— Хорошо.
Если Чиун предпочитает остаться в одиночестве, пусть остается. Римо с самого начала был против этого отпуска, а теперь он начал получать от него удовольствие и не собирался позволить Чиуну это удовольствие испортить. Если в только Римо мог избавиться от беспокойного чувства неуверенности, которое сидело в нем, точно плохо переваренная пища! Римо на какое-то время показалось, что неприятное чувство покинуло его. Это случилось, когда они с Ким лежали в пещере еще до наступления прилива, но теперь все вернулось, это сумасшедшее ощущение было липучим и неотвязным, как запах смерти.
— А теперь мы покажем вам сенаторские апартаменты, — предложило трио комнатной обслуги.
Ким проследовала за ними сквозь распахнутые застекленные двери, подол огромного халата волочился за ней точно шлейф свадебного туалета. Римо задержался на пороге, обернулся и сказал:
— Доброй ночи, папочка.
— Для некоторых, — пробормотал Чиун, не отрываясь от развернутого пергаментного свитка. — Если ты явишься сюда, провоняв мясом дохлой коровы, то отправишься спать на берег.
Римо улыбнулся.
— Я не думаю, что у меня возникнут сложности с поиском ночлега.
Глава десятая
Реджинальд Воберн Третий осторожно отхлебнул апельсинового сока, поперхнулся и выплюнул напиток. Борясь с ощущением тошноты в желудке, он ткнул вилкой в лежавшие на его тарелке два поджаренных хрустящих ломтика бекона, но не смог заставить себя поднести еду ко рту. Реджи знал, что мясо очень вкусное и приготовлено именно так, как он любит, но как раз сейчас эти ломтики для него были не более привлекательны, чем рак легких в последней стадии.
А с яйцами дело обстояло еще хуже. Два из них желтками вверх как раз разместились посередине тарелки между нарезанными фруктами и беконом. Они глядели прямо на Воберна как два молочно-желтых глаза, слепых, но обвиняющих. Он почти слышал, как они к нему обращаются:
“Реджинальд, ты снова потерпел поражение. Что же ты за наследник Во? Ты просто обычный неудачник”.
Реджи резко отпихнул от себя сервировочный столик из стекла и кованого железа. Столик опрокинулся и с треском ударился о пол летнего павильона. Столешница лопнула. Стеклянная посуда разбилась вдребезги. Во все стороны разлетелись кусочки пищи.
Реджи отшвырнул назад свой стул и кинулся в кусты, его горло содрогалось в рвотной судороге, рот наполнился отвратительным вкусом желчи. Он попытался вызвать рвоту, но ничего не получилось, так как желудок был пуст, точно свежевырытая могила.
Реджи не в состоянии был что-либо есть еще с предыдущего вечера, когда до него дошла новость о том, что море не смогло уничтожить некоего субъекта по имени Римо.
На этот раз то были не пара ленивых индейцев и даже не три явно слишком высокооплачиваемых наемных убийцы. Море — это все-таки, будь оно проклято, море, а не какие-то там шуточки. Холодное, безжалостное и могущественное море, способное поглотить без следа многие флотилии.
Но только не Римо. Нет, море могло слизнуть целый “Титаник” точно закуску к бокалу коктейля, но Римо запросто прошел через него, от самого дна до поверхности, и приплыл обратно к берегу с такой легкостью, словно поплавал в мелком бассейне во дворе своей виллы. Да еще с девчонкой на буксире, что делало подобный подвиг еще более неправдоподобным.
Реджи поднялся с колен и отряхнул свои белые фланелевые брюки. Руки у него дрожали, точно после трехдневной вечеринки в поло-клубе с обильной выпивкой и податливыми красотками.
Реджи медленно, как старик с больными ногами, которому некуда пойти, вернулся обратно в павильон и, скорчившись, уселся в плетеное кресло с высокой спинкой. Глубоко внутри, там, где, как предполагается, находилось его сердце, в Реджи сидело ясное понимание причины его дурного состояния. И дело вовсе не в том, что у него болел желудок или дрожали руки. Это только внешние симптомы. А главной бедой был страх — Реджи овладел темный и древний ужас, древнее и темнее самого времени. И Воберн чувствовал, как этот ужас поглощает его, буквально пожирает огромными жадными кусками, начиная от внутренностей и медленно продвигаясь кнаружи, Реджи не знал, сколько еще ему удастся продержаться в неравной борьбе с этим мрачным чудовищем. Вскоре от него останется только пустая высохшая оболочка, и под сухой, как бумага, кожей не сохранится практически ничего от Реджи Воберна.
Разве может быть, чтобы седьмой камень ошибся? И эти двое непобедимы? Или он просто еще не до конца понял послание камня?
Он был уверен: море наверняка убьет “сливку” по имени Римо, причем так уверен, что считал это уже свершившимся фактом. Но море, огромное море, которое столь велико, что его нельзя даже нанять на службу, подвело Реджи. Что же еще ему оставалось? Должно же найтись что-то еще, тем более теперь, когда обе “сливки” снова вместе. И вот он сидел и думал, но ничего нового в голову не приходило, только страх по-прежнему терзал его сердце, и мужество его утекало с каждой уходящей минутой.
Он попытался взять себя в руки. Необходимо что-то сделать, что-то значительное и важное, чтобы доказать самому себе: он не просто настоящий мужчина, но еще и первый сын первого сына по прямой линии от принца Во, а следовательно, прирожденный властитель.
Течение его мыслей прервало чье-то пение. Это был наполненный, сильный голос, женский, но низкий, с романтичным местным акцентом. Морской бриз доносил со стороны берега слова песни. Радостная и счастливая, она славила любовь и жизнь и совершенно не подходила к настроению Реджи.
Вытянув шею, Реджи пытался разглядеть певицу сквозь толстую живую изгородь. Он увидел огромную черную фигуру, ковылявшую мимо. Яркое цветное платье из ситца так тесно облегало ее могучее тело, что напоминало плотно набитую сосичную кожуру, готовую вот-вот лопнуть. Ногти на ногах женщины были окрашены в неправдоподобный пронзительный, просто “вырви глаз” розовый цвет. Голову облекал ярко-красный платок, а поверх него высилась огромная стопа корзин ручного плетения почти такой же высоты, как и сама женщина.
Женщина шла по залитому солнцем пляжу, подчиняясь какому-то внутреннему, свободному скользящему ритму, и пела. Поравнявшись с газебо, она заметила Реджи, резко оборвала пение и одарила Воберна широкой открытой улыбкой.
— Мэри-Корзинка к вашим услугам, — сказала она. — Меня тут всякий знает. Я плету самые лучшие корзины на всех островах, а может, и во всем мире. Большие корзины, маленькие корзины, какой величины вам только угодно, всех цветов, всех видов. А уж если вам захотелось чего-то особенного, я и тут сумею угодить. Только денек погодите — и готово. Хоть кого спросите — вам каждый скажет: лучше корзин, чем у Мэри-Корзинки, нет. Мои — самые хорошие.
Она смолкла, дойдя до конца своей много раз отрепетированной речи, и посмотрела на Реджинальда Третьего, ожидая поощрения.
— Ну, тогда давай посмотрим на них, — с улыбкой сказал Реджи.
Он наклонился, открыл скрытую в кустах калитку из кованого железа и отступил в сторону, пропуская Мэри-Корзинку с ее объемистым товаром. Улыбка женщины несколько слиняла, когда она увидела опрокинутый столик, разбитую посуду и застывшие брызги яичного желтка и фруктов, над которыми жужжали сине-зеленые мухи. По лицу Мэри скользнуло выражение, ясно говорившее: а здесь не так уж и здорово. Что-то было не в порядке. Но, подобно маленькому облачку, на миг заслонившему солнце, это беспокойное чувство мгновенно минуло. Мэри-Корзинка подняла глаза. Солнце было по-прежнему на месте, прямо посредине неба, как всегда, и женщина снова улыбнулась, глядя на роскошную одежду Реджинальда Воберна и отметив про себя богатую меблировку и частный пляж, через который дорога вела к большому красивому особняку, возвышавшемуся на холме.
Мэри-Корзинка решила, что ничего плохого тут нет, а уж в крайнем случае пара ее корзинок наверняка поправит дело.
— Давайте посмотрим вон ту, бело-зеленую, — предложил Реджинальд. — Она в самой середине стопки.
— У вас наметанный глаз на настоящее качество, — одобрила его выбор Мэри-Корзинка.
Быстрым и на удивление изящным движением она перебросила раскачивающуюся башню корзин с головы себе на руки, а потом на устланный ковром пол. Затем наклонилась, чтобы достать из кипы ту, которую выбрал покупатель. Реджи тоже нагнулся. Он улыбнулся, когда пальцы его нащупали нож из столового прибора и сомкнулись вокруг его рукояти, извлекая оружие из остатков раскиданного завтрака.
Реджи вдруг почувствовал себя хорошо. Страх, глодавший его внутренности, растаял, точно его и не было. Вместо него появилось ощущение тепла и дрожь предвкушения. Да и чего он когда боялся?
— Вот вам, — Мэри-Корзинка, выпрямившись, подала ему очаровательную бело-зеленую корзину.
— А вот тебе, — улыбаясь ответил Реджи.
Длинное узкое лезвие ножа блеснуло на солнце, вонзаясь в широкую грудь торговки. Брызнула кровь, закипая вокруг стального лезвия, и Мэри-Корзинка закричала, но Реджи зажал ей рот ладонью и всем своим весом пригнул к земле, а нож в его руке продолжал кромсать просторную грудь женщины.
Еще несколько секунд она боролась, отчаянно металась из стороны в сторону, пытаясь сбросить Реджинальда со своего тела. Решетчатые стены домика ходили ходуном, а йотом она замерла.
Никогда в жизни Реджи не чувствовал себя лучше. Ему вдруг захотелось съесть свой завтрак. Он поднялся и посмотрел на тело Мэри-Корзинки. И тут ему припомнилось где-то читанное: внутри каждого толстого человека прячется худой, который старается выбраться наружу.
Он опустился на колени рядом с Мэри, поднял нож и принялся проверять теорию практикой.
Когда все было закончено, Реджинальд взялся за телефон и набрал номер полиции.
— Не могли бы вы прислать кого-нибудь? — весело попросил он. — У меня тут мертвая женщина.
Констебль явился через час. Он стоял у кованой металлической калитки и с профессиональным спокойствием смотрел на бойню в газебо.
— Стрелы в сердце нет, значит, нет и убийства, — провозгласил он. — Явно естественные причины. Здесь нет убийств. Только солнце, море и хорошая погода. Настоящий рай для отдыха.
— Совершенно верно, — охотно согласился Реджинальд. Он кивнул в сторону того, что когда-то было Мэри-Корзинкой. — Если вас это не затруднит, а то мне немного не хватает прислуги, сами понимаете.
— Никакого труда, — ответил констебль. — Я вам тут уберу.
Из кармана своего мешковатого мундира он извлек сложенный пластиковый мешок для мусора.
— Мой набор для места преступления, — пояснил констебль. — Никогда и никуда не выхожу без него. Очень удобно, когда эти естественные покойники оказываются вот в таком беспорядке.
— Весьма похвально, — отозвался Реджи.
— А вы идите и веселитесь в свое удовольствие. Я хорошо убираю.
Встав на колени на пропитанном кровью ковре, он принялся сгребать Мэри-Корзинку в мешок со старательностью и пылом трущобного мальчишки, которого неожиданно пригласили в Белый Дом на традиционные поиски пасхального яичка.
Последствия убийства никогда не занимали Реджи. Он взял рогалик, который случайно зацепился на верхушке одного из кустов, открыл калитку и, небрежно жуя хлеб, неторопливо пошел по пляжу. С моря дул приятный прохладный ветерок. Чайки кружили над чистой голубизной моря, время от времени спускаясь к самой воде. Прибой ласково шелестел у скал, точно вел с ними любовную беседу.
Реджи уселся на плоский камень у самой воды. Теперь, когда он снова чувствовал себя также, как раньше, можно было мысленно вернуться к задаче о двух сливках. Сейчас Реджи мог думать о них без страха. Какое необычное, но чудесное ощущение удовлетворенности, чувство примирения и согласия с самим собой.
Солнечные лучи грели ему лицо, Реджи наклонился и окровавленными пальцами начал чертить на влажном песке. Он нарисовал плывущий корабль, на чьих развернутых парусах не было никаких эмблем. Закованных в броню людей со старыми и мудрыми лицами, исполненными тайны. Нарисовал себя, и отца, и примерные очертания этого острова, и, наконец, сам седьмой камень. Набежала волна, разбилась о скалы и отступила. После нее влажный песок остался гладким, море стерло рисунки.
Не совсем сознавая, что он делает, Реджи вновь наклонился. Песок и вода смыли кровь с его пальца. Реджинальд снова начал рисовать, но на этот раз не фигуры и предметы, старинными буквами, подобными рунам, он вычерчивал одно лишь слово. Он сразу узнал этот язык. То был язык Во, чьи слова связывали воедино всех потомков принца Во. И слово он тоже узнал, единое слово приказа, которое непрошено всплыло из каких-то глубинных тайников памяти и коснулось его небрежного пальца. Все время, с самого начала Реджи знал, как ему следует поступить с “двумя сливами”. Улыбаясь, он поднялся на ноги и внимательно посмотрел на слово, выписанное на песке. Это был зов, призыв ко всему далеко разлетевшемуся по всему миру клану Во.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24