Под первой парой грудей у женщины была вторая.
Женщина стояла абсолютно неподвижно. Вольф продолжал смотреть на ее грудь. Странным казалось не число, а то, что грудь вообще была видна, так быстро он привык к запретам этой страны.
Женщина откинула голову назад и засмеялась. Потом положила руку на бедро, выставила его вперед и поднесла к губам микрофон. И заговорила грубым, хрипловатым голосом:
— Год назад я жила в доме в Ньюарке, в трущобной халупе, так? Жила на четвертом этаже. И считала уже, что вполне сделала себе программу. Но все шло как-то сикось-накось, мне было никак... ну, не раскрутиться. Ну, ясно, как всегда бывает — не проявить свой талант. А там на улице жила одна девица — ну ничего такого в ней особенного, а шло у нее все будьте нате, и я говорю себе: «А ты-то что, Дженис?» Как получается, что она зарабатывает столько, а ты не получаешь ничего? И я решила узнать, что же в ней есть такое, чего нет во мне? Однажды я встала рано, выглянула в окно и увидела эту девицу там, на улице. Я хочу сказать, что она вышла на улицу в полдень! И тогда я сказала себе: «Дженис, дорогая, ты ведь даже не пытаешься. И если ты хочешь чего-то добиться, ты должна попробовать». Да... Попробуй еще раз...
Будто из ниоткуда послышалась музыка, и женщина запела:
— «Попробуй... Попробуй... хотя бы еще раз... »
К удивлению Вольфа, песня ему понравилась. Он никогда не слышал ничего подобного. Он понимал ее почти на подсознательном уровне. Это была общечеловеческая музыка. У нее не было родины, она принадлежала всему миру.
Каплан вцепился в руку Вольфа и, нагнувшись к его уху, прошептал:
— Вы видите? Видите?
Вольф нетерпеливо отмахнулся. Он хотел слушать музыку... Он даже не знал, длился ли концерт целую вечность или одно мгновение. Его прошиб пот, душа была опустошена полностью. Женщина пела, приплясывая. Она изливала на зал совершенно невероятную энергию. Хотя Вольф и не знал, какой была настоящая Дженис, он был уверен, что это превосходная имитация.
Зал влюбился в певицу. Ее три раза вызывали на бис, а на четвертый она вышла и, задыхаясь, проговорила в микрофон:
— Я люблю вас, мои дорогие, я правда вас люблю. Но, пожалуйста, не надо больше. Я больше просто не смогу.
Она послала всем воздушный поцелуй и исчезла со сцены.
Весь зал был на ногах. Вольф поднялся, бешено аплодируя. Чья-то рука коснулась его плеча. Он с раздражением оглянулся. Это был Каплан. Его лицо раскраснелось, и он произнес только одно слово:
— Идем.
Вольф последовал за ним, пробираясь сквозь толпу к маленькой комнатке за сценой. Дверь была приоткрыта, а внутри толпились люди.
Певица была среди них. Ее волосы растрепались, она смеялась и бешено размахивала руками, в одной была зажата бутылка. Эта старинная стеклянная бутылка с настоящей бумажной этикеткой была на три четверти наполнена какой-то янтарной жидкостью.
— Дженис, это... — начал Каплан.
— Мэгги, — весело пропела она, — меня зовут Мэгги Горовиц. Я не мертвая блюз-певица. И не забывай об этом.
— Это твой фан, Мэгги. Из Африки.
Каплан слегка подтолкнул Вольфа. Тот нерешительно подошел, улыбкой извиняясь перед теми, кого пришлось потеснить.
— Приветик! — прокричала Мэгги. Сделав глоток из бутылки, она подошла к нему. — Ну как, лох, делишки? Бледноват ты для африканца.
— Моя мать происходит от немецких поселенцев. — Считалось, что чувствительные американцы лучше отнесутся к посланцу с более светлой кожей, но Вольф об этом промолчал.
— А звать-то тебя, лох, как?
— Вольф.
— Вольф! — воскликнула Мэгги. — Да ты, цыпа, настоящий покоритель сердец. Лучше мне держаться от тебя подальше, а? Того и гляди набросишься на меня и лишишь невинности. — Она подтолкнула его локтем. — Шучу, лох.
Вольф был очарован. Мэгги была живая, в десять раз живее, чем те, кто ее окружал. Рядом с ней они напоминали зомби. Вольф даже немного ее побаивался.
— Слышь, что скажешь о моем пении?
— Это было замечательно, — отвечал Вольф. — Это было... — Он не мог подобрать слов. — В моей стране музыка намного спокойнее, там нет такой страсти.
— Да, я сегодня круто выдавала, в полный улет. Голос у меня как никогда. Каплан, скажи этим, из Хопкинса, скажи им, что я стою ихних сраных денег.
— Ну конечно, стоишь, — сказал Каплан.
— Еще бы! А вы, гопники, чего сидите тут как задроченные? Пошлем на хрен эту контору и рванем по барам. Оттянемся по-крутому!
Она буквально выгнала всех из комнаты, из дома, на темные улицы. Маленькая шумная компания, будоража город своими криками, направилась на поиски баров.
— Здесь есть один рядом, — сказала Мэгги. — Завалим туда. Эй, лох, познакомься с Синтией. Син, это Вольф. Мы с Син вроде как один человек в двух шкурах. Скольким мужикам на пару давали — и не сосчитать, верно? — Она хихикнула и хлопнула Синтию по заду.
— Брось, Мэгги, — улыбнулась Синтия, высокая, стройная и привлекательная женщина.
— Да что он, этот город, сдох, что ли? — Мэгги прокричала последнее слово и движением руки приказала всем замолчать. Секунду все стояли в тишине, прислушиваясь к эху.
— Да вот же он, — кивнула она, и вся компания налетела на первый бар.
Вольф перестал что-либо соображать уже после третьего бара. В какой-то момент он сдался и, сбежав от шумной компании, поплелся в гостиницу. Последнее, что он помнил, была Мэгги, кричавшая ему вслед:
— Эй, лох, да не будь же ты таким кайфоломом! — А потом:
— Мать твою, да ты хоть завтра-то приходи!
Весь следующий день Вольф провел в своей комнате, пил воду и отсыпался. К вечеру, когда жара начала спадать, его похмелье наконец прошло. Он вспомнил вчерашнее полусерьезное приглашение Мэгги, отбросил его и решил сходить в клуб.
Когда он подходил к клубу «Ухуру», тот уже сиял огнями: маяк в темном океане города. Завсегдатаями клуба были все африканские дипломаты, туда приходили и представители различных торговых фирм, которых гнала в клуб грубость американской публики и потребность в приятной беседе. Здесь de facto не действовали жесткие принудительные законы, управляющие жизнью туземцев.
— Мбикана! Сюда, дружище, присаживайся, выпей чего-нибудь. — Ннамди из консульства уже махал ему рукой. Вольф подошел к нему, чувствуя на себе всеобщее внимание. Его кожа здесь выделялась. Даже слуги-американцы были черными. Был ли это знак уважения или презрения со стороны местных властей, Вольф не знал.
— Говорят, ты провел целый день наедине с Инспектором. — Ннамди предложил ему джин с тоником. Вольф ненавидел этот напиток, но дипломаты, похоже, ничего другого не пили. — Ну, давай расскажи какую-нибудь сплетню.
Вокруг них уже собиралась кучка слушателей. Эти люди кормились слухами и сплетнями.
Вольф вкратце пересказал разговор с Инспектором, и Ннамди захлопал:
— Целый день с Паучьим Королем! И после такого у тебя даже яйца целы! Великолепное начало!
— Паучий Король?
— Тебе, конечно, рассказывали об автономии районов — о том, как страна была разбита на куски, когда не могла больше управляться из единого центра? В этих местах нет никого выше Ди Стефано.
— Бостон, — фыркнула Аджиджи. Подобно большинству изгнанников, она была неудачницей, но не в пример многим этого от себя не скрывала. — Чего же еще можно ожидать от этих дикарей?
— Ну, Аджиджи, — мягко проговорил Ннамди. — Вряд ли этих людей можно назвать дикарями. Перед Крушением они послали человека на Луну.
— Техника! Мощная техника, вот и все. Та самая, которой они нас всех чуть не уничтожили. Посмотри лучше, как они живут! Эти — янки, — она прошипела это слово, чтобы подчеркнуть всю его омерзительность, — живут в полном убожестве. У них мерзкие улицы, мерзкие города, и сами они мерзкие, даже те, у кого нормальные гены. Приучать к чистоте надо с детства. Как еще можно их назвать?
— Людьми, Аджиджи.
— Отбросами, Ннамди.
Вольф слушал этот спор с возрастающим отвращением. Он с детства привык к достойному поведению людей своего круга. Слушать разговор, полный площадной брани и глупых предрассудков, было почти невыносимо. Вдруг это стало невыносимо. Он поднялся, нарочито громко стукнул, когда вставал, табуретом и, повернувшись ко всем спиной, вышел.
— Мбикана, ты не должен... — крикнул ему вслед Ннамди.
— Пусть уходит, — вмешалась Аджиджи и добавила удовлетворенно, — чего еще от него ждать. В конце концов, он ведь один из них.
Что ж, может, она и права.
Вольф осознал, куда шел, только когда очутился возле кабаре «Пибодиз». Он обошел здание кругом и оказался возле черного входа. Дверная ручка легко поворачивалась в своем гнезде, но ничего не открывала. Затем дверь распахнулась. Мощный бородатый мужчина в комбинезоне хмуро посмотрел на него:
— Что?
— Э-э... Мэгги Горовиц сказала, что я могу к ней заглянуть.
— Послушай, странник. Куча народу пытается пролезть за кулисы. Моя работа — не пускать незнакомых рож. Твою я не знаю.
Вольф попробовал придумать ответ, но не смог. Он уже собрался уходить, когда чей-то голос сказал:
— Пусть войдет, Деке.
Это была Синтия.
— Посторонись, — сказала она раздраженно. — Не загораживай проход.
Привратник отодвинулся, и Вольф смог протиснуться внутрь.
— Спасибо, — поблагодарил он.
— Nada, как сказала бы Мэгги, — ответила Синтия. — Ее комната вон там, странник.
— Вольф, цыпа! — воскликнула Мэгги. — Как дела, лох? Видел шоу?
— Нет, я...
— А надо было. Это было здорово. Правда, здорово. Сама Дженис не смогла бы лучше. Эй, хватит нам здесь торчать. Пойдем куда-нибудь, попрыгаем, порезвимся.
В конце концов их компания, в которой было уже человек двадцать, оккупировала один из баров за пределами зоны электрического освещения. Некоторые из них принесли с собой инструменты и, спросив у хозяина разрешения, принялись играть.
Мелодия была тягучей и монотонной. Мэгги слушала с видом знатока, усмехаясь и качая головой в такт музыке.
— Ну как тебе это, лох? Здорово, да? Это называется мертвая музыка.
— Подходящее название, — покачал головой Вольф.
— Эй, слышали, ребята? Вот этот, Вольф, только что пошутил. Ты еще не безнадежен, дорогуша. — Она вздохнула. — Не можешь понять эту музыку, а? Жаль, мой мальчик. Я хочу сказать, что тогда, раньше, у них была настоящая музыка. А мы... мы только эхо, парень. Только и можем повторять их старые песни, а у самих нет ни одной стоящей.
— И поэтому ты работаешь в этом шоу? — полюбопытствовал Вольф.
— Да нет же, черт возьми, — засмеялась Мэгги. — Я здесь потому, что подвернулся шанс. Со мной связался Ди Стефано и...
— Ди Стефано? Инспектор?
— Один из его парней. Они все это придумали, и им нужен был кто-нибудь на роль Дженис. Для этого запросили компьютер, и он выдал мое имя. Мне предложили деньги, я проторчала месяц или два в Хопкинсе, пока надо мной работали, и вот я здесь. На пути к славе и бессмертию. — Ее голос становился все звучнее и громче, передразнивая сам себя на последней фразе.
— А что ты делала в Хопкинсе?
— Ты что, думаешь, я от рождения так выгляжу? Им пришлось изменить мое лицо. Изменить голос, за что я не перестаю благодарить Бога. Они сделали его ниже, расширили диапазон, придали способность брать, не срываясь, высокие ноты.
— Не говоря уже о тех штучках, которые тебе вживили в мозг... — добавила Синтия.
— А, да, имплантанты... теперь я могу петь блюз, не выпадая из роли, но это не самое важное.
Вольф был поражен. Он знал, что в Хопкинсовском университете умеют многое, но чтоб такое!
— Что мне не ясно, так это зачем ваше правительство делает все это? Какая ему от этого польза?
— Чтоб я понимала. Не знаю и не хочу знать. Вот мой девиз.
Сидевший неподалеку от них бледный длинноволосый парень тихо сказал:
— Правительство сдвинулось на социоинженерии. Они делают кучу странных вещей, никто не знает почему. Мы привыкли не задавать вопросов.
— Эй, послушай, Хок! Оживить Дженис — разве это странно? Это замечательно! — возразила Мэгги. — Мне только хотелось бы, чтобы она действительно ожила. Посадить бы ее возле меня. Как бы мы с ней здорово поболтали.
— Вы бы друг другу глаза выцарапали, — вставила Синтия.
— Да почему же?
— Ни одна бы не захотела уступить другой сцену.
— Ну что ж, может быть, и так. — Мэгги хихикнула. — И все же хотелось бы мне увидать эту девку. Настоящая звезда, не то что я — жалкий отзвук.
В разговор вмешался Хок:
— А ты, Вольф? Куда приведут тебя твои странствия? Наша группа послезавтра уезжает, а у тебя какие планы?
— По правде говоря, никаких, — ответил Вольф. Он рассказал о своем положении. — Может быть, побуду в Балтиморе, пока не придет время отправляться на север, а может быть, съезжу еще куда-нибудь на несколько дней.
— А почему бы тебе не поехать с нами? — спросил Хок. — Мы превратим наше путешествие в сплошную, непрерывную пьянку, а в Бостон мы вернемся меньше чем через месяц. Путешествие там и закончится.
— Да! — воскликнула Синтия. — Гениальная идея! Вот чего нам не хватало, так это еще одного бездельника на нашем поезде.
— Ну и что такого? — взорвалась Мэгги.
1 2 3 4 5 6