Давиду удалось скомбинировать программу поиска по ДНК, разработанную Майклом Мейвенсом, с системой управления червокамерой, и затем он усовершенствовал ее так, что стало возможно просматривать целые поколения. И вот теперь точно так же, как раньше, когда он просмотрел жизнь младшего брата до момента его появления на свет, он добрался до жизни Хайрема, производителя ДНК Бобби.
Теперь, движимый любопытством, он намеревался отправиться еще дальше в прошлое и увидеть собственные корни – ведь по большому счету только эта история и имела для него значение.
В пещерном сумраке лаборатории по стене проплыла размытая тень. Давид заметил ее краешком глаза и не стал отвлекаться.
Он понял, это Бобби – его младший брат. Давид не знал, почему Бобби здесь, но догадывался, что тот присоединится к нему, когда все будет готово.
Давид обвил пальцами маленький джойстик и нажал на кнопку.
Лицо Хайрема начало разглаживаться, молодеть. Фон вокруг него превратился в дымку, в мелькание дней и ночей, смутно видимых домов, которые неожиданно сменились серо-зелеными равнинами болотистой страны, где вырос Хайрем. Вскоре лицо Хайрема уменьшилось в размерах, стало наивным, мальчишеским, и очень быстро – младенческим.
А потом его вдруг сменило лицо женщины.
Женщина улыбалась Давиду – вернее, кому-то, кто находился позади невидимого объектива «червоточины», парившего перед глазами женщины. Эту точку Давид выбрал для начала просмотра линии митохондральной ДНК, передававшейся без изменений от матери к дочери. И это, несомненно, была его бабушка. Она была молода, лет двадцати пяти, – конечно, молода, ведь след ДНК привел от Хайрема к ней в момент его зачатия. К счастью для Давида, ему не предстояло увидеть, как его бабушка старится. Она была красива тихой, спокойной красотой. Именно такой представлял Давид типичную англичанку: высокие скулы, синие глаза, светло-рыжие волосы, уложенные в тугой пучок.
Азиатскую кровь Хайрем унаследовал по отцовской линии. Давид гадал, какие сложности мог вызвать такой союз у миловидной молодой женщины в такое время и в таком месте.
Он почувствовал, как тень, передвигавшаяся по «Червятнику», переместилась ближе к нему.
Он нажал на кнопку, и мелькание дней и ночей возобновилось. Лицо стало девичьим, немного, едва заметно, изменилась прическа. Потом лицо словно начало терять форму – наверное, из-за подростковой припухлости, а потом и вовсе стало круглым, детским.
И снова резкий переход. Прабабушка. Эта молодая женщина находилась в какой-то конторе. Она сосредоточенно хмурила брови, ее прическа представляла собой сложное нагромождение туго сплетенных кос. На дальнем плане Давид увидел других женщин – большей частью молодых. Они сидели рядами и трудились, орудуя неуклюжими механическими калькуляторами – старательно вертели ручки, нажимали на рычажки, подкручивали колесики. Видимо, это были тридцатые годы, и до появления компьютеров еще оставалось несколько десятков лет. По всей вероятности, это был такой же вычислительный центр, как все прочие на планете в те времена.
«А для меня это прошлое, не такое уж далекое, – подумал Давид, – уже как чужая страна».
Он выпустил девушку из хронологической ловушки, и она устремилась к собственному младенчеству.
Вскоре перед Давидом предстала еще одна молодая женщина, одетая в длинную юбку и плохо сшитую и плохо на ней сидящую блузку. Она размахивала флагом Британского Союза, а ее обнимал солдат в приплюснутой оловянной каске. Улица у них за спиной была заполнена народом – мужчинами в костюмах, кепи и плащах и женщинами в длинных пальто. Шел дождь, стоял пасмурный осенний день, но это, похоже, никого не огорчало.
– Ноябрь тысяча девятьсот восемнадцатого, – проговорил Давид вслух. – Перемирие. Окончание четырех лет кровопролития в Европе. Неплохая ночь для зачатия. – Он обернулся. – Как думаешь, Бобби?
Тень, неподвижно застывшая на фоне стены, словно бы растерялась. Но через несколько мгновений она отделилась от стены и, легко передвигаясь, приняла очертания фигуры человека. Появились лицо и руки, отделенные от невидимого тела.
– Здравствуй, Давид.
– Посиди со мной, – пригласил Давид.
Его брат сел рядом, шурша плащом-невидимкой. Он держался неловко, словно отвык открыто находиться близко к кому бы то ни было. Но это не имело значения, Давид от него ничего не требовал.
Лицо девушки из Дня Перемирия стало круглее и меньше, превратилось в лицо ребенка. Произошел новый переход. На софт-скрине перед братьями предстала молодая женщина, черты лица которой отразились в ее потомках. Синие глаза, землянично-рыжие волосы. Вот только она была худенькая и бледная, со впалыми щеками. Теряя годы, она перемещалась по дымке мрачных городских пейзажей. Фабрики, ряды домов вдоль улицы, а потом – вспышка детства, а потом – иное поколение, иная девушка, но все тот же унылый пейзаж.
– Они выглядят так молодо, – пробормотал Бобби. Его голос прозвучал хрипловато, словно он давно не говорил вслух.
– Думаю, нам придется к этому привыкнуть, – невесело отозвался Давид. – Мы уже занырнули глубоко в девятнадцатый век. Великие открытия в медицине еще не сделаны, познания в области гигиены минимальны. Люди умирают от самых простых, излечимых болезней. И кроме того, мы просматриваем цепочку женщин, которые хотя бы дожили до детородного возраста. Нам не попадаются на глаза их сестры, умершие в раннем детстве и не оставившие потомства.
Поколение уходило вслед за поколением, лица уменьшались в размерах подобно сдувающимся воздушным шарикам, едва заметно изменяясь, послушные генетическому дрейфу.
Лицо молодой женщины, залитое слезами, в то мгновение, когда она родила. Ее ребенка у нее отняли, Давид это увидел. Но в обратном просмотре все выглядело так, словно ребенка женщине отдали.Ее беременность была окрашена горем и стыдом, а потом Давид добрался до момента, определившего жизнь бедняжки. Кто-то из родственников – то ли брат, то ли дядя – надругался над девушкой, изнасиловал ее. Очистившись от поругания, девушка стала более юной, хорошенькой, улыбчивой, ее взгляд наполнился надеждой, несмотря на унылую жизнь. Она умела находить красоту в простоте: в краткой жизни цветка, в силуэте облака.
«Наверняка в мире полным-полно таких мучительных биографий, – думал Давид. – Действие разворачивается, отступая в прошлое, деяния предшествуют причине, боль и отчаяние ниспадают по мере приближения к чистоте детства».
Неожиданно фон снова изменился. Теперь вокруг женщины-предка, отделенной от Давида десятком поколений, раскинулась сельская местность: небольшие поля, свиньи, что-то подбирающие с земли, коровы, жующие чахлую траву, множество чумазых ребятишек. Женщина имела изможденный вид: щербатый рот, морщинистое лицо, словом – старуха, но Давид догадывался, что ей никак не больше тридцати пяти – сорока.
– Наши предки были крестьянами, – констатировал Бобби.
– Почти все люди были крестьянами до начала массовой миграции в города. Но промышленная революция еще не начиналась. Они, видимо, даже сталь еще не научились плавить.
Мерцали времена года, лета и зимы, свет сменялся тьмой, мелькало поколение за поколением женщин, от дочери к матери, а потом – медленнее, от изможденной родительницы к нежной девушке, а от нее – к невинному младенцу. Некоторые женщины появлялись на софт-скрине с лицами, искаженными болью. Это были те несчастные (и их становилось все больше), которые умерли при родах.
История отступала назад. Уходили века, в мире становилось все меньше людей. Европейцы уплывали из обеих Америк и очень скоро должны были забыть о самом существовании этих грандиозных континентов. Золотая Орда – громадные войска монголов и татар, чьи трупы выпрыгивали из земли, перестраивались боевым порядком и отступали в Среднюю Азию.
Но ничто из этого не затрагивало английских крестьян, гнущих спину от рассвета до заката, необразованных, неграмотных, поколение за поколением вспахивающих один и тот же клочок земли.
«Для этих людей, – подумал Давид, – местный сборщик десятины был фигурой пострашнее Тамерлана и Кублахана. Если бы червокамера не показала больше ничего, – думал он, – осталась бы убийственная ясность этого: жизнь большинства людей была жалкой и короткой, они не знали свободы, радости, домашнего уюта, они словно отбывали срок в темнице, и только изредка их выводили на свет».
Наконец возникло лицо девушки с темными, слипшимися от грязи волосами, с болезненно-желтой кожей и крысино-опасливым выражением – и пейзаж резко изменился. Бобби и Давид увидели, как по уныло-серой сельской местности бредет семейство беженцев-оборванцев. Тут и там возвышались горящие груды мертвых тел.
– Чума, – проговорил Бобби.
– Да. Они вынуждены бежать. Но идти им некуда.
Вскоре изображение остановилось на другом безымянном клочке земли посреди большой плоской равнины, и снова потекла жизнь одного за другим поколений несчастных крестьян, прерванная совсем ненадолго.
На горизонте возвышался нормандский собор – величественная зловещая громада, выстроенная из песчаника. Если это были фены – огромная равнина на востоке Англии, то собор, вероятно, стоял в Или. Ему уже исполнилось несколько столетий, и эта грандиозная конструкция походила на гигантский песчаниковый космический корабль, спустившийся с небес. Видимо, собор полностью царил на мысленном пейзаже этих трудяг – да, собственно, в этом и состояла его цель.
Но вот и величественный собор начал сжиматься, с пугающей быстротой он принимал более скромные и простые архитектурные формы и в конце концов совсем исчез из виду.
А число людей все продолжало уменьшаться. Колоссальный отлив разносил человечество по всей планете. Завоеватели-норманны, про всей вероятности, уже покинули свои крепкие цитадели и огромные замки и убрались во Францию. Вскоре из Британии должны были отхлынуть волны захватчиков из Скандинавии и других областей Европы. В других краях близилась смерть пророка Мухаммеда, мусульмане уходили из Северной Африки. К тому времени, как Христос будет снят с креста, на Земле останется всего около сотни миллионов человек, а это было меньше чем половина населения Соединенных Штатов в то время, в котором жил Давид.
По мере того как мелькали лица женщин-предков, произошла еще одна смена пейзажа – быстрое переселение. Теперь давние пращуры Давида копались в земле на местности, покрытой развалинами – низкие стены, разрытые подвалы, обломки мрамора и других строительных камней.
А потом здания выросли, будто цветы, заснятые с помощью съемки рапидом, разбросанные камни собрались воедино.
Давид сделал паузу и вгляделся в лицо женщины, своей бабушки с восьмидесятикратной приставкой «пра». Красивая женщина лет около сорока, с синими глазами. Ее землянично-красные волосы слегка тронула седина, а нос у нее был крупный, с горбинкой – римский нос.
Унылые поля на дальнем плане исчезли, сменились видом хорошо спланированного города: Давид видел площадь, окруженную колоннадами, статуями и высокими домами с красными черепичными крышами. Площадь была уставлена торговыми рядами. Торговцы замерли в момент зазывания покупателей. Выглядели торговцы потешно – так им хотелось заполучить бессмысленную прибыль. Они понятия не имели о том, что ожидает их в самом ближайшем безрадостном будущем, они не знали, как близка их неминуемая смерть.
– Римское поселение, – проговорил Бобби.
– Точно. – Давид указал на экран. – Думаю, это местный Форум. Вон то здание – скорее всего, базилика, а там – городская палата и здание суда. За этими рядами колонн – лавки и конторы. А вон то здание, вероятно, храм…
– Все выглядит таким правильным, – пробормотал Бобби. – Даже современным. Улицы и дома, конторы и лавки. Видно, что все застроено по принципу прямоугольной решетки, как Манхэттен. Такое чувство, что можно войти в экран и отправиться на поиски бара.
Контраст этого маленького островка цивилизации с многовековым морем невежества и изнурительного труда, окружавшим его, был настолько поразителен, что Давид ощутил нежелание покидать его.
– Ты рискуешь, придя сюда, – сказал он Бобби. Лицо Бобби, повисшее над плащом-невидимкой и освещенное замороженной улыбкой далекой прапра-пра… бабки, походило на страшноватую маску.
– Знаю, – отозвался он. – И что ты помогал ФБР, тоже знаю. Это выслеживание с помощью ДНК…
Давид вздохнул.
– Если бы не я, кто-то другой придумал бы этот способ. По крайней мере, так я хотя бы знаю, что у них на уме. – Он прикоснулся кончиком пальца к настольному софт-скрину. Вокруг изображения женщины возникло несколько картинок. – Вот, смотри. Червокамера показывает все соседние помещения и коридоры. А вот – автостоянка. Я добавил систему инфракрасного распознавания. Если кто-то появится…
– Спасибо.
– Мы давно не виделись, брат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53