Ваза оказывается фальшивой, склеенной из осколков, и армии Пора вновь идут на Бактру. Теперь они уже в двух днях пути отсюда. Как ты думаешь, сумеем мы задержать их еще раз?
— Скажи мне, почему хороший обед ценишь не сразу? — Антимах задумчиво посмотрел на обглоданную кость и, весело улыбнувшись, погрозил ей пальцем. — Божественная кость! Дор, выпьем за ее здоровье!
— Так как же индусы, Антимах?
— Индусы? Ха-ха-ха! Индусы хорошие люди. Пусть придут!
Но тут сквозь хмельной туман Антимах понял, что сказал лишнее. Сразу помрачнев, он, шатаясь, направился к окну, путаясь в полах своего хитона и еще больше — в бессвязных фразах, которыми пытался сгладить непрошенную откровенность.
— Пусть придут! Воины Евкратида превратят их в кости. Люблю бараньи кости после обеда. Тьфу! Растерзай меня Цербер*, note 24 я хотел сказать, люблю женщин…
Дор задумался. Видимо, он рано начал разговор. Антимах еще недостаточно пьян. Но отступать теперь поздно. Нужно добавить к вину обиду.
— Наверное, скиф, которого ты подарил Евкратиду, был очень опытным воином, ты, кажется, говорил, он один напал на твой отряд и разгромил его?
— Ты слишком пьян, Дор. Скифский щенок свалился от первого удара моего меча. Саки устроили засаду. Их было раз в пять больше. Ты знаешь саков. Давай лучше выпьем еще.
— Я слышал, ты получил рану в этом походе. Ее тоже нанесли саки?
— Ты мало пьешь, Лор! Мало пьешь и много говоришь. Эту рану не мог нанести мне проклятый скиф. У него не было оружия. Когда он свалился у моих ног, у него нашли лишь вот этот нож, им нельзя зарезать даже свиньи.
Шатаясь, Антимах подошел к стене и стал шарить руками по развешанным там образцам трофейного оружия.
— Грязные гиены! Кто лазил здесь? Куда девался нож этого отродья Аида? Эй, кто там, я спрашиваю, где нож? — он заорал так, что поморщился даже терпеливый Дор.
В дверях появился дрожащий эконом.
— Никто не трогал оружия господина. Я сам слежу во время уборки…
— Замолчи, а то я перережу тебе глотку! Где нож?!
— Успокойся, Антимах, нож не стоит дикого крика. У меня болят уши.
— Где я живу? Это мой дом или нет? Меня могут обокрасть и заткнуть рот. Убирайся, скотина!
Последняя фраза относилась к эконому, который все еще стоял у двери, униженно согнувшись.
Дрожа от гнева, Антимах вернулся к столу. Аор не продолжал своих нападок. Другие мысли отвлекли его. Слишком много случайных и странных событий произошло за последнее время. Разбивается и сама склеивается ваза, изготовленная для индусского царя. Из прекрасной коллекции драгоценного оружия исчезает никому не нужный скифский бронзовый кинжал. Чья рука побывала здесь? Кто так неожиданно разрушил планы его врагов, вовремя подсунув фальшивую вазу, кто и зачем? И не связаны ли как-то между собой оба случая?
Антимах еще долго сетовал на свою судьбу, на нерадивых слуг и ленивых воинов. Только далеко за полночь он наконец заснул прямо на столе против Дора, уже кликнувшего сопровождающих его рабов. В последний раз окинув взглядом спящего Антимаха, Дор вдруг глубоко задумался и, придвинув к его плечу масленый светильник, остановил затуманившийся взгляд на небольшой золотой броши в форме львиной лапы. В центре ее сверкал небольшой алмаз. А сбоку приклеилась мутная капля вина. Алмаз всегда чист и тверд. Капля вина пьяна и непрочна. И так во всем. Жизнь всегда полна контрастов, а люди, окружающие его, Дора, чаше походят на темную каплю вина.
Даже на следующий день, слушая утренний доклад эконома, Дор все никак не мог отделаться от этой странной мысли. Два таких одинаковых и таких разных шарика, сжатых одной золотой лапой, все еще стояли перед его глазами. Рассеянно слушал он доклад эконома, все еще пытаясь найти связь между пропавшим кинжалом и разбитой вазой.
— …Раб, названный Аланом и подаренный нам Антимахом, вчера вечером напал на стражника, за что будет посажен в яму. Агрипон вернул долг в 200 оболов, взятый им у нас для покупки шерсти. Цены на рис…
— Постой, не трещи! О каком рабе ты говоришь?
— Раб, подаренный нам Антимахом и назначенный нами для работы в мастерской Аполонида. Цены на рис…
— Да подожди ты! Объясни толком, что случилось! Раб из мастерской скульптора? Раб, взятый в плен Антимахом?
Выслушав подробный доклад эконома обо всем происшедшем, Дор на мгновение задумался и вдруг, усмехнувшись про себя, кивнул эконому:
— Раба привести ко мне.
При Греко-Бактрийском дворе не соблюдались строгости этикета. В другой провинции царедворец посчитал бы оскорблением говорить с рабом, здесь же серые усталые глаза Дора мельком окинули юношу, многое увидев и оценив этим беглым взглядом знатока человеческих характеров.
Алан держался независимо, горечь недавнего унижения и тревога за себя и друга, брошенного в подвалы дворца, омрачали его лицо, но он весь подобрался, словно готовясь к новой схватке.
Дор заговорил медленно и веско, чуть прищурив глаза; — По нашим законам, раб, поднявший руку на свободного человека, карается смертью. Известно ли это тебе?
— Известно! Но если друг попадает в беду, должен ли человек помочь ему, по вашим законам?
Дор усмехнулся горячности и вызову, звучащим в смелом ответе.
— Человек — да, раб — нет. И кроме того, твой друг совершил государственное преступление. Он не уберег вазу, предназначенную в подарок чужеземному государю. Но дело не в этом. Ты смел и силен. Кроме того… — Лор помедлил, невольно вспомнив лицо Антимаха, когда тот говорил о «скифском щенке», — кроме того, ты, вероятно, очень «любишь» Антимаха Маракандского. Благодаря этому стечению обстоятельств ты сам сейчас сможешь выбрать между смертью и свободой.
— Я умею ценить свободу. Она человеку нужнее жизни.
— Мертвые свободнее всех нас, и все же дороже всего для человека свобода при жизни. Ты видишь это кольцо? Такие печатки носят только свободные граждане наших городов. Если ты выполнишь мое поручение, это кольцо станет твоим и раб Алан навсегда превратится в Аполонодора Артамитского, почетного гражданина нашего города…
В этот момент Алану вновь вспомнились родные горы. Он сможет стать гражданином великой сказочной Бактрианы… Он, ничтожный изгнанник родного племени!
Но сейчас же он вспомнил крик Узмета:
— Прощай, Алан! еще не все потеряно, ты еще сможешь вырваться отсюда!
Даже в последнюю минуту он думал о нем… И Алан твердо ответил:
— Я выполню любое поручение, если вместе со мной получит свободу мой друг.
Аор поморщился.
«Еще не успев стать свободным, этот раб смеет ставить какие-то условия… Впрочем, не все ли равно? Пусть только он сделает все, что надо, а там…»
— Хорошо. После того, как мое поручение будет выполнено.
И долго еще, отпустив Алана, предавался Аор размышлениям. Он думал о том, что сегодня утром, воспользовавшись его разрешением, Антимах выехал в Мараканду; там, вдали, он скорей решится на измену; чувствуя себя в полной безопасности, он сможет принять индусского посла…
Только бы принял, только бы подписал договор… Только бы не отступил в последний момент! Антимах вполне созрел для измены. Это Аор понял совершенно ясно во время своего последнего визита. Теперь пора. Юноша, в варварской крови которого так много отваги и ненависти, послужит отличным орудием, Аор всегда умел извлечь пользу из столкновения двух врагов, и если один из них был слабее, он тайно возвышал его, понимая, что только равные бойцы погибают в поединке одинаково быстро.
ГЛАВА XI
Из ворот царского дворца галопом вылетел всадник. На чалом жеребце плотно сидел сильный, хорошо вооруженный человек. Прохожие, спасаясь от копыт коня, бросались к заборам, и вслед всаднику летели ругательства на многих языках и наречиях. Под сверкающим греческим шлемом с высоким грифоном невозможно было узнать лицо преобразившегося раба.
За годы, проведенные в неволе, юноша успел забыть свист ветра сумасшедшей скачки. Стук копыт и крики прохожих заставляли его лишь сильнее стискивать ногами бока горячего жеребца. А вокруг мелькали лома и храмы, прекрасные дворцы и портики. Город пестрел яркими цветами востока. Низкие, но легкие постройки, напоминающие порой каменное кружево, соперничали со строгим стилем греческих пилонов; яркие восточные халаты и шелковые, приглушенных тонов, хитоны, смешавшись, заполнили улицы. Жеребей Алана легко обогнал роскошную колесницу, запряженную парой лошадей. Высокие колеса горели начищенной бронзой оковки. Утопая в облаке полупрозрачного шелка, в колеснице небрежно возлежала красивая женщина. Неожиданно она повернула голову и ласково улыбнулась одними глазами. На секунду жеребей сбился с четкого галопа, словно и ему передалось волнение всадника. Долго еще задумавшийся Алан не замечал ничего вокруг.
Окрик стражи у городских ворот заставил его очнуться. Двое воинов, изнуренные жарой в своих тяжелых доспехах, сомкнули скрещенные копья перед мордой коня. Один из воинов протянул всаднику дощечку с толстым слоем сырой глины. Алан снял защитную рукавицу из бычьей кожи и прижал к глине кольцо с печаткой, полученное от Дора. На сероватой поверхности застыло изогнувшееся тело барса. Один взгляд на этот оттиск, точно по волшебству, согнал с лиц воинов сонливость и лень. С лихорадочной поспешностью трижды отсалютовали они вслед посланцу всемогущего Дора.
* * *
Толстые кирпичные стены города давно остались позади, караванная тропа, извиваясь между холмами пригорода, казалась бесконечной. Тут и там с обеих сторон мелькали полосы земли, расчерченные на квадраты узкими арыками. На них то и дело можно было заметить согнутые, высушенные солнцем фигурки людей. Город был окружен огромным цветущим оазисом орошаемой земли. Почти вся она принадлежала членам городской храмовой общины. Знатные горожане, в большинстве своем потомки Искандера-Зюль-Карнайи*, note 25 как они пышно именовали себя, сдавали землю по частям в аренду местному населению, которое платило еще налоги царю и храмам. С утра до вечера под обжигающим солнцем Бактрии трудились согбенные фигуры. Неуплативший ренту или налог, немедленно продавался в рабство. Однако даже рабу у хорошего хозяина жилось лучше, чем этим несчастным.
Поля вскоре кончились, и тропа увела всадника в бесконечное марево знойных песков пустыни. До Мараканды, где ему предстояло встретиться с людьми Дора, было несколько томительных дней пути.
Мипоксай уже ничего не ждал. Последнее свидание с другом и бесплодное ожидание окончательно убедили его в том, что никто уже не в силах ему помочь.
Во время переезда в Мараканду весь двор сопровождал Антимаха. Обоз с домашней утварью и провизией двигался очень медленно. Тяжело нагруженные мулы едва переставляли ноги. Антимах с дружиной выехал на день раньше, и с обозом осталось только несколько охранников.
Совсем недавно Антимах приобрел на базаре новую партию рабов, взамен погибших во время бегства. Мипоксай чувствовал себя среди них чужим. Уныло скрипели колеса телеги, и он брел за ней следом в обшей толпе рабов. Начальник охраны не разрешил заковать их. Он был уверен — даже у варваров хватит ума воздержаться от побега в пустыне, где нет воды и пиши. Только один раб внушал ему некоторое беспокойство, и он не сводил с него глаз. Широкий в плечах, с угрюмо опушенной головой быка — такие упрямо идут напролом, пока не сломают шею. До сих пор неясно, какую роль играл он во время побега. Почему один остался в сарае? Начальник охраны поправил лук за спиной. Его стрелы на лету пробивают ласточек. Колчан полон. Пусть только попробует затеять смуту. Иногда рабы в дороге набрасывались на охрану, захватывали обозы и потом целыми шайками скитались по дорогам Бактрии. Их безжалостно истребляли всеми возможными способами, и все же шайки не переводились.
Заночевали прямо в пустыне, около дороги. Рабы спали между телегами. Двое жгли костры, и вокруг спящих все время ходила стража. Воины охраны раскинули в стороне шатры. Все уснули, кроме дозорных и Мипоксая. Тяжелые мысли мучили юношу. Нужно решаться, больше нечего ждать. Завтра ночью он сбежит. Алан навсегда останется в этой проклятой стране, он уже выбрал свой путь.
Может быть, оттого, что погас угловой костер или просто взошла луна, Мипоксаю показалось, что из палатки начальника охраны кто-то вышел. Была глубокая ночь. Смутная тень всадника отделилась от палатки и стала удаляться в пустыню, прочь от дороги.
Недалеко от лагеря всадник остановился и теперь чего-то ждал.
Прогулка в пустыне ночью, да еще в одиночестве? Мипоксай слишком хорошо изучил обычаи изнеженных, малоподвижных греков, чтобы поверить этому. Каждое самое маленькое событие может помочь ему, может оказаться полезным. Кто этот человек? Что за дела у него в ночной пустыне? Необходимо узнать это. Мипоксай решительно поднялся и подошел к костру. Около огня грелся озябший грек. Он должен был охранять рабов в первую половину ночи. Мипоксай попросил разрешения отойти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
— Скажи мне, почему хороший обед ценишь не сразу? — Антимах задумчиво посмотрел на обглоданную кость и, весело улыбнувшись, погрозил ей пальцем. — Божественная кость! Дор, выпьем за ее здоровье!
— Так как же индусы, Антимах?
— Индусы? Ха-ха-ха! Индусы хорошие люди. Пусть придут!
Но тут сквозь хмельной туман Антимах понял, что сказал лишнее. Сразу помрачнев, он, шатаясь, направился к окну, путаясь в полах своего хитона и еще больше — в бессвязных фразах, которыми пытался сгладить непрошенную откровенность.
— Пусть придут! Воины Евкратида превратят их в кости. Люблю бараньи кости после обеда. Тьфу! Растерзай меня Цербер*, note 24 я хотел сказать, люблю женщин…
Дор задумался. Видимо, он рано начал разговор. Антимах еще недостаточно пьян. Но отступать теперь поздно. Нужно добавить к вину обиду.
— Наверное, скиф, которого ты подарил Евкратиду, был очень опытным воином, ты, кажется, говорил, он один напал на твой отряд и разгромил его?
— Ты слишком пьян, Дор. Скифский щенок свалился от первого удара моего меча. Саки устроили засаду. Их было раз в пять больше. Ты знаешь саков. Давай лучше выпьем еще.
— Я слышал, ты получил рану в этом походе. Ее тоже нанесли саки?
— Ты мало пьешь, Лор! Мало пьешь и много говоришь. Эту рану не мог нанести мне проклятый скиф. У него не было оружия. Когда он свалился у моих ног, у него нашли лишь вот этот нож, им нельзя зарезать даже свиньи.
Шатаясь, Антимах подошел к стене и стал шарить руками по развешанным там образцам трофейного оружия.
— Грязные гиены! Кто лазил здесь? Куда девался нож этого отродья Аида? Эй, кто там, я спрашиваю, где нож? — он заорал так, что поморщился даже терпеливый Дор.
В дверях появился дрожащий эконом.
— Никто не трогал оружия господина. Я сам слежу во время уборки…
— Замолчи, а то я перережу тебе глотку! Где нож?!
— Успокойся, Антимах, нож не стоит дикого крика. У меня болят уши.
— Где я живу? Это мой дом или нет? Меня могут обокрасть и заткнуть рот. Убирайся, скотина!
Последняя фраза относилась к эконому, который все еще стоял у двери, униженно согнувшись.
Дрожа от гнева, Антимах вернулся к столу. Аор не продолжал своих нападок. Другие мысли отвлекли его. Слишком много случайных и странных событий произошло за последнее время. Разбивается и сама склеивается ваза, изготовленная для индусского царя. Из прекрасной коллекции драгоценного оружия исчезает никому не нужный скифский бронзовый кинжал. Чья рука побывала здесь? Кто так неожиданно разрушил планы его врагов, вовремя подсунув фальшивую вазу, кто и зачем? И не связаны ли как-то между собой оба случая?
Антимах еще долго сетовал на свою судьбу, на нерадивых слуг и ленивых воинов. Только далеко за полночь он наконец заснул прямо на столе против Дора, уже кликнувшего сопровождающих его рабов. В последний раз окинув взглядом спящего Антимаха, Дор вдруг глубоко задумался и, придвинув к его плечу масленый светильник, остановил затуманившийся взгляд на небольшой золотой броши в форме львиной лапы. В центре ее сверкал небольшой алмаз. А сбоку приклеилась мутная капля вина. Алмаз всегда чист и тверд. Капля вина пьяна и непрочна. И так во всем. Жизнь всегда полна контрастов, а люди, окружающие его, Дора, чаше походят на темную каплю вина.
Даже на следующий день, слушая утренний доклад эконома, Дор все никак не мог отделаться от этой странной мысли. Два таких одинаковых и таких разных шарика, сжатых одной золотой лапой, все еще стояли перед его глазами. Рассеянно слушал он доклад эконома, все еще пытаясь найти связь между пропавшим кинжалом и разбитой вазой.
— …Раб, названный Аланом и подаренный нам Антимахом, вчера вечером напал на стражника, за что будет посажен в яму. Агрипон вернул долг в 200 оболов, взятый им у нас для покупки шерсти. Цены на рис…
— Постой, не трещи! О каком рабе ты говоришь?
— Раб, подаренный нам Антимахом и назначенный нами для работы в мастерской Аполонида. Цены на рис…
— Да подожди ты! Объясни толком, что случилось! Раб из мастерской скульптора? Раб, взятый в плен Антимахом?
Выслушав подробный доклад эконома обо всем происшедшем, Дор на мгновение задумался и вдруг, усмехнувшись про себя, кивнул эконому:
— Раба привести ко мне.
При Греко-Бактрийском дворе не соблюдались строгости этикета. В другой провинции царедворец посчитал бы оскорблением говорить с рабом, здесь же серые усталые глаза Дора мельком окинули юношу, многое увидев и оценив этим беглым взглядом знатока человеческих характеров.
Алан держался независимо, горечь недавнего унижения и тревога за себя и друга, брошенного в подвалы дворца, омрачали его лицо, но он весь подобрался, словно готовясь к новой схватке.
Дор заговорил медленно и веско, чуть прищурив глаза; — По нашим законам, раб, поднявший руку на свободного человека, карается смертью. Известно ли это тебе?
— Известно! Но если друг попадает в беду, должен ли человек помочь ему, по вашим законам?
Дор усмехнулся горячности и вызову, звучащим в смелом ответе.
— Человек — да, раб — нет. И кроме того, твой друг совершил государственное преступление. Он не уберег вазу, предназначенную в подарок чужеземному государю. Но дело не в этом. Ты смел и силен. Кроме того… — Лор помедлил, невольно вспомнив лицо Антимаха, когда тот говорил о «скифском щенке», — кроме того, ты, вероятно, очень «любишь» Антимаха Маракандского. Благодаря этому стечению обстоятельств ты сам сейчас сможешь выбрать между смертью и свободой.
— Я умею ценить свободу. Она человеку нужнее жизни.
— Мертвые свободнее всех нас, и все же дороже всего для человека свобода при жизни. Ты видишь это кольцо? Такие печатки носят только свободные граждане наших городов. Если ты выполнишь мое поручение, это кольцо станет твоим и раб Алан навсегда превратится в Аполонодора Артамитского, почетного гражданина нашего города…
В этот момент Алану вновь вспомнились родные горы. Он сможет стать гражданином великой сказочной Бактрианы… Он, ничтожный изгнанник родного племени!
Но сейчас же он вспомнил крик Узмета:
— Прощай, Алан! еще не все потеряно, ты еще сможешь вырваться отсюда!
Даже в последнюю минуту он думал о нем… И Алан твердо ответил:
— Я выполню любое поручение, если вместе со мной получит свободу мой друг.
Аор поморщился.
«Еще не успев стать свободным, этот раб смеет ставить какие-то условия… Впрочем, не все ли равно? Пусть только он сделает все, что надо, а там…»
— Хорошо. После того, как мое поручение будет выполнено.
И долго еще, отпустив Алана, предавался Аор размышлениям. Он думал о том, что сегодня утром, воспользовавшись его разрешением, Антимах выехал в Мараканду; там, вдали, он скорей решится на измену; чувствуя себя в полной безопасности, он сможет принять индусского посла…
Только бы принял, только бы подписал договор… Только бы не отступил в последний момент! Антимах вполне созрел для измены. Это Аор понял совершенно ясно во время своего последнего визита. Теперь пора. Юноша, в варварской крови которого так много отваги и ненависти, послужит отличным орудием, Аор всегда умел извлечь пользу из столкновения двух врагов, и если один из них был слабее, он тайно возвышал его, понимая, что только равные бойцы погибают в поединке одинаково быстро.
ГЛАВА XI
Из ворот царского дворца галопом вылетел всадник. На чалом жеребце плотно сидел сильный, хорошо вооруженный человек. Прохожие, спасаясь от копыт коня, бросались к заборам, и вслед всаднику летели ругательства на многих языках и наречиях. Под сверкающим греческим шлемом с высоким грифоном невозможно было узнать лицо преобразившегося раба.
За годы, проведенные в неволе, юноша успел забыть свист ветра сумасшедшей скачки. Стук копыт и крики прохожих заставляли его лишь сильнее стискивать ногами бока горячего жеребца. А вокруг мелькали лома и храмы, прекрасные дворцы и портики. Город пестрел яркими цветами востока. Низкие, но легкие постройки, напоминающие порой каменное кружево, соперничали со строгим стилем греческих пилонов; яркие восточные халаты и шелковые, приглушенных тонов, хитоны, смешавшись, заполнили улицы. Жеребей Алана легко обогнал роскошную колесницу, запряженную парой лошадей. Высокие колеса горели начищенной бронзой оковки. Утопая в облаке полупрозрачного шелка, в колеснице небрежно возлежала красивая женщина. Неожиданно она повернула голову и ласково улыбнулась одними глазами. На секунду жеребей сбился с четкого галопа, словно и ему передалось волнение всадника. Долго еще задумавшийся Алан не замечал ничего вокруг.
Окрик стражи у городских ворот заставил его очнуться. Двое воинов, изнуренные жарой в своих тяжелых доспехах, сомкнули скрещенные копья перед мордой коня. Один из воинов протянул всаднику дощечку с толстым слоем сырой глины. Алан снял защитную рукавицу из бычьей кожи и прижал к глине кольцо с печаткой, полученное от Дора. На сероватой поверхности застыло изогнувшееся тело барса. Один взгляд на этот оттиск, точно по волшебству, согнал с лиц воинов сонливость и лень. С лихорадочной поспешностью трижды отсалютовали они вслед посланцу всемогущего Дора.
* * *
Толстые кирпичные стены города давно остались позади, караванная тропа, извиваясь между холмами пригорода, казалась бесконечной. Тут и там с обеих сторон мелькали полосы земли, расчерченные на квадраты узкими арыками. На них то и дело можно было заметить согнутые, высушенные солнцем фигурки людей. Город был окружен огромным цветущим оазисом орошаемой земли. Почти вся она принадлежала членам городской храмовой общины. Знатные горожане, в большинстве своем потомки Искандера-Зюль-Карнайи*, note 25 как они пышно именовали себя, сдавали землю по частям в аренду местному населению, которое платило еще налоги царю и храмам. С утра до вечера под обжигающим солнцем Бактрии трудились согбенные фигуры. Неуплативший ренту или налог, немедленно продавался в рабство. Однако даже рабу у хорошего хозяина жилось лучше, чем этим несчастным.
Поля вскоре кончились, и тропа увела всадника в бесконечное марево знойных песков пустыни. До Мараканды, где ему предстояло встретиться с людьми Дора, было несколько томительных дней пути.
Мипоксай уже ничего не ждал. Последнее свидание с другом и бесплодное ожидание окончательно убедили его в том, что никто уже не в силах ему помочь.
Во время переезда в Мараканду весь двор сопровождал Антимаха. Обоз с домашней утварью и провизией двигался очень медленно. Тяжело нагруженные мулы едва переставляли ноги. Антимах с дружиной выехал на день раньше, и с обозом осталось только несколько охранников.
Совсем недавно Антимах приобрел на базаре новую партию рабов, взамен погибших во время бегства. Мипоксай чувствовал себя среди них чужим. Уныло скрипели колеса телеги, и он брел за ней следом в обшей толпе рабов. Начальник охраны не разрешил заковать их. Он был уверен — даже у варваров хватит ума воздержаться от побега в пустыне, где нет воды и пиши. Только один раб внушал ему некоторое беспокойство, и он не сводил с него глаз. Широкий в плечах, с угрюмо опушенной головой быка — такие упрямо идут напролом, пока не сломают шею. До сих пор неясно, какую роль играл он во время побега. Почему один остался в сарае? Начальник охраны поправил лук за спиной. Его стрелы на лету пробивают ласточек. Колчан полон. Пусть только попробует затеять смуту. Иногда рабы в дороге набрасывались на охрану, захватывали обозы и потом целыми шайками скитались по дорогам Бактрии. Их безжалостно истребляли всеми возможными способами, и все же шайки не переводились.
Заночевали прямо в пустыне, около дороги. Рабы спали между телегами. Двое жгли костры, и вокруг спящих все время ходила стража. Воины охраны раскинули в стороне шатры. Все уснули, кроме дозорных и Мипоксая. Тяжелые мысли мучили юношу. Нужно решаться, больше нечего ждать. Завтра ночью он сбежит. Алан навсегда останется в этой проклятой стране, он уже выбрал свой путь.
Может быть, оттого, что погас угловой костер или просто взошла луна, Мипоксаю показалось, что из палатки начальника охраны кто-то вышел. Была глубокая ночь. Смутная тень всадника отделилась от палатки и стала удаляться в пустыню, прочь от дороги.
Недалеко от лагеря всадник остановился и теперь чего-то ждал.
Прогулка в пустыне ночью, да еще в одиночестве? Мипоксай слишком хорошо изучил обычаи изнеженных, малоподвижных греков, чтобы поверить этому. Каждое самое маленькое событие может помочь ему, может оказаться полезным. Кто этот человек? Что за дела у него в ночной пустыне? Необходимо узнать это. Мипоксай решительно поднялся и подошел к костру. Около огня грелся озябший грек. Он должен был охранять рабов в первую половину ночи. Мипоксай попросил разрешения отойти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24