Они были круглые, золотые и с головой бога, Александра Великого. Я не увидела ни булавок, ни застежек, чтобы их можно было приколоть к одежде.
– Тебе нечего сказать?
– Досточтимый отец, что это такое?
Наступило молчание, потом он захохотал:
– Во всяком случае, никто не посмеет сказать, будто ты не получила хорошего воспитания! Храни их понадежнее. «Досточтимый отец, что это такое?» Знаешь историю про молодую жену, которая не жаловалась на вонючее дыхание своего мужа, так как думала, что оно такое у всех мужчин? Менандр сотворил бы из этого комедию. Можешь идти. А что они такое, спроси у Ионида. Он тебе скажет – и ему будет чем поразвлечь сотрапезников за обедом.
Он махнул, чтобы я ушла, и вернулся к своим счетам. Ну, я хотя бы знала, что такое они.
– Благодарю тебя, досточтимый отец. Прощай.
Я ждала, что он скажет что-нибудь, но он только буркнул себе под нос и махнул, чтобы я уходила. Моя мать уже ждала меня.
– Все готово. Идем.
Наша повозка стояла у дверей с моими сундучками и Хлоей, очень даже хорошенькой и с почти не прикрытым лицом, но я ничего не сказала. Однако мой алчный умишко прикидывал, не разрешит ли Ионид продать ее. Он был уже здесь и ждал, а его конюх держал его лошадь. Тут моя мать положила руку мне на плечо, откинула мой шарф и поцеловала меня в щеку.
– Будь хорошей девочкой, если сумеешь. Со временем люди забудут.
Вот это, наконец, заставило меня заплакать. И я плакала, когда Ионид подсадил меня в повозку, и, плача, слышала распоряжения и увидела, как группа всадников повернула к воротам. Внушительная процессия, чтобы сопровождать подметальщицу. Ну да, Ионид был важной персоной. Мы проехали через внешний двор, проехали Большие Ворота.
– Остановитесь! Остановитесь! Прошу вас! Остановитесь!
Я соскочила с повозки, подобрала подол платья, чтобы уберечь его от дорожной ныли, подбежала к нему, нагнулась и крепко его обняла. Нашу старую герму, конечно, а то кого же? Стоит глубоко вкопанный в землю, красуется членом и нахальной улыбкой. Я крепко обняла его и прижалась щекой к каменным кудрям на его голове. Я ненавидела наш дом и наложила бы на него проклятие, если бы осмелилась. Но это же была наша старая герма! Испросив и получив у него на то дозволение, его выкопали столько лет назад перед нашим маленьким домом в Фокиде, который он так долго охранял. И вот теперь меня выкопали, вырвали с корнем, пересадили, и никто не попросил у меня разрешения. Я выла там, пока солнце всходило над моим будущим, и нелепо цеплялась за мое прошлое.
– Думаю, мне будет лучше разделить с тобой твою повозку. Иди, малютка Ариека. Ты поплакала столько, сколько требуют приличия, а все сверх будет уже чистым баловством. А ты, по-моему, не из тех девушек, что балуют себя. Идем же. А теперь, если ты обопрешься вот сюда правой рукой… так-так… а левую ступню поставишь вот сюда… и подтянешься… отлично. А теперь сядь. Прекрасный жеребец, не так ли? Мой охотничий конь! Но мы позволим моему конюху вести его на поводу. Знаешь, раз я твой опекун, а ты моя опекаемая, будет вполне благопристойно, если ты приоткроешь свое лицо побольше… с другой стороны, пыль, которую поднимает этот допотопный экипаж… ты ведь мало что знаешь обо мне и об этой поездке?
Я ничего не сказала, потому что не умела говорить с мужчиной. Но он догадался о моих затруднениях.
– Но как тебе называть меня? И, если на то пошло, как мне называть тебя? Может быть, остановимся в основном на Ариеке, с юной госпожой в знаменательные дни и по праздникам? Пожалуй, так будет хорошо. Ну а как тебе называть меня? Думаю, «Ион» не очень тебя устроит, тогда как «Ионид» с добавлением «Писистратид» сойдет для тех церемоний в Дельфах, которые так ужасно торжественны.
– Да, досточтимый Ионид.
– Ты изысканно благовоспитанна, дитя мое. Как ты думаешь, будет ли мне дозволено увидеть сразу оба глаза, а не только один? Привыкать к мужчинам нелегко. Я всецело тебе сочувствую. Я предпочитаю женщин. Но только никому не проговорись. То есть не как жен или рабынь… эта твоя рабыня слишком смазлива, мы должны ее продать… я имею в виду, что предпочитаю женщин в качестве друзей. И с моей точки зрения я в восторге, что обзавелся новым другом-женщиной и получил привилегию заботиться о ней. Возможно, ты заметила, что я говорю слишком много. Ты же, как и приличествует, говоришь слишком мало – вот такой парадокс! Ты следишь, как яблоко ходит вверх-вниз по моему горлу. Да, оно очень заметно. Мы, долговязые и худые, страдаем такого рода выпуклостями. Полагаю, ты могла бы зарисовать мышцы моего лица. Ну, что же. Кажется, ты чувствуешь себя более удобно, раз лошади идут шагом. Твой отец держит отличных коней. Но об этом мне не следует говорить. Тебе любопытно узнать про свое будущее.
– Моя мать сказала мне, что я буду мести полы, досточтимый Ионид.
Он улыбнулся с затаенной печалью в глазах.
– Возможно, я ввел ее в заблуждение. Как глупо с моей стороны! О, понимаю! Да. Ты правда будешь носить в одной из процессий священную метлу. Но в остальном…
– Мне не надо будет подходить к тому месту?
– О чем ты подумала? Что за… Да, понимаю. Я мог бы предвидеть, что ты окажешься глубоко религиозной. Ну, разумеется.
– Нет! Нет! Я испугана. Вот и все.
– В конечном счете это одно и то же. Прости, я не собирался этого говорить, и ты забудь. Я слишком поддаюсь своей склонности к драматизации. Все, что угодно, ради острого словца, сарказма, парадокса, изящной апофегмы… Что есть истина? Но ты веришь в богов?
– Разумеется, Ионид.
– Это хорошо.
– Они же есть, верно? Ты ведь веришь в них, даже не пугаясь?
– Я верю, что очень правильно, что в них веришь ты, бедная малютка. И не отказывайся от них. Кто знает?..
Кто-то из мужчин что-то крикнул, и наша процессия со скрипом и лошадиным цоканьем остановилась. Всадники спешились и поспешили в терновые кусты у дороги. Ионид спустился с повозки и тоже зашагал туда. До сих пор я смотрела либо на пол повозки, либо на лицо Ионида. Теперь я подняла глаза, посмотрела вокруг и вскрикнула. Весь лазурный залив простирался передо мной, а вдали вздымались к небу снежные вершины великих центральных гор Пелопоннеса. Прямо по ту сторону залива, но словно бы так близко, что казалось, вот-вот и прикоснешься, блестел и дымился Коринф с крепостью Акрокоринф. Я не знала, что мир может выглядеть таким, и готова была смотреть хоть вечность.
Но мужчины закончили свое дело и возвращались. Ионид вскочил в повозку и кивнул начальнику воинов. Начальник закричал, мы поползли дальше по дороге, и вновь заклубилась пыль.
– Досточтимый Ионид…
– Что?
– Священная метла.
– У бога, знаешь ли, есть своя прислуга – его повар, его спальник, его подметальщица. Не будет же бог сам мести свои покои, а? Но это символично, и не более. Его спальник вытряхнет немножко золотой пыли из сандальи, а ты помашешь над ней священной метелкой семь раз. Кажется, семь. В таких случаях обычно три или семь, а иногда – девять. Боги умеют считать, знаешь ли.
– Наверное.
– По-моему, ты уже чувствуешь себя не такой испуганной.
– Погляди на все это, на мир!
– Гляжу, и часто.
– И наш лес внизу, и пастбища… Этолия такая красивая!
– Я не этолиец, но да, Этолия красива. И кстати, я афинянин. Ты слышала об Афинах?
– Это там, где были разбиты варвары.
– Да, давным-давно. С тех пор.. Афины должны быть вон там, слева от нас, далеко за этими горами, примерно на одной линии с Мегарой.
– А напротив ведь Коринф? И Сицилия справа от нас, правильно?
– Да, Сицилия справа от нас и немного южнее, и на большом, очень большом расстоянии.
Некоторое время мы молчали. Я думала о своем брате, но ничего о нем не сказала. Что можно было сказать? Наконец Ионид нарушил молчание:
– Так что у тебя в мыслях?
– Будущее. Мое будущее. Все вопросы. Где? Как? Что?
– Как ты, вероятно, помнишь, есть две пифии. Одна, царствующая Пифия, высокодостойная госпожа. Она слепа, но лишь к этому миру, по которому мы движемся спиной вперед. Вторая госпожа помоложе. Она не… не такая, как слепая госпожа. Но бог дозволяет себе говорить через кого ему угодно. Нет заслуги в том, чтобы быть оракулом, пифией. Они такие, какие есть, царствующая госпожа дряхла, высокодостойна и, я бы сказал – святая. Какова та, что моложе, ты узнаешь сама, так как – символически – ты будешь ее служанкой. Разумеется, для выполнения настоящей работы у нас есть рабы. Не такие, как твоя бойкая скотинка, но рабы, рожденные в храме. Право, мне иногда кажется, что они знают о нем больше, чем мы! Каждый из богов, множества, множества богов, имеет своего жреца, своего слугу. Вместе они составляют все души, и я их попечитель, или я тебе это уже говорил? По-видимому. Впрочем, таково мое единственное право на славу. Ты хорошая слушательница, моя дорогая, и раздразниваешь худшее во мне, то есть болтливость. Ты будешь жить в собственных покоях, в том, что мы называем дворцом пифий. У тебя будут собственные слуги. Я научу тебя обязанностям и умениям, сопряженным с положением, которое ты, надеюсь, когда-нибудь займешь.
– Каким, Ионид?
– Ты научишься слушать и произносить в точности слова бога.
На меня будто мир обрушился.
– Бог да смилуется надо мной! Нет! Ионид…
Он повысил голос:
– Речь идет о полуподжаренной рыбе и о ребенке, который выздоровел на пороге смерти.
– Ионид, прошу тебя! Это была ошибка! Люди раздули…
– Да, разумеется, это была ошибка. Две ошибки. Но ты совершенно права. Ты, – он странно пожал плечами, будто поежившись, – девственница. И у тебя есть… то, что у тебя есть. Ты невежественна, и такое твое невежество придает тебе сходство с провидицей.
– Но ради чего? Ради чего?
– Посмотри туда, на все это. Ахайя на одном берегу залива, Этолия здесь. Это были Спарта и Аргос. Вон там – сияющие Афины, Фивы, острова – столько названий, столько истории… но Афины – деревня. Она полна поддельных людей, занимающих поддельные посты. Этолия – поля и пастбища, а Дельфы… Дельфы, в которые цари посылали посольства, о доступе куда молил Александр… Сократ… о, дитя! Я расскажу тебе! Видишь, там, справа от нас, да, это Сицилия. Но кроме того и куда ближе – ужасное будущее. Опасность, куда более грозная, чем от царя царей.
– Почему у тебя такое лицо? Что-то жуткое!
– О да! Они жуткие. Они – римляне.
Шарф соскользнул с моей головы и повис на шее.
– Но что могу сделать я? Я же ничего не знаю ни о чем об этом.
– Ты? Ты можешь помочь спасти Элладу. Спасти Афины и возродить Дельфы.
Еле-еле я удержалась, чтобы не прыснуть от смеха. Совсем не от счастливого смеха. Этот странный мужчина, который теперь, видимо, был моим опекуном, с каждым мгновением становился все более странным и непредсказуемым. Он словно бы сворачивал с прямой скучной дороги жизни, в которой события грядущего дня обычно легко предсказать по событиям дня нынешнего. Мое сознание сделало прыжок в сторону воспоминания об одном нашем рабе, и к тому же домашнем рабе, рабе кротком даже по меркам нашего дома, где жизнь была даже еще более размеренной, чем движение парома. Но однажды он, необъяснимо почему, принялся плясать и смеяться и не останавливался, так что наконец его пришлось связать; так он и умер. Что-то, нечто сумело завладеть им. После его смерти нам не обобраться было хлопот с очищением всего дома, так как подобное сеет страх. И вот теперь этот достойнейший и важный мужчина наклоняется ко мне и роняет мощные названия: Эллада, Этолия, Ахайя – будто играет камешками, подобранными на пляже. Наверное, он прочел что-то в моих глазах, хотя тогда мне казалось – как и теперь, – что способность читать что-то по лицу, будь то чувства, мнения, намерения, сильно преувеличиваются. Кроме того, хотя меня разбирал смех, мне было страшно. Во всяком случае, это он сумел увидеть и сдержался.
– Пока еще рано. Что ты можешь знать обо всех этих вопросах? Ты хотя бы слышала про римлян?
Я задумалась. Мой брат? Он говорил при мне о Риме и Карфагене. В Сицилии были сражения.
– Совсем мало. Мой брат…
– Деметрий.
– Ты знал его?
– Я знаю о нем. И это вовсе не так удивительно, как, возможно, кажется тебе. Дельфы знают почти все, юная госпожа. А вон там ты можешь увидеть самые верхние здания под Сверкающими Скалами.
К чему описывать Дельфы? Весь мир знает, как они лепятся к склонам горы Аполлона. Мы уже подъезжали к месту, где дорога выводит в долину с речкой, струящейся по ее дну. Люди говорят про воздух в Дельфах. И редко упоминают страх, который овладевает вами при виде них – словно омытых, прекрасных и смертоносных. Повсюду таятся боги, но позволяют ощутить себя, будто в любой миг с блеском молнии и ударом грома ты войдешь в соприкосновение с присутствием, с целью, с силой. Я видела Коринф по ту сторону залива, но ни разу не была там. А потому Дельфы были для меня первым городом, маленьким и странным. Я попыталась погасить себя.
– Не опускай шарф на глаза, Ариека. Тебе следует привыкать.
Повсюду были толпы, и, привлеченные видом наших воинов, они словно бы множились вокруг нашей процессии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
– Тебе нечего сказать?
– Досточтимый отец, что это такое?
Наступило молчание, потом он захохотал:
– Во всяком случае, никто не посмеет сказать, будто ты не получила хорошего воспитания! Храни их понадежнее. «Досточтимый отец, что это такое?» Знаешь историю про молодую жену, которая не жаловалась на вонючее дыхание своего мужа, так как думала, что оно такое у всех мужчин? Менандр сотворил бы из этого комедию. Можешь идти. А что они такое, спроси у Ионида. Он тебе скажет – и ему будет чем поразвлечь сотрапезников за обедом.
Он махнул, чтобы я ушла, и вернулся к своим счетам. Ну, я хотя бы знала, что такое они.
– Благодарю тебя, досточтимый отец. Прощай.
Я ждала, что он скажет что-нибудь, но он только буркнул себе под нос и махнул, чтобы я уходила. Моя мать уже ждала меня.
– Все готово. Идем.
Наша повозка стояла у дверей с моими сундучками и Хлоей, очень даже хорошенькой и с почти не прикрытым лицом, но я ничего не сказала. Однако мой алчный умишко прикидывал, не разрешит ли Ионид продать ее. Он был уже здесь и ждал, а его конюх держал его лошадь. Тут моя мать положила руку мне на плечо, откинула мой шарф и поцеловала меня в щеку.
– Будь хорошей девочкой, если сумеешь. Со временем люди забудут.
Вот это, наконец, заставило меня заплакать. И я плакала, когда Ионид подсадил меня в повозку, и, плача, слышала распоряжения и увидела, как группа всадников повернула к воротам. Внушительная процессия, чтобы сопровождать подметальщицу. Ну да, Ионид был важной персоной. Мы проехали через внешний двор, проехали Большие Ворота.
– Остановитесь! Остановитесь! Прошу вас! Остановитесь!
Я соскочила с повозки, подобрала подол платья, чтобы уберечь его от дорожной ныли, подбежала к нему, нагнулась и крепко его обняла. Нашу старую герму, конечно, а то кого же? Стоит глубоко вкопанный в землю, красуется членом и нахальной улыбкой. Я крепко обняла его и прижалась щекой к каменным кудрям на его голове. Я ненавидела наш дом и наложила бы на него проклятие, если бы осмелилась. Но это же была наша старая герма! Испросив и получив у него на то дозволение, его выкопали столько лет назад перед нашим маленьким домом в Фокиде, который он так долго охранял. И вот теперь меня выкопали, вырвали с корнем, пересадили, и никто не попросил у меня разрешения. Я выла там, пока солнце всходило над моим будущим, и нелепо цеплялась за мое прошлое.
– Думаю, мне будет лучше разделить с тобой твою повозку. Иди, малютка Ариека. Ты поплакала столько, сколько требуют приличия, а все сверх будет уже чистым баловством. А ты, по-моему, не из тех девушек, что балуют себя. Идем же. А теперь, если ты обопрешься вот сюда правой рукой… так-так… а левую ступню поставишь вот сюда… и подтянешься… отлично. А теперь сядь. Прекрасный жеребец, не так ли? Мой охотничий конь! Но мы позволим моему конюху вести его на поводу. Знаешь, раз я твой опекун, а ты моя опекаемая, будет вполне благопристойно, если ты приоткроешь свое лицо побольше… с другой стороны, пыль, которую поднимает этот допотопный экипаж… ты ведь мало что знаешь обо мне и об этой поездке?
Я ничего не сказала, потому что не умела говорить с мужчиной. Но он догадался о моих затруднениях.
– Но как тебе называть меня? И, если на то пошло, как мне называть тебя? Может быть, остановимся в основном на Ариеке, с юной госпожой в знаменательные дни и по праздникам? Пожалуй, так будет хорошо. Ну а как тебе называть меня? Думаю, «Ион» не очень тебя устроит, тогда как «Ионид» с добавлением «Писистратид» сойдет для тех церемоний в Дельфах, которые так ужасно торжественны.
– Да, досточтимый Ионид.
– Ты изысканно благовоспитанна, дитя мое. Как ты думаешь, будет ли мне дозволено увидеть сразу оба глаза, а не только один? Привыкать к мужчинам нелегко. Я всецело тебе сочувствую. Я предпочитаю женщин. Но только никому не проговорись. То есть не как жен или рабынь… эта твоя рабыня слишком смазлива, мы должны ее продать… я имею в виду, что предпочитаю женщин в качестве друзей. И с моей точки зрения я в восторге, что обзавелся новым другом-женщиной и получил привилегию заботиться о ней. Возможно, ты заметила, что я говорю слишком много. Ты же, как и приличествует, говоришь слишком мало – вот такой парадокс! Ты следишь, как яблоко ходит вверх-вниз по моему горлу. Да, оно очень заметно. Мы, долговязые и худые, страдаем такого рода выпуклостями. Полагаю, ты могла бы зарисовать мышцы моего лица. Ну, что же. Кажется, ты чувствуешь себя более удобно, раз лошади идут шагом. Твой отец держит отличных коней. Но об этом мне не следует говорить. Тебе любопытно узнать про свое будущее.
– Моя мать сказала мне, что я буду мести полы, досточтимый Ионид.
Он улыбнулся с затаенной печалью в глазах.
– Возможно, я ввел ее в заблуждение. Как глупо с моей стороны! О, понимаю! Да. Ты правда будешь носить в одной из процессий священную метлу. Но в остальном…
– Мне не надо будет подходить к тому месту?
– О чем ты подумала? Что за… Да, понимаю. Я мог бы предвидеть, что ты окажешься глубоко религиозной. Ну, разумеется.
– Нет! Нет! Я испугана. Вот и все.
– В конечном счете это одно и то же. Прости, я не собирался этого говорить, и ты забудь. Я слишком поддаюсь своей склонности к драматизации. Все, что угодно, ради острого словца, сарказма, парадокса, изящной апофегмы… Что есть истина? Но ты веришь в богов?
– Разумеется, Ионид.
– Это хорошо.
– Они же есть, верно? Ты ведь веришь в них, даже не пугаясь?
– Я верю, что очень правильно, что в них веришь ты, бедная малютка. И не отказывайся от них. Кто знает?..
Кто-то из мужчин что-то крикнул, и наша процессия со скрипом и лошадиным цоканьем остановилась. Всадники спешились и поспешили в терновые кусты у дороги. Ионид спустился с повозки и тоже зашагал туда. До сих пор я смотрела либо на пол повозки, либо на лицо Ионида. Теперь я подняла глаза, посмотрела вокруг и вскрикнула. Весь лазурный залив простирался передо мной, а вдали вздымались к небу снежные вершины великих центральных гор Пелопоннеса. Прямо по ту сторону залива, но словно бы так близко, что казалось, вот-вот и прикоснешься, блестел и дымился Коринф с крепостью Акрокоринф. Я не знала, что мир может выглядеть таким, и готова была смотреть хоть вечность.
Но мужчины закончили свое дело и возвращались. Ионид вскочил в повозку и кивнул начальнику воинов. Начальник закричал, мы поползли дальше по дороге, и вновь заклубилась пыль.
– Досточтимый Ионид…
– Что?
– Священная метла.
– У бога, знаешь ли, есть своя прислуга – его повар, его спальник, его подметальщица. Не будет же бог сам мести свои покои, а? Но это символично, и не более. Его спальник вытряхнет немножко золотой пыли из сандальи, а ты помашешь над ней священной метелкой семь раз. Кажется, семь. В таких случаях обычно три или семь, а иногда – девять. Боги умеют считать, знаешь ли.
– Наверное.
– По-моему, ты уже чувствуешь себя не такой испуганной.
– Погляди на все это, на мир!
– Гляжу, и часто.
– И наш лес внизу, и пастбища… Этолия такая красивая!
– Я не этолиец, но да, Этолия красива. И кстати, я афинянин. Ты слышала об Афинах?
– Это там, где были разбиты варвары.
– Да, давным-давно. С тех пор.. Афины должны быть вон там, слева от нас, далеко за этими горами, примерно на одной линии с Мегарой.
– А напротив ведь Коринф? И Сицилия справа от нас, правильно?
– Да, Сицилия справа от нас и немного южнее, и на большом, очень большом расстоянии.
Некоторое время мы молчали. Я думала о своем брате, но ничего о нем не сказала. Что можно было сказать? Наконец Ионид нарушил молчание:
– Так что у тебя в мыслях?
– Будущее. Мое будущее. Все вопросы. Где? Как? Что?
– Как ты, вероятно, помнишь, есть две пифии. Одна, царствующая Пифия, высокодостойная госпожа. Она слепа, но лишь к этому миру, по которому мы движемся спиной вперед. Вторая госпожа помоложе. Она не… не такая, как слепая госпожа. Но бог дозволяет себе говорить через кого ему угодно. Нет заслуги в том, чтобы быть оракулом, пифией. Они такие, какие есть, царствующая госпожа дряхла, высокодостойна и, я бы сказал – святая. Какова та, что моложе, ты узнаешь сама, так как – символически – ты будешь ее служанкой. Разумеется, для выполнения настоящей работы у нас есть рабы. Не такие, как твоя бойкая скотинка, но рабы, рожденные в храме. Право, мне иногда кажется, что они знают о нем больше, чем мы! Каждый из богов, множества, множества богов, имеет своего жреца, своего слугу. Вместе они составляют все души, и я их попечитель, или я тебе это уже говорил? По-видимому. Впрочем, таково мое единственное право на славу. Ты хорошая слушательница, моя дорогая, и раздразниваешь худшее во мне, то есть болтливость. Ты будешь жить в собственных покоях, в том, что мы называем дворцом пифий. У тебя будут собственные слуги. Я научу тебя обязанностям и умениям, сопряженным с положением, которое ты, надеюсь, когда-нибудь займешь.
– Каким, Ионид?
– Ты научишься слушать и произносить в точности слова бога.
На меня будто мир обрушился.
– Бог да смилуется надо мной! Нет! Ионид…
Он повысил голос:
– Речь идет о полуподжаренной рыбе и о ребенке, который выздоровел на пороге смерти.
– Ионид, прошу тебя! Это была ошибка! Люди раздули…
– Да, разумеется, это была ошибка. Две ошибки. Но ты совершенно права. Ты, – он странно пожал плечами, будто поежившись, – девственница. И у тебя есть… то, что у тебя есть. Ты невежественна, и такое твое невежество придает тебе сходство с провидицей.
– Но ради чего? Ради чего?
– Посмотри туда, на все это. Ахайя на одном берегу залива, Этолия здесь. Это были Спарта и Аргос. Вон там – сияющие Афины, Фивы, острова – столько названий, столько истории… но Афины – деревня. Она полна поддельных людей, занимающих поддельные посты. Этолия – поля и пастбища, а Дельфы… Дельфы, в которые цари посылали посольства, о доступе куда молил Александр… Сократ… о, дитя! Я расскажу тебе! Видишь, там, справа от нас, да, это Сицилия. Но кроме того и куда ближе – ужасное будущее. Опасность, куда более грозная, чем от царя царей.
– Почему у тебя такое лицо? Что-то жуткое!
– О да! Они жуткие. Они – римляне.
Шарф соскользнул с моей головы и повис на шее.
– Но что могу сделать я? Я же ничего не знаю ни о чем об этом.
– Ты? Ты можешь помочь спасти Элладу. Спасти Афины и возродить Дельфы.
Еле-еле я удержалась, чтобы не прыснуть от смеха. Совсем не от счастливого смеха. Этот странный мужчина, который теперь, видимо, был моим опекуном, с каждым мгновением становился все более странным и непредсказуемым. Он словно бы сворачивал с прямой скучной дороги жизни, в которой события грядущего дня обычно легко предсказать по событиям дня нынешнего. Мое сознание сделало прыжок в сторону воспоминания об одном нашем рабе, и к тому же домашнем рабе, рабе кротком даже по меркам нашего дома, где жизнь была даже еще более размеренной, чем движение парома. Но однажды он, необъяснимо почему, принялся плясать и смеяться и не останавливался, так что наконец его пришлось связать; так он и умер. Что-то, нечто сумело завладеть им. После его смерти нам не обобраться было хлопот с очищением всего дома, так как подобное сеет страх. И вот теперь этот достойнейший и важный мужчина наклоняется ко мне и роняет мощные названия: Эллада, Этолия, Ахайя – будто играет камешками, подобранными на пляже. Наверное, он прочел что-то в моих глазах, хотя тогда мне казалось – как и теперь, – что способность читать что-то по лицу, будь то чувства, мнения, намерения, сильно преувеличиваются. Кроме того, хотя меня разбирал смех, мне было страшно. Во всяком случае, это он сумел увидеть и сдержался.
– Пока еще рано. Что ты можешь знать обо всех этих вопросах? Ты хотя бы слышала про римлян?
Я задумалась. Мой брат? Он говорил при мне о Риме и Карфагене. В Сицилии были сражения.
– Совсем мало. Мой брат…
– Деметрий.
– Ты знал его?
– Я знаю о нем. И это вовсе не так удивительно, как, возможно, кажется тебе. Дельфы знают почти все, юная госпожа. А вон там ты можешь увидеть самые верхние здания под Сверкающими Скалами.
К чему описывать Дельфы? Весь мир знает, как они лепятся к склонам горы Аполлона. Мы уже подъезжали к месту, где дорога выводит в долину с речкой, струящейся по ее дну. Люди говорят про воздух в Дельфах. И редко упоминают страх, который овладевает вами при виде них – словно омытых, прекрасных и смертоносных. Повсюду таятся боги, но позволяют ощутить себя, будто в любой миг с блеском молнии и ударом грома ты войдешь в соприкосновение с присутствием, с целью, с силой. Я видела Коринф по ту сторону залива, но ни разу не была там. А потому Дельфы были для меня первым городом, маленьким и странным. Я попыталась погасить себя.
– Не опускай шарф на глаза, Ариека. Тебе следует привыкать.
Повсюду были толпы, и, привлеченные видом наших воинов, они словно бы множились вокруг нашей процессии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20