3, 15)… Безусловно, наделить ВСЦ признаками Церкви, и в первую очередь свойством кафоличности, — значит принципиально изменить, точнее, исказить само понятие соборности в Православии… Употребление в экуменическом обиходе специфических православных терминов в смыслах, подчас далеких от их православного содержания, может сами эти священные термины растворить в море многозначности и привести к полному их обесценению» [509].
За прошедшие 20 лет позиция профессора Осипова не изменилась и не стала более «теософской»: «Во время обсуждения богословских аспектов экуменического движения на последнем Пленуме профессором Московской Духовной академии А. И. Осиповым была представлена точка зрения, критикующая саму цель движения к единству. Было отмечено, что единство церковное не относится к категории тех ценностей, которые можно создать путем договорных и организационных мероприятий, ибо оно не является следствием человеческой деятельности. Единство церквей, поставленное в качестве цели, в своем практическом осуществлении неизбежно приводит или к ошибкам, или к фальши, выражающимся, как правило, или в языковом тумане, прикрывающем неясностью и двусмысленностью выражений остающиеся принципиальные разногласия, или в нетерпимых в вопросах истины компромиссах. Целью экуменического движения, по мнению профессора, должно быть не зримое единство Церквей — это закономерное следствие пребывания в Единой Церкви, — но очищение христианских Церквей, общин и объединений от всего наносного, ложного, греховного в их стремлении к истине. А также взаимопомощь в восстановлении правильной догматической веры и принципов духовной жизни как они даны в Священном Предании Древней Церкви» [510].
Вот митрополит Никодим: «Во многих документах Всемирного Совета Церквей высказывается мысль о том, что задачей входящих в него Церквей является выявление уже существующего единства… Конечно, имеется некоторая степень единства в мыслях, упованиях, нравственных нормах, в поведении и т.п., несмотря на состояние разделения. Но как можно ограничиваться успокоительными заявлениями о том что имеется в наличии, почти забывая или умалчивая о том, чего нет у множества разделенных христиан — а именно о том истинном существенном единстве, свойственном неповрежденному телу Церкви Христовой, которое мы, православные, называем кафоличностью, или соборностью… Само христианство рассматривается при этом как единое, по существу, и целостное тело Церкви Христовой, а факт разделения понимается не в смысле разрушения внутреннего единства и болезненного повреждения отдельных частей тела Церкви, а только в смысле недостаточного осознания разделенными христианами своего здорового внутреннего состояния и недостаточного дерзания для того, чтобы об этом здоровье всем заявить посредством готовности к актам внешнего выражения единства… Грех разделения состоит не в недостаточности осознания объективно якобы существующего неповрежденного внутреннего единства, а в существенном разрушении единства… Распространение полного и совершенного единства на область всей экумены может совершаться исключительно путем возвращения к полному послушанию Истине, которое и откроет возможность к отождествлению границ всего христианского братства с границами Единой, Святой, Соборной и Апостольской Церкви» [511].
Такова позиция православных участников экуменических диалогов, сформулированная ими самими, а не за них.
Справедливо ли о них сказать то, что сказал архим. Рафаил — «Некоторые богословы стесняются сказать, что Православие — это единственная на земле вера, которая может соединить человека с Богом, и Православная Церковь — единственная Церковь Истинного Бога и Живаго Христа"? [512]
Вообще-то уже в предисловии к книге «Вызов экуменизма» я сказал, что не собираюсь обсуждать вопрос об официально-институциализированном экуменизме ВСЦ, поскольку в данном случае предметом разговора является обыденный, «ползучий экуменизм». Поэтому я не считаю уместным критический выпад архим. Рафаила (для которого, напротив, экуменизм ассоциируется с ВСЦ) по поводу первого издания настоящей книги: «В полемике об участии православных в экуменизме он упускает самый главный вопрос: истинна идея экуменизма или нет, соответствует ли это движение истории и учению Церкви, ее догматам, канонам и патристике» [513].
Впрочем, самому о. Рафаилу можно гораздо более основательно адресовать другой упрек: он не задался вопросом о том, а разделяют ли православные участники экуменических диалогов «идею экуменизма» в том виде, в каком ее проповедуют ее западные адепты. Он не обратил внимания на то разделяют ли православные участники экуменических встреч те цели, к достижению которых стремятся их протестантски-экуменические собеседники, не критикуют ли сами православные участники экуменических собеседований те или иные экуменические модели и документы. Поэтому вопрос должен ставится трояко: 1) православная оценка экуменических представлений неправославных христиан; 2) мера церковности выступлений самих православных участников на экуменических собраниях; 3) обязывают ли принципы экуменических диалогов его православных участников к согласию с мнением инославного большинства.
Мы только что видели, что православные участники экуменических встреч дают весьма резкую оценку экуменическим прожектам и мечтаниям. Поэтому нечестно считать, будто всякий человек, приехавший на экуменическую встречу, тем самым стал предателем православия [ttttttttt]. Если же кто-то из православных посланников на этих встречах «дал петуха» (такое, увы, бывает нередко) — то это его личный грех, а не неизбежная «карма» той трибуны, с которой он выступал. В конце концов то обстоятельство, что некоторые из православных интернет-проповедников говорят неудачно, не стоит выставлять в качестве аргумента против интернет-проповеди как таковой.
Вот показательное выражение из экуменического коммюнике о диалоге лютеран и православных: «Евангелическая Церковь признает Православную Церковь Церковью Иисуса Христа, поскольку ее свойства соответствуют тем признакам, которые по Аугсбургскому исповеданию отличают Церкви Иисуса Христа, а именно: чистое благовестие слова и правильное преподание таинств. Русская Правословная Церковь считает христиан, принадлежащих Евангелической Церкви, членами тела Христова, рожденными водою и духом. Однако в силу той или иной причины, субъективной, или, чаще, объективной, они не получают той благодати, которая преподается священством Православной Церкви своим членам и которая по существу своему представляется как предложение им даров Духа Святого (в частностию, в таинствах)» [514].
Нетрудно заметить, что стороны по разному оценивают друг друга: лютеране признают таинства православных, в то время как православные говорят, что признают у лютеран лишь крещение, но не видят оснований для признания у них таинства Евхаристии (это и есть таинство, преподаваемое священством) [uuuuuuuuu].
Так что и в экуменических диалогах православные имеют право (и реализуют его) свидетельствовать о таких своих взглядах, которые малоприятны для наших собеседников. А потому неправы те «ревнители» которые, слыша сообщения об экуменическом мероприятии, сразу же предполагают худшее и представляют себе, будто православные делегаты там в очередной раз капитулировали и подписались по чем-либо, противоречащим нашей вере…
Резкость, «неполиткорректность» «ортодоксальных» суждений на Западе хорошо известна. В связи с чем и были сказаны точные слова Владимира Зелинского — «На Западе часто приходится напоминать, что православие — то вовсе не некое древо-диво, растущее на востоке христианского ботанического сада. Здешний мир ждет от сего растения, чтобы оно непременно ветвилось и благоухало экзотично по-восточному, но при этом рассуждало и поступало либрально по-западному. Однако оно — само имя говорит за себя — хочет славить Бога, сохраняя верность питающим его тысячелетним корням, что не меняются, как листья каждый год. Сама его несговорчивость, „несмешиваемость“ с другими, даже и нетерпимость к другим, в особенности, когда речь идет о догматах, не есть лишь некий врожденный дефект окостеневшего традиционализма. Такова природа его, но и она должна найти место в диалоге о примирении. Эта несговорчивость, как ни странно, может быть памятованием о „крепости“ или цене примирения („Вы куплены дорогой ценой“), обращенным к выдыхающемуся, все более „безградусному“ перемирию рукопожатий и речей, приятных для всяких ушей. Поэтому православное участие в процессе примирения во Христе может оставаться неудобным, спорным, не всегда дипломатическим, однако это неудобство по-своему нужно самому Западу» [vvvvvvvvv].
У меня есть очень небольшой опыт участия в акциях ВСЦ. Небольшой — но все же есть. На одном семинаре, посвященном проблемам миссии в современном мире, у меня вызывало недоумение то явно ощутимое чувство беспокойства, которое возникало в президиуме каждый раз,когда я брал слово. Говорил я вполне вежливо, никого еретиками не обзывал. Но — почему же такая напряженность? В конце концов я спросил одного из постоянных участников такого рода встреч и в ответ услышал: «А Вам разве ничего не сказали? В Москве Вас не предупредили? Дело в том, что православная церковь имеет право вето, и если она с чем-либо не согласится, то документ не будет принят. Поэтому президиум и опасается, что Вы можете сказать”нет” — и тогда дискутируемый абзац или даже весь документ надо будет снимать” [wwwwwwwww].
А я и в самом деле тогда не знал, что еще в 1950 году ВСЦ принял выработанную православными участниками так называемую Торонтскую декларацию, гарантирующую всем Церквам — членам ВСЦ полную суверенность и независимость, абсолютную неприкосновенность их богословских и вероучительных учений, сохранность их экклезиологии.
В этой декларации сказано: «Всемирный Совет Церквей не является и никогда не должен стать сверх-Церковью. Это не сверх-Церковь. Это не всемирная Церковь. Это не Una Sancta („единая святая“), о которой говорится в Символе веры… Членство в Совете ни в коем случае не означает, что Церкви входят в орган, который может решать за них. Каждая Церковь смохраняет право принять или отвeргнуть высказывания или действия Совета… Ни одна из Церквей не имеет оснований опасаться, что Совет вынудит ее принять решения относительно соединения с другими Церквами… Всемирный Совет существует для того, чтобы различные Церкви могли увидеть свои различия, и поэтому ни одна Церковь не обязана менять свою экклезиологию вследствие членства во Всемирном Совете… Членство в Совете не означает принятия или отрицания доктрины, что единство Церкви состоит в единстве невидимой Церкви… Членство в Совете не означает, что каждая Церковь должна признавать другие Церкви, входящие в Совет как Церкви в полном и подлинном смысле этого слова… [xxxxxxxxx] Ни в коем случае ни одна Церковь не может и не будет принуждаться к принятию решений, противоречащих ее убеждениям или желаниям» [515].
После того, как было открыто заявлено, что ни одно решение, ни одна резолюция ВСЦ для Православных Церквей не имеет никакой обязующей силы или авторитета и они свободны принимать или отвергать все, что соответствует или не соответствует их интересам или убеждениям — наша Церковь смогла пересмотреть прежние решения 1948 года [516].
Это позволяло и позволяет нашей Церкви выступать с жесткой крттикой и работы ВСЦ, и ее результатов. Например, в послании Синода к ВСЦ по поводу ассамблеи последнего в Найроби открыто говорится о том, что путь ВСЦ — это «принесение трудно и медленно достигаемого единства в жертву внешним эффектам, когда искусственно замалчиваются вероисповедные различия перед внешним миром… Другой опасностью, серьезно угрожающей христианскому единству и будущности экуменического движения после Найроби, является питаемая некоторыми участниками экуменического движения иллюзия, что Всемирный Совет Церквей будто бы может достичь такой степени экуменического сближения своих Церквей-членов, что одна из будущих его Генеральных Ассамблей превратится во все-христианский собор. Думать так — значит предполагать, что Всемирный Совет Церквей может в будущем стать некоей „cвepx-церковью“. Как известно, подобные „экуменические соблазны“ были в свое время решительно осуждены и отброшены всеми Церквами-членами, и руководство Всемирного совета церквей много раз торжественнно отказывалось от этого. И хотя в прежней формулировке эта идея уже отвергнута, однако отдельные отзвуки ее проскальзывают иногда (как то было и на Ассамблее в Найроби) в завуалированном виде общих рассуждений об „особом пророческом служении“ административного аппарата ВСЦ в Женеве, который будто бы не является просто лишь инструментом для служения Церкви и экуменическому движению, а чем-то большим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
За прошедшие 20 лет позиция профессора Осипова не изменилась и не стала более «теософской»: «Во время обсуждения богословских аспектов экуменического движения на последнем Пленуме профессором Московской Духовной академии А. И. Осиповым была представлена точка зрения, критикующая саму цель движения к единству. Было отмечено, что единство церковное не относится к категории тех ценностей, которые можно создать путем договорных и организационных мероприятий, ибо оно не является следствием человеческой деятельности. Единство церквей, поставленное в качестве цели, в своем практическом осуществлении неизбежно приводит или к ошибкам, или к фальши, выражающимся, как правило, или в языковом тумане, прикрывающем неясностью и двусмысленностью выражений остающиеся принципиальные разногласия, или в нетерпимых в вопросах истины компромиссах. Целью экуменического движения, по мнению профессора, должно быть не зримое единство Церквей — это закономерное следствие пребывания в Единой Церкви, — но очищение христианских Церквей, общин и объединений от всего наносного, ложного, греховного в их стремлении к истине. А также взаимопомощь в восстановлении правильной догматической веры и принципов духовной жизни как они даны в Священном Предании Древней Церкви» [510].
Вот митрополит Никодим: «Во многих документах Всемирного Совета Церквей высказывается мысль о том, что задачей входящих в него Церквей является выявление уже существующего единства… Конечно, имеется некоторая степень единства в мыслях, упованиях, нравственных нормах, в поведении и т.п., несмотря на состояние разделения. Но как можно ограничиваться успокоительными заявлениями о том что имеется в наличии, почти забывая или умалчивая о том, чего нет у множества разделенных христиан — а именно о том истинном существенном единстве, свойственном неповрежденному телу Церкви Христовой, которое мы, православные, называем кафоличностью, или соборностью… Само христианство рассматривается при этом как единое, по существу, и целостное тело Церкви Христовой, а факт разделения понимается не в смысле разрушения внутреннего единства и болезненного повреждения отдельных частей тела Церкви, а только в смысле недостаточного осознания разделенными христианами своего здорового внутреннего состояния и недостаточного дерзания для того, чтобы об этом здоровье всем заявить посредством готовности к актам внешнего выражения единства… Грех разделения состоит не в недостаточности осознания объективно якобы существующего неповрежденного внутреннего единства, а в существенном разрушении единства… Распространение полного и совершенного единства на область всей экумены может совершаться исключительно путем возвращения к полному послушанию Истине, которое и откроет возможность к отождествлению границ всего христианского братства с границами Единой, Святой, Соборной и Апостольской Церкви» [511].
Такова позиция православных участников экуменических диалогов, сформулированная ими самими, а не за них.
Справедливо ли о них сказать то, что сказал архим. Рафаил — «Некоторые богословы стесняются сказать, что Православие — это единственная на земле вера, которая может соединить человека с Богом, и Православная Церковь — единственная Церковь Истинного Бога и Живаго Христа"? [512]
Вообще-то уже в предисловии к книге «Вызов экуменизма» я сказал, что не собираюсь обсуждать вопрос об официально-институциализированном экуменизме ВСЦ, поскольку в данном случае предметом разговора является обыденный, «ползучий экуменизм». Поэтому я не считаю уместным критический выпад архим. Рафаила (для которого, напротив, экуменизм ассоциируется с ВСЦ) по поводу первого издания настоящей книги: «В полемике об участии православных в экуменизме он упускает самый главный вопрос: истинна идея экуменизма или нет, соответствует ли это движение истории и учению Церкви, ее догматам, канонам и патристике» [513].
Впрочем, самому о. Рафаилу можно гораздо более основательно адресовать другой упрек: он не задался вопросом о том, а разделяют ли православные участники экуменических диалогов «идею экуменизма» в том виде, в каком ее проповедуют ее западные адепты. Он не обратил внимания на то разделяют ли православные участники экуменических встреч те цели, к достижению которых стремятся их протестантски-экуменические собеседники, не критикуют ли сами православные участники экуменических собеседований те или иные экуменические модели и документы. Поэтому вопрос должен ставится трояко: 1) православная оценка экуменических представлений неправославных христиан; 2) мера церковности выступлений самих православных участников на экуменических собраниях; 3) обязывают ли принципы экуменических диалогов его православных участников к согласию с мнением инославного большинства.
Мы только что видели, что православные участники экуменических встреч дают весьма резкую оценку экуменическим прожектам и мечтаниям. Поэтому нечестно считать, будто всякий человек, приехавший на экуменическую встречу, тем самым стал предателем православия [ttttttttt]. Если же кто-то из православных посланников на этих встречах «дал петуха» (такое, увы, бывает нередко) — то это его личный грех, а не неизбежная «карма» той трибуны, с которой он выступал. В конце концов то обстоятельство, что некоторые из православных интернет-проповедников говорят неудачно, не стоит выставлять в качестве аргумента против интернет-проповеди как таковой.
Вот показательное выражение из экуменического коммюнике о диалоге лютеран и православных: «Евангелическая Церковь признает Православную Церковь Церковью Иисуса Христа, поскольку ее свойства соответствуют тем признакам, которые по Аугсбургскому исповеданию отличают Церкви Иисуса Христа, а именно: чистое благовестие слова и правильное преподание таинств. Русская Правословная Церковь считает христиан, принадлежащих Евангелической Церкви, членами тела Христова, рожденными водою и духом. Однако в силу той или иной причины, субъективной, или, чаще, объективной, они не получают той благодати, которая преподается священством Православной Церкви своим членам и которая по существу своему представляется как предложение им даров Духа Святого (в частностию, в таинствах)» [514].
Нетрудно заметить, что стороны по разному оценивают друг друга: лютеране признают таинства православных, в то время как православные говорят, что признают у лютеран лишь крещение, но не видят оснований для признания у них таинства Евхаристии (это и есть таинство, преподаваемое священством) [uuuuuuuuu].
Так что и в экуменических диалогах православные имеют право (и реализуют его) свидетельствовать о таких своих взглядах, которые малоприятны для наших собеседников. А потому неправы те «ревнители» которые, слыша сообщения об экуменическом мероприятии, сразу же предполагают худшее и представляют себе, будто православные делегаты там в очередной раз капитулировали и подписались по чем-либо, противоречащим нашей вере…
Резкость, «неполиткорректность» «ортодоксальных» суждений на Западе хорошо известна. В связи с чем и были сказаны точные слова Владимира Зелинского — «На Западе часто приходится напоминать, что православие — то вовсе не некое древо-диво, растущее на востоке христианского ботанического сада. Здешний мир ждет от сего растения, чтобы оно непременно ветвилось и благоухало экзотично по-восточному, но при этом рассуждало и поступало либрально по-западному. Однако оно — само имя говорит за себя — хочет славить Бога, сохраняя верность питающим его тысячелетним корням, что не меняются, как листья каждый год. Сама его несговорчивость, „несмешиваемость“ с другими, даже и нетерпимость к другим, в особенности, когда речь идет о догматах, не есть лишь некий врожденный дефект окостеневшего традиционализма. Такова природа его, но и она должна найти место в диалоге о примирении. Эта несговорчивость, как ни странно, может быть памятованием о „крепости“ или цене примирения („Вы куплены дорогой ценой“), обращенным к выдыхающемуся, все более „безградусному“ перемирию рукопожатий и речей, приятных для всяких ушей. Поэтому православное участие в процессе примирения во Христе может оставаться неудобным, спорным, не всегда дипломатическим, однако это неудобство по-своему нужно самому Западу» [vvvvvvvvv].
У меня есть очень небольшой опыт участия в акциях ВСЦ. Небольшой — но все же есть. На одном семинаре, посвященном проблемам миссии в современном мире, у меня вызывало недоумение то явно ощутимое чувство беспокойства, которое возникало в президиуме каждый раз,когда я брал слово. Говорил я вполне вежливо, никого еретиками не обзывал. Но — почему же такая напряженность? В конце концов я спросил одного из постоянных участников такого рода встреч и в ответ услышал: «А Вам разве ничего не сказали? В Москве Вас не предупредили? Дело в том, что православная церковь имеет право вето, и если она с чем-либо не согласится, то документ не будет принят. Поэтому президиум и опасается, что Вы можете сказать”нет” — и тогда дискутируемый абзац или даже весь документ надо будет снимать” [wwwwwwwww].
А я и в самом деле тогда не знал, что еще в 1950 году ВСЦ принял выработанную православными участниками так называемую Торонтскую декларацию, гарантирующую всем Церквам — членам ВСЦ полную суверенность и независимость, абсолютную неприкосновенность их богословских и вероучительных учений, сохранность их экклезиологии.
В этой декларации сказано: «Всемирный Совет Церквей не является и никогда не должен стать сверх-Церковью. Это не сверх-Церковь. Это не всемирная Церковь. Это не Una Sancta („единая святая“), о которой говорится в Символе веры… Членство в Совете ни в коем случае не означает, что Церкви входят в орган, который может решать за них. Каждая Церковь смохраняет право принять или отвeргнуть высказывания или действия Совета… Ни одна из Церквей не имеет оснований опасаться, что Совет вынудит ее принять решения относительно соединения с другими Церквами… Всемирный Совет существует для того, чтобы различные Церкви могли увидеть свои различия, и поэтому ни одна Церковь не обязана менять свою экклезиологию вследствие членства во Всемирном Совете… Членство в Совете не означает принятия или отрицания доктрины, что единство Церкви состоит в единстве невидимой Церкви… Членство в Совете не означает, что каждая Церковь должна признавать другие Церкви, входящие в Совет как Церкви в полном и подлинном смысле этого слова… [xxxxxxxxx] Ни в коем случае ни одна Церковь не может и не будет принуждаться к принятию решений, противоречащих ее убеждениям или желаниям» [515].
После того, как было открыто заявлено, что ни одно решение, ни одна резолюция ВСЦ для Православных Церквей не имеет никакой обязующей силы или авторитета и они свободны принимать или отвергать все, что соответствует или не соответствует их интересам или убеждениям — наша Церковь смогла пересмотреть прежние решения 1948 года [516].
Это позволяло и позволяет нашей Церкви выступать с жесткой крттикой и работы ВСЦ, и ее результатов. Например, в послании Синода к ВСЦ по поводу ассамблеи последнего в Найроби открыто говорится о том, что путь ВСЦ — это «принесение трудно и медленно достигаемого единства в жертву внешним эффектам, когда искусственно замалчиваются вероисповедные различия перед внешним миром… Другой опасностью, серьезно угрожающей христианскому единству и будущности экуменического движения после Найроби, является питаемая некоторыми участниками экуменического движения иллюзия, что Всемирный Совет Церквей будто бы может достичь такой степени экуменического сближения своих Церквей-членов, что одна из будущих его Генеральных Ассамблей превратится во все-христианский собор. Думать так — значит предполагать, что Всемирный Совет Церквей может в будущем стать некоей „cвepx-церковью“. Как известно, подобные „экуменические соблазны“ были в свое время решительно осуждены и отброшены всеми Церквами-членами, и руководство Всемирного совета церквей много раз торжественнно отказывалось от этого. И хотя в прежней формулировке эта идея уже отвергнута, однако отдельные отзвуки ее проскальзывают иногда (как то было и на Ассамблее в Найроби) в завуалированном виде общих рассуждений об „особом пророческом служении“ административного аппарата ВСЦ в Женеве, который будто бы не является просто лишь инструментом для служения Церкви и экуменическому движению, а чем-то большим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80