Одно время на станции было почти девятьсот человек. Сейчас пятьсот шестнадцать. Мы знаем каждого. Это не так просто. Ежедневно кто-то улетает, кто-то прилетает.
– Кроме тебя.
– И еще нескольких.
– Но, Зивер, почему все делается только на станции? Ведь в атмосфере Эритро можно дышать.
Генарр выпятил нижнюю губу и в первый раз отвел взгляд.
– Можно, но нежелательно. На Эритро непривычный для человека свет.
Когда выходишь из станции, окунаешься в розоватое или даже оранжевое – если Немезида стоит высоко – облако. Этот свет довольно яркий. Можно даже читать. И все-таки он кажется противоестественным. Да и сама Немезида тоже выглядит как-то ненатурально, уж слишком она велика. Почти на всех она действует угнетающе; человеку Немезида представляется символом угрозы, а из-за красноватого света – еще и предзнаменованием чего-то зловещего. Немезида и в самом деле в какой-то мере опасна. Ее свет не ослепляет, поэтому человека тянет подольше посмотреть на нее, понаблюдать за пятнами на ее поверхности. А между тем инфракрасное излучение легко повреждает сетчатку. Поэтому – и еще по ряду причин – человек, выходящий на поверхность Эритро, обязательно одевает специальный шлем.
– Значит, станция предназначена прежде всего для того, чтобы поддерживать привычные условия для человека внутри и изолировать его от атмосферы планеты?
– Мы не пользуемся даже здешним атмосферным воздухом. И воздух, и воду мы берем из глубин планеты и регенерируем. Конечно, мы следим и за тем, чтобы ничто с поверхности планеты не попадало на станцию, в том числе прокариоты – знаешь, такие крохотные сине-зеленые клетки. Юджиния задумчиво кивнула. Так вот в чем ответ на вопрос о кислороде в атмосфере Эритро. На планете есть живые организмы, даже очень много, только все они – микроскопически малые существа, аналогичные простейшим одноклеточным организмам Солнечной системы.
– Это действительно прокариоты? – спросила она. – Я знаю, так их называют, но прокариоты – земные бактерии. А эти тоже бактерии?
– Эритрианские микроорганизмы ближе всего к земным цианобактериям, тем самым, которые обладают способностью к фотосинтезу. Впрочем, ты задала правильный вопрос. Нет, это не наши цианобактерии. У них тоже есть нуклеопротеин, но по структуре он принципиально отличается от нуклеиновых кислот в земных формах жизни. У них есть и своеобразный хлорофилл, в котором нет магния и который работает в инфракрасном свете; поэтому клетки не зеленые, а скорее бесцветные. В них есть и разные ферменты, и микроэлементы в непостоянных соотношениях. И все же по морфологии и строению они не слишком отличаются от земных клеток, и их с полным основанием можно назвать прокариотами. Кажется, биологи настаивают на названии «эритриоты», но нас, дилетантов, вполне устраивает и старый термин.
– И они достаточно эффективны, чтобы их жизнедеятельностью можно было объяснить присутствие всего кислорода в атмосфере Эритро?
– Они очень эффективны. К тому же здесь, по-видимому, нет другого источника кислорода. Между прочим, Юджиния, ты же астроном, ты должна знать – что говорят последние данные о возрасте Немезиды? Юджиния пожала плечами.
– Красные карлики почти бессмертны. Возможно, Немезида не моложе нашей Вселенной и она способна просуществовать еще сто миллиардов лет без видимых изменений. Самую надежную оценку можно получить, определив содержание минорных элементов в самой звезде. Если предположить, что Немезида – звезда первого поколения и что вначале она состояла только из ядер водорода и гелия, то ее возраст должен быть побольше десяти миллиардов лет; тогда Немезида вдвое старше Солнца и Солнечной системы.
– Значит, и Эритро существует уже десять миллиардов лет.
– Совершенно верно. Звездные системы образуются раз и навсегда, а не по частям. А почему тебя это интересует?
– Мне непонятно, почему за десять миллиардов лет жизнь на Эритро так и остановилась на стадии прокариотов. – Зивер, здесь нет ничего непонятного. На Земле после возникновения жизни первые два-три миллиарда лет тоже существовали только прокариоты. На Эритро плотность энергии, излучаемой светилом, намного меньше, чем на Земле, а для образования более сложных организмов нужна энергия. Эта проблема очень детально обсуждалась на Роторе.
– В этом я не сомневаюсь, – сказал Генарр. – Только ваши дискуссии, очевидно, так и не дошли до обитателей станции. Я думаю, все мы слишком заняты нашими частными делами и проблемами – хотя все, что относится к прокариотам, тоже наша проблема.
– Если уж ты заговорил об этом, то и мы на Роторе в свою очередь почти ничего не знаем о станции.
– Да, мы оказались в какой-то степени в изоляции. Но, Юджиния, не забывай, что в работе станции нет ничего сенсационного. Станция – это всего лишь производственное предприятие, и меня нисколько не удивляет, что ее почти не упоминают в роторианских новостях. Все внимание роториан привлечено к строящимся поселениям. Ты не собираешься переселиться на одно из них?
– Ни за что. Я роторианка и не собираюсь оставлять Ротор. Извини за откровенность, но и здесь меня бы не было, если бы не необходимость. Мне нужно сделать ряд астрономических наблюдений на вашей обсерватории, база которой намного стабильнее роторианской.
– Об этом мне сообщил Питт. Мне приказано оказывать тебе всяческое содействие.
– Хорошо. Я уверена, ты не откажешь мне в помощи. Между прочим, ты сказал, что вы стараетесь избежать проникновения прокариотов на станцию. Насколько успешно? Вода здесь безопасна, ее можно пить?
– Очевидно, безопасна – ведь мы ее пьем. На станции нет прокариотов. Вся поступающая на станцию вода – и не только вода – обеззараживается сине-фиолетовым светом, в считанные секунды убивающим прокариотов. Коротковолновые фотоны такого света несут слишком много энергии и быстро разрушают важнейшие структурные элементы этих крохотных клеток. Впрочем, даже если какое-то количество прокариотов и попадет на станцию, вреда от них не будет – насколько мы можем судить, они не ядовиты и вообще безвредны. Мы проверили на животных.
– Это уже лучше.
– У этой медали есть и оборотная сторона. Наши микроорганизмы не способны на поверхности Эритро конкурировать с местными прокариотами. Во всяком случае, когда мы попробовали высеять наши бактерии в почву планеты, ничего не получилось – они не росли и не делились.
– А многоклеточные растения?
– Мы пытались выращивать и их, но результаты оказались весьма плачевными. Должно быть, все дело в особенном свете Немезиды. Внутри станции на почве и воде планеты мы выращиваем великолепные растения. Конечно, обо всем мы сообщали на Ротор, но я сомневаюсь, чтобы эти данные широко публиковались. Как я уже говорил, роториан наша станция не интересует. Точнее, мы не представляем интереса для грозного Питта, а на Роторе его слово решает все, не так ли?
Генарр говорил с улыбкой, но улыбка получилась немного натянутой.
Интересно, что бы сказала по этому поводу Марлена? – подумала Юджиния.
– Питта нельзя назвать грозным, – возразила она. – Иногда он слишком настойчив и напорист, но это ведь не одно и то же. Знаешь, Зивер, когда мы были молодыми, я всегда думала, что комиссаром будешь ты. Ты был невероятно способным.
– Только был?
– Я уверена, что и сейчас ты такой же. Но тогда у тебя были оригинальные мысли, своя политическая концепция. Я слушала тебя с восторгом. Во многом ты был бы лучшим комиссаром, чем Питт. Ты бы прислушивался к мнению других и не настаивал на том, чтобы все беспрекословно подчинялись тебе.
– Именно поэтому я был бы плохим комиссаром. Видишь ли, у меня нет никакой конкретной цели в жизни. Просто у меня часто возникает желание делать то, что мне кажется правильным в данный момент; я только надеюсь, что в конце концов из этого получится что-то мало-мальски стоящее. Напротив, Питт всегда знает, чего он хочет, и добивается этого всеми способами.
– Зивер, ты неверно его оцениваешь. У него твердые убеждения, согласна, но он очень рассудителен и благоразумен.
– Конечно. В рассудительности ему не откажешь. Какую бы цель Питт ни преследовал, он всегда найдет абсолютно благовидные, безукоризненно логичные, весьма гуманные доводы. Он может придумать их в любой момент, и при этом будет казаться очень искренним даже самому себе. Я уверен, ему всегда удается убедить человека в необходимости сделать то, что сначала тому делать вовсе не хотелось. При этом он действует не приказами или угрозами, а терпеливо и настойчиво обращает в свою веру, используя очень разумные аргументы.
– Ну что ж… – неуверенно попыталась возразить Юджиния.
– Я вижу, ты и в самом деле немало натерпелась от его рассудительности. Значит, ты понимаешь сама, насколько хорош Питт как комиссар. Не как человек, а как комиссар.
– Я бы не назвала его плохим человеком, – сказала Юджиния, слегка покачав головой.
– Ну хорошо, не будем спорить. Я хотел бы встретиться с твоей дочерью. – Генарр встал. – Может быть, ты разрешишь нанести вам визит сегодня вечером?
– Это было бы чудесно.
Генарр проводил ее взглядом; улыбка постепенно сошла с его лица. Юджиния хотела вспомнить их молодость, а он не нашел ничего лучшего, как сразу же напомнить ей о муже – и она замолчала. Генарр вздохнул про себя: видно, он еще не утратил уникальную способность собственными руками разрушать свое счастье.
Глава 27
Юджиния сочла необходимым предупредить Марлену:
– Его зовут Зивер Генарр, – сказала она. – Если ты захочешь обратиться к нему, называй его командором – он руководит всей станцией.
– Конечно, мама. Если это его звание, то я так и буду обращаться к нему.
– И я хочу, чтобы ты не ставила его в затруднительное положение.
– Я не буду.
– Это так просто, Марлена, ты же знаешь. Слушай только то, что он будет говорить, и не делай никаких поправок на язык жестов. Пожалуйста, я прошу тебя! В колледже и какое-то время после мы были друзьями. Мы и сейчас друзья, хотя не виделись все десять лет, которые он провел на станции.
– Мне кажется, вы были не только друзьями.
– Слушай, что я тебе говорю, – настаивала Юджиния. – Я не хочу, чтобы ты наблюдала за ним я говорила, что он на самом деле имеет в виду, или думает, или чувствует. К твоему сведению, мы всегда были только друзьями и уж во всяком случае не любовниками. Мы нравились друг другу – как друзья. Но, после того как появился твой отец… – Юджиния покачала головой и сделала неопределенный жест рукой. – И будь поосторожнее в выражениях, если речь зайдет о комиссаре Питте. У меня такое ощущение, что командор Генарр не доверяет комиссару Питту…
Марлена улыбнулась матери, что бывало чрезвычайно редко.
– Уж не изучала ли ты подсознательное поведение командора Зивера? По-моему, у тебя не просто ощущение.
Юджиния укоризненно покачала головой.
– Вот видишь? Ты не можешь остановиться ни на минуту. Хорошо, не просто ощущение. Он прямо сказал, что не доверяет комиссару. И ты знаешь, – добавила Юджиния, обращаясь больше к себе, чем к дочери, – может быть, у него есть основания так говорить.
Юджиния повернулась к Марлене и продолжала уже другим тоном:
– Итак, разреши мне повторить еще раз. Ты можешь сколько угодно наблюдать за командором и узнавать все, что тебе захочется. Но не говори ему об этом ни слова. Потом все расскажешь мне! Ты поняла?
– Мама, ты думаешь, здесь, на Эритро, есть что-то опасное?
– Я не знаю.
– А я знаю, – спокойным тоном констатировала Марлена. – Я знала, что на Эритро нас подстерегает какая-то опасность уже тогда, когда комиссар Питт разрешил нам полететь сюда. Только я не знаю, что это за опасность.
Глава 28
Впервые увидев Марлену, Зивер Генарр был просто шокирован. Это впечатление только усиливалось мрачным видом девушки, который недвусмысленно свидетельствовал, что она понимает и чувства Генарра, и их причину.
В Марлене не было совершенно ничего от Юджинии – ни красоты, ни изящества, ни обаяния. Только насквозь пронизывающий взгляд огромных блестящих глаз. Впрочем, и глаза были не от Юджинии. Пожалуй, только этим она и превосходила свою мать.
Затем первое впечатление Генарра стало понемногу меняться. За чаем и десертом Марлена вела себя просто идеально. Настоящая леди, к тому же, как оказалось, очень смышленая. Как там сказала Юджиния? Все неприятные добродетели? Оказывается, это не так уж и плохо. Генарру показалось, что Марлена, как это свойственно всем некрасивым, как было свойственно и ему, страстно хочет быть любимой. И он ощутил прилив симпатии к Марлене.
Немного погодя Генарр вдруг сказал:
– Юджиния, если ты не возражаешь, я бы хотел поговорить с Марленой один на один.
– У вас уже появились секреты? – попробовала пошутить Юджиния.
– Видишь ли, именно Марлена разговаривала с комиссаром Питтом и именно она убедила его разрешить вам прилететь на станцию. Мое положение как командора станции в очень большой мере зависит от того, что говорит и что делает комиссар Питт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
– Кроме тебя.
– И еще нескольких.
– Но, Зивер, почему все делается только на станции? Ведь в атмосфере Эритро можно дышать.
Генарр выпятил нижнюю губу и в первый раз отвел взгляд.
– Можно, но нежелательно. На Эритро непривычный для человека свет.
Когда выходишь из станции, окунаешься в розоватое или даже оранжевое – если Немезида стоит высоко – облако. Этот свет довольно яркий. Можно даже читать. И все-таки он кажется противоестественным. Да и сама Немезида тоже выглядит как-то ненатурально, уж слишком она велика. Почти на всех она действует угнетающе; человеку Немезида представляется символом угрозы, а из-за красноватого света – еще и предзнаменованием чего-то зловещего. Немезида и в самом деле в какой-то мере опасна. Ее свет не ослепляет, поэтому человека тянет подольше посмотреть на нее, понаблюдать за пятнами на ее поверхности. А между тем инфракрасное излучение легко повреждает сетчатку. Поэтому – и еще по ряду причин – человек, выходящий на поверхность Эритро, обязательно одевает специальный шлем.
– Значит, станция предназначена прежде всего для того, чтобы поддерживать привычные условия для человека внутри и изолировать его от атмосферы планеты?
– Мы не пользуемся даже здешним атмосферным воздухом. И воздух, и воду мы берем из глубин планеты и регенерируем. Конечно, мы следим и за тем, чтобы ничто с поверхности планеты не попадало на станцию, в том числе прокариоты – знаешь, такие крохотные сине-зеленые клетки. Юджиния задумчиво кивнула. Так вот в чем ответ на вопрос о кислороде в атмосфере Эритро. На планете есть живые организмы, даже очень много, только все они – микроскопически малые существа, аналогичные простейшим одноклеточным организмам Солнечной системы.
– Это действительно прокариоты? – спросила она. – Я знаю, так их называют, но прокариоты – земные бактерии. А эти тоже бактерии?
– Эритрианские микроорганизмы ближе всего к земным цианобактериям, тем самым, которые обладают способностью к фотосинтезу. Впрочем, ты задала правильный вопрос. Нет, это не наши цианобактерии. У них тоже есть нуклеопротеин, но по структуре он принципиально отличается от нуклеиновых кислот в земных формах жизни. У них есть и своеобразный хлорофилл, в котором нет магния и который работает в инфракрасном свете; поэтому клетки не зеленые, а скорее бесцветные. В них есть и разные ферменты, и микроэлементы в непостоянных соотношениях. И все же по морфологии и строению они не слишком отличаются от земных клеток, и их с полным основанием можно назвать прокариотами. Кажется, биологи настаивают на названии «эритриоты», но нас, дилетантов, вполне устраивает и старый термин.
– И они достаточно эффективны, чтобы их жизнедеятельностью можно было объяснить присутствие всего кислорода в атмосфере Эритро?
– Они очень эффективны. К тому же здесь, по-видимому, нет другого источника кислорода. Между прочим, Юджиния, ты же астроном, ты должна знать – что говорят последние данные о возрасте Немезиды? Юджиния пожала плечами.
– Красные карлики почти бессмертны. Возможно, Немезида не моложе нашей Вселенной и она способна просуществовать еще сто миллиардов лет без видимых изменений. Самую надежную оценку можно получить, определив содержание минорных элементов в самой звезде. Если предположить, что Немезида – звезда первого поколения и что вначале она состояла только из ядер водорода и гелия, то ее возраст должен быть побольше десяти миллиардов лет; тогда Немезида вдвое старше Солнца и Солнечной системы.
– Значит, и Эритро существует уже десять миллиардов лет.
– Совершенно верно. Звездные системы образуются раз и навсегда, а не по частям. А почему тебя это интересует?
– Мне непонятно, почему за десять миллиардов лет жизнь на Эритро так и остановилась на стадии прокариотов. – Зивер, здесь нет ничего непонятного. На Земле после возникновения жизни первые два-три миллиарда лет тоже существовали только прокариоты. На Эритро плотность энергии, излучаемой светилом, намного меньше, чем на Земле, а для образования более сложных организмов нужна энергия. Эта проблема очень детально обсуждалась на Роторе.
– В этом я не сомневаюсь, – сказал Генарр. – Только ваши дискуссии, очевидно, так и не дошли до обитателей станции. Я думаю, все мы слишком заняты нашими частными делами и проблемами – хотя все, что относится к прокариотам, тоже наша проблема.
– Если уж ты заговорил об этом, то и мы на Роторе в свою очередь почти ничего не знаем о станции.
– Да, мы оказались в какой-то степени в изоляции. Но, Юджиния, не забывай, что в работе станции нет ничего сенсационного. Станция – это всего лишь производственное предприятие, и меня нисколько не удивляет, что ее почти не упоминают в роторианских новостях. Все внимание роториан привлечено к строящимся поселениям. Ты не собираешься переселиться на одно из них?
– Ни за что. Я роторианка и не собираюсь оставлять Ротор. Извини за откровенность, но и здесь меня бы не было, если бы не необходимость. Мне нужно сделать ряд астрономических наблюдений на вашей обсерватории, база которой намного стабильнее роторианской.
– Об этом мне сообщил Питт. Мне приказано оказывать тебе всяческое содействие.
– Хорошо. Я уверена, ты не откажешь мне в помощи. Между прочим, ты сказал, что вы стараетесь избежать проникновения прокариотов на станцию. Насколько успешно? Вода здесь безопасна, ее можно пить?
– Очевидно, безопасна – ведь мы ее пьем. На станции нет прокариотов. Вся поступающая на станцию вода – и не только вода – обеззараживается сине-фиолетовым светом, в считанные секунды убивающим прокариотов. Коротковолновые фотоны такого света несут слишком много энергии и быстро разрушают важнейшие структурные элементы этих крохотных клеток. Впрочем, даже если какое-то количество прокариотов и попадет на станцию, вреда от них не будет – насколько мы можем судить, они не ядовиты и вообще безвредны. Мы проверили на животных.
– Это уже лучше.
– У этой медали есть и оборотная сторона. Наши микроорганизмы не способны на поверхности Эритро конкурировать с местными прокариотами. Во всяком случае, когда мы попробовали высеять наши бактерии в почву планеты, ничего не получилось – они не росли и не делились.
– А многоклеточные растения?
– Мы пытались выращивать и их, но результаты оказались весьма плачевными. Должно быть, все дело в особенном свете Немезиды. Внутри станции на почве и воде планеты мы выращиваем великолепные растения. Конечно, обо всем мы сообщали на Ротор, но я сомневаюсь, чтобы эти данные широко публиковались. Как я уже говорил, роториан наша станция не интересует. Точнее, мы не представляем интереса для грозного Питта, а на Роторе его слово решает все, не так ли?
Генарр говорил с улыбкой, но улыбка получилась немного натянутой.
Интересно, что бы сказала по этому поводу Марлена? – подумала Юджиния.
– Питта нельзя назвать грозным, – возразила она. – Иногда он слишком настойчив и напорист, но это ведь не одно и то же. Знаешь, Зивер, когда мы были молодыми, я всегда думала, что комиссаром будешь ты. Ты был невероятно способным.
– Только был?
– Я уверена, что и сейчас ты такой же. Но тогда у тебя были оригинальные мысли, своя политическая концепция. Я слушала тебя с восторгом. Во многом ты был бы лучшим комиссаром, чем Питт. Ты бы прислушивался к мнению других и не настаивал на том, чтобы все беспрекословно подчинялись тебе.
– Именно поэтому я был бы плохим комиссаром. Видишь ли, у меня нет никакой конкретной цели в жизни. Просто у меня часто возникает желание делать то, что мне кажется правильным в данный момент; я только надеюсь, что в конце концов из этого получится что-то мало-мальски стоящее. Напротив, Питт всегда знает, чего он хочет, и добивается этого всеми способами.
– Зивер, ты неверно его оцениваешь. У него твердые убеждения, согласна, но он очень рассудителен и благоразумен.
– Конечно. В рассудительности ему не откажешь. Какую бы цель Питт ни преследовал, он всегда найдет абсолютно благовидные, безукоризненно логичные, весьма гуманные доводы. Он может придумать их в любой момент, и при этом будет казаться очень искренним даже самому себе. Я уверен, ему всегда удается убедить человека в необходимости сделать то, что сначала тому делать вовсе не хотелось. При этом он действует не приказами или угрозами, а терпеливо и настойчиво обращает в свою веру, используя очень разумные аргументы.
– Ну что ж… – неуверенно попыталась возразить Юджиния.
– Я вижу, ты и в самом деле немало натерпелась от его рассудительности. Значит, ты понимаешь сама, насколько хорош Питт как комиссар. Не как человек, а как комиссар.
– Я бы не назвала его плохим человеком, – сказала Юджиния, слегка покачав головой.
– Ну хорошо, не будем спорить. Я хотел бы встретиться с твоей дочерью. – Генарр встал. – Может быть, ты разрешишь нанести вам визит сегодня вечером?
– Это было бы чудесно.
Генарр проводил ее взглядом; улыбка постепенно сошла с его лица. Юджиния хотела вспомнить их молодость, а он не нашел ничего лучшего, как сразу же напомнить ей о муже – и она замолчала. Генарр вздохнул про себя: видно, он еще не утратил уникальную способность собственными руками разрушать свое счастье.
Глава 27
Юджиния сочла необходимым предупредить Марлену:
– Его зовут Зивер Генарр, – сказала она. – Если ты захочешь обратиться к нему, называй его командором – он руководит всей станцией.
– Конечно, мама. Если это его звание, то я так и буду обращаться к нему.
– И я хочу, чтобы ты не ставила его в затруднительное положение.
– Я не буду.
– Это так просто, Марлена, ты же знаешь. Слушай только то, что он будет говорить, и не делай никаких поправок на язык жестов. Пожалуйста, я прошу тебя! В колледже и какое-то время после мы были друзьями. Мы и сейчас друзья, хотя не виделись все десять лет, которые он провел на станции.
– Мне кажется, вы были не только друзьями.
– Слушай, что я тебе говорю, – настаивала Юджиния. – Я не хочу, чтобы ты наблюдала за ним я говорила, что он на самом деле имеет в виду, или думает, или чувствует. К твоему сведению, мы всегда были только друзьями и уж во всяком случае не любовниками. Мы нравились друг другу – как друзья. Но, после того как появился твой отец… – Юджиния покачала головой и сделала неопределенный жест рукой. – И будь поосторожнее в выражениях, если речь зайдет о комиссаре Питте. У меня такое ощущение, что командор Генарр не доверяет комиссару Питту…
Марлена улыбнулась матери, что бывало чрезвычайно редко.
– Уж не изучала ли ты подсознательное поведение командора Зивера? По-моему, у тебя не просто ощущение.
Юджиния укоризненно покачала головой.
– Вот видишь? Ты не можешь остановиться ни на минуту. Хорошо, не просто ощущение. Он прямо сказал, что не доверяет комиссару. И ты знаешь, – добавила Юджиния, обращаясь больше к себе, чем к дочери, – может быть, у него есть основания так говорить.
Юджиния повернулась к Марлене и продолжала уже другим тоном:
– Итак, разреши мне повторить еще раз. Ты можешь сколько угодно наблюдать за командором и узнавать все, что тебе захочется. Но не говори ему об этом ни слова. Потом все расскажешь мне! Ты поняла?
– Мама, ты думаешь, здесь, на Эритро, есть что-то опасное?
– Я не знаю.
– А я знаю, – спокойным тоном констатировала Марлена. – Я знала, что на Эритро нас подстерегает какая-то опасность уже тогда, когда комиссар Питт разрешил нам полететь сюда. Только я не знаю, что это за опасность.
Глава 28
Впервые увидев Марлену, Зивер Генарр был просто шокирован. Это впечатление только усиливалось мрачным видом девушки, который недвусмысленно свидетельствовал, что она понимает и чувства Генарра, и их причину.
В Марлене не было совершенно ничего от Юджинии – ни красоты, ни изящества, ни обаяния. Только насквозь пронизывающий взгляд огромных блестящих глаз. Впрочем, и глаза были не от Юджинии. Пожалуй, только этим она и превосходила свою мать.
Затем первое впечатление Генарра стало понемногу меняться. За чаем и десертом Марлена вела себя просто идеально. Настоящая леди, к тому же, как оказалось, очень смышленая. Как там сказала Юджиния? Все неприятные добродетели? Оказывается, это не так уж и плохо. Генарру показалось, что Марлена, как это свойственно всем некрасивым, как было свойственно и ему, страстно хочет быть любимой. И он ощутил прилив симпатии к Марлене.
Немного погодя Генарр вдруг сказал:
– Юджиния, если ты не возражаешь, я бы хотел поговорить с Марленой один на один.
– У вас уже появились секреты? – попробовала пошутить Юджиния.
– Видишь ли, именно Марлена разговаривала с комиссаром Питтом и именно она убедила его разрешить вам прилететь на станцию. Мое положение как командора станции в очень большой мере зависит от того, что говорит и что делает комиссар Питт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63