— Ты не понял. Я действительно решила выйти замуж, но… не за тебя…
— Отыскала большую сексуальную совместимость? — глупо с»язвил я, ошеломленный неожиданной новостью. — И кто же этот счастливец?
«Ангелочек» заходила по комнате. Будто затрепыхала отросшими крылышками. Видимо, нелегко ей сообщать фамилию человека, на которого с необыкновенной легкостью она поменяла любовника.
Кажется, мне знакома эта фамилия!
Вспомнилось с каким восторгом Ленка рассматривала многочисленные картины, развешанные по стенам особняка, с каким интересом спрашивала: подлинники или копии?
— Можешь не отвечать… Крымов?
— Да, ты не ощибся, — вызывающе вздернула она округлый подбородок. Так вызывающе, что мне нестерпимо захотелось отвесить полновесную пощечину. — Крымов Вениамин Геннадиевич!
— Толстый, рыхлый.сопливый, круглый, будто арбуз с хилым хвостиком, — злобно перечислил я «достоинства» жениха. — Неужели не могла найти… мужчину?
— Не злись и не осуждай меня, — улыбнувщись при упоминании «хилого хвостика», тихо и жалобно попросила Ленка. — Рыба ищет, где глубже, человек — где лучше — старая истина… Давай поговорим откровенно?
Я молча кивнул. Переубеждать не было ни желания, ни сил. К тому же знал — бесполезно: решение принято, а Ленка — упряма до твердолобости, ни за что не отступит. Пусть говорит.
— Кто ты такой? Человек, приговоренный своей профессией к смерти. Рано или поздно тебя подстрелят, подколят ножом, оглушат дубинкой… Выйду за тебя — пойдут дети. В перспективе я — вдова, они — сироты. С чем останусь? С мизерной компенсацией за утерю кормильца?… А я ведь ещё молода, мне жить хочется, а не прозябать…
Можно как угодно расценивать сказанное Леной, негодовать и осуждать её, но нельзя не понимать — в чем-то она права.
— Спасибо за честность…
— А я всегда стараюсь быть такой, — с милой гордостью промолвила мля любовница — теперь уже — бывшая. — Ушло и никогда не возвратится время слезливых сентиментальностей, пришла пора жестокой реальности… Признаюсь, как мужик, ты мне подходишь больще, чем Крымов…
Значит, Венька уже добился свего! Отлично, дружище, хвалю за мужскую доблесть и хватку! Представил себе пыхтящего, исходящего потом толстяка, забравшегося на мою подружку, и сделалось до тошноты противно.
Если отбросить богатство и блестящую будущность, что она нашла в Веньке? Вместо мускулистого живота — пузырь, набитый дерьмо. Хлипкий, слабосильный. Единственное достоинство — говорливость. Впрочем, после пары рюмок я тоже становлюсь весельчаком.
Во мне бурлило оскорбленное самолюбие.
Венька никакой не мужик — несуразное сочленение двух шаров: большого — туловища и маленького — головы. Сочленение неустойчивое, ибо маленький «шар» нередко мелко подрагивает, будто готовится скатиться с большого и отправиться в самостоятельное «плавание».
Я почти не слушал Ленку, выхватывал из её монолога только отдельные куски. Возбуждающие и успокоительные одновременно.
— … спасибо тебе за любовь и заботу, — увлеченно щебетала изменница. — Никогда не забуду дней и ночей, которые мы провели вместе…
Я насмешливо похлопал ладонью по дивану, наглядно показывая, где именно проводили время. Лена покраснела и перескочила на другую тему.
— Кстати, одна моя подруга, такая же дуреха, как и я, ищет подходящего мужа… Могу сосватать…
— И она не сбежит от сыщика? Как это сделала ты…
— Думаю — не сбежит… К тому же, ты, наученный горьким опытом, не будешь излишне откровенным… Сосватать?
— Буду благодарен, — неожиданно согласился я. — Если, конечно, твоя подруга не уродина…
— Светка уродина? — ахнула «сваха». — Да она в десять раз симпатичней меня! А в качестве хозяйки — в сотни раз! Уверена — вы будете счастливы…
Что толкнуло меня на неожиданную женитьбу? Видно сработало самолюбие отвергнутого мужчины. Ах, ты предпочла мне круглого бизнесмена, набитого деньгами, будто пепельница окурками в общественной курилке? Тогда — получай! Женюсь на любой бабе со смазливой мордашкой и аппетитными формами. Даже если она — твоя подруга!
И женился!
Удивительно, но хитроумный «ангелочек» с»умела сохранить наши с Крымовым дружеские отношения. Еще удивительней то, что связь между нами стала ещё крепче. Сама Ленка скрепила созданное её усилиями «содружество». А вот Светлана в него не вписалась, поэтому задуманный «квадрат» оказался без одной вершины.
И вот образовавшийся «треугольник» едет отыхать в Пятигорск…
9
Я свесился с полки и посмотрел вниз.
Лена спала, обняв руками подушку. Знакомая поза — прижмет подушку к лицу, уткнется в неё точенным носиком и тихо посапывает. Венька спит беспокойно. То храпит во всю силу, то вдруг затихает, перебирая мокрыми губами. Будто накапливает энергию для следующего взрыва.
На столике — ополовиненная бутылка с холодным чаем… Ну, и пьет же, забулдыга! С момента появления на столе заполненной посудины прошло не больше двух часов, а половины — как не бывало! Все же, надо порекомендовать толстяку провериться на сахар, снова озабоченно подумал я, завтра же подскажу.
Крымов заворочался, пробормотал что-то во сне и снова принялся закручивать и раскручивать рулады. Силен мужик! Такие звуки извергает, что заглушает стук колес и покрикивание электровоза. Попробуй уснуть под подобную «колыбельную»!
Я заставил себя задремать. Жизнь сыщика научила засыпать в любых условиях, ценить предоставленную возможность расслабиться, выключить нервную систему, дать ей отдых.
Разбудил меня грохот свалившегося с полки тела. Спрыгнул с полки на пол, где бился в припадке Венька.
Он рычал, задыхался, извивался всем телом, хватался скрюченными пальцами за края нижних полок, за столик. Его били судороги. Лицо — мокрое от обильного пота, глаза закатились.
Вместе с Лариным прижали тело бизнесмена к полу, навалились на него.
— Ленка, быстро — проводницу! Да поворачивайся же ты, развалина дерьмовая!
В такой обстановке некогда подбирать изящные выражение… Ладно, после извинюсь, она поймет.
Основное сейчас — Венька!
Не отрываясь от стены, бледная женшина протиснулась к выходу из купе. По пути задела стоящую на столике бутылку, та опрокинулась, струя холодного чая окатила всех троих: Крымова и нас с Лариным. Холодный душ помог — судороги ослабли, оставив мелкую дрожь…
Коридор возле купе заполнили проснувшиеся пассажиры. Прибежала растерянная проводница. Появился начальник поезда.
— Что произошло?
— Кого убили?
— Ограбили?
Паника охватила вагон. Женщины торопливо одевали сонных детей, мужчины собирали вещи.
Не отпуская Крымова, я проорал в раскрытую дверь.
— Срочно — врача… Нужна медицинская помощь…
Возвратился бегающий куда-то начальник поезда.
— Через полчаса — Канглы…
— Полчаса он не выдержит… Поселок, раз»езд, деревня, что угодно, лишь бы — врач, больница, медпункт…
— Не волнуйтесь. Сейчас — поселок Майский… Поезд остановится на несколько минут… Готовьте больного… Я сожалею…
Пожилой начальник поезда действительно сожалел. Будто подсунул Веньке смертельный яд и теперь каялся. За его спиной, рядом с проводницей — Лена. Бледная, испуганная, но — ни слезинки… Волевая женщина, ничего не скажешь, другая давно бы упала в обморок, а она держится.
Судороги не прекращались, наоборот, сделались сильней. На Венькиных губах вспухали и лопались пузыри пены, глаза ещё закатились, конвульсии сотрясали тело.
— Где же ваша остановка? — снова в полную силу заорал я, с трудом прижимая к полу руки Крымова. Ноги держал Ларин. — Черт бы побрал вас всех вместе с поездом и начальством! Свяжитесь с машинистом, передайте — речь идет о человеческой жизни!
Ярость охватила меня и я выплескивал её вместе со сгустками черного мата.
— Машинист в курсе… Может быть, валидол?
— Какой там валидол? Ты ещё валерьянку предложи, тупица дерьмовая! Врач нужен, врач! Явное отравление…
Лена дрожащими руками складывала вещи. Немолодая женщина из соседнего купе помогала ей. Мужчины выносил в тамбур готовые чемоданы и сумку с продуктами.
Когда поезд замедлил ход, все было готово: два наших чемодана стояли в тамбуре, сумка — на них.
Тело Крымова обмякло, судороги прекратились. Но на губах по прежнему вскипали пузырьки пены.
Не ожидая полной остановки поезда, мы с Лариным положили Веньку на одеяло и понесли к выходу. За нами шла Лена…
На щебеночном перроне рядом с избушкой-вокзалом — газик. Грязный, обшарпанный. Сонный водитель покуривает возле открытых дверей.
Ларин пожал мне руку, пожелал благополучия, выздоровдения друга. Церемонно приложился к ручке Крымовой и прыгнул на подножку вагона.
Поезд ушел…
Поселковая больница в Майском напоминала обычный барак, в котором раньше селили вербованных работяг. Почерневший, изможденный, вросший в землю, доживающий отведенный ему век. О том, что перед нами больница, говорил выцветший флажок над крыльцом да соответствующая надпись справа от двери. Медицинское учреждение напоминало умирающего больного, потерявшего надежду на излечение.
Нас уже ожидали.
Пожилой санитар, припадая на укороченную ногу, расхаживал возле входа в больницу. Такой же худой и болезненный, как и здание. Рядом стояли, прислоненные к стене, носилки.
Сомнительно, чтобы в этом здравоохранительном учреждении работали знающие свое дело врачи. Скорей всего — фельдшер с начальным медицинским образованием да медсестра, она же по совместительству уборщица.
Не повезло бизнесмену! Угораздило отравиться не в Пятигорске или в приличном городе, не мог потерпеть пару часов…
Хрипящего, вздрагиваюего от пробегающих по телу судорог Крымова переложили на носилки, внесли в больницу. Водитель помог Лене перетащить в вестибюль тяжелые чемодны.
Придется нам с Ленкой обосноваться в какой-нибудь палате или — врачебном кабинете. В захудалом поселке наверняка нет ни гостиницы, ни дома приезжих.
— Сюда, сюда несите, — на ходу щупая пульс больного, метался юркий, тщедушный главврач в очках, чудом балансирующих на самом кончике носа. — В эту комнату, пожалуйста… В реанимацию…
Судя по обшарпанной, давно не крашенной двери, так называемая реанимация — обычная палата, снабженная кислородом. И все же это значительно лучше вагонного купе и неопытных «спасателей» в виде меня и блондина.
В помещение реанимационной нас, естественно, не допустили. Две сестрички среднего возраста в пожелтевших халатах перехватили ручки носилок. Очкастый доктор захлопнул дверь перед моим носом.
Хромой санитар, выражая сочувствие, извлек из кармана халата помятую сигаретину, поджег её.
— Ты… того, паря, не больно переживай… Все там будем, так уж заведено. Авось, обойдется, не дрейфь…
Доморощенный философ пыхнул едким дымком и вышел.
Мы с Крымовой оказались в одиночестве. Если не считать старушки, которая вязала, сидя за столом возле дверей. Некая помесь доброй волшебницы со злющей Бабой-Ягой.
— Ленка, не дергайся зря, — принялся я успокаивать женщину. — Ничего страшного — обычное отравление… С консервами такое часто случается…
Упомянул о консервах и спохватился — их-то мы и не ели. Все было — и балык, и икра, и разная колбаса-ветчина, а вот консервов — ни одной банки.
Кажется, Лена не обратила внимание на мою оплошность. Зато выделила из успокоительного монолога словечко «не дергайся». Редко употребляемое и поэтому — заметное.
— А почему ты решил, что я дергаюсь? Или — на лице написано?
Похоже, успокаивать «ангелочка» нет необходимости. У Лены — по прежнему — ни слезинки, ни морщинки — спокойное выражение лица человека, покорившегося судьбе. Правда, заметна задумчивость, углубленность «в себя», но попробуйте не задуматься в сложившейся обстановке.
Так мы и сидели рядышком, будто две подраненные птицы на ветке… простите, больничной скамье. Сидели и молчали. А о чем говорить? О Крымове? Боюсь, судьба бизнесмена предрешена… Но не скажешь же это будущей вдове… Пусть надеется.
Неожиданно миссию успокоения взяла на себя старушка. Сейчас черты, позволившие мне отнести её к подразделу Бабы-Яги, испарились. Перед нами — самая настоящая добрая волшебница не помню уже из какой сказки.
— Не печалься, милая, Бог не без милости, — она отложила вязание, легко, не по стариковски, поднялась и присела рядом с женой больного. — Авось, выкарабкается твой муженек… А ты не зажимай сердечко, не мучь его. Чувствуешь — подпирают душу слезы, не глуши их, дай волю — пусть текут, вымывают горе…
По лицу Лены пробежала насмешливая гримаса. За кого её принимают? Неужели эта престарелая развалина думает, что из глаз супруги умирающего могут потечь слезливые ручейки?
— Да и что горевать-то? — не унималась добрая волшебница. — Наш Стасик из любой болести достанет человека. Смерть его страсть как боится…
— Стасик? Кто это?
Волшебница вмиг преобразилась в Ягу. Даже показала два оставшихся зуба.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25