Давай сматываться.
— Это значит уйти?
— Это значит уйти.
— Итак, мы уйдем, и что дальше? — спросил Чиун. — Придет другой день, другой год, и эти же самые люди, которые не пожелали бы заплатить Мастеру Паку, как должно, снова нас настигнут? Лучше нам все закончить сейчас.
— Если ты так хочешь, — согласился Римо.
— Именно так я и хочу, — подтвердил Чиун. — Иди, встань с другой стороны и держи глаза открытыми.
— Есть тут главарь? Почему бы нам его не прикончить прямо сейчас? — спросил Римо.
— Потому, что мы не знаем, что произойдет дальше. Действовать, не имея нужных сведений — это значит, навлекать на себя беду. На другую сторону.
— Ладно, — согласился Римо, и пошел в обход на другую сторону прямоугольного пространства, ограниченного по углам большими колоннами, которые Римо заметил еще раньше.
Темная ткань, скрывавшая вершины колонн, была на прежнем месте.
Молодой человек, с которым ранее беседовал Чиун, теперь стоял в середине выделенного четырехугольника.
Он поднял руку, призывая к тишине, добился ее и ясным голосом объявил:
— Я Реджинальд Воберн Третий! Добро пожаловать на праздник семьи Во. Пусть начнутся развлечения.
Когда он сошел с огороженного пространства, где-то ударили в медный гонг, и он загудел глубоким раскатистым звуком. Трио деревянных флейт тонкими голосами подхватило сладостную мелодию. Зазвенели цимбалы, и снова загудел гонг, когда труппа ярко одетых восточных акробатов, кувыркаясь, просочилась сквозь толпу на арену.
— “Изумительные Вофаны”, — произнес молодой человек, стоявший рядом с Римо.
— Если вы и далее собираетесь быть моим экскурсоводом, то как вас зовут? — поинтересовался Римо.
— Резерфорд Вобли, — ответил молодой человек.
— Я так и думал, — отозвался Римо.
Он с отвращением огляделся по сторонам, и увидел, как на арене крутятся Вофаны, ходят колесом, кувыркаются, демонстрируют сальто назад и всяческие иные прыжки и кульбиты. Их тела в ярких трико мелькали в воздухе наподобие разноцветных пятен, когда они пролетали над и под друг другом, точно беспрерывно меняющие свое место карты в тасуемой колоде. Поскольку пространство, отведенное им для работы было не слишком велико, они умудрялись создавать сразу несколько взаимопроникающих комбинаций, сложных, как паутина, только сплетенных не их нитей, а из чистой энергии и движения.
В середине арены собрались артисты, одетые в костюмы, напоминавшие пижамы, кувыркаясь и становясь друг на друга, они составили пирамиду. Римо с отвращением подумал, что, хотя артисты и недурны, но все это он уже видел не раз. Он только спрашивал себя, когда они начнут вращать блюда на длинных бамбуковых шестах.
Акробаты разрушили пирамиду и закувыркались по земле под аплодисменты зрителей. Римо посмотрел на другую сторону арены, разыскивая взглядом Чиуна, но не увидел его.
Воздух наполнился пронзительными голосами флейт — точно скорбный вопль пронесся над лугом. Ударили цимбалы, а потом снова зазвучал гонг с его затяжным эхом.
Акробаты тут же отозвались на призыв музыки. Они полетели над ареной, по двое, трое, четверо сразу, стремительные пятна цвета, которые, казалось, начисто отрицали законы притяжения, проносились друг над другом, порой точно замирая в самой высшей точке своего прыжка, но упорно продвигаясь вперед через поляну. А потом один акробат в голубом резко опередил остальных выступавших и вихрем понесся прямо на Римо, будто пикирующий бомбардировщик.
Началось. Римо отступил в сторону на полшага и поднял руку. Со стороны все выглядело так, как будто он вообще ничего не сделал, ну, может просто помахал кому-то в толпе по другую сторону арены. Но акробат, так решительно прыгнувший ногами вперед, промахнулся полностью, разве только плечом слегка задел вытянутую руку Римо. Это мимолетное прикосновение было отмечено треском сломанной кости, резким свистом вытисненного из груди воздуха, а затем продолжительным воплем, когда акробат ударился о землю. На этот раз он уже не подскочил.
Еще двое устремились к Римо. В зеленом и красном трико. Римо слегка развернулся, коснувшись одного лопаткой, а другого коленом. И понадеялся, что Чиун наблюдает за ним, ибо чувствовал: техника этих его двух отточенных движений и правда была на высоте. Акробаты завопили от неожиданности и боли, и флейты в ответ залились безумными трелями. Парни в зеленом и красном взлетели к небу, точно мыльные пузыри на крыльях ветерка. И точно пузырьки лопнули, едва коснувшись земли. Поворачиваясь, Римо краем глаза заметил, как Реджинальд Воберн дернул за шнур, свисавший с одного из шестов, огораживавших арену. Зеркало, укрепленное на шесте, отразило алмазную яркость солнечного луча и направило слепящую вспышку прямо в глаза Римо. Тот в изумлении моргнул. А когда снова открыл глаза, ему пришлось забыть про зеркало, потому что к нему уже приближались оставшиеся восточные акробаты, вооруженные ножами, которые они извлекли из своих одежд. Римо увернулся от них, но тут сверкнула еще одна ослепляющая вспышка. Потом еще. И еще.
Жесткий белый свет жег ему глаза. Уходя от акробатов, Римо нырнул в толпу людей, стоявших вокруг арены, глаза его были плотно зажмурены. Он попробовал открыть их, но все еще ничего не видел. Пронзительный свет на какое-то время лишил его зрения, а за спиной он слышал вопли восточных акробатов, пытавшихся до него добраться.
Римо побежал, но тут же остановился, когда высокий тонкий голос выделился из сотен различных шумов. Это был голос Чиуна, взлетевший над толпой. Он звучал твердо и напряженно.
— Римо! — завывал Чиун. — Помоги мне! Нападай немедленно! Освободи меня! Помоги!
Ослепшие глаза горели. Римо устремился на голос. Он знал: чтобы добраться туда хватит восьми шагов. Но добежав до места, он нашел только тишину и неподвижность. Там были чужие люди, застывшие в ожидании. Римо чувствовал их присутствие, слышал их дыхание, ощущал сжатое напряжение их тел и те микроскопические движения, которые они совершали даже тогда, когда думали, будто стоят совершенно неподвижно.
Но голосу Чиуна здесь явно неоткуда было исходить.
За спиной Римо услышал голоса акробатов, приближавшихся к нему. И еще он уловил аромат духов, до боли знакомое благоухание, вызывавшее слишком много воспоминании. Это были духи Ким Кайли, их богатый и экзотический аромат, смешиваясь с запахом ее тела, становился столь же индивидуальным, как отпечатки пальцев.
Значит, она присутствовала здесь, и был еще один запах.
Запах мельчайших частиц окалины, который остается в ружейном стволе после выстрела. И сколько бы раз оружие ни чистили, этот душок все равно можно учуять, если обладать соответствующей чувствительностью.
Римо ощутил, как воздух снова изменился, услышал шорох почти незаметного движения, когда изящный палец медленно отвел назад курок. Римо хотел было крикнуть: “Нет!”, но времени уже не осталось, и это невысказанное слово обернулось громогласным ревом отчаяния, который вдребезги разнес неподвижность застывших людей, когда Римо, невидящий, но безошибочно меткий, ринулся вперед на звук и опустил ладонь на благоуханную белую шею. Он услышал треск кости, напомнивший звук ломающейся сухой ветки.
А за спиной прыжками приближались акробаты. Римо ощущал давление их тел, рассекающих воздух.
Но они так и не настигли Римо. Раздались глухие удары, будто от падения трех тяжких глыб в грязную лужу. И Римо понял, что три тела прекратили свое движение.
Вдруг воздух вокруг заполонили крики, вопли и топот разбегающейся во все стороны перепуганной толпы.
Иссушающий болезненный свет по-прежнему жег глаза Римо. Какое-то краткое время он ощупью продвигался в мире белой ночи, пока не почувствовал рядом высокое металлическое сооружение. Он должен выключить этот свет, он должен снова начать видеть, он должен найти Чиуна.
На земле рядом с вышкой Римо нашел резной хрустальный стакан, оброненный кем-то из убегавших гостей. Прикинув его вес, Римо швырнул стакан вверх по спиралевидной дуге.
И услышал треск, когда стекло пришло в соприкосновение с мишенью. Зеркало на металлической вышке разлетелось на миллионы сверкающих хрусталиков, которые обрушились на землю, точно восхитительное световое представление.
Остальные три источника света по-прежнему слепили Римо, но потом он услышал, как лопается стекло — хлоп — хлоп-хлоп — и на луг вдруг снизошла тьма. Римо еще раз мигнул, и зрение начало понемногу к нему возвращаться.
Первое, что увидел Римо, был Чиун, который как раз поворачивался к нему после того, как разнес камнями три слепящих прожектора.
— У тебя все благополучно? — спросил Римо.
— В общем, я бы предпочел Барбару Стрейзанд.
Римо обернулся и увидел Ким. Она лежала рядом с Реджинальдом Воберном, распростертая посреди целого моря сверкающих осколков от разнесенных вдребезги прожекторов. Слева от них весьма неизящно скорчились в смертной судороге три последних восточных акробата.
Совершенное лицо Ким Кайли было обращено к небу, глаза ее прикрывали темные очки. Согнутые пальцы правой руки все еще сжимали пистолет. Римо отвернулся.
— Откуда ты знал, что ее надо убить? — спросил Чиун.
— Да уж знал, — спокойно ответил Римо. — А откуда ты знал, что надо убить его?
— Он был предводителем; если мы стремимся к миру, он должен был уйти.
— Ты ждал довольно долго, — сказал Римо. — Я тут ковылял вслепую, а тебя нигде не было.
— И все-таки я тебя нашел, — отозвался Чиун. — Я просто следовал за топотом ломящегося напролом быка, и, разумеется, это и был ты.
— Я не понимаю, чего они хотели добиться, — сказал Римо.
— Они пытались каждого из нас заставить поверить, что другой ранен. Мы были их “двумя сливами”.
— Две сливы, разделенные, сокрушены, — повторил Римо.
— Верно. Они решили так: если каждый из нас подумает, что другой в опасности, мы ослабим нашу защиту и станем уязвимыми, — пояснил Чиун.
— А ты не был ранен? Тебе не грозила никакая опасность?
— Разумеется, нет, — с презрением отозвался Чиун. Он наклонился и поднял кусочки разбитой маленькой черной коробочки. — Это всего лишь какое-то механическое устройство, одно из таких записывающих приспособлений, которые не воспроизводят телевизионной картинки, а только один звук. Я раздавил его, когда этот неразборчивый визг стал совершенно непереносим.
— Итак, нас не удалось разделить, и мы не были сокрушены, — сделал вывод Римо.
— Как будто какая-то горстка варваров могла бы сокрушить Дом Синанджу, — заявил Чиун.
Двое мужчин помедлили, оглядываясь вокруг. Лужайки были пусты насколько хватало взгляда. Семья Во рассеялась.
Глава шестнадцатая
— Все хорошо, что хорошо кончается, — сказал Римо, когда они вернулись обратно к себе в кондоминиум.
— Ничего еще не закончилось, — возразил Чиун.
— Что ты имеешь в виду? Воберн мертв, вся семейка смоталась в горы, что же осталось?
— Дом Во остался должен Дому Синанджу публичное извинение.
— Чиун, да брось ты, — ответил Римо. — Этому спору уже две тысячи лет.
— Долг есть долг.
Чиун стоял у окна и смотрел на океан.
— Уже появился новый принц Дома Во. Будем надеяться, что он обладает мудростью, которой были лишены его предшественники.
Чиун стоял у окна еще долго после того, как совсем стемнело. Потом Римо услышал, как он пошел к входной двери. Раздался звук открываемой двери, пара слов, сказанных шепотом и, когда Чиун снова вернулся в комнату, в руках он держал конверт.
Старый кореец открыл его и прочел записку.
— Это приглашение, — сказал он.
— Вот ты и иди. А моя бальная книжка уже заполнена, — отозвался Римо.
— Это приглашение для Дома Синанджу на встречу с Домом Во. Мы пойдем оба.
— Так я — часть Дома Синанджу? — спросил Римо.
Чиун с невинным выражением лица посмотрел на Римо.
— Разумеется, — ответил он.
— Благодарю, — сказал Римо.
— В каждом доме должна быть кладовая, — пояснил Чиун. — Хе-хе. Ты и есть кладовая Дома Синанджу. Хе-хе. Вот именно, кладовая. Хе-хе.
Они отправились на рассвете. Чиун надел бело-черные церемониальные одежды, которые Римо еще никогда на нем не видел. На плечах красовалась тонкая вышивка шелком — корейский знак, который, как знал Римо, был символом Дома Синанджу. Он переводился как “средоточие” и означал, что Дом Синанджу являлся средоточием мира.
Едва они приблизились к портику, украшавшему вход в огромный особняк, сводчатые двери распахнулись, и появилось четверо мужчин с носилками, на которых лежали тела Реджинальда Воберна и Ким Кайли. Когда они проходили мимо, Римо отвел глаза, потом посмотрел на местного констебля, вышедшего вслед за носилками.
— Нет убийства, — бормотал себе под нос констебль. — Это уж наверняка. Нет стрелы в сердце — значит, будем считать за естественную смерть.
Римо и Чиун вошли в особняк. Гробовая тишина в доме свидетельствовала, что он пуст, и Римо сказал:
— Я подумал, может, они что-то замышляют.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24