длинная цепь набережных отличалась величием и благородством.
Экипаж шаланды не обращал внимания на это очаровательное зрелище. Плавание мимо Будапешта могло грозить этим сомнительным людям неприятными сюрпризами, и они следили только за рекой, где скрещивались многочисленные суда. Эта благоразумная осторожность позволила Стриге заблаговременно различить среди других лодку с четырьмя людьми, которая направлялась прямо к шаланде. Узнав катер речной полиции, он мигнул Титче, который без дальнейших объяснений ринулся в трюм.
Стрига не ошибся. Через несколько минут катер причалил к судну. Два человека поднялись на борт.
– Капитан? – спросил один из вновь прибывших.
– Это я, – отвечал Стрига, выходя вперед.
– Ваше имя?
– Иван Стрига.
– Национальность?
– Болгарин.
– Откуда судно?
– Из Вены.
– Куда?
– В Галац.
– Его владелец?
– Господин Константинеско из Галаца.
– Груженая?
– Нет ничего. Возвращаемся пустыми.
– Ваши бумаги?
– Вот они, – сказал Стрига, вручая чиновнику необходимые документы.
– Все в порядке, – одобрил тот, возвращая бумаги после тщательного рассмотрения. – Мы заглянем в ваш трюм.
– Прошу вас, – пригласил Стрига. – Осмелюсь только заметить, что это уже четвертое посещение после нашего отплытия из Вены. Очень неприятно.
Полицейский снял с себя жестом личную ответственность за приказы, исполнителем которых он являлся, и, не отвечая, спустился по лестнице. Сойдя, он сделал несколько шагов по трюму, окинул его взглядом и вновь поднялся. Ему не пришло в голову, что под его ногами находятся два человеческих существа, мужчина и женщина, бессильные позвать на помощь. Осмотр не мог быть более добросовестным и долгим. Шаланда, действительно, оказалась совершенно пустой, не приходилось перерывать груз, что значительно упрощало дело.
Полицейский возвратился наверх и, не задавая других вопросов, отбыл на катере осматривать другие суда, а шаланда медленно продолжала путь вниз по реке.
Когда последние дома Будапешта остались позади, пришло время заняться пленницей из трюма. Титча и его компаньон исчезли внизу, затем возвратились, ведя женщину, которую несколько часов назад запрятали в темницу; теперь она снова была водворена в рубке. Из других членов экипажа никто не обратил на этот случай ни малейшего внимания.
Остановились только ночью между городами Эрксин и Адони, в тридцати километрах ниже Будапешта, и отплыли на рассвете. В этот день 31 августа спуск по реке перемежался несколькими остановками, во время которых Стрига покидал судно, пользуясь лодкой, захваченной, как полагали бандиты, у Карла Драгоша. Не думая скрываться, он причаливал к деревням, представлялся их обитателям, как знаменитый лауреат «Дунайской лиги», заводил разговоры, которые ловко направлял на интересующие его темы. Сведения оказывались очень скудными. Имя Илиа Бруша не было популярным в этих краях. Конечно, в Мохаче, Апатине, Нейзаце, Землине или Белграде – в этих значительных городах – дело будет обстоять иначе. Но Стрига не намеревался рисковать, показываясь там, и ограничивался собиранием сведений в деревушках, где полиция менее бдительна. К несчастью, крестьяне вообще не знали о конкурсе в Зигмарингене и не любили, когда их расспрашивали. Да, впрочем, от них ничего нельзя было и выпытать. Карла Драгоша они знали не больше, чем Илиа Бруша, и Стрига напрасно пускал в ход свои дипломатические тонкости.
Как было условленно накануне, во время отсутствия Стриги Сергея Ладко перевели наверх и поместили в маленькой каюте, дверь которой старательно закрыли. Может быть, это была излишняя предосторожность, так как пленник оставался тщательно связанным.
Дни от первого до шестого сентября протекли без происшествий. Гонимая течением и попутным ветром, шаланда продолжала спускаться, делая до шестидесяти километров в сутки. Это расстояние могло стать значительно больше, если бы не частые остановки, вызываемые отлучками Стриги.
Если его вылазки и были бесплодными из-за невозможности собрать нужные сведения, то одну из них Стрига сделал выгодной с другой точки зрения, пустив в ход свои профессиональные «таланты».
Это случилось 5 сентября. В этот день шаланда остановилась на ночлег против маленького местечка Шушек.
Стрига отправился на берег, как обычно. Наступил вечер. Крестьяне, которые ложатся спать с солнышком, по большей части уже ушли в свои жилища. Стрига разгуливал в одиночестве, когда заметил дом с виду побогаче других, хозяин которого, всецело доверяя публичной честности, оставил дверь открытой, а сам ушел куда-то по делам.
Стрига, не колеблясь, проник в дом, где оказалась мелочная лавочка, на что указывало наличие полок с товарами. Вытащить из кассы дневную выручку было делом одного мгновения. Не довольствуясь этой скромной добычей, бандит обнаружил во внутренней комнате сундук, открыть который оказалось для Стриги детской игрой; из него он извлек кругленький мешочек, издававший приятный металлический звон.
Так вознагражденный, Стрига поспешил возвратиться на шаланду, которая с рассветом ушла далеко.
Это было единственное приключение в пути.
На борту Стригу занимали другие дела. Время от времени он исчезал в рубке и входил в каюту, расположенную против той, где поместили Сергея Ладко. Иногда его посещение продолжалось всего несколько минут, иногда значительно дольше. В последнем случае нередко на палубу доносился отзвук жестокого спора, где можно было различить спокойный голос женщины и злобный мужской. Результат был всегда одинаков: полное равнодушие экипажа и возвращение разъяренного Стриги, который спешил покинуть судно, чтобы успокоиться.
Обычно он высаживался на правом берегу. На левом берегу города и деревни встречались редко; там до самого горизонта тянулась неизмеримая «пушта».
Пушта, как по преимуществу называют венгерскую равнину, граничит на протяжении более чем в сто лье с Трансильванскими горами.
Железные дороги, которые по ней проходят, пересекают бесконечные пространства пустынных степей, обширных лугов, бескрайних болот, где изобилует водяная дичь. Пушта – это всегда щедро накрытый стол для бесчисленного количества четвероногих гостей, тысяч и тысяч животных, составляющих главное богатство венгерского королевства. Редко кое-где встречаются поля пшеницы или кукурузы.
Ширина реки становится здесь очень значительной, и ее течение разделяют многочисленные острова и островки. Часто Дунай разделяется ими на длинные рукава, где поток приобретает довольно большую скорость.
Эти острова неплодородны. На них растут березы, осины, ивы среди ила, наносимого многочисленными наводнениями. Там скашивают много травы, и барки, нагруженные до краев, перевозят сено на прибрежные фермы.
6 сентября шаланда стала на якорь с наступлением ночи. Стрига в это время отсутствовал. Он не рискнул появиться ни в Нейзаце, ни в Петервардейне, многолюдство которых было для него опасным. Но он избрал для расспросов городок Карловиц, расположенный в двадцати километрах ниже. Он приказал шаланде остановиться за два-три лье от города и ждать своего капитана, который спустится по течению.
Около девяти часов вечера Стрига был еще недалеко от города. Он не торопился. Пустив баржу по воде, он отдался своим мыслям, вообще довольно приятным. Его уловка вполне удалась. Никто его не подозревал, и ничто не мешало собирать сведения. По правде говоря, эти сведения были не очень богаты. Но всеобщее незнание, граничившее с равнодушием, само по себе было благоприятным признаком. Разумеется, в этой местности ходили только смутные слухи о дунайской банде, и никто не знал о существовании Карла Драгоша, а значит, и его исчезновение не могло никого взволновать.
С другой стороны, быть может, по причине исчезновения начальника, быть может, из-за бедности этой местности активность полиции, казалось, значительно уменьшилась. В течение нескольких дней Стрига не встретил никого, кто имел бы наружность агента, и ничто не говорило о бдительности речной полиции, такой деятельной за двести – триста километров выше по реке.
Все шансы были за то, что шаланда благополучно достигнет цели своего путешествия – Черного моря, где ее груз будет передан на известный пароход. Завтра они минуют Землин и Белград. Нужно только плыть вдоль сербского берега, чтобы избежать всяких прискорбных сюрпризов. В самом деле, в Сербии из-за войны с Турцией должен быть беспорядок, и вряд ли речные власти заинтересуются судном, без груза спускающимся по течению.
Кто знает? Быть может, это последнее путешествие Стриги. Быть может, он укроется в дальних краях, богатый, уважаемый – и счастливый, думал он, вспоминая о пленнице, заключенной на судне.
Таковы были размышления Стриги, когда его взгляд упал на сундуки, крышки которых так долго служили кушетками Карлу Драгошу и его хозяину. Внезапно ему пришла мысль, что вот уже восемь дней он владеет баржей и не подумал обследовать ее содержимое. У него было время исправить эту непонятную забывчивость.
Прежде всего он набросился на сундук с правого борта и мигом взломал его. Он нашел там только белье и одежду, сложенную в порядке. Стрига не нуждался в таком старье, он закрыл сундук и принялся за второй.
Во втором сундуке тоже оказались предметы несложного хозяйства рыболова-путешественника, и разочарованный Стрига уже хотел все это бросить, как вдруг открыл в углу более интересный предмет. От одежды не было толку, но в этом туго набитом портфеле были, по всей вероятности, бумаги. И если бумаги часто бывают немыми, то в некоторых случаях ничто не может сравниться с их красноречием.
Стрига открыл портфель, и оттуда вывалились документы, которые он внимательно рассмотрел. Попадались квитанции и письма, все на имя Илиа Бруша, потом его глаза, став круглыми от изумления, остановились на портрете, который прежде вызвал подозрение у Карла Драгоша.
Сначала Стрига ничего не понял. Что в барже были бумаги только на имя Илиа Бруша и не нашлось ни одной на имя сыщика, уже это казалось довольно удивительным. Но все же объяснение этой странности могло быть самым естественным. Может быть, Карл Драгош вместо того, чтобы завоевать роль лауреата «Дунайской лиги», как до сих пор думал Стрига, заменил его личность по полюбовному соглашению, и в этом случае он мог сохранить, с согласия настоящего Илиа Бруша, документы для удостоверения личности. Но почему здесь написано имя Ладко, то самое имя, которым Стрига с дьявольской ловкостью метил свои преступления? И почему здесь портрет женщины, от которой Стрига до сих пор не отказался, несмотря на неудачи предыдущих попыток? Кто был настоящий владелец этой баржи, если у него хранится такой интимный и такой странный документ? Кому она, в конце концов, принадлежит – Карлу Драгошу, Илиа Брушу или Сергею Ладко – и кого из этих трех людей, двое из которых его так интересовали, держит он пленником на шаланде? Впрочем, Сергея Ладко он сам объявил убитым в тот вечер, когда ружейная пуля свалила одного из двух рущукских беглецов. Но, быть может, он тогда плохо прицелился? О, если бы держать в руках не полицейского, а лоцмана! Во второй раз он не уйдет от Стриги… Этого не надо хранить, как заложника.
Камень на шее сделает дело, и, освободившись от смертельного врага, Стрига устранит главное препятствие для осуществления своих планов.
Присвоив найденный портрет, бандит нетерпеливо начал грести, стремясь поскорее выяснить дело.
Скоро во мраке показался силуэт судна. Стрига быстро причалил, выпрыгнул на палубу и, направившись к каюте пленника, вложил ключ в замочную скважину.
Менее осведомленный, чем его тюремщик, Сергей Ладко не мог строить разные предположения для объяснения своего приключения. Тайна казалась ему непроницаемой, и он отказался строить гипотезы насчет причин, по которым его похитили.
Когда, после лихорадочной дремоты, он очнулся в глубине темницы, его первым ощущением был голод. Он не ел уже более суток, а природа не любит нарушения своих прав, как бы ни были тягостны наши переживания.
Сперва он терпел, потом, когда голод становился все более повелительным, он потерял спокойствие, которое его до этого поддерживало. Может быть, его решили уморить? Он позвал. Никто не отвечал. Он позвал громко. Тот же результат. Он закричал – никакого отклика.
Разъяренный, он попытался разорвать свои веревки. Но они были крепки, и Ладко напрасно катался по полу, напрягая мускулы. При одном из конвульсивных движений его лицо наткнулось на положенный около него предмет. Нужда обостряет чувства. Сергей Ладко немедленно узнал хлеб и кусок сала, без сомнения, положенный здесь, когда он спал. Воспользоваться вниманием тюремщиков было нелегко в его положении. Но необходимость – мать изобретательности, и после нескольких бесплодных попыток пленнику удалось обойтись без помощи рук.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Экипаж шаланды не обращал внимания на это очаровательное зрелище. Плавание мимо Будапешта могло грозить этим сомнительным людям неприятными сюрпризами, и они следили только за рекой, где скрещивались многочисленные суда. Эта благоразумная осторожность позволила Стриге заблаговременно различить среди других лодку с четырьмя людьми, которая направлялась прямо к шаланде. Узнав катер речной полиции, он мигнул Титче, который без дальнейших объяснений ринулся в трюм.
Стрига не ошибся. Через несколько минут катер причалил к судну. Два человека поднялись на борт.
– Капитан? – спросил один из вновь прибывших.
– Это я, – отвечал Стрига, выходя вперед.
– Ваше имя?
– Иван Стрига.
– Национальность?
– Болгарин.
– Откуда судно?
– Из Вены.
– Куда?
– В Галац.
– Его владелец?
– Господин Константинеско из Галаца.
– Груженая?
– Нет ничего. Возвращаемся пустыми.
– Ваши бумаги?
– Вот они, – сказал Стрига, вручая чиновнику необходимые документы.
– Все в порядке, – одобрил тот, возвращая бумаги после тщательного рассмотрения. – Мы заглянем в ваш трюм.
– Прошу вас, – пригласил Стрига. – Осмелюсь только заметить, что это уже четвертое посещение после нашего отплытия из Вены. Очень неприятно.
Полицейский снял с себя жестом личную ответственность за приказы, исполнителем которых он являлся, и, не отвечая, спустился по лестнице. Сойдя, он сделал несколько шагов по трюму, окинул его взглядом и вновь поднялся. Ему не пришло в голову, что под его ногами находятся два человеческих существа, мужчина и женщина, бессильные позвать на помощь. Осмотр не мог быть более добросовестным и долгим. Шаланда, действительно, оказалась совершенно пустой, не приходилось перерывать груз, что значительно упрощало дело.
Полицейский возвратился наверх и, не задавая других вопросов, отбыл на катере осматривать другие суда, а шаланда медленно продолжала путь вниз по реке.
Когда последние дома Будапешта остались позади, пришло время заняться пленницей из трюма. Титча и его компаньон исчезли внизу, затем возвратились, ведя женщину, которую несколько часов назад запрятали в темницу; теперь она снова была водворена в рубке. Из других членов экипажа никто не обратил на этот случай ни малейшего внимания.
Остановились только ночью между городами Эрксин и Адони, в тридцати километрах ниже Будапешта, и отплыли на рассвете. В этот день 31 августа спуск по реке перемежался несколькими остановками, во время которых Стрига покидал судно, пользуясь лодкой, захваченной, как полагали бандиты, у Карла Драгоша. Не думая скрываться, он причаливал к деревням, представлялся их обитателям, как знаменитый лауреат «Дунайской лиги», заводил разговоры, которые ловко направлял на интересующие его темы. Сведения оказывались очень скудными. Имя Илиа Бруша не было популярным в этих краях. Конечно, в Мохаче, Апатине, Нейзаце, Землине или Белграде – в этих значительных городах – дело будет обстоять иначе. Но Стрига не намеревался рисковать, показываясь там, и ограничивался собиранием сведений в деревушках, где полиция менее бдительна. К несчастью, крестьяне вообще не знали о конкурсе в Зигмарингене и не любили, когда их расспрашивали. Да, впрочем, от них ничего нельзя было и выпытать. Карла Драгоша они знали не больше, чем Илиа Бруша, и Стрига напрасно пускал в ход свои дипломатические тонкости.
Как было условленно накануне, во время отсутствия Стриги Сергея Ладко перевели наверх и поместили в маленькой каюте, дверь которой старательно закрыли. Может быть, это была излишняя предосторожность, так как пленник оставался тщательно связанным.
Дни от первого до шестого сентября протекли без происшествий. Гонимая течением и попутным ветром, шаланда продолжала спускаться, делая до шестидесяти километров в сутки. Это расстояние могло стать значительно больше, если бы не частые остановки, вызываемые отлучками Стриги.
Если его вылазки и были бесплодными из-за невозможности собрать нужные сведения, то одну из них Стрига сделал выгодной с другой точки зрения, пустив в ход свои профессиональные «таланты».
Это случилось 5 сентября. В этот день шаланда остановилась на ночлег против маленького местечка Шушек.
Стрига отправился на берег, как обычно. Наступил вечер. Крестьяне, которые ложатся спать с солнышком, по большей части уже ушли в свои жилища. Стрига разгуливал в одиночестве, когда заметил дом с виду побогаче других, хозяин которого, всецело доверяя публичной честности, оставил дверь открытой, а сам ушел куда-то по делам.
Стрига, не колеблясь, проник в дом, где оказалась мелочная лавочка, на что указывало наличие полок с товарами. Вытащить из кассы дневную выручку было делом одного мгновения. Не довольствуясь этой скромной добычей, бандит обнаружил во внутренней комнате сундук, открыть который оказалось для Стриги детской игрой; из него он извлек кругленький мешочек, издававший приятный металлический звон.
Так вознагражденный, Стрига поспешил возвратиться на шаланду, которая с рассветом ушла далеко.
Это было единственное приключение в пути.
На борту Стригу занимали другие дела. Время от времени он исчезал в рубке и входил в каюту, расположенную против той, где поместили Сергея Ладко. Иногда его посещение продолжалось всего несколько минут, иногда значительно дольше. В последнем случае нередко на палубу доносился отзвук жестокого спора, где можно было различить спокойный голос женщины и злобный мужской. Результат был всегда одинаков: полное равнодушие экипажа и возвращение разъяренного Стриги, который спешил покинуть судно, чтобы успокоиться.
Обычно он высаживался на правом берегу. На левом берегу города и деревни встречались редко; там до самого горизонта тянулась неизмеримая «пушта».
Пушта, как по преимуществу называют венгерскую равнину, граничит на протяжении более чем в сто лье с Трансильванскими горами.
Железные дороги, которые по ней проходят, пересекают бесконечные пространства пустынных степей, обширных лугов, бескрайних болот, где изобилует водяная дичь. Пушта – это всегда щедро накрытый стол для бесчисленного количества четвероногих гостей, тысяч и тысяч животных, составляющих главное богатство венгерского королевства. Редко кое-где встречаются поля пшеницы или кукурузы.
Ширина реки становится здесь очень значительной, и ее течение разделяют многочисленные острова и островки. Часто Дунай разделяется ими на длинные рукава, где поток приобретает довольно большую скорость.
Эти острова неплодородны. На них растут березы, осины, ивы среди ила, наносимого многочисленными наводнениями. Там скашивают много травы, и барки, нагруженные до краев, перевозят сено на прибрежные фермы.
6 сентября шаланда стала на якорь с наступлением ночи. Стрига в это время отсутствовал. Он не рискнул появиться ни в Нейзаце, ни в Петервардейне, многолюдство которых было для него опасным. Но он избрал для расспросов городок Карловиц, расположенный в двадцати километрах ниже. Он приказал шаланде остановиться за два-три лье от города и ждать своего капитана, который спустится по течению.
Около девяти часов вечера Стрига был еще недалеко от города. Он не торопился. Пустив баржу по воде, он отдался своим мыслям, вообще довольно приятным. Его уловка вполне удалась. Никто его не подозревал, и ничто не мешало собирать сведения. По правде говоря, эти сведения были не очень богаты. Но всеобщее незнание, граничившее с равнодушием, само по себе было благоприятным признаком. Разумеется, в этой местности ходили только смутные слухи о дунайской банде, и никто не знал о существовании Карла Драгоша, а значит, и его исчезновение не могло никого взволновать.
С другой стороны, быть может, по причине исчезновения начальника, быть может, из-за бедности этой местности активность полиции, казалось, значительно уменьшилась. В течение нескольких дней Стрига не встретил никого, кто имел бы наружность агента, и ничто не говорило о бдительности речной полиции, такой деятельной за двести – триста километров выше по реке.
Все шансы были за то, что шаланда благополучно достигнет цели своего путешествия – Черного моря, где ее груз будет передан на известный пароход. Завтра они минуют Землин и Белград. Нужно только плыть вдоль сербского берега, чтобы избежать всяких прискорбных сюрпризов. В самом деле, в Сербии из-за войны с Турцией должен быть беспорядок, и вряд ли речные власти заинтересуются судном, без груза спускающимся по течению.
Кто знает? Быть может, это последнее путешествие Стриги. Быть может, он укроется в дальних краях, богатый, уважаемый – и счастливый, думал он, вспоминая о пленнице, заключенной на судне.
Таковы были размышления Стриги, когда его взгляд упал на сундуки, крышки которых так долго служили кушетками Карлу Драгошу и его хозяину. Внезапно ему пришла мысль, что вот уже восемь дней он владеет баржей и не подумал обследовать ее содержимое. У него было время исправить эту непонятную забывчивость.
Прежде всего он набросился на сундук с правого борта и мигом взломал его. Он нашел там только белье и одежду, сложенную в порядке. Стрига не нуждался в таком старье, он закрыл сундук и принялся за второй.
Во втором сундуке тоже оказались предметы несложного хозяйства рыболова-путешественника, и разочарованный Стрига уже хотел все это бросить, как вдруг открыл в углу более интересный предмет. От одежды не было толку, но в этом туго набитом портфеле были, по всей вероятности, бумаги. И если бумаги часто бывают немыми, то в некоторых случаях ничто не может сравниться с их красноречием.
Стрига открыл портфель, и оттуда вывалились документы, которые он внимательно рассмотрел. Попадались квитанции и письма, все на имя Илиа Бруша, потом его глаза, став круглыми от изумления, остановились на портрете, который прежде вызвал подозрение у Карла Драгоша.
Сначала Стрига ничего не понял. Что в барже были бумаги только на имя Илиа Бруша и не нашлось ни одной на имя сыщика, уже это казалось довольно удивительным. Но все же объяснение этой странности могло быть самым естественным. Может быть, Карл Драгош вместо того, чтобы завоевать роль лауреата «Дунайской лиги», как до сих пор думал Стрига, заменил его личность по полюбовному соглашению, и в этом случае он мог сохранить, с согласия настоящего Илиа Бруша, документы для удостоверения личности. Но почему здесь написано имя Ладко, то самое имя, которым Стрига с дьявольской ловкостью метил свои преступления? И почему здесь портрет женщины, от которой Стрига до сих пор не отказался, несмотря на неудачи предыдущих попыток? Кто был настоящий владелец этой баржи, если у него хранится такой интимный и такой странный документ? Кому она, в конце концов, принадлежит – Карлу Драгошу, Илиа Брушу или Сергею Ладко – и кого из этих трех людей, двое из которых его так интересовали, держит он пленником на шаланде? Впрочем, Сергея Ладко он сам объявил убитым в тот вечер, когда ружейная пуля свалила одного из двух рущукских беглецов. Но, быть может, он тогда плохо прицелился? О, если бы держать в руках не полицейского, а лоцмана! Во второй раз он не уйдет от Стриги… Этого не надо хранить, как заложника.
Камень на шее сделает дело, и, освободившись от смертельного врага, Стрига устранит главное препятствие для осуществления своих планов.
Присвоив найденный портрет, бандит нетерпеливо начал грести, стремясь поскорее выяснить дело.
Скоро во мраке показался силуэт судна. Стрига быстро причалил, выпрыгнул на палубу и, направившись к каюте пленника, вложил ключ в замочную скважину.
Менее осведомленный, чем его тюремщик, Сергей Ладко не мог строить разные предположения для объяснения своего приключения. Тайна казалась ему непроницаемой, и он отказался строить гипотезы насчет причин, по которым его похитили.
Когда, после лихорадочной дремоты, он очнулся в глубине темницы, его первым ощущением был голод. Он не ел уже более суток, а природа не любит нарушения своих прав, как бы ни были тягостны наши переживания.
Сперва он терпел, потом, когда голод становился все более повелительным, он потерял спокойствие, которое его до этого поддерживало. Может быть, его решили уморить? Он позвал. Никто не отвечал. Он позвал громко. Тот же результат. Он закричал – никакого отклика.
Разъяренный, он попытался разорвать свои веревки. Но они были крепки, и Ладко напрасно катался по полу, напрягая мускулы. При одном из конвульсивных движений его лицо наткнулось на положенный около него предмет. Нужда обостряет чувства. Сергей Ладко немедленно узнал хлеб и кусок сала, без сомнения, положенный здесь, когда он спал. Воспользоваться вниманием тюремщиков было нелегко в его положении. Но необходимость – мать изобретательности, и после нескольких бесплодных попыток пленнику удалось обойтись без помощи рук.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29