— Куда? — дипломтатично поинтересовался Никита. — В Белоруссию или в Азербайджан?
— На Украину! — криво усмехнулся Рахимов. — Больно я сало люблю. Хочу к хохлам! Короче говоря, разгоню я вас всех на хрен! Тебя Никита тоже!
— На хрен?
— В Афган! К черту!
— А я вас давно прошу спровадить меня за «речку».
— Теперь я окончательно созрел, сам попрошу начальство за тебя. Похлопочу, организую тебе тур поездку на войну.
— Ну и ладно!
— Ну и ладно. Вот и хорошо, вот и поговорили. Без взаимных обид. Теперь слушай мою команду, офицеры! Запрещаю пить в течение месяца! Никаких пьянок! Что-то мне подсказывает, быть какой-то беде. Очень плохие ощущения и предчувствия.
Хлюдов встал, поплевал через левое плечо и демонстративно перекрестился на портрет Ленина, а затем отбил три глубоких поклона в сторону фотографии Генерального секретаря.
— Не юродствуй! — рявкнул Рахимов. Накажу! И папа не поможет!
— Я?! Юродствую?! Я, товарищ майор, истинно верую в победу коммунизма! А вы? Разве не верите?
— Верю-верю!.. Пошли вон! Шуты-скоморохи!
Едва офицеры вышли на лестничную площадку, как Хлюдов с размаху врезал в глаз Колчакову:
— Я тебе покажу, как сеструху портить!
Тот в ответ ударил капитана в челюсть.
Никита бросился разнимать:
— Брэйк, брэк! Стоять, дураки! Тайм аут!.. У меня коньяк в сейфе стоит. Пойдем! Выпьем и проведем мирные переговоры.
Взъерошенные офицеры тяжело дышали и вытирали платками кровь с лица. У одного был разбит нос, у другого губы. Злобно смотрели друг на друга. В конце концов, подняли с пола фуражки и двинулись на второй этаж.
— Эх, вы, сродственники! — сострил Никита.
— Пошел к лешему! — огрызнулся Хлюдов.
Едва выпили по три рюмки и разлили для четвертого захода, как в кабинет ворвался Рахимов:
— О! Так и знал! Уже пьют! Кому я велел не пьянствовать месяц?!
— А с какого дня введен «сухой закон», вы не установили! — хмыкнул Хлюдов. — Мы думали — с завтрашнего. Вот решили, чтоб не прокисла, прикончить крайнюю бутылку.
— Эге! — майор заметил припухшие физиономии и набухавшие синяки, которые постепенно принимали липовый оттенок. — Уже успели схлестнуться. Ну, значит, бабы правду говорят, побьют друг друга. Все как в анекдоте! Бабы не врут. Налей-ка, Ромашкин, и мне, что ли. Для успокоения нервов. Если пьянку нельзя предотвратить, значит, ее нужно возглавить.
Рахимов в четыре глотка выпил дорогой коллекционный продукт, подарок от солдатского родителя из Армении, отломил половину шоколадки «Аленка», забросил его в пасть и схрумкал.
— А что за анекдот, товарищ майор? Ну, где «бабы не врут»? — попытался перевести на неформальные рельсы Никита.
— Анекдот? А-а-а… Служил, понимаешь, в гарнизоне типа нашего Педжена, один взводный. Дурак-дураком. Долго служил, а никак вырасти до ротного не мог. Пил, гулял, дурака валял. Однажды жена ему вдруг говорит: «Тебя, Вася, завтра ротным назначают». А тот: «С ума сошла? За что? Я и на службе-то почти не появляюсь». «Это твое дело. Но бабы говорят, они все знают!». Действительно, утром вызывает командир полка, хвалит за службу и назначает Васю ротным. А он и дальше пьет — то должность обмывает, то звание. К роте и не подходит. Жена вскоре опять заявляет: «Вася, тебя замом командира батальона назначают!» «Да я только ротным стал, а работать еще и не начинал. За что меня выдвигать?!» «Не знаю, бабы говорят, а они все знают!» И точно! Командир оформляет представление на вышестоящую должность. Вася от радости за ум вязался, работать начал. Несколько месяцев добросовестно служит. Карьера наладилась! Должность, звание, вот-вот академия. Чудеса! Но тут жена заявляет: «Тебя, Вася, скоро посодют!» «За что? Не пью, не ворую, службой занялся, а ты каркаешь!» «Не знаю, за что именно, но так бабы говорят…» И точно! Ночью постучали, увезли, посадили в камеру — дознание, допросы, протоколы. Жена на свидание приезжает, а Вася ей первым делом вопрос: «Дорогая, ну что там бабы говорят?» А она: «Что бабы говорят, не знаю, но прокурор гарантирует лет пять!»
Спустя томительную долгую паузу офицеры дисцилинированно рассмеялись, осознав, наконец, что анекдот закончен.
— Вот и я вам обещаю что-то подобное, — наставительно заключил Рахимов, — что прокурор предрекал. Приказываю, прекратить валять дурака! Марш по домам!
Шмер, будто бы поправившийся после болезни, появился в полку через десять дней. Свеж, упитан. Уши зажили и более не зеленели. Ни синяков, ни ссадин.
Два дня взводный, словно следопыт, ходил по казармам полка, вглядывался в лица солдат и сержантов, вслушивался в их речь.
Ромашкин к нему с расспросами не приставал, но догадался, что приятель ищет похитителей. Мишка не расставался с гранатой и Никите ее обратно не вернул. Кроме того, постоянно носил при себе малую саперную лопатку в чехле и тренировал руку в метании по деревянной мишени. Восстанавливал былые навыки.
По прошествии нескольких дней Шмеру подошла очередь, заступить помощником дежурного по полку. Следующим вечером дежурство закончилось, и ничего не предвещало беды. Мишка был спокоен и сосредоточен. В свободное время, когда дежурный садился к телефону, он выходил во дворик и метал в толстое дерево лопатку. Саперная лопатка в умелых руках — страшное оружие!
Дежурный остался в «караульной будке» ожидать сдачи караула, а Шмер пошел в батальон разоружаться. В оружейной комнате сержант, дежурный по роте, пересчитывал автоматы, балагурил о чем-то, громко и гортанно переговариваясь с другим сержантом. Дежурный хохотал и звонко прищелкивал пальцами.
Черт! Да ведь это Кунакоев! Он! Сволота! Точно! Его голос! Его смех! И это пощелкивание! Под боком был, а Шмер его по полку искал!
Второй сержант вышел в туалет, а Шмер подошел к решетке. Сержант слегка изменился в лице, но весело спросил:
— Пришли сдавать оружие товарищ старший лейтенант?
Шмер достал из кобуры ПМ, дослал патрон в ствол:
— Нет, не сдавть! Грохнуть тебя пришел! Как собаку!
Шмер выстрелил два раза. В живот и в грудь. Выстрелы в пустой казарме — словно громыхнул гром.
Шмер приставив пистолет к виску Кунакоева:
— У тебя есть шанс выжить, урод! Только один, но есть! Кто организовал покушение на меня? Быстро! Иначе застрелю!
— Не убивайте! Все расскажу! — булькнул кровью Кунакоев. — Это… Давыденко.
— Понятно! Кто остальные?! Которые с тобой! Ну?! Быстро!
— Али. Фотограф с базара. Второго не знаю.
— Другой солдат откуда?! Наш?!
— Нет. Из стройбата. Байралтуков, каптерщик. Не стреляй, командир, умоляю!
— Ладно, живи! Если сможешь дотянуть до госпиталя… — Шмер пнул носком сапога в бок.
Сержант взвыл и стих. Потерял сознание.
Шмер выбежал прочь из казармы. В три прыжка преодолевая пролеты лестницы, достиг третьего этажа. Давыденко! Ты где?!
Давыденки в кабинете не было. Дневальный доложил, что начштаба отсутствует весь день.
Ладно! Куда денется! Рано или поздно!
Шмер ломанулся вниз по лестнице. Потом — по плитам выщербленной бетонной дороги, ведущей к строителям. Байралтуков из стройбата, значит?!
Шмер спросил у попавшегося навстречу стройбатчика, где каптерка Байралтукова. Солдат указал на будку с приоткрытой дверью: вон он, сам лично стоит у вагончика.
Шмер на заплошном бегу расчехлил лопатку. Стрелять на территории нельзя, слишком много шума. Шмер описал дугу вокруг вагончика и внезапно появился из-за угла.
— Хык! — выдохнул он, метнув…
— Ык! — хрипнул Байралтуков и обмяк.
Остро наточенный шанцевый инструмент прорубил майку и грудную клетку.
Шмер потряс ладонями, радостно потер друг о дружку. Получилось! Срубил наповал! Толкнул тело в каптерку и ходу.
Он не стал выпрастыва лопатку из тела. Зачем? Только пачкаться! Еще ведь имеется пистолет. На остальных гадов хватит! А дальше будь, что будет" Отступать и сожалеть поздно!
Шмер поспешил к дежурке. За воротами стоял дежурный тягач, «Урал». Будка пуста. Очевидно, офицеры поспешили к подстреленному Кунакоеву.
Садясь в кабину, Шмер заранее знал, что ключи торчат в замке зажигания. Он сам порой катался на машине во время дежурства — то в караул, то в автопарк…
«Урал» сильно подбрасывало на ухабах. Но Шмер не снижал скорости. Время работало против него. Еще трое из сволочей живы! А командование вот-вот поднимет тревогу. Скорее всего, уже выяснили, кто стрелял в казарме. Сообщат в милицию, в Педжен, а как узнают, что тягач угнан, сразу организуют перехват.
Вот что! Он сейчас бросит машину и доберется до центра города пешком!
До центра? Зчем ему до центра? Ах, да! «Али. Фотограф с базара». Базар в центре…
Шмер съехал с дороги и остановил тягач в переулке. Перегородил улочку. Быстрым шагом пошел вдоль саманных стен. Глиняные домики жались друг к другу. Теперь тут не проедет ни одна машина. Догоняйте пешочком!
Через пять минут показался городской рынок. Шмер увидел вывеску над маленьким домиком — вот она, фотомастерская!
Он вынул пистолет из кобуры и сунул за пояс, затем достал из кармана запал, ввернул в гранату и разжал «усики». На всякий случай. Вдруг пригодится… Встал сбоку от двери и постучал:
— Закрыто или работаете?
— Да-да! Работем-работаем! Заходи дарагой! — ненавистный голос одного из мучителей.
Шмер шагнул через порог, едва не сшиб с ног толстого человечка с наколками на руках, стоящего возле осветительных приборов.
Тот сразу признал. Изменился в лице.
Киношные штучки типа: «Узнаешь меня? Молись, негодяй!.. и т.д. И т. п. — не проходят!»Только без глупостей и без театральных эффектов! Жизнь — не театр.
Пока не кончилась обойма, палец нажимал и нажимал на спусковой крючок. Надо было оставить хоть один патрон и быстро оглянуться, но Шмер этого сделать, не успел.
Остро заточенный нож вошел ему в спину между ребер, проткнул почти насквозь. В глазах потемнело, Шмер упал ничком. Пистолет отлетел из ослабевшей руки далеко под стол. Черт, не успел перезарядить! Эх, не всех перебил! Мирона, гаденыша, теперь не достать… Последним усилием воли Шмер сунул руку в карман брюк, разжал «усики» на запале, потянул за колечко.
Из спины резким движением выдернули тесак, и чья-то рука перевернула Шмера лицом вверх. Над ним стоял, огромный мужик, губастый, носатый, с глазами навыкате. Орангутан! Лицо и руки были покрыты густым черным волосом, а на груди под расстегнутой рубашкой виднелась татуировка.
— Ну что, офисер, взял меня? Это я тебя замочил! Запомни меня! Махмуд зовут! Здохни, рюсськая собака.
— И ты тоже! — просипел Мишка и выпростал руку из кармана галифе. Разжал ладонь и уронил гранату.
Сильный взрыв потряс будку. Ударной волной выбило стекла и распахнуло дверь, электропроводка заискрила, ветхая будка мгновенно вспыхнула.
Примчавшаяся пожарная команда, потушив пламя, извлекла из пепелища три обезображенных тела.
Фотографа опознали сразу. По документам определили, что второй — это офицер, старший лейтенант Шмер. А третий, по приметам, беглый налетчик Ашурниязов.
Следователь прокуратуры стоял в сторонке с начальником уголовного розыска. Они тихонько переговаривались:
— Жалко, хороший человек погиб. Мы пока ловили этого Ашурниязова, он в области двух оперативников ранил. Я знал, что где-то в городе скрывается… Опасен был. Настоящий хищник.
— Собаке собачья смерть. Что Ашурниязов, что этот Али… Считай, канал наркоторговли закрылся. Доброе дело сделал офицер. А почему и зачем, не наша забота, пусть военные разбираются! Хотя мороки все равно нам прибавится. А как тихо жили в городе! Сейчас комиссиями замучают: проверки, отчеты, доклады. Жалко парня. И чем эти уроды его так допекли?
— Знать, допекли… Ну что? Будем докладывать в горком?
— Обязательно! Необходимо провести встречи партактива с военными. Как бы волнений не было. Русский офицер убил двух туркменов.
— Они его тоже убили. Ну, этого толпе не объяснишь. На рынке обязательно усиленный пост выставим.
— Ты тогда тут разбирайся, майор, а я в гарнизон — к подполковнику Хомутецкому…
И следователь отбыл.
Хомутецкого он явно не порадовал.
— Твою мать! — командир полка Хомутецкий бросил фуражку о землю и обхватил голову ладонями. — Что делать, что делать?! Снимут ведь с должности к чертовой матери! Начальник штаба, стройте по полк тревоге, на вечернюю проверку. До последнего человека: и хромых, и косых, и дистрофиков!
— Полк уже час как стоит на плацу! — напомнил замполит Бердымурадов.
— Что ж, пойдем разбираться в происшедшем. Что к чему и почему!

***
— Больно крови много в этой твоей истории, Никита, — цокнул Кирпич. — Чистый триллер! Ужастик-Голливуд!
— Разве ж это много? В батальоне за два года шестьдесят три человека погибло, забыл?
— Так то ж в Афгане!
— Братцы! Помянем всех наших пацанов из нашего славного батальона! — предложил Большеногин.
Помянули.
— Насчет Голливуда ты не совсем прав, Кирпич, — заметил дотошный граф-князь Серж. — По ихним канонам, даже если герой погибает, то предварительно всех говнюков сводит на нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37