Нет!
– Нельзя… – нестройно поддержали предводителя коленопреклоненные Дети Красного Огня.
– Это еще почему? – опешил Самуэль. – Сами говорили: воплощение Огня избавит ваши земли от давнего проклятия! Я куда направляюсь?! Как раз избавлять! Так что убери от меня свою бороду! Прекрати мне слюнявить пальцы! Пусти!
– Нельзя! – зарыдал Исхагг под аккомпанемент горестных воплей, раскачивающих жалкие хижины. – Не так! Ухун не понимает! Один… Два… Они ушли! Их нет! Совсем! Смерть! Да! Прокляты! Прокляты! Смерть к смерти! Проклятие к проклятию! Жертва! Правильно! Ухун не уйти! Ухун остается… Он избавит…
– Чего ты городишь?! Смерть? Да мой Альберт еще и не в таких переделках бывал, и всегда возвращался живым и невредимым! Он и сейчас вернется! И эту ненормальную за собой приволочет! Не понимаю я! Это ты не понимаешь, дурак! А я ему помогу – как обычно, в самый последний момент.
– Нельзя! Ухун остается! Он избавит!
– Как я могу избавить вас от проклятия, если останусь здесь?!
– О! – воодушевился Исхагг, видимо, приняв удивление в голосе Самуэля за знак согласия. – Ухун узнает! – Он даже вскочил на ноги.
– Гореть-гореть – не сгорать! Ухун! – размахивая руками, объяснял Исхагг.
– Это я уже понял…
– Человек – внутри Красный Огонь! Ухун!
– Да, вы уже говорили. Снаружи я, конечно, человек, а внутри у меня огонь. Да еще какой! Воплощение я, воплощение… Скажите верблюду, пусть не плюется, а встанет, чтобы я мог на нем ехать…
– Огонь надо выходить! – продолжал Исхагг. – Выходить! Совсем! Прочь! Человек – тьфу! Слабый! Но человек принес Красный Огонь – это хорошо! Красный Огонь выходить прочь! Из человека – прочь! И победить проклятье! Навсегда! Огонь – сильный! Да!
Самуэль почувствовал, что у него ослабли ноги.
– Как это? – залепетал он. – Что это вы за способ такой придумали?.. Дикари… Что значит – прочь огонь из человека? Вы что, меня потрошить собрались?!
– Нет! Нет! – закричал Исхагг. – Не так! Ножом Красный Огонь – нет! Не достать! Надо не так! Надо – вот… ф-фух! – пустынный воин волнообразно взмахнул обеими руками. – Гореть! Сильно гореть! Человек слабый – тьфу! Кричать-кричать! Громко! Открытый рот! Огонь выходить! Ухун узнал! Да! Да!
– Ай, – сказал Самуэль и начал оседать на землю.
Его подхватили на руки и бережно понесли в центр становища, где женщины уже закладывали верблюжий помет для предстоящего большого костра.
– Время Огня! – вопил Исхагг. – Человек – прочь! Слабый человек – тьфу! Красный Огонь идет! Да!
Пустынное солнце, раздутое собственным жаром, тяжело опускалось к горизонту. Воздух над развалинами сгущался и, сгущаясь, становился темнее.
– Готово, господин, – сказал Ургольд, появляясь на пороге врат дворца Аниса. К нему из шелестящей сквозняками мглы выбежали двое северян с массивными молотами в руках.
Сет медленно поднимался по ступеням, насмешливо глядя на наемников.
– Быстро вы… – проговорил он. – Недолго старались… Крепко приковали?
– Куда уж крепче… – оглядываясь на темный проем врат, пробурчал один из северян, – не сбежит… Она и так едва жива. Дозвольте идти, господин?
– Проваливайте…
Северяне с готовностью поспешили прочь от страшного дворца. А Ургольд остался мяться на ступенях.
– Вот еще что, господин… – обратился он к Сету.
– Чего тебе?
– Бабу мы приковали. Как вы и приказывали – во дворце, прямо к стене. Цепями, намертво…
– У самого входа, – фыркнул Сет. – Трусливые недоумки… Я приказывал – подальше ее завести.
– Ребята… того… господин. Ребята боятся. И мне не по себе. Никто вашу бабу не тронет, не беспокойтесь, господин. Никто по своей воле в эту чертову дыру… во дворец не зайдет. Люди-то. Люди-то, я говорю, не тронут ее, а вот… Позвольте сказать, господин… Мы ковали, а в темноте, из коридоров… ш-шурх-ш-шурх… Кто-то вроде ходит там… Ребята говорят: Голован это. Который уже мертвый. А тот, другой, которого Голован загрыз… Чужак-то… Он ведь тоже станет того… ходить. Эта баба… ну ваше дело, а вот ребята думают, что мертвяки скрываются во дворце до поры до времени, а что, ежели их наружу потянет? Потому, господин, пока этот чужак еще не встал, сжечь его надобно. Ежели господин изволит показать место, я самолично за трупом пойду.
Сет широко ухмыльнулся, пряча ухмылку под капюшоном. Альберт Гендер, Ловец Теней из Карвада будет разгуливать по мрачным коридорам покинутого дворца, неживой и холодный, постепенно покрывающийся плесенью, разваливающийся по кускам… О лучшем нельзя и мечтать – Эолле Хохотун обязательно оценит эту шутку.
– Бояться следует живых, – наставительно произнес он. – А не мертвых. Уж кому-кому, а тебе давно пора бы это знать.
Должно быть, Ургольд не ожидал такого.
– Господин! – воскликнул он. – Не надо так, господин…
– Что? – нахмурился Сет. В голосе наемника ему почудилась угроза. – Не смей пререкаться со мной! Пошел вон. Пошел вон, тебе говорят!
Ургольд втянул голову в плечи. И остался стоять, сжимая и разжимая огромные кулаки. На миг Сет почувствовал волнение. Кажется, он все же недооценивал опасность бунта со стороны наемников. Да, на какое-то мгновение он даже испугался. Но только на мгновение.
– Ребята волнуются, – сумрачно сообщил Ургольд. – Не по нутру им это все… что здесь творится. Говорят: не было такого уговора, чтобы с мертвяками сражаться. Говорят… говорят…
– Ну? – буркнул Сет.
– Говорят, что, мол, вы, господин, вроде как заодно со всем этим…
Сет сцепил руки в замок на груди. Солнечный луч скользнул ему под темень капюшона, и Ургольд, похолодев, вдруг увидел глаза Сета. Игра света и тьмы странно преобразила эти глаза. Исчезла испещренная красными нитями белизна белков. Зрачки почернели и словно расплылись непроницаемыми черными пятнами. Ургольду глаза Сета показались бездонными дырами, наполненными засасывающим мраком.
Северянин отшатнулся.
– Мне нужна еда и место для отдыха, – ровно проговорил Сет. – Впрочем, только еда. Не время сейчас спать. Я поем и вернусь во дворец. Не приставай ко мне больше с глупыми вопросами. Меня совершенно не интересует, что болтают твои подчиненные. Но неповиновение теперь я буду жестоко карать. Понимаешь?
– Д-да, господин, – склонился Ургольд, – понимаю, – добавил он, хотя в этот момент совершенно ничего не мог понять.
Кровь еще лилась из раны, но боль ушла. Он знал, что это значит.
Тьма вокруг него рассеялась. Тело потеряло вес – так подумал он, и в следующую секунду понял, что никакого тела у него больше нет. Это было чрезвычайно странное ощущение: не чувствовать себя, стать чем-то эфемерным, лишенным малейшего признака материальности…
Земная твердь была бессильна удержать его. Он медленно поднимался вверх, не встречая сопротивления камней, не испытывая прикосновений воздушных струй. Поле его зрения не ограничивалось теперь полукругом, доступным человеческому существу. Он видел вокруг себя. Видел, как уменьшалось внизу раскинувшее руки и ноги тело, его тело, такое привычное: волосы, руки, лицо… Тело, ставшее вдруг неодушевленным и пустым, словно деревяшка. Как таяли, превращаясь в серые облачка, каменные перекрытия дворцовых переходов, становились прозрачными – сквозь них просвечивали более темные нагромождения развалин, между которыми медленно плыли силуэты людей. На мутном небе застыло круглое слабо-желтое солнце…
Когда ушла боль, его покинули и все остальные чувства: страх, ненависть, сожаление, гнев… Все это, став совершенно ненужным, легко слетело с него, будто отмершие чешуйки с гибкого змеиного тела. Он сознавал, что перестал быть собой, но это его нисколько не волновало. Он мог лишь созерцать происходящее, холодно и отстраненно. Ничего больше ему и не было нужно.
Он поднимался все выше. Земля под ним словно вздувалась пузырем, теряя свою плоскость, землю заволакивало серым туманцем. И неба не стало – только этот серый туман, просочившийся и наверх, скрыв от него весь привычный мир.
Впрочем, он уже забыл о своем мире, мире, где родился, вырос и прошел сотни дорог, последняя из которых привела его сюда, на край света, в покинутый дворец, наполненный жутким мраком. Он видел только серый туман, всепоглощающий и всеобъемлющий, – будто никогда и ничего не было, кроме этого тумана.
Наверху серый туман вдруг потеплел. Словно растопленное масло, растекся, обнажив в прорехе ярко сияющую сферу.
Сфера тянула его, звала к себе. Откуда-то пришло ясное понимание – это проход. Куда? Туда, где ему очень нужно оказаться. Туда, где все кончается и все начинается. Туда, где покой и вечность.
Он целиком наполнился щекочуще-радостным ожиданием. Его неудержимо несло к сияющей сфере, и он не мог дождаться, когда войдет в нее. И удивительно, чем сильнее он этого желал, тем быстрее он несся, бесплотный и невесомый, сквозь неощутимо зыбкий туман.
Сфера была уже очень близко – тепло, исходящее от нее, становилось все сильнее.
Он летел быстрее и быстрее…
И внезапно движение прекратилось.
Четыре нити, переливающиеся разными цветами, держали его. Концы нитей терялись далеко внизу, в клубах тумана. Не было никакой возможности отличить одну нить от другой, но он почему-то понимал: они разные. Они одинаково прочны и мощны, но они разные.
Этот серый туман небытия полностью растворил все его земные мысли и чувства. Теперь он даже не мог сказать, кто он такой – вернее – кем он был. Но вид одной из нитей навевал смутные воспоминания…
Маргон…
Эта нить называется – Маргон. Странное, ничего не значащее имя. Что это такое? Маргон…
Сфера влекла его к себе. Нити, натянувшиеся до предела, держали. Почему им нужно, чтобы он не вошел в чудесную сферу, а вернулся назад? Назад… Куда назад? Почему?
И словно в ответ на этот вопрос туман исчез. Сейчас же мир изменился.
…Он висел в абсолютной пустоте. Наверху так же ярко сияла сфера, а внизу медленно поворачивался вокруг своей оси большой голубой шар. От этого шара и тянулись четыре переливающиеся нити. Крохотные тени роились на поверхности шара. Великое множество теней. И с этим голубым шаром что-то было не так. Черные рваные тучи слетались к нему из пустоты; подчиняясь вращению шара, они сливались в кольцо, кольцо росло, ширилось, угрожая окутать шар сплошной чернотой.
Через нити в него потекло понимание. Эти крохотные подвижные пятнышки на поверхности шара – люди. Люди? Слово, с трудом поддающееся осознанию, но такое знакомое. Мир людей… Мир людей и сгущающаяся Тьма. Тьма сильна. Рано или поздно она полностью скроет голубой шар. Это плохо. Тогда голубой шар перестанет существовать.
Сияющая сфера уже не была для него столь притягательна. Голубой шар взволновал его. Мир людей… Что такое люди? Человек?.. Человек – это тот, кем он был раньше. Да-да! Значит, шар населен мириадами подобных ему существ. И всех их поглотит Тьма.
Нити потащили его назад. Но сфера – уже вопреки его собственному желанию – все влекла вверх.
Нить с именем Маргон затрепетала.
И сейчас же неясные воспоминания замелькали в нем. В нем – в том, кто совсем недавно был человеком…
Обещание… Он дал обещание…
Уходить нельзя. Сияющая сфера, проход в вечный покой, подождет. Он нужен внизу, там, на голубом шаре. Ему нужно вернуться. Вернуться! Он понимал, что должен сделать это.
Но притяжению сияющей сферы трудно было сопротивляться. Ему невозможно было сопротивляться, потому что оно было – порядком мироздания.
Четыре нити натужно вибрировали от страшного напряжения. А эфемерная субстанция, обитавшая когда-то в человеческом теле, задрожала. Ее рвало на части.
Нити были сильны. Притяжение сияющей сферы еще сильнее. А он был слаб. И неизбежный разрыв произошел. Часть его сущности взлетела вверх и вошла во вспыхнувшую сферу. А то, что осталось, нити унесли к голубому шару…
Далеко-далеко, в мире людей, в месте, куда вход закрыт всякому непосвященному смертному, в разных углах огромного зала очнулись Четверо. Причудливый знак, занимавший все пространство пола, еще тлел языками бесцветного пламени. Воздух в зале был густ, словно вода, и потрескивал росчерками белых молний.
Маргон заговорил первым.
– У нас получилось… – сипло произнес он. – Я не смел даже надеяться, но у нас получилось.
Сарган с Востока подтянул ноги к груди и взялся за красную курчавую бороду, насквозь мокрую от пота.
– Мы потеряли по несколько сотен лет жизни каждый… – постанывая и морщась, сказал он. – Твой человек стоит этого?
– Стоит, – уверенно подтвердил Маргон.
– Нам повезло, – проговорил Адран с Севера, – у твоего человека был дар небес, с которым он родился. Небеса забрали дар обратно, и только благодаря этому нам удалось вернуть человека.
Мбан с Юга, мелко тряся курчавой головой, – так, что бряцали многочисленные амулеты на шее, судорожно растирал себе грудь. Ладони его скользили по голой фиолетово-черной коже, под ладонями всхлипывал, выбрызгиваясь струйками, липкий пот.
– И все-таки, – заговорил Мбан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
– Нельзя… – нестройно поддержали предводителя коленопреклоненные Дети Красного Огня.
– Это еще почему? – опешил Самуэль. – Сами говорили: воплощение Огня избавит ваши земли от давнего проклятия! Я куда направляюсь?! Как раз избавлять! Так что убери от меня свою бороду! Прекрати мне слюнявить пальцы! Пусти!
– Нельзя! – зарыдал Исхагг под аккомпанемент горестных воплей, раскачивающих жалкие хижины. – Не так! Ухун не понимает! Один… Два… Они ушли! Их нет! Совсем! Смерть! Да! Прокляты! Прокляты! Смерть к смерти! Проклятие к проклятию! Жертва! Правильно! Ухун не уйти! Ухун остается… Он избавит…
– Чего ты городишь?! Смерть? Да мой Альберт еще и не в таких переделках бывал, и всегда возвращался живым и невредимым! Он и сейчас вернется! И эту ненормальную за собой приволочет! Не понимаю я! Это ты не понимаешь, дурак! А я ему помогу – как обычно, в самый последний момент.
– Нельзя! Ухун остается! Он избавит!
– Как я могу избавить вас от проклятия, если останусь здесь?!
– О! – воодушевился Исхагг, видимо, приняв удивление в голосе Самуэля за знак согласия. – Ухун узнает! – Он даже вскочил на ноги.
– Гореть-гореть – не сгорать! Ухун! – размахивая руками, объяснял Исхагг.
– Это я уже понял…
– Человек – внутри Красный Огонь! Ухун!
– Да, вы уже говорили. Снаружи я, конечно, человек, а внутри у меня огонь. Да еще какой! Воплощение я, воплощение… Скажите верблюду, пусть не плюется, а встанет, чтобы я мог на нем ехать…
– Огонь надо выходить! – продолжал Исхагг. – Выходить! Совсем! Прочь! Человек – тьфу! Слабый! Но человек принес Красный Огонь – это хорошо! Красный Огонь выходить прочь! Из человека – прочь! И победить проклятье! Навсегда! Огонь – сильный! Да!
Самуэль почувствовал, что у него ослабли ноги.
– Как это? – залепетал он. – Что это вы за способ такой придумали?.. Дикари… Что значит – прочь огонь из человека? Вы что, меня потрошить собрались?!
– Нет! Нет! – закричал Исхагг. – Не так! Ножом Красный Огонь – нет! Не достать! Надо не так! Надо – вот… ф-фух! – пустынный воин волнообразно взмахнул обеими руками. – Гореть! Сильно гореть! Человек слабый – тьфу! Кричать-кричать! Громко! Открытый рот! Огонь выходить! Ухун узнал! Да! Да!
– Ай, – сказал Самуэль и начал оседать на землю.
Его подхватили на руки и бережно понесли в центр становища, где женщины уже закладывали верблюжий помет для предстоящего большого костра.
– Время Огня! – вопил Исхагг. – Человек – прочь! Слабый человек – тьфу! Красный Огонь идет! Да!
Пустынное солнце, раздутое собственным жаром, тяжело опускалось к горизонту. Воздух над развалинами сгущался и, сгущаясь, становился темнее.
– Готово, господин, – сказал Ургольд, появляясь на пороге врат дворца Аниса. К нему из шелестящей сквозняками мглы выбежали двое северян с массивными молотами в руках.
Сет медленно поднимался по ступеням, насмешливо глядя на наемников.
– Быстро вы… – проговорил он. – Недолго старались… Крепко приковали?
– Куда уж крепче… – оглядываясь на темный проем врат, пробурчал один из северян, – не сбежит… Она и так едва жива. Дозвольте идти, господин?
– Проваливайте…
Северяне с готовностью поспешили прочь от страшного дворца. А Ургольд остался мяться на ступенях.
– Вот еще что, господин… – обратился он к Сету.
– Чего тебе?
– Бабу мы приковали. Как вы и приказывали – во дворце, прямо к стене. Цепями, намертво…
– У самого входа, – фыркнул Сет. – Трусливые недоумки… Я приказывал – подальше ее завести.
– Ребята… того… господин. Ребята боятся. И мне не по себе. Никто вашу бабу не тронет, не беспокойтесь, господин. Никто по своей воле в эту чертову дыру… во дворец не зайдет. Люди-то. Люди-то, я говорю, не тронут ее, а вот… Позвольте сказать, господин… Мы ковали, а в темноте, из коридоров… ш-шурх-ш-шурх… Кто-то вроде ходит там… Ребята говорят: Голован это. Который уже мертвый. А тот, другой, которого Голован загрыз… Чужак-то… Он ведь тоже станет того… ходить. Эта баба… ну ваше дело, а вот ребята думают, что мертвяки скрываются во дворце до поры до времени, а что, ежели их наружу потянет? Потому, господин, пока этот чужак еще не встал, сжечь его надобно. Ежели господин изволит показать место, я самолично за трупом пойду.
Сет широко ухмыльнулся, пряча ухмылку под капюшоном. Альберт Гендер, Ловец Теней из Карвада будет разгуливать по мрачным коридорам покинутого дворца, неживой и холодный, постепенно покрывающийся плесенью, разваливающийся по кускам… О лучшем нельзя и мечтать – Эолле Хохотун обязательно оценит эту шутку.
– Бояться следует живых, – наставительно произнес он. – А не мертвых. Уж кому-кому, а тебе давно пора бы это знать.
Должно быть, Ургольд не ожидал такого.
– Господин! – воскликнул он. – Не надо так, господин…
– Что? – нахмурился Сет. В голосе наемника ему почудилась угроза. – Не смей пререкаться со мной! Пошел вон. Пошел вон, тебе говорят!
Ургольд втянул голову в плечи. И остался стоять, сжимая и разжимая огромные кулаки. На миг Сет почувствовал волнение. Кажется, он все же недооценивал опасность бунта со стороны наемников. Да, на какое-то мгновение он даже испугался. Но только на мгновение.
– Ребята волнуются, – сумрачно сообщил Ургольд. – Не по нутру им это все… что здесь творится. Говорят: не было такого уговора, чтобы с мертвяками сражаться. Говорят… говорят…
– Ну? – буркнул Сет.
– Говорят, что, мол, вы, господин, вроде как заодно со всем этим…
Сет сцепил руки в замок на груди. Солнечный луч скользнул ему под темень капюшона, и Ургольд, похолодев, вдруг увидел глаза Сета. Игра света и тьмы странно преобразила эти глаза. Исчезла испещренная красными нитями белизна белков. Зрачки почернели и словно расплылись непроницаемыми черными пятнами. Ургольду глаза Сета показались бездонными дырами, наполненными засасывающим мраком.
Северянин отшатнулся.
– Мне нужна еда и место для отдыха, – ровно проговорил Сет. – Впрочем, только еда. Не время сейчас спать. Я поем и вернусь во дворец. Не приставай ко мне больше с глупыми вопросами. Меня совершенно не интересует, что болтают твои подчиненные. Но неповиновение теперь я буду жестоко карать. Понимаешь?
– Д-да, господин, – склонился Ургольд, – понимаю, – добавил он, хотя в этот момент совершенно ничего не мог понять.
Кровь еще лилась из раны, но боль ушла. Он знал, что это значит.
Тьма вокруг него рассеялась. Тело потеряло вес – так подумал он, и в следующую секунду понял, что никакого тела у него больше нет. Это было чрезвычайно странное ощущение: не чувствовать себя, стать чем-то эфемерным, лишенным малейшего признака материальности…
Земная твердь была бессильна удержать его. Он медленно поднимался вверх, не встречая сопротивления камней, не испытывая прикосновений воздушных струй. Поле его зрения не ограничивалось теперь полукругом, доступным человеческому существу. Он видел вокруг себя. Видел, как уменьшалось внизу раскинувшее руки и ноги тело, его тело, такое привычное: волосы, руки, лицо… Тело, ставшее вдруг неодушевленным и пустым, словно деревяшка. Как таяли, превращаясь в серые облачка, каменные перекрытия дворцовых переходов, становились прозрачными – сквозь них просвечивали более темные нагромождения развалин, между которыми медленно плыли силуэты людей. На мутном небе застыло круглое слабо-желтое солнце…
Когда ушла боль, его покинули и все остальные чувства: страх, ненависть, сожаление, гнев… Все это, став совершенно ненужным, легко слетело с него, будто отмершие чешуйки с гибкого змеиного тела. Он сознавал, что перестал быть собой, но это его нисколько не волновало. Он мог лишь созерцать происходящее, холодно и отстраненно. Ничего больше ему и не было нужно.
Он поднимался все выше. Земля под ним словно вздувалась пузырем, теряя свою плоскость, землю заволакивало серым туманцем. И неба не стало – только этот серый туман, просочившийся и наверх, скрыв от него весь привычный мир.
Впрочем, он уже забыл о своем мире, мире, где родился, вырос и прошел сотни дорог, последняя из которых привела его сюда, на край света, в покинутый дворец, наполненный жутким мраком. Он видел только серый туман, всепоглощающий и всеобъемлющий, – будто никогда и ничего не было, кроме этого тумана.
Наверху серый туман вдруг потеплел. Словно растопленное масло, растекся, обнажив в прорехе ярко сияющую сферу.
Сфера тянула его, звала к себе. Откуда-то пришло ясное понимание – это проход. Куда? Туда, где ему очень нужно оказаться. Туда, где все кончается и все начинается. Туда, где покой и вечность.
Он целиком наполнился щекочуще-радостным ожиданием. Его неудержимо несло к сияющей сфере, и он не мог дождаться, когда войдет в нее. И удивительно, чем сильнее он этого желал, тем быстрее он несся, бесплотный и невесомый, сквозь неощутимо зыбкий туман.
Сфера была уже очень близко – тепло, исходящее от нее, становилось все сильнее.
Он летел быстрее и быстрее…
И внезапно движение прекратилось.
Четыре нити, переливающиеся разными цветами, держали его. Концы нитей терялись далеко внизу, в клубах тумана. Не было никакой возможности отличить одну нить от другой, но он почему-то понимал: они разные. Они одинаково прочны и мощны, но они разные.
Этот серый туман небытия полностью растворил все его земные мысли и чувства. Теперь он даже не мог сказать, кто он такой – вернее – кем он был. Но вид одной из нитей навевал смутные воспоминания…
Маргон…
Эта нить называется – Маргон. Странное, ничего не значащее имя. Что это такое? Маргон…
Сфера влекла его к себе. Нити, натянувшиеся до предела, держали. Почему им нужно, чтобы он не вошел в чудесную сферу, а вернулся назад? Назад… Куда назад? Почему?
И словно в ответ на этот вопрос туман исчез. Сейчас же мир изменился.
…Он висел в абсолютной пустоте. Наверху так же ярко сияла сфера, а внизу медленно поворачивался вокруг своей оси большой голубой шар. От этого шара и тянулись четыре переливающиеся нити. Крохотные тени роились на поверхности шара. Великое множество теней. И с этим голубым шаром что-то было не так. Черные рваные тучи слетались к нему из пустоты; подчиняясь вращению шара, они сливались в кольцо, кольцо росло, ширилось, угрожая окутать шар сплошной чернотой.
Через нити в него потекло понимание. Эти крохотные подвижные пятнышки на поверхности шара – люди. Люди? Слово, с трудом поддающееся осознанию, но такое знакомое. Мир людей… Мир людей и сгущающаяся Тьма. Тьма сильна. Рано или поздно она полностью скроет голубой шар. Это плохо. Тогда голубой шар перестанет существовать.
Сияющая сфера уже не была для него столь притягательна. Голубой шар взволновал его. Мир людей… Что такое люди? Человек?.. Человек – это тот, кем он был раньше. Да-да! Значит, шар населен мириадами подобных ему существ. И всех их поглотит Тьма.
Нити потащили его назад. Но сфера – уже вопреки его собственному желанию – все влекла вверх.
Нить с именем Маргон затрепетала.
И сейчас же неясные воспоминания замелькали в нем. В нем – в том, кто совсем недавно был человеком…
Обещание… Он дал обещание…
Уходить нельзя. Сияющая сфера, проход в вечный покой, подождет. Он нужен внизу, там, на голубом шаре. Ему нужно вернуться. Вернуться! Он понимал, что должен сделать это.
Но притяжению сияющей сферы трудно было сопротивляться. Ему невозможно было сопротивляться, потому что оно было – порядком мироздания.
Четыре нити натужно вибрировали от страшного напряжения. А эфемерная субстанция, обитавшая когда-то в человеческом теле, задрожала. Ее рвало на части.
Нити были сильны. Притяжение сияющей сферы еще сильнее. А он был слаб. И неизбежный разрыв произошел. Часть его сущности взлетела вверх и вошла во вспыхнувшую сферу. А то, что осталось, нити унесли к голубому шару…
Далеко-далеко, в мире людей, в месте, куда вход закрыт всякому непосвященному смертному, в разных углах огромного зала очнулись Четверо. Причудливый знак, занимавший все пространство пола, еще тлел языками бесцветного пламени. Воздух в зале был густ, словно вода, и потрескивал росчерками белых молний.
Маргон заговорил первым.
– У нас получилось… – сипло произнес он. – Я не смел даже надеяться, но у нас получилось.
Сарган с Востока подтянул ноги к груди и взялся за красную курчавую бороду, насквозь мокрую от пота.
– Мы потеряли по несколько сотен лет жизни каждый… – постанывая и морщась, сказал он. – Твой человек стоит этого?
– Стоит, – уверенно подтвердил Маргон.
– Нам повезло, – проговорил Адран с Севера, – у твоего человека был дар небес, с которым он родился. Небеса забрали дар обратно, и только благодаря этому нам удалось вернуть человека.
Мбан с Юга, мелко тряся курчавой головой, – так, что бряцали многочисленные амулеты на шее, судорожно растирал себе грудь. Ладони его скользили по голой фиолетово-черной коже, под ладонями всхлипывал, выбрызгиваясь струйками, липкий пот.
– И все-таки, – заговорил Мбан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43