Но на этот раз нельзя было не пойти на бал, данный в «Curtiss-House» в честь его дела. Все, что он мог сделать, — это, под предлогом неотложных обязанностей, отказаться от обеда и явиться на бал позже. Раймунд надеялся пройти незамеченным, но это ему не удалось. Все взгляды обратились на него. Удивлялись его молодости, любовались его гордым лицом и грацией. Мужчины просили представить их, женщины готовили ему самый лучший прием.
В гуле голосов, среди звуков двух оркестров, спрятанных за группами цветов, одно имя переносилось на устах по всему залу, и то было имя Раймунда Фрезоля. Это, казалось, нисколько не трогало героя всеобщего внимания. Он вносил в праздничную атмосферу грусть, которую он старался не показывать на лице, но от этого еще тяжелее становилось у него на сердце. Вдруг у порога двери, которая вела из картинной галереи в библиотеку, Раймунд очутился лицом к лицу с Магдой, шедшей под руку с Эдмундом Певерилем. Она ослепляла свежестью и красотой в своем бальном туалете, только что полученным из Парижа. При виде Раймунда Магда вдруг остановилась, как бы желая заговорить с ним. Выражение ее глаз, ее улыбка, рука, готовая протянуться вперед, — все указывало на ее намерение загладить дружеским и ласковым приемом ошибку, за которую она себя уже упрекала. Но улыбка застыла на устах Магды, когда она встретила взгляд Раймунда, который церемонно посторонился, чтоб пропустить ее. Этот взгляд был полон ледяного презрения и как бы говорил: «Вам заблагорассудилось сегодня узнать меня, но я не забыл вашей низости месяц тому назад!», — и бедная девушка остановилась, пораженная этим. Она сначала покраснела до корней волос, затем побледнела и, ни слова не говоря, увлекла своего кавалера в сторону.
Никто, никто еще в жизни не обращался с ней так. Отказаться поздороваться с ней, не взять протянутую руку ее, Магды Куртисс! Это было слишком и требовало мщения!
К несчастью, она не могла отомстить за себя виновному. Поэтому всей тяжестью своего гнева она обрушилась сначала на Эдмунда Певериля, а потом и на остальных своих кавалеров. Никогда еще не видели они ее такой капризной и несговорчивой. Магда обвиняла их, что они танцуют не в такт, вдруг останавливалась среди вальса и лишь презрительным молчанием отвечала на все старания несчастных кавалеров развеселить ее. Среди подруг распространился слух, что она страшно не в духе, и никто не знал, как объяснить это. Была даже минута, когда с ней чуть было не случился нервный припадок.
Добродушный Эдмунд Певериль осмелился вслух заметить, что Алиса Купер танцует восхитительно! Но кто же был ее кавалером? Именно этот отвратительный, несносный француз, тот самый Раймунд, который так грубо обошелся с дочерью хозяина дома.
Тотчас же после маленькой сцены в библиотеке молодого инженера охватила жажда движения. Он просил Эбенезера представить его двум или трем молодым девушкам и танцевал до упаду. Раймунд вальсировал так хорошо, с такой грацией, уверенностью и силой, что вокруг него собралась целая толпа. Молодые девушки, которым посчастливилось танцевать с ним, единодушно восхваляли его перед мисс Куртисс.
— Ma chиre, он восхитителен, этот молодой француз! Никто так чудно не танцует! Так любезен, так хорошо воспитан. Почему вы не вальсируете с ним? Впрочем, вы, кажется, с ним не знакомы? Ваш отец не представлял вам его! Хотите, я намекну?
О унижение! Как сознаться, что она вела себя глупо с Раймундом? Разве можно сказать, что она была отвергнута им?
Эту-то минуту и избрал молодой Певериль, по-своему обыкновению весьма некстати, для того, чтобы похвалить Алису и ее кавалера.
Мисс Куртисс резко повернулась к нему, сказав вполголоса:
— Эдмунд, месяц тому назад вы просили моей руки… не так ли? Я вам ответила, что подумаю. Я довольно думала и должна дать вам ответ.
— Правда? — сказал молодой человек, раскрыв глаза от неожиданности. — И этот ответ?..
— Нет!.. Решительно нет!.. Да будет вам известно! Ах, я забыла… мы не танцуем сегодня с вами котильона.
Эдмунд Певериль поклонился, онемев от изумления, и ретировался.
Что касается Магды, то эта выходка доставила ей облегчение. Но через некоторое время совесть заговорила в ней. Гнев Магды утих, и она прекрасно сознавала, что сама была виновата, а Раймунд был вполне прав, презирая ее. Она упорно отказывала всем молодым людям, добивавшимся чести записаться в ее «carnet» (записная книжечка для бала). Это делалось так резко, таким сухим тоном, как будто она нарочно старалась разогнать всех от себя.
Магда этого, в конце концов, и добилась, так что во время кадрили, которую она отказалась танцевать, она очутилась одна в конце зала.
По окончании танца Раймунд отводил на место недалеко от нее Алису Купер. Магда инстинктивно повернулась к нему, и их взгляды встретились.
— Господин Фрезоль? — сказала она вполголоса. Раймунд остановился в нерешительности.
— Вы на меня ужасно сердитесь? — продолжала она, вся покраснев от смущения. — Ну! Я прошу у вас прощения… Достаточно этого? Не протанцуете ли вы со мной разок?
Она подала ему свою руку, затянутую в перчатку, красивым, робким и добродушным жестом.
Раймунд взял эту ручку и пожал ее. Разве можно было сердиться на преступницу, которая умела так благородно заглаживать свою вину? Мир был заключен и официально скреплен самым чудным вальсом. Когда он раскланивался, проведя ее на место, она сказала, пряча лицо в букет:
— Знаете ли вы, что я рассчитываю на вас в котильоне?
ГЛАВА XI. Подводный сифон
С этого памятного вечера отношения Магды с Раймундом приняли характер хотя более спокойный, но все-таки не настолько дружеский, как можно было думать по развязке кризиса.
Словно по молчаливому договору, у них после извинения, вырвавшегося с досады у мисс Куртисс, не произошло никакого объяснения. Магда сама затруднилась бы объяснить, каким образом она дошла до извинения. Это было не в ее привычках. Подобно всем молодым девушкам своей страны, она питала полнейшее презрение к молодым людям, — это оправдывалось до некоторой степени излишней резкостью и грубыми манерами американской молодежи.
В народе, где мальчики знают, что им одним придется вести житейскую борьбу, и поэтому с четырнадцати-пятнадцати лет бросают свое учение ради торговли или какого-нибудь ремесла, естественно, что высшее образование и вытекающая отсюда деликатность составляют обыкновенно лишь удел женщин. Поэтому, чувствуя свое превосходство над братьями, кузенами и мужьями, они привыкли смотреть на мужчин, как на илотов, «bread winners» (добывателей хлеба), по местному выражению.
Такой взгляд неизбежно влечет за собой очень дерзкий оттенок в обращении молодых американских девушек с их послушными кавалерами, а раз они хоть сколько-нибудь красивы и избалованы, эта дерзость переходит всякие границы. Иногда в конке или в поезде у дверей появляется молодая женщина, окидывает взглядом все занятые места, и, найдя себе по вкусу, зонтиком приказывает незнакомому мужчине убираться, что немедленно и исполняется.
В качестве единственной дочери и наследницы богатейшего Эбенезера Куртисса, Магда еще больше других привыкла к мысли, что ей подобает оказывать всевозможные почести. Чтобы она снизошла до дружеской беседы с Раймундом во время прогулки по Yellow-River, нужно было полное изменение ее обычной жизни и непосредственное влияние новой среды. Лишь только жгучее и невыносимое сознание своего ложного положения на балу отца и всеобщее восхваление Раймунда могли принудить ее вымолвить слова прощения.
Когда волнение улеглось, Магда рассердилась на себя за добрый, непонятный для нее порыв и думала заставить забыть о нем своей утрированной заносчивостью. Раймунд заметил это и решил, что Магда была неисправимая кокетка. Ни тот, ни другой не отдавали себе отчета в действительной причине этих недоразумений, заключавшихся в прямой противоположности взглядов.
Магда, ценившая лишь блеск и роскошь, относилась презрительно к деньгам, которыми она сорила во все стороны, но еще более она презирала бедность, труд и работу. Она мечтала лишь о знатном имени и светских успехах, упивалась благами и наивно думала, что жизнь стала бы невыносимой без верховой прогулки по утрам, без семи ежедневных туалетов и постоянных балов.
Если бы она видела еще в Раймунде верного поклонника, раба, готового исполнять ее капризы и сопровождать ее во всех прогулках, она охотно зачислила бы его в свою свиту, так как он ей действительно очень нравился. Она находила большую разницу между ним и молодыми пустоголовыми янки, окружавшими ее.
Признавая все их изящество, она все-таки должна была сознаться, что временами страшно скучала в их обществе.
С Раймундом же, напротив, всегда находилась живая и интересная тема для разговора. Даже самое сопротивление ее тирании придавало ему в ее глазах еще больше обаяния. Кроме того, он оказался самым грациозным и смелым кавалером в тех двух-трех случаях, когда он согласился прокатиться верхом с Магдой. Но, с другой стороны, ее раздражало постоянное сопротивление, оказываемое ей, а особенно то, что Раймунд никогда не хотел уступить обществу ни одной минутки, предназначенной для работы, и трансатлантическая труба всегда оставалась для него делом более важным, чем самая прекрасная партия в лаун-теннис или крикет.
Раймунд, в свою очередь, с умилением вспоминал восхитительную прогулку по Yellow-River, когда Магда была такой простой и откровенной, и тот порыв, который заставил ее с таким достоинством искупить свою вину. Но эти события еще более выяснили, как различны их пути и воззрения. Во всем происшедшем Раймунд видел лишь природную доброту и сердце, созданное для спокойных радостей семейной жизни, но вместе с тем он ясно понял, какая пропасть разделяла их по общественному положению. Как?.. Магда, понявшая всю глупость своего поведения на крыльце, имевшая достаточно смелости, чтобы загладить свою вину, в то же время является настолько мелочной, что придает важное значение этим несчастным тряпкам, амазонкам, хлыстам и лакированным ботинкам! Теперь нельзя уже сомневаться, что в первом случае она отвернулась от него из-за костюма работающего, преданного своему делу человека, а в другом — сама призвала его, потому что он был в черном сюртуке и хорошо танцевал! Гордая и прямая натура Раймунда возмущалась этим. Уверенный в себе, своей силе и мужестве, сознавая свои способности, он считал себя равным Магде во всех отношениях и не допускал, чтобы портной мог существенно влиять на их отношения.
Под видом некоторой близости они вели теперь глухую войну. Не говоря ничего, так как он не считал себя на это вправе, Раймунд осуждал в душе образ жизни Магды, эти постоянные выезды, завтраки в ресторане, театры, за которыми следовали пышные ужины, эти постоянные подношения букетов в двадцать долларов, которые так приняты в Нью-Йорке.
Что касается Магды, то она находила глупым и пошлым, чтобы человек в двадцать лет запирался в своей городской конторе и выше всего ставил свое, быть может, несбыточное предприятие.
— К несчастью, он — не нашего круга и всегда предпочтет нам паровую машину! — говорила она однажды вечером Алисе Купер.
Эта фраза передавала вполне точно ее мнение о Раймунде Фрезоле, так как, указывая на разницу их чувств и вкусов, она все-таки сожалела об этом.
Так прошло несколько месяцев, в течение которых работы по прокладке трубы, производившиеся по всей линии с неутомимой энергией, подошли к концу.
В октябре Раймунд к своему величайшему удовольствию мог объявить Эбенезеру об окончании работ. Труба была проложена. Бассейн в Far-Rockaway, признан годным.
По одному сигналу подъемная труба в Дрилль-Пите могла наполниться нефтью, и эта нефть, собранная в сотнях огромных резервуаров, ждала лишь поворота крана, чтобы пуститься в путь. Маленький электрический кабель, присоединенный к подводной трубе, действовал превосходно, и инженер из Val-Trиgonnec'a телеграфировал со своей стороны, что бассейн, который должен был превратиться в нефтяное озеро, также вполне готов. Наконец, пневматические машины, высланные из Парижа, были установлены у устья сифона на дне этого бассейна, чтобы разредить содержавшийся в трубе воздух. Короткая поездка Раймунда на мыс Святого Матфея убедила его, что все работы на французском берегу были исполнены с той тщательностью, даже в деталях, которой издавна славились работы французских инженеров.
Он был менее уверен в американских подрядчиках, и действительность оправдала его опасения. Во время поездки с Эбенезером для осмотра в Дрилль-Пит он узнал, что при постройке подземной трубы были сделаны бесчисленные неисправности, которые потребовали нескольких недель добавочных работ.
Зато Раймунд имел удовольствие увидеть, как изменился Петер Мюрфи. Его физическое состояние значительно улучшилось под влиянием регулярной работы и здоровой пищи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
В гуле голосов, среди звуков двух оркестров, спрятанных за группами цветов, одно имя переносилось на устах по всему залу, и то было имя Раймунда Фрезоля. Это, казалось, нисколько не трогало героя всеобщего внимания. Он вносил в праздничную атмосферу грусть, которую он старался не показывать на лице, но от этого еще тяжелее становилось у него на сердце. Вдруг у порога двери, которая вела из картинной галереи в библиотеку, Раймунд очутился лицом к лицу с Магдой, шедшей под руку с Эдмундом Певерилем. Она ослепляла свежестью и красотой в своем бальном туалете, только что полученным из Парижа. При виде Раймунда Магда вдруг остановилась, как бы желая заговорить с ним. Выражение ее глаз, ее улыбка, рука, готовая протянуться вперед, — все указывало на ее намерение загладить дружеским и ласковым приемом ошибку, за которую она себя уже упрекала. Но улыбка застыла на устах Магды, когда она встретила взгляд Раймунда, который церемонно посторонился, чтоб пропустить ее. Этот взгляд был полон ледяного презрения и как бы говорил: «Вам заблагорассудилось сегодня узнать меня, но я не забыл вашей низости месяц тому назад!», — и бедная девушка остановилась, пораженная этим. Она сначала покраснела до корней волос, затем побледнела и, ни слова не говоря, увлекла своего кавалера в сторону.
Никто, никто еще в жизни не обращался с ней так. Отказаться поздороваться с ней, не взять протянутую руку ее, Магды Куртисс! Это было слишком и требовало мщения!
К несчастью, она не могла отомстить за себя виновному. Поэтому всей тяжестью своего гнева она обрушилась сначала на Эдмунда Певериля, а потом и на остальных своих кавалеров. Никогда еще не видели они ее такой капризной и несговорчивой. Магда обвиняла их, что они танцуют не в такт, вдруг останавливалась среди вальса и лишь презрительным молчанием отвечала на все старания несчастных кавалеров развеселить ее. Среди подруг распространился слух, что она страшно не в духе, и никто не знал, как объяснить это. Была даже минута, когда с ней чуть было не случился нервный припадок.
Добродушный Эдмунд Певериль осмелился вслух заметить, что Алиса Купер танцует восхитительно! Но кто же был ее кавалером? Именно этот отвратительный, несносный француз, тот самый Раймунд, который так грубо обошелся с дочерью хозяина дома.
Тотчас же после маленькой сцены в библиотеке молодого инженера охватила жажда движения. Он просил Эбенезера представить его двум или трем молодым девушкам и танцевал до упаду. Раймунд вальсировал так хорошо, с такой грацией, уверенностью и силой, что вокруг него собралась целая толпа. Молодые девушки, которым посчастливилось танцевать с ним, единодушно восхваляли его перед мисс Куртисс.
— Ma chиre, он восхитителен, этот молодой француз! Никто так чудно не танцует! Так любезен, так хорошо воспитан. Почему вы не вальсируете с ним? Впрочем, вы, кажется, с ним не знакомы? Ваш отец не представлял вам его! Хотите, я намекну?
О унижение! Как сознаться, что она вела себя глупо с Раймундом? Разве можно сказать, что она была отвергнута им?
Эту-то минуту и избрал молодой Певериль, по-своему обыкновению весьма некстати, для того, чтобы похвалить Алису и ее кавалера.
Мисс Куртисс резко повернулась к нему, сказав вполголоса:
— Эдмунд, месяц тому назад вы просили моей руки… не так ли? Я вам ответила, что подумаю. Я довольно думала и должна дать вам ответ.
— Правда? — сказал молодой человек, раскрыв глаза от неожиданности. — И этот ответ?..
— Нет!.. Решительно нет!.. Да будет вам известно! Ах, я забыла… мы не танцуем сегодня с вами котильона.
Эдмунд Певериль поклонился, онемев от изумления, и ретировался.
Что касается Магды, то эта выходка доставила ей облегчение. Но через некоторое время совесть заговорила в ней. Гнев Магды утих, и она прекрасно сознавала, что сама была виновата, а Раймунд был вполне прав, презирая ее. Она упорно отказывала всем молодым людям, добивавшимся чести записаться в ее «carnet» (записная книжечка для бала). Это делалось так резко, таким сухим тоном, как будто она нарочно старалась разогнать всех от себя.
Магда этого, в конце концов, и добилась, так что во время кадрили, которую она отказалась танцевать, она очутилась одна в конце зала.
По окончании танца Раймунд отводил на место недалеко от нее Алису Купер. Магда инстинктивно повернулась к нему, и их взгляды встретились.
— Господин Фрезоль? — сказала она вполголоса. Раймунд остановился в нерешительности.
— Вы на меня ужасно сердитесь? — продолжала она, вся покраснев от смущения. — Ну! Я прошу у вас прощения… Достаточно этого? Не протанцуете ли вы со мной разок?
Она подала ему свою руку, затянутую в перчатку, красивым, робким и добродушным жестом.
Раймунд взял эту ручку и пожал ее. Разве можно было сердиться на преступницу, которая умела так благородно заглаживать свою вину? Мир был заключен и официально скреплен самым чудным вальсом. Когда он раскланивался, проведя ее на место, она сказала, пряча лицо в букет:
— Знаете ли вы, что я рассчитываю на вас в котильоне?
ГЛАВА XI. Подводный сифон
С этого памятного вечера отношения Магды с Раймундом приняли характер хотя более спокойный, но все-таки не настолько дружеский, как можно было думать по развязке кризиса.
Словно по молчаливому договору, у них после извинения, вырвавшегося с досады у мисс Куртисс, не произошло никакого объяснения. Магда сама затруднилась бы объяснить, каким образом она дошла до извинения. Это было не в ее привычках. Подобно всем молодым девушкам своей страны, она питала полнейшее презрение к молодым людям, — это оправдывалось до некоторой степени излишней резкостью и грубыми манерами американской молодежи.
В народе, где мальчики знают, что им одним придется вести житейскую борьбу, и поэтому с четырнадцати-пятнадцати лет бросают свое учение ради торговли или какого-нибудь ремесла, естественно, что высшее образование и вытекающая отсюда деликатность составляют обыкновенно лишь удел женщин. Поэтому, чувствуя свое превосходство над братьями, кузенами и мужьями, они привыкли смотреть на мужчин, как на илотов, «bread winners» (добывателей хлеба), по местному выражению.
Такой взгляд неизбежно влечет за собой очень дерзкий оттенок в обращении молодых американских девушек с их послушными кавалерами, а раз они хоть сколько-нибудь красивы и избалованы, эта дерзость переходит всякие границы. Иногда в конке или в поезде у дверей появляется молодая женщина, окидывает взглядом все занятые места, и, найдя себе по вкусу, зонтиком приказывает незнакомому мужчине убираться, что немедленно и исполняется.
В качестве единственной дочери и наследницы богатейшего Эбенезера Куртисса, Магда еще больше других привыкла к мысли, что ей подобает оказывать всевозможные почести. Чтобы она снизошла до дружеской беседы с Раймундом во время прогулки по Yellow-River, нужно было полное изменение ее обычной жизни и непосредственное влияние новой среды. Лишь только жгучее и невыносимое сознание своего ложного положения на балу отца и всеобщее восхваление Раймунда могли принудить ее вымолвить слова прощения.
Когда волнение улеглось, Магда рассердилась на себя за добрый, непонятный для нее порыв и думала заставить забыть о нем своей утрированной заносчивостью. Раймунд заметил это и решил, что Магда была неисправимая кокетка. Ни тот, ни другой не отдавали себе отчета в действительной причине этих недоразумений, заключавшихся в прямой противоположности взглядов.
Магда, ценившая лишь блеск и роскошь, относилась презрительно к деньгам, которыми она сорила во все стороны, но еще более она презирала бедность, труд и работу. Она мечтала лишь о знатном имени и светских успехах, упивалась благами и наивно думала, что жизнь стала бы невыносимой без верховой прогулки по утрам, без семи ежедневных туалетов и постоянных балов.
Если бы она видела еще в Раймунде верного поклонника, раба, готового исполнять ее капризы и сопровождать ее во всех прогулках, она охотно зачислила бы его в свою свиту, так как он ей действительно очень нравился. Она находила большую разницу между ним и молодыми пустоголовыми янки, окружавшими ее.
Признавая все их изящество, она все-таки должна была сознаться, что временами страшно скучала в их обществе.
С Раймундом же, напротив, всегда находилась живая и интересная тема для разговора. Даже самое сопротивление ее тирании придавало ему в ее глазах еще больше обаяния. Кроме того, он оказался самым грациозным и смелым кавалером в тех двух-трех случаях, когда он согласился прокатиться верхом с Магдой. Но, с другой стороны, ее раздражало постоянное сопротивление, оказываемое ей, а особенно то, что Раймунд никогда не хотел уступить обществу ни одной минутки, предназначенной для работы, и трансатлантическая труба всегда оставалась для него делом более важным, чем самая прекрасная партия в лаун-теннис или крикет.
Раймунд, в свою очередь, с умилением вспоминал восхитительную прогулку по Yellow-River, когда Магда была такой простой и откровенной, и тот порыв, который заставил ее с таким достоинством искупить свою вину. Но эти события еще более выяснили, как различны их пути и воззрения. Во всем происшедшем Раймунд видел лишь природную доброту и сердце, созданное для спокойных радостей семейной жизни, но вместе с тем он ясно понял, какая пропасть разделяла их по общественному положению. Как?.. Магда, понявшая всю глупость своего поведения на крыльце, имевшая достаточно смелости, чтобы загладить свою вину, в то же время является настолько мелочной, что придает важное значение этим несчастным тряпкам, амазонкам, хлыстам и лакированным ботинкам! Теперь нельзя уже сомневаться, что в первом случае она отвернулась от него из-за костюма работающего, преданного своему делу человека, а в другом — сама призвала его, потому что он был в черном сюртуке и хорошо танцевал! Гордая и прямая натура Раймунда возмущалась этим. Уверенный в себе, своей силе и мужестве, сознавая свои способности, он считал себя равным Магде во всех отношениях и не допускал, чтобы портной мог существенно влиять на их отношения.
Под видом некоторой близости они вели теперь глухую войну. Не говоря ничего, так как он не считал себя на это вправе, Раймунд осуждал в душе образ жизни Магды, эти постоянные выезды, завтраки в ресторане, театры, за которыми следовали пышные ужины, эти постоянные подношения букетов в двадцать долларов, которые так приняты в Нью-Йорке.
Что касается Магды, то она находила глупым и пошлым, чтобы человек в двадцать лет запирался в своей городской конторе и выше всего ставил свое, быть может, несбыточное предприятие.
— К несчастью, он — не нашего круга и всегда предпочтет нам паровую машину! — говорила она однажды вечером Алисе Купер.
Эта фраза передавала вполне точно ее мнение о Раймунде Фрезоле, так как, указывая на разницу их чувств и вкусов, она все-таки сожалела об этом.
Так прошло несколько месяцев, в течение которых работы по прокладке трубы, производившиеся по всей линии с неутомимой энергией, подошли к концу.
В октябре Раймунд к своему величайшему удовольствию мог объявить Эбенезеру об окончании работ. Труба была проложена. Бассейн в Far-Rockaway, признан годным.
По одному сигналу подъемная труба в Дрилль-Пите могла наполниться нефтью, и эта нефть, собранная в сотнях огромных резервуаров, ждала лишь поворота крана, чтобы пуститься в путь. Маленький электрический кабель, присоединенный к подводной трубе, действовал превосходно, и инженер из Val-Trиgonnec'a телеграфировал со своей стороны, что бассейн, который должен был превратиться в нефтяное озеро, также вполне готов. Наконец, пневматические машины, высланные из Парижа, были установлены у устья сифона на дне этого бассейна, чтобы разредить содержавшийся в трубе воздух. Короткая поездка Раймунда на мыс Святого Матфея убедила его, что все работы на французском берегу были исполнены с той тщательностью, даже в деталях, которой издавна славились работы французских инженеров.
Он был менее уверен в американских подрядчиках, и действительность оправдала его опасения. Во время поездки с Эбенезером для осмотра в Дрилль-Пит он узнал, что при постройке подземной трубы были сделаны бесчисленные неисправности, которые потребовали нескольких недель добавочных работ.
Зато Раймунд имел удовольствие увидеть, как изменился Петер Мюрфи. Его физическое состояние значительно улучшилось под влиянием регулярной работы и здоровой пищи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29