В хорошем платье, в толстых башмаках и большой поярковой шляпе он выглядел теперь совсем другим человеком, как об этом весело заявил Кассулэ, сопровождавший своего друга в этом путешествии.
— У тебя совсем зажиточный и почтенный вид! — говорил он, ходя вокруг альбиноса. — Тебя нельзя более узнать! Если бы мне объявили, что ты только что женился и избран мэром Дрилль-Пита, я вовсе бы не удивился, честное слово!
И Петер Мюрфи принимал горделивый вид, очень польщенный этими комплиментами. Умственные способности его, по-видимому, также несколько восстановились благодаря улучшению физического состояния.
Доверенный человек, оставленный Раймундом для наблюдения за передвижным бюро, объявил, что он с удовольствием свидетельствует о прилежании своего помощника. Петер Мюрфи не только тщательно исполнял свои обязанности, разносил депеши и держал бюро в величайшей чистоте, но даже начинал понимать азбуку Морзе и вскоре, наверно, сможет передавать депеши по телеграфу.
Эти известия доставили большое удовольствие всем, за исключением Эбенезера, продолжавшего упорствовать в своем предубеждении против альбиноса.
— Мне не очень-то нравится присутствие этого шута вблизи моего склада, — бормотал он сквозь зубы. — Пусть говорят, что хотят, но подобные успехи неестественны в настоящем идиоте; если же он не идиот, то безумно хоть сколько-нибудь доверять ему!
Эбенезер говорил именно о том складе, который был устроен около колодца Джонсона, где поместилось телеграфное бюро. Этот колодец был так обилен, что в месяц наполнил все резервуары, объем которых равнялся двадцати миллионам barrels.
Резервуары эти образовали как бы настоящий город из листового железа, который своими цилиндрическими постройками издали напоминал броненосный флот, севший на мель.
Осмотрев все и закончив работы, решили приступить к открытию трансатлантической трубы. Для этого, сообща с властями штата Нью-Йорк и даже с представителями всего Нефтяного Общества, был избран особый день.
Франция, как и остальные нации, должна была прислать своих представителей на церемонию открытия, так как празднество принимало характер интернационального события.

Все работавшие пароходы, пришедшие на Нью-йоркский рейд по окончании своей миссии, должны были салютовать из пушек и участвовать в празднестве. Банкет в Far-Rockaway и фейерверк завершали собой это торжество.
Бассейн был построен из каменных плит, листового железа и покрыт железной крышей, — он сам по себе уже являлся одной из достопримечательностей Нью-Йорка.
Публика по мосткам направилась к той стороне бассейна, которая была обращена к морю, — здесь начиналась подводная труба.
Колоссальный медный замыкатель, открываемый и закрываемый при помощи паровой машины, мог герметически закупоривать отверстие трубы. Теперь оно было открыто, и публике, по-видимому, доставляло большое удовольствие заглянуть в этот подводный тоннель, другой конец которого выходил во Францию.
Большинство забавлялось, крича во всю глотку более или менее остроумные шутки, быть может, в надежде, что они будут услышаны и оценены французами в Val-Tre’gonnec'e.
На выходе из бассейна труба, поддерживаемая чугунными мостками и защищенная железным сводом, постепенно спускалась к морю и погружалась в воду в тысяча пятистах метрах отсюда, где груда камней, покрытых цементом, предохраняла ее от различных случайностей. Что касается кабеля, протянутого рядом с трубой, то он тянулся от центрального бюро Far— Rockaway, в Америке, до Бреста, во Франции. Для наполнения бассейна нефтью, притекавшей из Дрилль-Пита по подземной трубе, понадобилось не меньше двух недель.
С самого начала работ доступ к бассейну был строго запрещен для посторонней публики. В то же время замыкатель подводной трубы был привинчен на свое место, и в Val-Tre’gonnec отдано приказание пустить в ход пневматические машины.
Ежедневно французские инженеры, заведовавшие этими машинами, сообщали по кабелю о степени разрежения воздуха в трубе, за чем следили также и в Far— Rockaway по целой серии манометров.
Это разрежение, сначала очень слабое, становилось все значительнее и значительнее, и наконец дошло до нескольких сотых градуса. Этого результата Раймунд ожидал с большим нетерпением, так как он являлся доказательством того, что труба цела и нигде не повреждена.
Все теоретические догадки изобретателя, следовательно, вполне оправдались, — очевидно было, что на глубине сорока пяти метров трубе не грозили ни бури, ни плавучие льды, так как в конце лета и осенью пронеслось несколько сильнейших циклонов.
Оставалось назначить официальное открытие на двадцатое ноября. По мере приближения этого дня пресса Старого и Нового Света все с большим жаром обсуждала все планы предприятия. В общем, все соглашались, что главные трудности были уже преодолены. Самые авторитетные органы печати разделяли это мнение, и даже все недоброжелатели не находили более основательных возражений.
Особенно радовались сторонники Эбенезера. Сам он сиял от удовольствия с тех пор, как убедился, что вместо предполагаемых Раймундом шести миллионов долларов вышло всего лишь четыре тысячи восемьсот тридцать один доллар.
— Одна тысяча сто шестьдесят девять долларов остаются у нас в кассе! — говорил он, потирая руки. — Это — значительная экономия, и я прекрасно поступил, отказавшись от раздела барышей!
— Этот остаток пойдет на непредвиденные расходы, — дипломатично возразил Раймунд, — о них не нужно забывать в нашем деле. Помните, господин Куртисс, что я всегда говорил: шесть миллионов долларов, не меньше!
В его голосе при этом напоминании была какая-то особенно серьезная нотка, что поразило Эбенезера. Потом он вспомнил об этом, но теперь не обратил внимания. Более неотложные заботы занимали его. Нужно было все приготовить для празднества открытия, составить окончательную программу, разослать приглашения, сделать все, что удовлетворяло наивному тщеславию нефтяного короля.
Церемония сама по себе была пустячна: Магда должна была всего лишь повернуть ключ, приводивший в действие могучую паровую машину, которая открывала замыкатель трубы, преодолевая ужасный напор нефти в бассейне и атмосферное давление.
Все обошлось как нельзя лучше.
Магда, приехавшая в парадной карете со свитой молодых людей и девушек, получила от начальника работ в Far-Rockaway громадный букет и крошечный ключ. Вставив ключ, как ей показали, она повернула его, и подземное ворчание, перешедшее вскоре в ясное журчание, указало, что нефть устремилась в зияющее отверстие трубы.
Через две минуты Раймунд объявил, что манометры указывают на присутствие нефти во всем отделе трубы вплоть до места ее погружения в море. Очевидное понижение уровня нефти в бассейне указывало на правильный ход операции.
Тотчас же, по сигналу ракеты, все пароходы, вставшие линией перед Far-Rockaway, стали стрелять из пушек, а вечером весь берег должен был быть иллюминирован нефтяными плошками (эта мысль принадлежала Эбенезеру Куртиссу) и большим фейерверком.
В этот же день в обширной палатке устроен был ленч на шестьсот приборов, на котором собрались главные сановники Нефтяного Общества, иностранные делегаты, инженеры и морские капитаны, содействовавшие предприятию.
На этом банкете многие казались разочарованными тем, что депеша не сообщает о прибытии нефти на французский берег. Пришлось объяснить, что для этого нужно определенное время. По очень точным расчетам Раймунда, требовалось не менее недели.
Верный себе Куртисс пригласил всех на второй банкет на двадцать девятое ноября — для него необходимо было иметь свидетелей своего торжества. С неподдельной радостью прочитал он, вторично садясь за стол двадцать девятого ноября, депешу из Бреста, полученную по кабелю всего два часа тому назад, с такими словами:
«4 часа 39 минут. Утро. Нефть показалась и вливается в озеро Val-Tre’gonnec. Морской префект и французские власти шлют сердечные поздравления инициаторам предприятия».
«4 часа 50 минут. Утро. Труба доставляет, по-видимому, около шести кубометров в секунду».
Известие было встречено восторженными возгласами. Все спешили пожать руку Эбенезеру, поздравить его и перечислить последствия великого промышленного предприятия.
Среди всеобщего возбуждения никто не заметил странного настроения Раймунда. Один он оставался спокойным и даже несколько озабоченным; один он, по-видимому, сомневался в успехе, казавшемся обеспеченным.
— Шесть кубометров в секунду! — кричал Эбенезер, вытащив записную книжку, чтобы сделать быстрее вычисления. — Это значит, триста шестьдесят кубометров в минуту, двадцать одна тысяча шестьсот — в час, пятьсот восемнадцать тысяч четыреста — в день! Господа, меньше чем за неделю мы доставим по нашей трубе всю нефть, добываемую в Пенсильвании за год! Это вы, мой милый Фрезоль, подали такую чудную мысль! — добавил он в порыве благодарности, обращаясь к своему молодому компаньону.
На этот раз он, как и все, был поражен той холодностью, с которой относился Раймунд ко всем этим восторгам.
«Подождите, не все еще кончено!» — казалось, говорило все выражение его лица.
И как бы в подтверждение его сомнений, Кассулэ принес только что полученную депешу. Молодой француз прочел ее, встал и стукнул ножом по столу, по американскому обычаю, чтобы заявить о своем желании сказать несколько слов.
— Господа, мне жаль нарушить ваше веселье, но сейчас пришло неприятное известие, которого я ожидал с часу на час: нефть перестала течь в Val-Tre’gonnec… После двух или трех часов деятельности подводный сифон стал давать ничтожное количество нефти и наконец остановился. В настоящую минуту — полный застой!
Это важное сообщение вызвало всеобщее волнение. Гости смотрели друг на друга, не зная, как принять такое известие.
Эбенезер первый прервал молчание, ударив кулаком по столу.
— Но это невозможно! Тут, наверно, кроется преступление! Какая-нибудь гадость со стороны Тимоти Кампбелля или другого завистника! Иначе в этом нет здравого смысла. Раз пущенный сифон должен действовать, пока уровни не сравняются. Это есть закон физики, черт возьми!.. А мы не ребята!..
— Физические законы всегда неизменны, — возразил Раймунд, — вся суть в том, чтобы уметь их понимать. Если бы здесь дело шло о сифоне обыкновенных размеров, я согласился бы с вами, что по законам гидростатики раз устроенный сифон должен действовать непрерывно, к несчастью, здесь дело идет о сифоне длиной в шесть тысяч километров, который сначала действовал благодаря пустоте, образованной нашими пневматическими машинами. Но раз эта пустота заполнилась и сифон был предоставлен себе, он должен был перестать выполнять свои функции из-за трения, которое уравновесило силу давления атмосферы и столба жидкости, показывающего разность уровней.
— Так об этом надо было сказать шесть месяцев тому назад, а не сегодня! — прорычал взбешенный Эбенезер. — Эта маленькая ошибка стоит мне пять миллионов долларов!
— Тут не было ошибки… я ожидал этого результата.
— Тогда вы поступили непростительно! — пробормотал нефтяной король.
И вдруг, точно хватая руками воздух, он упал на стул, запрокинув голову назад, пораженный приливом крови к голове.

ГЛАВА XII. Ниагару на помощь!

Шум, последовавший за этим тяжелым приключением, помешал Раймунду дать объяснение, которое он разумеется, представил бы.
Все в волнении вскочили из-за стола. Эбенезера унесли в соседнюю комнату и положил там на софу. Два-три доктора, присутствовавшие на торжестве, суетились вокруг него, развязали галстук, смочили виски спиртом и назначили горячую ножную ванну с горчицей, — словом, испробовали все обыкновенные в таких случаях средства, чтобы призвать его к жизни.
Их старания увенчались успехом. Эбенезер испустил глубокий вздох, — открыв глаза, он обвел взглядом присутствующих и, казалось, пришел в себя.
Вскоре он был уже в состоянии отвечать на вопросы старшего доктора. С этого времени можно было надеяться, что его обморок, вызванный удивлением и гневом, не будет иметь важных последствий; теперь самое главное было отдалить от него новые волнения.
Его посадили в карету, чтобы отвезти домой и поручить заботам семьи. По окончании обеда гости разошлись. Известие о неудаче трансатлантической трубы распространилось по всему городу и скоро сделалось единственной темой разговоров: одни искренно сожалели о потерянных трудах, другие же едва скрывали свою радость при виде несчастья. Газеты не замедлили заняться этим событием и на следующий день всесторонне обсуждали его в своих передовых статьях. Это было злобой дня. Как бы сговорившись, они единодушно осуждали «химерическое и безумное предприятие», которое два дня тому назад они превозносили до небес.
«Во всем надо принимать во внимание конец, — авторитетно писали они.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29