Но Пирс не из тех людей, которые прозябают в безвестности. Он вынуждает нас, хотели бы мы того или нет, вернуться к его особе, ибо в столь критический момент, какой переживает наш герой, посчитал своим долгом явиться к нему с визитом.
Избавим читателя от подробного описания первого получаса свидания, который Пирс старался использовать для того, чтобы убедить друга в своей искренности. Затем он завел разговор об открытии Терри и возможностях его дальнейшего использования, имея в виду повышение благосостояния своего личного и, главным образом, друга.
С удивлением узнав, что Терри уничтожил прибор, он принялся его уговаривать создать новый, пообещав за это любую сумму. Он на все лады расписывал возможности, которые раскрывает перед человеком богатство, с талантом поэта расхваливал лучшие курорты мира, где можно будет построить дворцы и проводить в них часы досуга, не пожалел красок, чтобы показать молодому ученому, какое широкое поле научной деятельности раскроется перед ним, если у него будет достаточно средств для создания лабораторий, аппаратуры, привлечения в помощь себе виднейших деятелей науки Бизнесонии и даже других стран мира.
Терри хорошо знал Пирса и очень скоро понял, что не его ограниченный ум диктует все эти слова, что поет он с чужого голоса. Терри без обиняков сказал это Пирсу:
– Ты по поручению господина Бахбаха?
– Почему ты думаешь? – всполошился Пирс. – Я ничего не говорил. Ты выдумываешь… Какого Бахбаха? – спохватился он. – Никакого Бахбаха я не знаю.
– Я к следствиям не привык, – прервал его Терри. – Чего тебе надо, говори прямо.
Словно почувствовав, что разговор принимает деловую форму, Пирс снова обрел себя.
– Я деньги вкладывал в твой прибор? Вкладывал. Значит, отвечаю за него и… доля доходов тоже моя. Так? Так. В игорный дом ходил? Ходил. Думаешь, это честно с помощью прибора наживать деньги? С тобой делился? Делился. На биржу ты со мной ходил? Хо­дил. Вместе прибыль, вместе на дно. – Он подошел к Терри и зашептал: – Я тебе всю правду скажу, как другу. Меня в БИП вызывали. Все выложили, они все знают. Только меня не возьмешь так просто. Я вроде испугался, потом туда, сюда. – Он заговорил еще тише. – Если хочешь, ничего не будет. Они и сами не дураки, им тоже бульгены нужны. Отказывайся, не давай прибора. Упорствуй, кричи, что хочешь… В тюрьме тебе будет лучше, чем на любом курорте. Не беспокойся, ты же меня знаешь. Потом утихнет, сделаешь вторую коробочку, и мы… – Пирс поперхнулся. – Я, ты, Бахбах и еще кое-кто… Я тебе пока сказать не могу… Ого! Мы такое наделаем! Вся Бизнесония будет нашей. Весь мир! Ты понял?
Терри молча слушал его. «Так вот, какие они патриоты? Все это, оказывается, слова. А они тоже мошенники».
Пирс до конца дней своих так и не понял, что произошло. Он не успел еще досказать фразу, которая, по его мнению и по мнению людей, пославших его, должна была добить этого недоразвитого мышонка (так они между собой называли Брусса), как полетел вниз.
Будучи допрошенным после того, как пришел в сознание, Пирс заявил одному репортеру (а может быть, это вымысел самого репортера – чего с ними не бывает!), что его выбросили с шестого этажа и он случайно остался в живых.
Но если придерживаться истины, следует сказать, что пролетел Пирс всего четыре метра – по лестничной клетке между 6-м и 5-м этажом. Увечья, однако, оказались серьезными. И это самое удивительное, ибо мы не знаем за Терри Бруссом особых достоинств в смысле тяжелой атлетики. Надо же так разозлиться!
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Постучали поздно ночью. Терри услышал голос Бахбаха:
– Это я, откройте, Терри.
– Не открою, – ответил Брусс.
– Не глупите, у меня к вам серьезное дело.
– Не желаю ни о чем с вами говорить, – резко сказал Терри.
– Я к вам по-дружески, не как официальное лицо.
– Это одинаково, я теперь знаю, – сказал Терри и ушел в спальню. Но настойчивый звонок заставил его вернуться к двери.
– Я вам не открою, звоните хоть до утра, – сказал Терри.
– Вы откроете! – посуровел мягкий голос Бахбаха.
– Не открою. Оставьте меня в покое.
– Тогда я к вам как официальное лицо. Откройте дверь. Я представитель БИП.
– Предъявляйте ордер, берите понятых, тогда войдете, – теряя самообладание, сказал Терри.
– Я это сделаю, – пригрозил Бахбах.
– Делайте. – И, выругавшись, Терри ушел в спальню.
Несколько минут за дверью стояла тишина. Потом опять задребезжал звонок. Терри не вставал с кровати. Звонили еще и еще… Потом Терри услышал голос Бахбаха:
– Взламывайте двери.
Раздался лязг железа и звук отдираемой доски.
В комнату вбежал Бахбах, за ним два агента с пистолетами в руках и восковые с перепуга соседка и сосед из квартиры на пятом этаже.
– Почему вы не открывали? – гневно спросил Бахбах. – Я рассматриваю это, как сопротивление властям.
– А мне плевать на то, как вы это рассматриваете, – воскликнул Терри и повернулся на кровати лицом к стене.
Он ждал чего угодно, но только не того, что произошло дальше.
– Я прошу вас извинить меня, – услышал он вкрадчивый голос Бахбаха, обращавшегося, по-видимому, к понятым. – Господин Брусс удостоен чести быть принятым президентом Бизнесонии, но не поверил в это и отказался ночью открыть дверь своей квартиры. Нам пришлось прибегнуть к силе, и для того, чтобы засвидетельствовать соблюдение законности, пригласить вас. Теперь все в порядке. Благодарю вас, извините… И вас тоже прошу удалиться.
Терри понял, что последние слова относятся к агентам БИП. Он услышал, как хлопнула входная дверь, но не повернулся на кровати.
– Даже боксеры, изувечив друг друга на ринге, подают после поединка руки в знак примирения. А. я вам не нанес ни одного ушиба, хотя мог… и имел право это сделать.
– Ваше право осталось за вами, – возразил Терри, не поворачиваясь к собеседнику.
– Оставим препирательства. Мы одни, и давайте поговорим начистоту.
– А звукозаписывающие аппараты? – зло спросил Терри.
– А мыслезаписывающие аппараты? Ведь я не боюсь их.
– Я и так знаю ваши мысли. Вы казались мне честным человеком, теперь я знаю, кто вы и чего хотите. Вы хотите завладеть моим прибором в своих личных, корыстных целях.
– Это откуда же у вас такая информация? – спокойно спросил Бахбах.
– От Пирса. Вашего знакомого… или агента. Пирса Шэя.
Бахбах с минуту молчал, потом сказал все так же спокойно:
– Слушайте, вы, теленок… или мышонок, как вам будет угодно. Я не знаю, о чем говорил вам этот Шэй, и знать не хочу. Вам понятно? Я не одного такого, как вы, скрутил в бараний рог. Встаньте и подойдите к столу! – крикнул он.
Терри, машинально подчиняясь, поднялся с кровати и подошел к столу.
– Довольно церемониться, – сказал Бахбах. – Я подготовил вам блестящие возможности. Не хотите?
– Нет, – твердо ответил Терри.
– Тогда мы вынуждены воспользоваться тем, чем располагаем в силу обязанностей, возложенных на нас государством, – сказал Бахбах и выложил перед Терри пачку фотографий, которые запечатлели его во время ночной встречи с Марин Беллоу.
Снимки отразили все, что произошло в течение часа с лишним, пока Терри был в комнате Беллоу. Часть фотографий была безобидной: Терри подправляет подушку, на которой видна голова Марин, подает ей флакон с лекарством… Но вот другие: он расстегивает ей блузку… Вот она сидит на тахте, ноги ее обнажены куда больше, чем это показывают на своих обложках даже самые легкомысленные журналы, и у Терри взгляд, не оставляющий сомнения в том, что его привлекает. Потом поцелуй, который Марин навязала Терри. Наконец один из снимков весьма удачно выразил стремление показать близость Терри к Марин, когда он укладывает ее на тахту, хотя известно, при каких обстоятельствах все это произошло.
– Что вы скажете? – спросил Бахбах.
Терри стоял перед ним бледный, растерянный.
– Подлецы! – сказал он. – Теперь я понимаю, зачем понадобилась вся эта комедия.
– Но поймет ли это ваша невеста? – хладнокровно заметил Бахбах.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
А что поделывает все это время старик Харви, которого мы оставили в состоянии, весьма далеком от того, что принято называть трезвым. Можно себе представить, как он выглядел на другой день утром, когда явился в мясную лавку на 42-й улице, где встретился за прилавком со своим другом Рувом Остриг.
Пожелав своему напарнику доброго утра, Рув пожаловался на головную боль, оговорившись, однако, что не винит Харви за обильное угощение.
– Я понимаю, что ты от души угощал. И я был бы самой последней скотиной, если бы стал тебе выговаривать. Но голова у меня, честно скажу, не лучше, чем у того старого быка, мясо которого мы с таким трудом сбыли на прошлой неделе.
Харви тоже пожаловался на головную боль. Тогда Рув взглядом указал ему на бокал с джином, приготовленный под прилавком.
– Выпьем, пока никого нет, – предложил он.
– Ты настоящий друг! – обрадовался Харви и, не медля, опрокинул рюмку похмеляющего.
Выпитое привело его в экстаз, он стал распространяться в дружеских чувствах к Руву. Последний в свою очередь с восхищением говорил о дочери Харви и приятном молодом человеке, с которым встретился за столом.
Харви, расчувствовавшись, подробно поведал другу историю отношений между дочерью и голодранцем, оказавшимся богатым человеком, сбивчиво пытался рассказать о чудесах, услышанных от Терри Брусса, и тщетно старался вспомнить, как называются токи, о которых говорил ученый.
Рув внимательно слушал, хотя не это его интересовало, все это он слышал из первых уст и настолько точно изложил в своем донесении в БИП, что Бахбах удивленно воскликнул:
– Трудно поверить, что человек, не причастный к медицине и физике, способен запомнить такое.
– Память, господин Бахбах, – скромно промолвил Рув.
У него действительно была феноменальная память, и это еще одно чудо, если не сказать причуда природы.
Разве не доводилось вам встречать людей, интеллект которых, при всей относительности этого понятия, никак нельзя признать даже средним? И вместе с тем у подобных лиц бывает феноменальная память. Говорят, будто это в известной степени объясняется тем, что их мозг не особенно обременен размышлениями и потому, дескать, там находится достаточно места для того, чтобы сохранять сведения, поступающие из внешнего мира. В связи с тем, что память – это удивительнейшее свойство человеческого мозга – продолжает служить предметом пристального внимания ученых и многое до сих пор остается даже для них неясным, мы не станем углубляться в этот вопрос, случайно возникший по ходу повествования.
И не память мясника Рува Острига нас интересует в данном случае, она уже сыграла свою коварную роль. Очень важно, с точки зрения дальнейшего хода событий, что Рув всячески склонял Харви в пользу молодого ученого. Остриг, а следовательно, и БИП рассчитывали, что, если Терри окажется зятем Харви, нетрудно будет с помощью последнего контролировать действия ученого и направлять их.
Свою агитацию в пользу Терри Брусса Рув продолжал в последующие дни, и старик Харви сменил наконец гнев на милость. Каким же было его удивление, когда, явившись однажды утром в лавку и поговорив со своим напарником о том о сем, услышал из его уст прямо противоположное тому, о чем тот говорил до сих пор. По словам Рува выходило, что Терри Брусс прохвост, человек, якшающийся со всяким сбродом.
– Я еще вчера узнал, в порту, куда, как ты знаешь, ходил за билетом на пароход для Мальвиры, она же едет в Хейпстон. Я тебе говорил.
– Ну да, ну да, так что? – торопил его Харви.
– Но мне не хотелось говорить тебе. Ты понимаешь сам, как неприятно выкладывать другу невеселое. Встретил я в порту одного знакомого. Когда-то знал его. Теперь он профсоюзом заворачивает. Одним словом, сам понимаешь, чего стоит этот народ и чего они хотят. Что мы с тобой делать будем, если они передадут магазины государству, а нас сделают служащими?.. Он мне и сказал, что этот твой… Брусс – самый красный из красных и дорога ему, если повезет, то на каторгу, а может, и на атомный стул. Ты читал, как их теперь взрывают, чтобы следа не осталось?
– Читал, читал, – растерянно сказал Харви и, томясь до закрытия лавки, ушел домой в глубоком раздумье. Он, однако, не стал в этот день ничего говорить дочери, хотя уверенность его в правильности выбора зятя основательно поколебалась.
Но то, что произошло на следующий день, повергло старика Харви в омут сомнений, а потом и окончательно утвердило в решении разорвать союз, вот-вот готовый было скрепить навечно судьбу его дочери и молодого ученого.
В двенадцать тридцать у мясной лавки на 42-й улице остановился роскошный «Цурбикс». Харви взглянул на висящие в лавке туши, определяя, какой кусок отвесит сейчас покупателю, явившемуся в таком роскошном автомобиле.
В магазин вошел высокий, атлетического вида мужчина в коричневом пальто и такого же цвета шляпе. Не замечая Острига, словно его нет в лавке, он подошел к Харви, но, к удивлению последнего, не попросил отвесить кусок баранины или переднюю свиную ляжку, а сказал так, словно всю жизнь был знаком с Харви и расстался с ним полчаса назад, условившись, что заедет за ним, чтобы позавтракать в соседнем ресторанчике:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14