И счастливо улыбался. За последние десять лет он отвык от женской заботы, приучился ухаживать за собой сам. Убирался, стирал, готовил еду, засыпал и просыпался.
И вдруг сейчас его охватил блаженый покой главы семьи, которого по настоящему любят и уважают…
Прапорщик вернулся затемно. Веселый, разговорчивый.
— Все вызнал, Тарас Викторович. Пойдем с вами к Бесовой сопке. Там, говорят, тетерева десятками бродят, белки на мушки прыгают… Жаль только, главного советчика не застал — Васька Чудаков отправился с обходом. Оглядеть свою лесную епархию… Голоден я, хозяюшка, будто весенний волчина.
— Мой руки, «волчина», а я пока разогрею голубчики, полью их сметанкой… Ежели имеется желание, можешь с»есть тарелку борща — наваристый получился, ароматный.
Забота Александры о другом мужчине — неприятна и болезненна. Мысленно Тарасик успел привыкнуть к мысли о том, что полюбившаяся женщина — его собственность. И вдруг она ухаживает за жирным прапорщиком: сливает ему на руки, нарезает крупными ломтями хлеб, разогревает и подает голубцы… Легко ли видеть такое?
Ревность породила гнев. Добято поднялся с раскладушки, подошел к окну и повернулся к обеденному столу спиной. Поэтому он не заметил всепонимающей ласковой улыбки Сашеньки, укоризненное покачивание головой. Дескать, милый дурачек, ничего-то ты не понимаешь, к чему так себя терзать.
Торопливо умывшись, прапорщик с аппетитом с»ел горшок борща, голубцы, сыто потянулся. И полез по лестнице на мансарду.
— Почему казак гладок — поел да набок, — снова не без ехидства пропела Александра. — Советую и вам, Тарас Викторович, последовать его примеру. Больно уж нездоровый у вас вид… Выпейте столовую ложку вот этого отвара — до самого утра не проснетесь… Не бойтесь — разбужу.
— Я ведь уже отдыхал, — заикнулся было Добято.
— Какой там отдых? К тому же, вы не спали — о чем-то своем думали… Признайтесь, семью вспоминали, детишек?
Добято уже открыл рот, чтобы грохнуть: нет у меня никого, ни жены, ни детей, одинок, но во время спохватился. По наблюдениям и рассказам все мужики, едва выедут за семафор, становятся неженатыми, одинокими, которых необходимо пожалеть, пригреть… Вдруг Сащенька то же вообразит?
— Никого не вспоминал, — с напускной суровостью буркнул он. — Просто думал. Ни о чем.
— Вот выпейте отварчика, ложитесь на правый бочок, кулачок под щечку и думайте на здоровье…
Пришлось покориться. Добято послушно проглотил терпкий отвар, забрался на верхотуру и растянулся на застеленной чистым бельем раскладушке. Рядом на такой же раскладушке отчаянно храпел прапорщик. От дымохода волнами плыло тепло.
Столовая ложка колдовского отвара сделала свое дело — сыщик, едва прикоснувшись к подушке, провалился в сон, будто в черный омут…
Проснулся он часа в два ночи. Полежал, чутко вслушиваясь в тишину, но нескончаемый храп Толкунова заглушал все звуки: стук мокрой ветки в окошко, поскрипывание старого дома, шелест мышей, безбоязненно разгуливающих по полу… Спать не хочется, выпитое снотворное перестало действовать… Покурить, что ли на свежем воздухе? Авось, после прогулки вернется пропавший сон?
Осторожно, стараясь не разбудить Серафима, Добято набросил на голое тело теплую куртку, добрался до лестницы, нащупал гладкие перила, спустился на первый этаж. Сейчас отопрет наружную дверь, выйдет на веранду — покурит, подумает…
— Кто там?
На пороге боковушки — тонкая женская фигура в длинной, до пят, рубахе.
— Не пугайтесь, это — я.
— Тарас Викторович? Не спится?
Тарасик не ответил. Непроизвольно шагнул вперед, обнял женщину, мягко привлек её к себе. Ожидал резкого толчка, пощечины. Александра не оттолкнула его, не вскрикнула — прижалась всем телом, обняла за шею, подняла голову с жадно приоткрытыми пухлыми губами.
Не вымолвила — простонала.
— Милый…
Добято рывком поднял её на руки, внес в боковущку, положил на кровать. Принялся обцеловывать лицо, шею, грудь. Полетела нп пол ночная рубашка, мужское белье.
— Милый… Не торопись… — стонала под Тарасиком женщина. — какой же ты сильный… какой ласковый…
Немолодой мужчина, познавший, исключая законную супругу, немало женщин, чувствовал себя невинным пацаном, впервые обнимающим любимую. Он задыхался от нестерпимого желания, чувствовал — умрет, если немедленно не достигнет «финиша».
Сашенька задыхалась от острого блаженства, шептала что-то ласковое, нежное. Боясь причинить ей боль, Добято опирался на локти и колени, но она, обхватив его руками и ногами, повелительно притянула к себе, заставила придавить к перине.
— Так… так… сладкий мой… сколько же я тебя ждала!… Только не торопись, не спеши… Ой… ой… ой!
Наконец, темноту боковушке будто разметало пламенем взрыва. Добято вскрикнул, женщина ответила сладким стоном.
Он попытался освободить Сашеньку, перебраться на перину, но она отрицательно покачала головой, сплела руки на его спине в замок — не отпустила.
— Тебе ведь тяжело… Пусти…
— Нет, дорогой, ты походишь на пушинку, — тихо рассмеялась женщина. — Твоя тяжесть, словно лекарство от всех болезней… Я ведь колдунья, разбираюсь. Разве не чувствуешь? Хочешь и тебя тоже полечу?
— Полечи, — согласился Тарасик, ощущая нарастающую волну желания, которая вот-вот поглотит его, вымоет из сознания все, что не связано с лежащей под ним Сашенькой. — Очень хочу…
— Тогда садись в кресло.
Добято неуклюже перевалился на свободную половину кровати, недоуменно оглядел боковушку. Ранее никакого кресла он не заметил, да и мудренно было в тогдашнем его состоянии разглядывать комнату. Сейчас в лунном свете он, действительно, увидел грубо сколоченное жесткое седалище. Попытался намотать на себя простынь — скрыть наготу, но знахарка отрицательно покачала головой. Пришлось подчиниться.
«Колдунья» стояла перед ним, внимательно оглядывая голое, поросшее белесыми волосинками мужское тело. Будто приценивалась. Тарасик поежился, но ничего не сказал. — Постарайся расслабиться, милый… Тонкие пальчики пробежали по его спине — от поясницы до затылка, переместились на грудь. Возле горла застыли, поерзали в поисках удобного положения, либо определяли «точки воздействия». Александра зашептала таинственным, прерывистым голосом заклинания.
— Ты уже испробовал меня. Почувствовал сладость моего лона. Выплеснул в него мужскую силу. Я приняла её с наслаждением. Теперь ты думаешь — иссяк, обессилел? Ошибаешься. Ибо я хочу хотя бы ещё один раз принять тебя. Прислушайся, милый, к своему организму. Чувствуешь, как наливаются силой твои мышцы. Это я их готовлю к соитию. Положи ладони на мои груди. Ощути их упругость, — словно заколдованный, Тарасик послушно сжал в ладонях пышные женские груди, от них потекло волнующее тепло. — Проведи по моим бедрам. Сейчас они раздвинутся, освобождая дорогу к наслаждению… Чувствуешь мое волнение и мое желание? Сейчас я передам их тебе.
Сашенька наклонилась к мужской груди, разгладила волосинки. Осторожно прикоснулась губыми к выпуклому мужскому соску. Обцеловала его со всех сторон и вдруг, страстно вздохнув, прижала языком. Прикосновение мягких женских губешек — вспыхнувший костер, от которого по жилам, сосудам, до самого сердца потекли обжигающие струйки.
У Добято медленно, словно на карусели, закружилась голова. В глазах замелькали снопы ярких искр, во рту пересохло. Он сжал в об»ятиях прекрасное тело, ни о чем не думая, уже не боясь причинить боль, поднял на руки, бросил её на кровать. Покрыл собой.
На этот раз время тянулось медленно и как-то торжественно. Сашенька охала, ахала, помогала любовнику полней ощутить слияние. Оба — профаны в области секса — учились друг у друга, постигали, на первый взгляд, несложную науку. Помогала великая учительница всего земного — природа, заложившая в мужчин и в женщин азы грешной любви…
… Утомленный любовным неистовством, Тарасик задремал. Сашенька, обняв его и положив голову на грудь, ровно дышала. Наверно, ей тоже не просто дались удивительно приятные и жаркие минуты, но она не спала. Иногда любовник шестым-десятым чувством будто видел таинственную улыбку на пухлых её губах.
Прошло полчаса.
Добято будто кто-то подтолкнул. Дескать, проснись, сыщик, нельзя тебе сейчас отключаться! Он не вскинулся, даже дыхание осталось прежним — ровным, покойным. Приоткрыв глаза увидел: любовница подняла голову, выжидательно поглядела на него — спит он или притворяется? Осторожно поднялась с постели, накинула ночную рубашку, укрыла плечи пуховым платком. И на цыпочках вышла из боковушки.
Когда Добято, так же осторожно, выбрался на веранду, Александры уже не было. Скорей всего, скользнула в кусты, растворилась в ночной темноте. Приглядевшись повнимательней, Тарасик увидел два смутных силуэта — мужской и женский. Вроде не обнимаются, стоят на расстоянии друг от друга.
Да и о каких об»ятиях может итти речь после недавней постели. Не робот же она — живое существо!
И ещё одно ощутил сорокалетний мужик — жгучий стыд. До чего же мерзко подозревать в предательстве женщину, которая какой-нибудь час тому назад отдала ему свое тело, осыпала жаркими ласками. Сыщик поежился. Не от ночного холода — от чувства омерзения за одолевающие его мысли.
Возвратится Александра, сбросит платок и шаль, заберется под одеяло к ожидающему её возвращения любовнику. Снова — ласки, снова придется отвечать на них — целовать упругие груди, шею, губы? Притворяться! Ибо в голове колючей занозой сидит только-что увиденная сценка: под покровом ночной темноты разговаривают двое — мужчина и женшина. Любимая женщина и, возможно, посланец кровавого Гранда…
Любовь и кровь — совместимы ли два этих понятия?
Ну, нет, на притворство он не способен — непременно не удержится от вопросов, которые построят между ним и Сашенькой непрошибаемую никакими ласками стену.
Раздосадованно повздыхав, сыщик не вернулся в боковушку — полез на мансарду. Долго ворочался на скрипучей раскладушке, перебирая последние события, искал и не находил причин, оправдываюих непонятное поведение Александры.
Сосед храпел более тихо — наверно, сам притомился, зато облысевшая ветка сильней постукивала в окно, да юркие серые мыши громче пищали под лавкой.
Добято незаметно уснул…
В пять утра заскрипели ступени под легкими женскими шагами. Александра пришла будить разоспавшихся охотников.
— Под»ем, мужики! Царство небесное проспите, дичь ожидать не станет — разлетится… Под»ем, сказано! — женщина сдернула со спящих колючие пледы, обрызгала их водой из кружки.
Пока охотники, позевывая, наматывали портянки, обувались, натягивали теплые куртки и, поверх них, непременные дождевики, хозяйка растопила печку, поставила разгревать вчерашнюю кашу.
— Куда пойдете? — разрумянившись от печного жара, спросила она, окинув Тараса Викторовича любящим взглядом. — Я советую податься не к Бесовой сопке — к Волчьему Логову. Волков вам бояться не приходится, а вот белок там — уйма. Без трофеев не возвернетесь… — А где находится это Логово? — внешне равнодушно осведомился сыщик. — Далеко от заимки?
— Десять километров. Для таких ходоков, как вы, час ходу. В другую сторону от медвежьепадьевской дороги. Там, где вас хотели ограбить… Кажется, одно упоминание о налете на грузовик настолько напугало прапорщика — задрожал второй подбородок, пальцы-сосиски.
— Конечное дело, лучше — подальше… А там не опасно?
Александра не ответила — выразительно пожала полными плечиками и насмешливо улыбнулась. Дескать, времячко такое — всюду опасности, только настоящие мужики не боятся их.
— Ну, раз так, пошли, Тарас Григорьевич, к Логову, — решительно продекламировал Толкунов…
28
Волчье Логово расположено далеко от сваленной липы. Случайно пытается Сашенька направить охотников в противоположном направлении или делает это преднамеренно? Ведь задуманная охота ничего общего не имеет с отстрелом пугливых глухарей и юрких белок — Тарасик решил попытаться найти логово двуногого зверя, поглядеть не пересекаются ли мужские следы с женскими?
— Ну, что ж, к волкам, так к волкам! — весело согласился он.
Александра ободряюще улыбнулась. Проводила постояльцев до калитки, придержала за локоть Тарасика. Прижалась к плечу упругой грудью, едва слышно горячо прошептала.
— Возвращайся поскорей, милый… Буду ожидать…
Дорога к Волчьему Логову огибает заимку, проходит по берегу речушки-переплюйки и потом уже исчезает в таежных зарослях. До реки Добято в сопровождении прапорщика шел молча, проигрывая про себя предстоящие действия. Он изо всех сил старался переключиться на проводимое расследование, заглушить то и дело появляющиеся в голове ночные сценки неожиданной любви.
Похоже, «банк данных» постепенно пополняется: ночная прогулка Александры, вранье лейтенанта Зимина, таинственная беседа знахарки с ротным старшиной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
И вдруг сейчас его охватил блаженый покой главы семьи, которого по настоящему любят и уважают…
Прапорщик вернулся затемно. Веселый, разговорчивый.
— Все вызнал, Тарас Викторович. Пойдем с вами к Бесовой сопке. Там, говорят, тетерева десятками бродят, белки на мушки прыгают… Жаль только, главного советчика не застал — Васька Чудаков отправился с обходом. Оглядеть свою лесную епархию… Голоден я, хозяюшка, будто весенний волчина.
— Мой руки, «волчина», а я пока разогрею голубчики, полью их сметанкой… Ежели имеется желание, можешь с»есть тарелку борща — наваристый получился, ароматный.
Забота Александры о другом мужчине — неприятна и болезненна. Мысленно Тарасик успел привыкнуть к мысли о том, что полюбившаяся женщина — его собственность. И вдруг она ухаживает за жирным прапорщиком: сливает ему на руки, нарезает крупными ломтями хлеб, разогревает и подает голубцы… Легко ли видеть такое?
Ревность породила гнев. Добято поднялся с раскладушки, подошел к окну и повернулся к обеденному столу спиной. Поэтому он не заметил всепонимающей ласковой улыбки Сашеньки, укоризненное покачивание головой. Дескать, милый дурачек, ничего-то ты не понимаешь, к чему так себя терзать.
Торопливо умывшись, прапорщик с аппетитом с»ел горшок борща, голубцы, сыто потянулся. И полез по лестнице на мансарду.
— Почему казак гладок — поел да набок, — снова не без ехидства пропела Александра. — Советую и вам, Тарас Викторович, последовать его примеру. Больно уж нездоровый у вас вид… Выпейте столовую ложку вот этого отвара — до самого утра не проснетесь… Не бойтесь — разбужу.
— Я ведь уже отдыхал, — заикнулся было Добято.
— Какой там отдых? К тому же, вы не спали — о чем-то своем думали… Признайтесь, семью вспоминали, детишек?
Добято уже открыл рот, чтобы грохнуть: нет у меня никого, ни жены, ни детей, одинок, но во время спохватился. По наблюдениям и рассказам все мужики, едва выедут за семафор, становятся неженатыми, одинокими, которых необходимо пожалеть, пригреть… Вдруг Сащенька то же вообразит?
— Никого не вспоминал, — с напускной суровостью буркнул он. — Просто думал. Ни о чем.
— Вот выпейте отварчика, ложитесь на правый бочок, кулачок под щечку и думайте на здоровье…
Пришлось покориться. Добято послушно проглотил терпкий отвар, забрался на верхотуру и растянулся на застеленной чистым бельем раскладушке. Рядом на такой же раскладушке отчаянно храпел прапорщик. От дымохода волнами плыло тепло.
Столовая ложка колдовского отвара сделала свое дело — сыщик, едва прикоснувшись к подушке, провалился в сон, будто в черный омут…
Проснулся он часа в два ночи. Полежал, чутко вслушиваясь в тишину, но нескончаемый храп Толкунова заглушал все звуки: стук мокрой ветки в окошко, поскрипывание старого дома, шелест мышей, безбоязненно разгуливающих по полу… Спать не хочется, выпитое снотворное перестало действовать… Покурить, что ли на свежем воздухе? Авось, после прогулки вернется пропавший сон?
Осторожно, стараясь не разбудить Серафима, Добято набросил на голое тело теплую куртку, добрался до лестницы, нащупал гладкие перила, спустился на первый этаж. Сейчас отопрет наружную дверь, выйдет на веранду — покурит, подумает…
— Кто там?
На пороге боковушки — тонкая женская фигура в длинной, до пят, рубахе.
— Не пугайтесь, это — я.
— Тарас Викторович? Не спится?
Тарасик не ответил. Непроизвольно шагнул вперед, обнял женщину, мягко привлек её к себе. Ожидал резкого толчка, пощечины. Александра не оттолкнула его, не вскрикнула — прижалась всем телом, обняла за шею, подняла голову с жадно приоткрытыми пухлыми губами.
Не вымолвила — простонала.
— Милый…
Добято рывком поднял её на руки, внес в боковущку, положил на кровать. Принялся обцеловывать лицо, шею, грудь. Полетела нп пол ночная рубашка, мужское белье.
— Милый… Не торопись… — стонала под Тарасиком женщина. — какой же ты сильный… какой ласковый…
Немолодой мужчина, познавший, исключая законную супругу, немало женщин, чувствовал себя невинным пацаном, впервые обнимающим любимую. Он задыхался от нестерпимого желания, чувствовал — умрет, если немедленно не достигнет «финиша».
Сашенька задыхалась от острого блаженства, шептала что-то ласковое, нежное. Боясь причинить ей боль, Добято опирался на локти и колени, но она, обхватив его руками и ногами, повелительно притянула к себе, заставила придавить к перине.
— Так… так… сладкий мой… сколько же я тебя ждала!… Только не торопись, не спеши… Ой… ой… ой!
Наконец, темноту боковушке будто разметало пламенем взрыва. Добято вскрикнул, женщина ответила сладким стоном.
Он попытался освободить Сашеньку, перебраться на перину, но она отрицательно покачала головой, сплела руки на его спине в замок — не отпустила.
— Тебе ведь тяжело… Пусти…
— Нет, дорогой, ты походишь на пушинку, — тихо рассмеялась женщина. — Твоя тяжесть, словно лекарство от всех болезней… Я ведь колдунья, разбираюсь. Разве не чувствуешь? Хочешь и тебя тоже полечу?
— Полечи, — согласился Тарасик, ощущая нарастающую волну желания, которая вот-вот поглотит его, вымоет из сознания все, что не связано с лежащей под ним Сашенькой. — Очень хочу…
— Тогда садись в кресло.
Добято неуклюже перевалился на свободную половину кровати, недоуменно оглядел боковушку. Ранее никакого кресла он не заметил, да и мудренно было в тогдашнем его состоянии разглядывать комнату. Сейчас в лунном свете он, действительно, увидел грубо сколоченное жесткое седалище. Попытался намотать на себя простынь — скрыть наготу, но знахарка отрицательно покачала головой. Пришлось подчиниться.
«Колдунья» стояла перед ним, внимательно оглядывая голое, поросшее белесыми волосинками мужское тело. Будто приценивалась. Тарасик поежился, но ничего не сказал. — Постарайся расслабиться, милый… Тонкие пальчики пробежали по его спине — от поясницы до затылка, переместились на грудь. Возле горла застыли, поерзали в поисках удобного положения, либо определяли «точки воздействия». Александра зашептала таинственным, прерывистым голосом заклинания.
— Ты уже испробовал меня. Почувствовал сладость моего лона. Выплеснул в него мужскую силу. Я приняла её с наслаждением. Теперь ты думаешь — иссяк, обессилел? Ошибаешься. Ибо я хочу хотя бы ещё один раз принять тебя. Прислушайся, милый, к своему организму. Чувствуешь, как наливаются силой твои мышцы. Это я их готовлю к соитию. Положи ладони на мои груди. Ощути их упругость, — словно заколдованный, Тарасик послушно сжал в ладонях пышные женские груди, от них потекло волнующее тепло. — Проведи по моим бедрам. Сейчас они раздвинутся, освобождая дорогу к наслаждению… Чувствуешь мое волнение и мое желание? Сейчас я передам их тебе.
Сашенька наклонилась к мужской груди, разгладила волосинки. Осторожно прикоснулась губыми к выпуклому мужскому соску. Обцеловала его со всех сторон и вдруг, страстно вздохнув, прижала языком. Прикосновение мягких женских губешек — вспыхнувший костер, от которого по жилам, сосудам, до самого сердца потекли обжигающие струйки.
У Добято медленно, словно на карусели, закружилась голова. В глазах замелькали снопы ярких искр, во рту пересохло. Он сжал в об»ятиях прекрасное тело, ни о чем не думая, уже не боясь причинить боль, поднял на руки, бросил её на кровать. Покрыл собой.
На этот раз время тянулось медленно и как-то торжественно. Сашенька охала, ахала, помогала любовнику полней ощутить слияние. Оба — профаны в области секса — учились друг у друга, постигали, на первый взгляд, несложную науку. Помогала великая учительница всего земного — природа, заложившая в мужчин и в женщин азы грешной любви…
… Утомленный любовным неистовством, Тарасик задремал. Сашенька, обняв его и положив голову на грудь, ровно дышала. Наверно, ей тоже не просто дались удивительно приятные и жаркие минуты, но она не спала. Иногда любовник шестым-десятым чувством будто видел таинственную улыбку на пухлых её губах.
Прошло полчаса.
Добято будто кто-то подтолкнул. Дескать, проснись, сыщик, нельзя тебе сейчас отключаться! Он не вскинулся, даже дыхание осталось прежним — ровным, покойным. Приоткрыв глаза увидел: любовница подняла голову, выжидательно поглядела на него — спит он или притворяется? Осторожно поднялась с постели, накинула ночную рубашку, укрыла плечи пуховым платком. И на цыпочках вышла из боковушки.
Когда Добято, так же осторожно, выбрался на веранду, Александры уже не было. Скорей всего, скользнула в кусты, растворилась в ночной темноте. Приглядевшись повнимательней, Тарасик увидел два смутных силуэта — мужской и женский. Вроде не обнимаются, стоят на расстоянии друг от друга.
Да и о каких об»ятиях может итти речь после недавней постели. Не робот же она — живое существо!
И ещё одно ощутил сорокалетний мужик — жгучий стыд. До чего же мерзко подозревать в предательстве женщину, которая какой-нибудь час тому назад отдала ему свое тело, осыпала жаркими ласками. Сыщик поежился. Не от ночного холода — от чувства омерзения за одолевающие его мысли.
Возвратится Александра, сбросит платок и шаль, заберется под одеяло к ожидающему её возвращения любовнику. Снова — ласки, снова придется отвечать на них — целовать упругие груди, шею, губы? Притворяться! Ибо в голове колючей занозой сидит только-что увиденная сценка: под покровом ночной темноты разговаривают двое — мужчина и женшина. Любимая женщина и, возможно, посланец кровавого Гранда…
Любовь и кровь — совместимы ли два этих понятия?
Ну, нет, на притворство он не способен — непременно не удержится от вопросов, которые построят между ним и Сашенькой непрошибаемую никакими ласками стену.
Раздосадованно повздыхав, сыщик не вернулся в боковушку — полез на мансарду. Долго ворочался на скрипучей раскладушке, перебирая последние события, искал и не находил причин, оправдываюих непонятное поведение Александры.
Сосед храпел более тихо — наверно, сам притомился, зато облысевшая ветка сильней постукивала в окно, да юркие серые мыши громче пищали под лавкой.
Добято незаметно уснул…
В пять утра заскрипели ступени под легкими женскими шагами. Александра пришла будить разоспавшихся охотников.
— Под»ем, мужики! Царство небесное проспите, дичь ожидать не станет — разлетится… Под»ем, сказано! — женщина сдернула со спящих колючие пледы, обрызгала их водой из кружки.
Пока охотники, позевывая, наматывали портянки, обувались, натягивали теплые куртки и, поверх них, непременные дождевики, хозяйка растопила печку, поставила разгревать вчерашнюю кашу.
— Куда пойдете? — разрумянившись от печного жара, спросила она, окинув Тараса Викторовича любящим взглядом. — Я советую податься не к Бесовой сопке — к Волчьему Логову. Волков вам бояться не приходится, а вот белок там — уйма. Без трофеев не возвернетесь… — А где находится это Логово? — внешне равнодушно осведомился сыщик. — Далеко от заимки?
— Десять километров. Для таких ходоков, как вы, час ходу. В другую сторону от медвежьепадьевской дороги. Там, где вас хотели ограбить… Кажется, одно упоминание о налете на грузовик настолько напугало прапорщика — задрожал второй подбородок, пальцы-сосиски.
— Конечное дело, лучше — подальше… А там не опасно?
Александра не ответила — выразительно пожала полными плечиками и насмешливо улыбнулась. Дескать, времячко такое — всюду опасности, только настоящие мужики не боятся их.
— Ну, раз так, пошли, Тарас Григорьевич, к Логову, — решительно продекламировал Толкунов…
28
Волчье Логово расположено далеко от сваленной липы. Случайно пытается Сашенька направить охотников в противоположном направлении или делает это преднамеренно? Ведь задуманная охота ничего общего не имеет с отстрелом пугливых глухарей и юрких белок — Тарасик решил попытаться найти логово двуногого зверя, поглядеть не пересекаются ли мужские следы с женскими?
— Ну, что ж, к волкам, так к волкам! — весело согласился он.
Александра ободряюще улыбнулась. Проводила постояльцев до калитки, придержала за локоть Тарасика. Прижалась к плечу упругой грудью, едва слышно горячо прошептала.
— Возвращайся поскорей, милый… Буду ожидать…
Дорога к Волчьему Логову огибает заимку, проходит по берегу речушки-переплюйки и потом уже исчезает в таежных зарослях. До реки Добято в сопровождении прапорщика шел молча, проигрывая про себя предстоящие действия. Он изо всех сил старался переключиться на проводимое расследование, заглушить то и дело появляющиеся в голове ночные сценки неожиданной любви.
Похоже, «банк данных» постепенно пополняется: ночная прогулка Александры, вранье лейтенанта Зимина, таинственная беседа знахарки с ротным старшиной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35