– Моя работа действует.
Я спросил:
– Ты считаешь, что то, что ты проделал с его мозгом, дало ему возможность повлиять на решение президента и на космическую программу?
– Неосознанно, - ответил Азазел. - Я ведь тебе говорил, что изменения были достаточно сильны, чтоб потрясти Вселенную.
И в конце концов, старина, он попал на Луну. Помните "Аполлон-13", который предположительно потерпел аварию в космосе, и экипаж еле-еле добрался до Земли?
На самом деле на нем удрал Софокл и прихватил часть корабля на Луну, предоставив настоящему экипажу добираться до Земли на оставшемся как сумеют.
С тех пор он на Луне, бродит по ее поверхности. У него там нет ни воздуха, ни воды, ни еды, но нацеленность на путешествие, которую он получил, как-то это компенсирует. Может быть, сейчас где-то кем-то ведется работа, которая даст ему возможность рвануть на Марс или дальше.
Джордж с грустью покачал головой:
– Это насмешка. Просто насмешка судьбы.
– Какая насмешка? - спросил я.
– А вы не понимаете? Бедняга Софокл Московитц! Он ведь просто новый и улучшенный вариант Вечного Жида, а вся ирония судьбы в том, что он даже не правоверный еврей.
Джордж поднял левую руку утереть глаза, а правой потянулся за салфеткой. При этом он как-то случайно прихватил десятидолларовую бумажку которую я положил на край стола как чаевые для официанта. Салфеткой он протер глаза, а бумажка - что с ней случилось, я не углядел. Джордж вышел, всхлипывая, а стол был пуст.
Я вздохнул и достал другую бумажку в десять долларов.
ГЛАЗ НАБЛЮДАТЕЛЯ
Мы с Джорджем сидели на бульварной скамейке; глядя на широкий пляж и сверкающее вдали море. Я предавался невинному удовольствию разглядывания молодых дам в бикини и праздным мыслям о том, чем таким могла бы вознаградить их жизнь, что было бы хоть вполовину достойно той красоты, которую они ей придают.
Зная Джорджа уже не первый день, я не без оснований подозревал, что его мысли не ограничивались столь благородными этическими рассмотрениями. Я был уверен, что они относятся к гораздо более утилитарным аспектам существования юных дам.
Поэтому я с удивлением отреагировал на первые произнесенные им слова:
– Смотрите, старина, мы здесь сидим и упиваемся божественными красотами природы, принявшими всех прекрасных юных жен, - хорошая, кстати, получилась фраза, - а в то же время истинная красота не очевидна, да и не может ею быть. Истинная красота настолько драгоценна, что должна быть скрыта от глаз ординарного наблюдателя. Вам это не приходило на ум?
– Нет, - ответил я. - Я никогда так не думал, а теперь, когда вы это сказали, тем более не думаю. Более того, я считаю, что и вы так не думаете.
Джордж вздохнул:
– Разговор с вами, милый друг, напоминает плавание в патоке - малый результат ценой больших усилий. Я видел, как вы смотрели на эту высокую богиню, чьи два клочка текстиля только подчеркивали смысл тех нескольких квадратных дюймов, кои им положено скрывать. Но ведь вы не можете не понимать, что она выставляет лишь сугубо внешние атрибуты красоты.
– Я никогда не просил от жизни многого, - сказал я. - Сугубо внешние атрибуты такого рода меня вполне устраивают.
– Но вы подумайте, насколько красивее была бы любая молодая женщина, даже для глаз человека некомпетентного, как вы, обладай она вечными достоинствами доброты, любви к ближнему, жизнерадостности, неунывающего оптимизма - короче, всеми добродетелями, украшающими женщину, подобно золоту и мирре.
– А я думаю, Джордж, что вы пьяны. Что, ради всего святого, можете вы знать об этих или вообще о каких бы то ни было добродетелях?
– Я их знаю досконально, - внушительно ответил Джордж, - ибо совершенствуюсь в них усердно и во многом преуспел.
– Наверняка, - согласился я, - только в своей комнате и в полной темноте.
Игнорируя ваше грубое замечание (продолжал Джордж), я тем не менее считаю долгом объяснить, что, если бы даже я лично не имел таких добродетелей, я бы узнал о них из-за знакомства с молодой женщиной по отмени Мелисанда Отт, урожденной Мелисандой Ренн, которая своему любящему мужу была известна как Мэгги. Я ее тоже знал под этим именем, потому что она была дочерью моего друга, ныне, увы, покойного, и всегда называла меня "дядя Джордж".
Должен сознаться, что во мне, как и в вас, есть некоторое пристрастие к тому, что вы назвали "сугубо внешними атрибутами"... Я знаю, что я первый сказал эти слова, но мы ни к чему не придем, если вы будете постоянно перебивать меня из-за каждой мелочи.
В силу этой моей маленькой слабости я должен также признать, что, когда она, увидав меня, бросалась мне на шею с радостным визгом, испытываемое мною удовольствие от такого события было бы несколько больше, если бы она была сложена более пропорционально. Она была очень худа, и выступающие кости пребольно кололись. Большой нос, слабо выраженный подбородок, волосы жидкие и прямые, мышиного цвета, а глаза - какие-то неопределенно серо-зеленые. Со своими широкими скулами она больше всего напоминала шимпанзе, который только что напихал за щеки приличный запас орехов. Короче, она не принадлежала к тем молодым женщинам, от одного появления которых молодые люди начинают учащенно дышать и стараются пододвинуться поближе.
Но у нее было, доброе сердце. Она легко, с улыбкой, переносила, когда какой-нибудь впервые представленный ей без предупреждения молодой человек отшатывался и бледнел. С той же грустной улыбкой она перебывала подружкой на свадьбе у всех своих подруг. Многим детям она была крестной, еще большему числу - нянькой, а уж в искусстве кормить из бутылочки она могла бы заткнуть за пояс любую профессиональную сестру.
Она носила суп достойным беднякам и недостойным тоже, хотя многие говорили, что недостойные достойны этого гораздо больше. Она выполняла разные работы в местной церкви - за себя и за своих подруг, которые предпочитали самозабвенной службе греховные развлечения в виде кинотеатров. Она вела уроки в воскресной школе, и дети очень эти уроки любили из-за тех забавных гримас, которые она им строила (так они думали). Часто она наставляла их в изучении девяти заповедей (та, в которой говорилось о прелюбодействе, пропускалась, так как опыт показал, что она вызывает неудобные вопросы). Еще она служила добровольцем в местной публичной библиотеке.
Естественно, она потеряла всякую надежду выйти замуж еще в четыре года. Когда ей исполнилось десять, даже случайные встречи с представителем противоположного пола воспринимались как несбыточная мечта.
Она много раз мне говорила:
– Не думайте, что я несчастна, дядя Джордж. Пусть мир мужчин для меня закрыт - за исключением вашей дорогой особы и памяти о бедном батюшке - но намного больше счастья в том, чтобы творить добро.
Она посещала заключенных в окружной тюрьме, дабы побудить их к раскаянию и обратить к добру. Только двое из всех заключенных оказались настолько глупы, что потребовали в дни ее посещений перевода в одиночку.
Но однажды она познакомилась с Октавиусом Оттом, новоприбывшим молодым, но уже занимавшим ответственный пост инженером местной электрической компании. Это был замечательный молодой человек основательный, предприимчивый, осмотрительный, смелый, честный и достойный, но при самом большом желании его нельзя было назвать красивым.
Под выпадающими - точнее, выпавшими - волосами был расположен бульбообразный лоб, под ним - бесформенный нос, тонкие губы, по бокам головы - неимоверно оттопыренные уши, а на тощей шее - выступающий кадык, никогда не пребывавший в покое. То, что еще оставалось от волос, было ржавого цвета, а на руках и лице беспорядочно толпились веснушки. Я присутствовал при первой случайной встрече Октавиуса и Мэгги на улице. Оба они не ожидали ничего подобного, и оба реагировали как пара норовистых лошадей, перед которыми вдруг выскочила дюжина клоунов в дюжине париков и дунула в дюжину свистков. На секунду мне показалось, что Мэгги и Октавиус сейчас развернутся и удерут.
Но эта секунда прошла, и каждый из них успешно подавил приступ панического ужаса. Мэгги только прижала руку к сердцу, как будто боясь, что сейчас оно выпрыгнет из грудной клетки в поисках более безопасного убежища, а он потер лоб рукой, словно отгоняя кошмарное воспоминание. Я уже был несколько дней знаком с Октавиусом и представил их друг другу. Каждый нерешительно протянул руку, как будто боясь подкрепить ощущением зрительный образ.
Позже в тот же вечер Мэгги после долгого молчания сказала мне:
– Какой странный вид у этого молодого человека - мистера Отта.
Я ответил с той свойственной мне свежестью метафоры, что всегда так восхищает моих друзей:
– Не следует, дорогая, судить о книге по обложке.
– Но ведь обложка тоже существует, дядя Джордж, - серьезно возразила она, - и с этим приходится считаться. Позволю себе сказать, что обычная молодая женщина, легкомысленная и не слишком чувствительная, не стала бы общаться с мистером Оттом. Поэтому было бы добрым делом показать ему, что не все молодые женщины столь поверхностны, но по крайней мере одна из них не отвернется от человека на том только основании, что он похож на... на... - она задумалась, но так как не могла вспомнить ничего похожего из животного царства, закончила: - ... на то, на что он похож. Мне следует проявить к нему внимание.
Мне неизвестно, был ли у Октавиуса конфидент, которому он мог бы сделать подобное заявление. Скорее всего нет, потому что очень мало кто из нас, если вообще кто-нибудь, имеет счастье числить среди своих близких дядю Джорджа. Тем не менее, учитывая последующие события, я уверен, что ему пришли в голову те же мысли - конечно, с соответствующей заменой действующих лиц.
Так или иначе, каждый из них постарался отнестись к другому с теплотой и добротой, сначала осторожно и робко, потом увлеченно и, наконец страстно. Редкие встречи в библиотеке перешли в походы в зоопарк, потом в кино по вечерам, затем на танцы, которые вскоре сменились - извините мой язык - свиданиями.
Люди уже начинали, видя одного из них, тут же искать взглядом другого, поскольку привыкли к тому, что эта пара неразлучна. Часть соседей активно жаловалась, что двойная доза Октавиуса и Мэгги - это больше, чем можно требовать от выносливости обычного человеческого глаза, и среднемесячные расходы на солнечные очки резко возросли.
Не скажу, чтобы я совсем не сочувствовал этим крайним взглядам, но были и другие - более терпимые, а может быть, и более разумные, которые утверждали, что по какому-то странному стечению обстоятельств специфические черты каждого из них противоположны друг другу и взаимно компенсируются, так что их легче выносить, когда они вместе. По крайней мере так считалось.
Наконец наступил день, когда Мэгги вбежала ко мне домой и заявила:
– Дядя Джордж, Октавиус - смысл и свет моей жизни. Он сильный, стойкий, строгий, серьезный и стабильный. Он прекрасен.
– Внутренне - да, моя милая. В этом я уверен. Что же касается его внешности, то он...
– Превосходен, - сказала Мэгги сильно, стойко, строго, серьезно и стабильно. - Дядя Джордж, он испытывает ко мне те же чувства, что и я к нему, и мы решили пожениться.
– Вы с Оттом? - спросил я слабеющим голосом. Перед моим мысленным взором невольно мелькнул образ возможных последствий такого брака, и мой голос предательски пресекся.
– Да, - ответила она. - Он мне говорит, что я - солнце его жизни и луна его радости. А еще он добавил, что я - все звезды его счастья. Он очень поэтичен, дядя Джордж.
– Да, похоже, - сказал я, пытаясь не выдать голосом сомнения. - И когда вы планируете свадьбу?
– Как можно скорее, - заявила Мэгги.
Мне оставалось только скрипнуть зубами. Прошло оглашение, были выполнены все формальности, и, наконец, состоялась свадьба, на которой я был посаженым отцом невесты. Явилась вся округа, которая до конца в это не верила. Даже священнику иногда не удавалось скрыть удивление. Нельзя сказать, что хоть кто-нибудь приветствовал молодую чету счастливым взглядом. Во все время церемонии публика с интересом изучала собственные ботинки. Все, кроме священника. Его твердый взгляд не отрывался от потолка.
Вскоре после этого я должен был переехать в другую часть города и потерял контакт с Мэгги. Но где-то, лет через одиннадцать я вернулся в связи с инвестициями в работу некоего моего друга по изучению скаковых лошадей. Я выкроил возможность навестить Мэгги, которая обладала, кроме прекрасно спрятанной красоты, талантами великолепной поварихи. Я угадал к ленчу. Октавиус уже ушел на работу, но я, как человек альтруистичный, доел за него его порцию.
Однако я не мог не заметить, что на лице у Мэгги лежала какая-то тень печали. Когда мы уже пили кофе, я спросил:
– Мэгги, что-нибудь не так? Ваш брак не оказался счастливым?
– Ну, что вы, дядя Джордж, - энергично возразила она, - наш брак заключен на небесах. Хотя мы и бездетны, мы так заняты друг другом, что почти и не чувствуем этого лишения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31