— То, что заставляет этих людей желать смерти, одновременно составляет и их слабость. Надо проникнуть в их мысли, в их веру и заставить ее работать против них. Понятно?
— Вы убедили их, что это дурно с моральной точки зрения?
— Нет. Послушайте. Может быть, в какой-нибудь дурацкой школьной аудитории такие слова не приветствовались бы, но там, в Иране, жизнь стоит дешево. Они вовсе не ценят человеческую жизнь так, скажем, высоко, как мы. Для них жизнь — это просто констатация факта, что они живут. Черт побери, половина детей там умирает, не дожив и до восьми лет, а если бы и дожили, то их все равно нечем было бы кормить.
— Что вы хотите сказать, Римо?
— Я хочу сказать, что напугал их так, что они обделались.
— Он пытается сказать, о император, — поспешил вставить свое слово Чиун, — что вы сделали мудрый выбор, избрав именно нас на роль ассассинов, и теперь ваш президент может не опасаться этих ничтожных червяков, которые осмелились угрожать столь славной личности.
— Похоже, это означает, что он и в самом деле в безопасности, — заключит Смит, тщетно, хотя и очень тщательно, пытавшийся проследить всю логику.
— Ага. Точно. Он в безопасности. Они больше не будут пытаться до него добраться.
— Ну, если это ваше слово, — произнес Смит.
— Он в безопасности настолько, насколько вы этого желаете, — сказал Чиун с улыбкой змея-искусителя на лице.
Он никогда не забирал назад своего предложения. Если Смит захочет стать президентом, ему надо только сказать одно слово, и нынешний обитатель Белого Дома просто прекратит свое существование. Римо знал, что Чиун до сих пор не может до конца поверить, даже спустя столько лет, что Смит не замышляет свержение президента с тем, чтобы самому стать им. В конце концов, зачем прибегать к услугам Мастера Синанджу ради такого глупого дела, как безопасность страны? В истории Дома Синанджу страны и народы всегда были чем-то имеющим весьма малое значение. Только император — он платил за услуги — имел значение.
— Я хочу, чтобы он был в безопасности, — сказал Смит.
— Как пожелаете, — отозвался Чиун.
Он услышал совсем иное. «Пока еще нет. Я дам вам знать, когда наступит подходящее время, чтобы убрать президента».
— Ну вот, — вздохнул Римо. — Еще одно задание, и никто ничего и никого не понимает.
— Мы понимаем друг друга очень хорошо, — сказал Смит и кивнул Чиуну.
Чиун тоже кивнул Некоторые из этих белых иногда бывают очень и очень себе на уме.
Чиун настоял на том, что он должен сопровождать Римо в Нью-Йорк, потому что, как он выразился, у него «там кое-какие дела»
— Согласно контракту, ты не имеешь права служить никому другому в Америке, — напомнил ему Римо.
— Я не предаю своих повелителей. Но есть иные сферы интеллектуальной деятельности, которой я занимаюсь.
Они сидели в номере нью-йоркского отеля.
У Чиуна в руках был большой толстый конверт — около фута в длину и девять дюймов в ширину. Чиун бережно прижимал его к груди.
Римо догадывался: Чиун хочет, чтобы он спросил, что это такое. Поэтому он не стал спрашивать.
— Я обошелся с тобой лучше, чем ты того заслуживаешь, — сказав Чиун, указывая на пакет.
— Это книга?
— Могут у меня быть кое-какие сугубо личные дела? — спросил Чиун.
— Конечно.
— Это книга, — сказал Чиун.
Но Римо не стал расспрашивать, что за книга. Он знал, что однажды Чиун попытался опубликовать в Нью-Йорке свои поэтические произведения на корейском и получил отказы из двух издательств. Один из издателей сообщил, что стихи понравились, но они не вполне соответствуют профилю издательства; другой ответил, что, по его мнению, стихи еще не вполне готовы для публикации.
Римо никак не мог понять, каким образом издатели могли прийти к этому заключению, ибо стихи Чиуна были написаны на таком варианте корейскою языка, который знал, насколько Римо мог судить, только Чиун. Возможно, Римо был единственным в мире, кроме Чиуна, человеком, который мог бы понять эти стихи, потому что некоторые наставления Чиуна, касающиеся дыхания, содержали в себе ритмы этого языка. Римо узнал, что этот диалект — очень древний, только тогда, когда какой-то ученый, занимающийся историей Кореи, указал ему, что нет в мире человека, который владеет этим языком, потому что он вышел из употребления за четыре столетия до того, как Рим стал городом.
Чиун был раздосадован, что Римо не спрашивает о его новой книге. Он сказал:
— Я никогда не дам тебе прочитать мою новую книгу, потому что ты не сможешь ее оценить. И вообще — ты так мало в мире ценишь.
— Я прочитаю ее, когда мы вернемся, — пообещал Римо.
— Оставим это, — отозвался Чиун.
— Я обещаю, что прочитаю твою книгу.
— Я не хочу, чтобы ты ее читал, — заявил Чиун. — Твое мнение не имеет никакой цены.
— Ладно, — согласился Римо.
— Я оставлю для тебя экземпляр.
Римо вышел из отеля в таком настроении, что готов был разнести по камешку стены всех попадавшихся ему навстречу домов. Достукался — теперь ему придется читать чиунову рукопись! Не то плохо, что он пообещал ее прочитать, а то, что теперь ему в течение долгих месяцев придется отвечать на разные вопросы, касающиеся мельчайших деталей произведения, а если он не сможет правильно ответить, то для Чиуна это будет лишним доказательством, что Римо на все наплевать.
Так было не всегда. Раньше было время, когда Римо ощущал, что он свободен от подобных чувств, свободен от необходимости постоянно доказывать, что ему не наплевать, доказывать, что он достаточно хорош, что он достоин чести стать преемником Чиуна. Он знал, что достоин. Он знал, что ему не наплевать. Так почему он должен снова и снова доказывать, что это так?
— Почему? — спросил Римо у пожарного гидранта, стоявшего в этот прохладный денек на углу Таймс-сквер, а пожарный гидрант, не сумевший дать правильный ответ, вдруг обнаружил, что в самой его середине находится человеческая рука, расколовшая его до основания.
Пожарный гидрант ответил мощной струей воды, взметнувшейся вверх между двух его половинок, раскинувшихся в стороны, как лепестки цветка.
— Боже мой! — воскликнула какая-то женщина, выходящая с покупками из соседнего магазина. — Он расколол пожарный гидрант!
— Вы лжете, — сообщил ей Римо.
— Как скажете, — согласилась женщина. Это — Нью-Йорк. Кто знает? Может, этот парень — член какой-то новой секты убийц, поклоняющихся пожарным гидрантам. А может, он работает на новую муниципальную программу, целью которой является испытание пожарных гидрантов на прочность. — Все что пожелаете, — добавила она.
А Римо, увидев, что женщина испугана, сказал:
— Мне очень жаль.
— Ах, ему очень жаль! — возмутилась женщина. Он выказал слабость, а нью-йоркцы обучены нападать на слабых. — Это был совершенно новый пожарный гидрант.
— Да нет, я хотел сказать, мне жаль, что я напугал вас.
— Да что вы, не стоит, — сказала женщина.
В Нью-Йорке не следует доводить людей до такого состояния, когда они начинают задыхаться от чувства собственной вины.
— Мне не нужно ваше прощение, — заметил Римо.
— Иди ты в задницу! — положила конец диалогу женщина.
В Нью-Йорке, если все остальное не срабатывало, всегда оставалась эта фраза как последнее средство.
Когда Римо добрался до компьютерного центра, он вовсе не был настроен на оптимистически-доброжелательно-британское присутствие женщины, табличка на столе которой гласила, что она — мисс Памела Трашвелл.
— Вас интересует наша последняя модель? — спросила Памела.
Ее обширная грудь была покрыта ангорским свитером, а улыбка открывала ряд безупречно-белых зубов в обрамлении очень красных губ.
— А она лучше, чем старая модель? — спросил Римо.
— Она удовлетворит все ваши потребности, — сказала Памела. — Все до одной.
При этом она широко улыбнулась, а Римо отвернулся — ему было скучно. Он знал, что так действует на многих женщин. Поначалу это возбуждало, но теперь он знал, что это — лишь то, что есть на самом деле: проявление того, что женщины находят его вполне пригодным и поддаются врожденному инстинкту — желать продолжения рода от наиболее пригодного для этой цели представителя своего биологического вида. Именно в этом всегда и заключалась суть красоты и привлекательности — проявление столь же глубинной функции живого организма, как дыхание, еда или сон. Именно это всегда позволяло человеческому роду продолжать свое существование, а продолжение рода человеческого больше не входило в число вопросов, интересующих Римо.
— Продайте мне компьютер. Вот и все.
— Ну, компьютер должен быть для чего-нибудь нужен, — ответила она.
— Ладно, — уступил Римо. — Дайте подумать. Он нужен мне затем, чтобы начать Третью мировую войну. Я хочу проникнуть в компьютерную систему, обслуживающую правительство, с тем, чтобы подорвать валютную систему иностранного государства. Я хочу, чтобы банки раздали деньги нищим и разорились. Я хочу вызвать взрыв ядерных боеголовок.
— И все? — поинтересовалась Памела.
— Ну, и он, конечно, должен играть «Янки Дудл», — добавил Римо.
— Посмотрим, что мы можем сделать, — сказала Памела и отвела Римо в уголок, где находился целый каталог компьютерных программ, умевших делать все что угодно — они могли рассчитать конструкцию здания, а могли и сыграть в игру «Меткий стрелок».
Исполняя свои служебные обязанности, Памела принялась объяснять, принципы работы компьютера. Она начала с простого образа: калитка, реагирующая на элементарную команду «да — нет». По команде «нет» — калитка закрывается, по команде «да» — открывается. Потом, она увлеклась и принялась взахлеб рассказывать, как эти «да/нет» приводят компьютер в действие, и, разъясняя всю эту неудобоваримую дребедень, она приветливо улыбалась Римо — так, будто кто-то вообще смог бы проследить за ходом ее мысли.
Римо позволил ей нести эту чушь, пока не начал засыпать, и тогда он сказал.
— Вы знаете, мне вовсе не требуется подсчитать, на какую сумму я еще могу выписывать чеки. У меня вообще нет чековой книжки. Я просто хочу развязать Третью мировую войну. Помогите мне в этом. Что у вас есть из оружия массового поражения?
Прежде чем она успела ответить, кто-то подозвал ее к телефону. Она сняла трубку на соседнем столе и начала густо краснеть. Римо заметил телекамеры, установленные на потолке. До того они вращались из стороны в сторону, держа в поле зрения все помещение компьютерного центра, но теперь они замерли и все дружно уставились на Памелу Трашвелл. Он посмотрел на Памелу и увидел, как выражение смущения на ее покрасневшем лице сменилось выражением гнева, она выпалила:
— Пошел ты, ублюдок поганый! — и швырнула трубку.
Пока трубка летела от руки Памелы до аппарата, Римо уловил ультразвуковые колебания, исходящие из трубки. Если бы Памела не отняла ее от уха, то ее перепонки лопнули бы.
Она этого не заметила. Она разгладила юбку, подождала, пока румянец немного отхлынет, и вернулась к Римо — само воплощение идеальной британской продавщицы.
— Как я понимаю, это не был друг, — заметил Римо.
— Это человек, который меня достает вот уже несколько месяцев.
— А кто это? Почему вы не сообщили в полицию?
— Я не знаю, кто это, — сказала Памела.
— А кто управляет этими камерами? — спросил Римо, показав на потолок.
— Никто. Они автоматические, — ответила Памела.
— Ничего подобного.
— Извините, сэр, но они автоматические.
— Нет, — твердо сказал Римо.
— Это наше оборудование, и мы знаем, как оно работает, так что если вы будете так добры и сосредоточите свое внимание, я объясню вам принципы работы простейшего компьютера, — сказала Памела.
— Этими камерами кто-то управляет, — упрямо твердил Римо. — Вот сейчас они за вами следят.
— Это невозможно, — возразила Памела и подняла взор вверх.
Когда, несколько мгновений спустя, она опять взглянула на камеры, они по-прежнему были направлены на нее.
— Это место определенно спроектировано с какой-то особой целью, — заметил Римо. — Вы можете проследить, откуда к этим камерам поступают команды?
— Я боюсь, — призналась Памела. — На прошлой неделе мне удалось засечь номер этого телефонного хулигана. Наш менеджер взял трубку, и у него лопнули барабанные перепонки. Я не знаю, что делать. Я подала заявление в полицию, а они сказали, забудьте об этом. Но как можно об этом забыть, если кто-то заставляет людей врываться в офис, хватать вас, трогать, дергать и все такое прочее? Я знаю, что этот ненормальный, который звонит, — именно он стоит за всем этим.
— И вы не знаете, кто он? — уточнил Римо.
— Нет, а вы?
Римо покачал головой.
— А почему бы нам вместе это не выяснить? — предложил он.
— Извините, но я вас не знаю, и я вам не доверяю, — сказала Памела.
— А кому вы хотите доверять?
— Я не доверяю полиции.
— Ведь именно я показал вам, что за вами следят, — напомнил Римо.
— Я не знаю, кому теперь можно доверять. Мне звонят в любое время. Звонящий, похоже, знает, чем я занята.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26