– Эбби, а тебе предназначено пять коробок, – сообщил Дункан.
– Пять, – взвизгнула Эбби, округляя глаза и походя на собаку из сказки про огниво.
– Пять! Старый Санта сказал, что ты – настолько хорошая девочка, что он дарит тебе целых пять. Как тебе это нравится?
Волнение Эбби проявилось в той быстроте, с которой она вскрывала коробки с игрушками от Шварца. Майлз замычал в восторге, разворачивая подарочный альбом из тридцати двух сонат Бетховена под редакцией Артура Шнабеля.
– Как вы догадались, что я всегда о них мечтал? – спросил он.
– О них мечтают все пианисты, – ответил Дункан. – И никто не знал их лучше Артура. Впрочем, побывав здесь в прошлый раз, я заметил их отсутствие. Понимаешь? Я ничего не упускаю. Пола? Вы не открыли свой подарок.
Пола отчаянно прикидывала, чем можно наскоро отдарить Дункана и Роксанну, поскольку ей и в голову не пришло купить что-либо для них. Растянув губы в улыбке, она открыла коробочку: там находилась изящная круглая брошь чеканного золота.
– Какая прелесть!
– Знаю, что правила не позволяют едва знакомому мужчине, такому, как я, покупать драгоценности чужой жене, но в моем возрасте это не возбраняется. А кто эта очаровательная леди с южным загаром? Мать Майлза?
Пока Майлз знакомил их с присутствующими, Пола взяла соболиную шубу Роксанны и заспешила вниз вместе с Мэгги.
– Что же им подарить? – прошептала она. – Я совершенно об этом не подумала.
– Заверни тот художественный альбом, который принесли мы с Чаком.
– Ни за что! Он прекрасен, а Эндрю Уайет – мой любимый художник.
– Потом ты сможешь купить другой. Главное – он дорогой и у тебя нет времени для капризов. Слава Богу, я его не надписала… Ты видела когда-нибудь такого роскошного соболя? – Она провела ладонью по отлично выделанным шкуркам шубы, которую Пола уложила на постель. – Не украсть ли мне ее?
– А ты видела когда-нибудь такую роскошную женщину, как Роксанна? – сухо осведомилась Пола, добавив, что не прочь была бы украсть саму Роксанну.
– Зачем?
– Она мне не нравится. Впрочем, ее отец тоже. Пола извлекла из шкафа золотистую оберточную бумагу и красную ленту и принялась отрезать лист.
– Почему не нравятся? – удивленно взглянула на нее Мэгги. – Мне они кажутся вполне очаровательными;
– Не знаю, – пожала плечами Пола. – Просто, они слишком любезны. Слишком раскованы. Назови меня циником, но я не доверяю людям, ни с того ни с сего бросающимся тебе на шею.
– Понимаю, почему она тебе не нравится, – улыбнулась Мэгги. – Ты боишься, что она похитит твоего сексуального мужа.
Пола глянула на подругу, продолжая заворачивать подарок.
– Очень мило с твоей стороны.
– О, пожалуйста не принимай это всерьез! Я не виню тебя в неоправданной ревности.
– Я не ревную! – отрезала Пола. – Просто мне не нравится их назойливость.
– Как угодно, – пожала плечами Мэгги. – Вообще-то, я не прочь заполучить ее в качестве покупательницы. Держу пари, что она могла бы привести за собой шикарную клиентуру.
Пола молча закончила упаковку альбома и, торопливо надписав карточку, сунула ее за ленту. Затем обе подруги с безразличным видом вернулись наверх, где Дункан наигрывал «Джингл Беллз» для толпящихся вокруг и распевающих во все горло малышей. Пола протянула подарок Роксанне, та открыла его и пришла в искренний восторг.
– Мы с Дунканом обожаем Уайета! – восклицала она. «Терпеть не могу людей, называющих родителей по имени», – подумала Пола.
– Его картины обладают какими-то мистическими свойствами, – продолжала Роксанна. – Похоже, изображенные им дома скрывают в себе магические тайны…
– Мне казалось то же самое, – согласилась Пола. «Магические тайны. И в тебе тоже, Роксанна. В чем заключается твоя тайна?».
– Сыграйте что-нибудь из Битлз! – вскричала Эбби, и Дункан с готовностью заиграл «Вчера».
– А теперь рождественские песенки! – попросила Барбара ди Сильвио и остальные единодушно поддержали ее. Дункан поднялся.
– На сегодня хватит, дети.
– Ну пожалуйста, хоть одну!
– Я уже сыграл вам «Джингл Беллз».
– Но это обычная, а не рождественская.
– Пожалуйста, сыграйте «Придите все, кто верует».
– Да, да! Мы хотим эту песенку! Дети запрыгали и ужасно зашумели. К удивлению Полы, благодушное лицо великого маэстро похолодело.
– Я сказал нет.
Дети поняли, что случилась какая-то неприятность и отступили, позволяя ему выйти из-за пианино. Барбара ди Сильвио украдкой показала ему в спину язык. Но когда он подошел к Поле и Жанет, холодность исчезла.
– Что за пианино! – с отвращением бросил он. – Как вы позволяете Майлзу с его талантом играть на подобном инструменте?
– Я знаю, что оно ужасно, но мой сын больше не играет, – смутилась Жанет.
– И напрасно. Напрасно! Какие руки! На всем белом свете не сыщешь и сотни пар подобных.
– Да, руки в самом деле великолепны, – воспряла духом Жанет. – Помню, я слушала, как он играл будучи малышом и думала: «Боже, ну кто в его возрасте может сыграть столь же прекрасно?»
Насколько Пола знала свекровь, та могла, при случае, говорить о сыне часами, поэтому она поднялась, чтобы помочь матерям одевать детей.
«По крайней мере, с Жанет ему не придется играть в Великого инквизитора, – подумала Пола, – Та и по своей воле расскажет ему что угодно…»
Мэгги и Чак ушли последними.
– Почему он не сыграл рождественскую песенку? – шепнула Мэгги, целуя на прощание хозяйку.
– Не спрашивай. Может, он переодетый Скрудж.
– Действительно, странно. Детям так нравилась его игра и вдруг – бац! А впрочем, сделаем скидку на артистический темперамент. Пока. Веселого Рождества и всего хорошего!
– До свидания. Спасибо за подарки. – Пола поцеловала Чака и троих малышей и поднялась по лестнице. Оказавшись в гостиной, она услышала слова Жанет: «А когда ему было восемь, имейте в виду, он уже играл „Апассионату“ и большинство труднейших этюдов Шопена. Все говорили, что он абсолютный гений!»…
Даже Дункан, этот Великий инквизитор, выглядел утомленным.
* * *
Жанет улетела домой во Флориду на следующий после Рождества день. Перед посадкой она нервно поглядывала на хмурое небо и, принимая успокоительные пилюли, сожалела, что не поехала автобусом. После того, как она улетела, домашний уклад, казалось, вошел в свою колею, но для Полы многое неуловимо изменилось. Эти «непрестанные вторжения в частную жизнь» Дункана Эли, как расценивала его необъявленные визиты Пола, слегка изменили ритм ее жизни, к тому же Полу мучили нервные предчувствия. Она не знала, что внушало опасения: конечно, рациональной причины для страха не было, поскольку ни Дункан, ни Роксанна не сделали ничего, что могло показаться угрожающим. Как сказал Майлз, они всего лишь «симпатизируют». Но Пола чувствовала, что за этим кроется большее. Возможно, в основе «симпатии» лежала сексуальность. Быть может, ее тревожила рассказанная Жанет история смерти жены Дункана двадцать лет назад. Как бы то ни было. Пола пыталась прогнать опасения прочь. Больше она не заговаривала о Дункане с мужем. И продолжала жить заведенным порядком.
Но ощущение не проходило и начало влиять на ее сон. Она обнаружила, что когда-то спокойные ночи прерываются тревожными снами. Снов она не помнила, просто просыпалась в три ночи, понимая, что видела кошмар, но не в силах была его припомнить. Выкурив сигарету, вновь успокаивалась и засыпала. Но происшедшее беспокоило ее и усиливало чувство дискомфорта.
Она увидела, что волнения начинают проявляться на ее лице. За два дня до Нового года, она привела Эбби в кабинет Чака ван Арсдэйла для прививки против гриппа. Внешность Чака говорила о добродушии, лицо усеивали оспинки, а макушка лысела, но кроме того, он считался лучшим из молодых специалистов-сердечников в Нью-Йорке. Он работал в Сент-Винсентской больнице, но, ради дружбы с Кларксонами, исполнял обязанности их семейного врача. Пола любила Чака и понимала, что иметь этого добряка в качестве доктора Эбби вместо холодного и безразличного чужого человека – большая удача.
Когда Пола с дочерью вошли в кабинет Чака, тот, глянув на Полу, сразу спросил:
– Пола, Бога ради, что с тобой случилось?
– Неужели я выгляжу настолько плохо?
– По крайней мере, не так, как следует.
Она рассказала ему о бессоннице, не называя причины. Он предложил выписать снотворное. Это звучала заманчиво, но она отказалась, потому что не хотела привыкать к барбитуратам. Более того, она знала, что снотворное не устранит саму причину бессонницы.
То, что Чак заметил ее состояние, усиливало нервозность и вынуждало признать серьезность проблемы, касающейся Дункана Эли и его дочери. Выходя вместе с Эбби из больницы, она с тревогой подумала, что история с Дунканом и Роксанной действует на ее психику.
Старый год ушел под покрывалом чистого и жгуче-холодного воздуха из Канады, оставив после себя угрозу забастовки служащих подземки. Майлз и Пола подъехали на такси на Шестьдесят третью улицу и Беннет проводил их в празднично освещенный особняк. Первое, что заметила Пола – похудевшее, по сравнению с прошлой неделей, лицо Дункана. Он казался усталым и сильно постаревшим; хотя его очаровательные манеры и не исчезли, живости заметно поубавилось. «Не мучает ли и его бессонница?» – спросила себя Пола.
В доме толпилось не менее шестидесяти гостей. Пола заметила принцессу Андраши, Филипа Розена и довольно многих музыкальных, телевизионных и светских знаменитостей. Общество было блестящим, а шампанское «Луи Редерер» настолько великолепным, что Пола изменила своей привычке отдавать предпочтение шерри. Дункан провел их через толпу к низенькому человеку с сияющей красной физиономией.
– Сидней, этот тот самый молодой писатель, о котором я тебе говорил, – сказал Дункан. – Сидней Рэймонт. Майлз и Пола Кларксоны…
Знаменитый издатель пожал им руки. Пола решила, что этот «Голиаф книжного мира» на самом деле больше походил на маленького, пухлого Давида.
– Дункан расхваливает вас до небес, – заметил Рэймонт Майлзу, – Он сказал, что вы работаете над великим романом – нечто вроде «Саги о Форсайтах» – хотя лично я ненавижу эту «Сагу». Когда вы предполагаете его закончить?
– Если повезет, через четыре месяца. Жена прожужжала мне все уши из-за того, что я занимаюсь на фортепиано, вместо работы над ним.
Сидней посмотрел на Полу.
– Жены писателей – кошмар профессии. Итак, госпожа Писательница, надеюсь, вы позволите мне первому глянуть на «магнум опус» вашего мужа?
– Разумеется. Мы рады были бы отдать его вам для прочтения.
«Почему бы и нет? – подумала она. – Отказывать ему сейчас – бессмыслица». Время ее «моральных устоев» давно миновало.
– Мне нравятся старомодные новеллы, – продолжал Сидней. – Сейчас каждый пишет порнографию, но у этого чтива ограниченный рынок. Наступит день, когда эти ребята обнаружат, что их товаром никто не интересуется. Со временем секс весьма приедается…
– Может, для тебя, но не для меня, – заметил Дункан.
– Старый козел! – засмеялся Рэймонт, забирая очередной бокал с шампанским у проходящего официанта, – Как вы полагаете, Линдсей справится с бастующей подземкой или же город потерпит фиаско, как и пару лет назад?
– Этот город – постоянное фиаско, – ответил Майлз. – Нью-Йорком невозможно управлять. В лучшем случае, это организованная анархия.
– Именно поэтому здесь так интересно жить, – сказал Сидней.
* * *
К Поле, нашедшей себе местечко у скульптур Джакометти, подошла Роксанна. На ней было бордовое платье модели «Империя», которое Пола мысленно оценила в тысячу долларов. Нельзя было отрицать наличие у хозяйки великолепного вкуса.
– Мне хотелось выразить вам свое восхищение вашим уютным домом, – произнесла Роксанна. – Вы прекрасно его отделали.
– Спасибо. – «Интересно, права ли Мэгги насчет того, что я к ней ревную? Боже, надеюсь, нет. Больше всего на свете я не люблю ревнивых женщин».
– И какая милая у вас дочь! Очень симпатичная и бойкая.
– Боюсь, ее бойкость переходит в непослушание.
– Но разве это не присуще всем детям? Мне показалось, что она очень похожа на отца.
– Да, сходство большое.
– Вы знаете, ведь я – скульптор-любитель…
– О, в самом деле?
– Да, на верхнем этаже у меня студия.
– Вы делаете современные скульптуры, вроде этих? – кивнула Пола на Джакометти.
– Нет. Боюсь, я ужасно консервативна. По большей части я занимаюсь портретной работой. Кстати, я хотела попросить вашего мужа об одной услуге. Видите ли, я делаю прижизненные маски – наверху, в библиотеке у меня порядочная коллекция, – так вот: у Майлза настолько интересное лицо, что я с удовольствием изготовила бы маску. Но мне крайне неудобно просить его об этом, потому что гипс застывает так долго, процедура довольно мучительна для модели.
Пола смотрела на нее, стараясь не показать своей неприязни и раздражения при мысли о муже в роли модели.
– Хорошо, думаю, Майлз согласится. Вы хотите, чтобы я попросила?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25