крепкого бурбона.
— Так как насчет прогулки? — спросила та, что худая. — Все равно вам нечего делать.
— Боюсь, что дело у нас есть, — сказал я. — Мы приехали, чтобы описать ваш праздник, обычаи...
— Ерунда! — фыркнула Толстуха. — Мы видели вас сегодня днем — вы только зря потеряли время. Это все миссионерские штучки. Мы по-настоящему и не танцуем для этих деревенщин. Если хотите увидеть настоящее веселье, можем показать дорогу.
Том пробормотал, что это неплохая мысль, — может, это единственный способ увидеть настоящие ритуальные танцы индейцев.
Я колебался, поглядывая на большие, подозрительно тяжелые сумки в руках у женщин.
— А как насчет виски? Вам вроде нельзя его употреблять?
— А какое вам до этого дело? — запальчиво сказала Мумия. — По-моему, мы достаточно взрослые, чтобы пить что захотим.
— Ну конечно, только...
— Да что вы спорите? — умиротворяюще вмешалась Толстуха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24