Лавочник даже глаза на меня поднял:
- Вы что, затеваете войну?
- Я - нет, сэр. Но если кто-нибудь захочет поискать случая, то, по-моему, просто неприлично, чтоб люди ушли разочарованными. Не в моей натуре оставлять человека с неудовлетворенными желаниями. А кроме того, нам приходится добывать себе мясо охотой.
- Данны тут появлялись. Ругали вас вовсю...
- Брань на вороту не виснет, слово шкуру не дерет, - сказал я. - Одними разговорами они нас не возьмут.
- А вот за этим мы и приехали в город, - произнес у меня за спиной голос Кудряша. - Сейчас я с тебя спущу шкуру до самых пяток!
- Трудновато тебе придется, - ответил я, - носков-то я не ношу.
Вот тут он меня и ударил.
Он захватил меня в тот момент, когда я только поворачивался к нему, но плохо примерился, и от этого удара я даже не пошатнулся. Я просто снял с себя револьвер и передал Берглунду, который как раз подошел.
Думаю, Кудряша малость озадачило, что я с такой охотой соглашаюсь драться и не психую, не злюсь. Из-за этого, наверно, он и запоздал слегка со вторым ударом, так что я его вовремя заметил. Ну, мне неохота было разносить в клочья чужую лавку, поэтому я нырнул под удар, подхватил Кудряша плечом под брюхо, одной рукой поймал за ноги и поволок к дверям. На краю крыльца я его бросил, он зашатался, и тут уже я его двинул.
Скажу вам, мы, сакеттовские парнишки, с раннего детства орудовали и топором, и лопатой, и плугом. До седьмого пота трудились всю жизнь, так что кулаки у меня здоровые и тяжелые, а мускулы на руках такие, что поискать. В общем, когда я ему врезал, он отлетел на середину улицы и свалился.
Я шагнул с тротуара и двинулся к нему. Тут он вскочил на ноги. Он был парень крупный, фунтов на двадцать тяжелее меня, и в куда лучшем состоянии, ему-то не пришлось хлебнуть такого, как мне, зато виски он хлебал вовсю, а пить виски - не самое подходящее занятие для кулачного бойца.
Пошел он на меня - теперь он уже чуток поумнел, потому что он уже схлопотал от меня и почувствовал мою силу. Но он еще не тревожился всерьез. Он ведь не в одной драке победил, с чего ж ему эту проиграть?
Мы с Галлоуэем у себя в горах, можно сказать, выросли в драке; а после приходилось драться и на речных пароходах, и в компаниях возчиков, так что большую часть того, что знали, мы выучили на практике.
Он кинулся на меня с широким замахом, но я от его бокового удара уклонился, отскочил в сторону и засадил ему кулака живот. Я хорошо попал прямо под ложечку. Лицо у него побелело и перекосилось, его повело в сторону, и тогда я вмазал ему еще раз.
Он тяжело грохнулся на землю; только тут я заметил, что вокруг собралась толпа и орет на него, чтоб вставал. Если б не люди, думаю, он бы больше не стал дергаться. Мег здесь тоже была, побледнела вся, однако лицо у нее этакое любопытное было, она на него пялилась, как будто первый раз в жизни увидела, но что-то она не казалась ни перепуганной, ни рассерженной. Ни капли.
А вот про что я только потом узнал, это что там в толпе были Олли Хаммер и Жестяная Кружка, но они пока просто глядели на все это.
У Кудряша за спиной были дружки, перед которыми он, конечно, не раз и не два хвастался, какой он боец, так что теперь приходилось ему это доказывать. Первый раз он промахнулся, но второй удар пришелся мне по лицу, и я покачнулся. Он тут же попер вперед, молотя обеими руками, и достал меня еще раз. Мы сцепились, я кинул его захватом через бедро и отскочил на шаг.
Только тут я понял, до чего крепко выкачали меня эти блуждания в лесах у меня сил совсем уже не оставалось. А он снова надвигался, размахивая кулаками. И снова я от одного удара смог уйти, но зато вторым он угодил мне прямо в подбородок. Больно было. Ну, тут я набычился и пошел работать обеими руками. Иногда я промахивался, но больше попадал, и при каждом ударе он отступал.
Вот так мы топтались в пыли минуты, может, три-четыре, и тогда он вспомнил про мои ноги и с размаху наступил мне прямо на пальцы каблуком.
Вот теперь по-настоящему больно стало! Боль такая страшная была, я думал, сейчас свалюсь, сам не знаю, как устоял. Увидев это, он снова бросился на меня. Только на этот раз, когда у него нога кверху пошла, я его подцепил носком за лодыжку и рванул кверху и вбок, и он опрокинулся в пыль. Тут я к нему подскочил, схватил за ворот и за ремень, раскрутил и швырнул. Он, весь раскоряченный, пролетел по воздуху и врезался в водяной желоб, где коней поят.
- Он снова поднялся - лицо все в крови, сам трясется. А я уже завелся. Мне надо было рассчитаться с ним сейчас или никогда. Я кинулся к нему и замахнулся как следует, от бедра. Прямо в зубы, да так, что губы ему просто расквасил. Следующим ударом я ему разбил ухо, а потом врезал в живот. Он попытался схватить меня рукой, но я должен был сделать это сейчас или никогда, и я его руку отбросил и засадил ему апперкот в брюхо.
У него начали подгибаться колени, но я снова кинулся вперед, подхватил его левым предплечьем под челюсть, так что у него голова запрокинулась, и с размаху врезал снова в живот.
Кто-то схватил меня сзади, но тут Берглунд рявкнул:
- А ну, брось, Хаммер! Назад, а то пристрелю!
Он стоял наверху, на крыльце, с моим "дансом" в руке, и они его слова приняли всерьез.
Ну, я выпустил Кудряша и отступил, а он обмяк, повалился на землю да так и остался лежать - рубашка вся разорвана, морда в крови - по крайней мере, с того боку, где мне видно было.
Я сам на ногах качался, чуть не свалился в желоб, но устоял и плеснул себе воды в лицо и на грудь.
Повернулся, посмотрел на толпу - ни одного дружелюбного взгляда. Кажется, было там двое или трое Даннов - рожами Кудряша напоминали.
- Он на это напросился, - сказал я. - А теперь можете отвезти его домой.
И тут заговорил здоровенный пожилой мужик - он на гнедой лошади сидел. Голова тяжелая, квадратная, с целой шапкой волос, а лицо как будто высечено из гранита.
- Эй, парень, - сказал он, - меня зовут Бак Данн, а это - мой сын. Садись на коня и скачи во всю прыть, может, целым уйдешь. А если останешься здесь, я тебя убью.
- Мистер Данн, я остаюсь, - сказал я, - так что придется вам заняться этим делом.
Он повернул взгляд ко мне, и на мгновение мы встретились глазами. Я был в страшно плохом состоянии, в эту минуту мне никак не хотелось заводиться с ним. Кулаки после драки ободраны, не знаю, сумел бы я сейчас держать в руке револьвер, даже если б он у меня был... а я сильно опасался, что придется.
Но тут из салуна вышел Рыжий и прислонился к столбу.
- Мистер Данн, - сказал он, - лучше бы вам слегка поразмыслить. Попал я как-то в одну компанию, которая пыталась припереть к стенке этих ребят, Сакеттов... так они нас в козий рог загнали, пришлось, как говорится, удирать через узкий конец...
Но Данн его как будто не заметил. Только повторил:
- Убирайся отсюда, пока можешь.
А потом повернул коня, и все остальные за ним. Последним ехал Олли Хаммер, он повернулся ко мне и улыбнулся, но это не слишком любезная улыбка была. И они уехали из города.
Тут на тротуар вышел лавочник.
- Пожалуй, - говорит, - стоит вам взять еще сотню патронов. И в самом деле похоже на войну.
Что ж, сэр, зашел я в салун и шлепнулся на стул, плохо мне было. Эта драка вычерпала меня до дна. Сила то ко мне вернулась, но я еще был совсем не тот человек, что раньше.
Берглунд принес мне выпить, и я малость приободрился. Потом он принес кофе и начал обрабатывать мою физиономию, латать ссадины. Он вернул мне револьвер, как только я вошел внутрь, я сидел и все сгибал и разгибал пальцы, хотел вернуть им гибкость.
- Вы теперь поостерегитесь, Сакетт, - сказал Берглунд. - Они уже не одного прикончили из засады.
Прошло немало времени, пока мне стало полегче, - помог свежий горячий кофе.
Они, по-видимому, наблюдали за нами и знали точно, что Ник Шэдоу уехал. Почему он уехал, они, наверно, не догадывались, но наверняка знали, что против них всего два человека, и наверняка думали, что двое - это все равно что ничего.
Ведь сейчас Галлоуэй там наверху один, и они могли решить, что это подходящий случай уменьшить силы противника наполовину. Только мой брат не ягненочек Божий и захватить его врасплох - дело не простое.
- Мне надо вернуться в лагерь.
- Вам надо отдохнуть, - запротестовал Берглунд.
Он был прав, конечно, но от этого не легче. Галлоуэй там наверху один, и, хотя он мог бы отойти выше в горы или укрыться в каньоне Сухостойной речки, похоже, не захочет никуда отступать.
Я одолжил вьючную лошадь, погрузил на нее покупки и собрался в обратный путь. Все у меня болело, я был какой-то одеревенелый, и хотелось мне только лечь и отоспаться, но надо было ехать назад. Может, они прямо сейчас готовятся напасть на Галлоуэя всей своей крепкой, подлой, поганой шайкой...
Пока приедут остальные наши, может пройти несколько дней, если не несколько недель, а до тех пор нам надо любым путем удерживать свою позицию или, по крайней мере, не дать себя окружить, чтобы осталась дорога для Пармали Сакетта и Ника Шэдоу.
Я вскарабкался на грулью, съехал в долину Ла-Платы, а потом с оглядкой двинулся вверх по течению. Несколько раз мне попадались следы конских копыт. Выходит, они тут были, - конечно, разведывали, что тут и как. Следы были оставлены несколько дней назад.
До корраля оставалась какая-то сотня ярдов, а Галлоуэя нигде видно не было. Но когда я подъехал вплотную, он появился из-за деревьев с винчестером на сгибе руки. Поглядел внимательно мне в лицо.
- Да, городок, должно быть, что надо, - заметил он самым мягким тоном. Сдается мне они устроили тебе торжественную встречу.
- Как-нибудь сам поглядишь. Для меня все едино, что один город, что другой, но этот начинает действовать мне на нервы.
- Кто это был?
- Кудряш... и если бы не тамошний хозяин салуна, они бы сейчас уже засаливали мою шкуру.
- Ты его хорошо отделал?
- Не уверен. Чувствую я себя так, будто это меня хорошо отделали, но: только когда все кончилось, он там валялся пластом. Пожалуй, я его отделал. Так мне кажется.
Ну, слез я с коня - скорее, свалился. Галлоуэй повел моего мышастого в лес, а я остался сидеть у костра, повесив голову. Она жутко болела, просто раскалывалась, словно внутри ее было полно ссадин, да и снаружи все лицо саднило.
- Не думал я, что ему хватит духу, - заметил Галлоуэй, вернувшись.
- А ему и не хватило. Это его дурные дружки все заводили. Я думаю, он не прочь был бы бросить это дело, но боялся, чего говорить станут, а я боялся, что свалюсь раньше, чем он бросит, - к тому все и шло.
Галлоуэй варил суп. Он это у мамы перенял. Что бы, с кем бы и когда бы ни случилось - рождение или смерть, драка или свадьба - мама варила суп.
И вдруг что-то промелькнуло на опушке. Буквально на мгновение, и мне показалось, что это волк. Он смотрел назад, на дорогу, по которой я приехал. Я повернул голову и тоже посмотрел в ту сторону.
Вверх по лощинке ехал всадник. Пока еще он был на открытом месте, но направлялся к нам. Лошадь шла шагом. В руках у него была винтовка.
Глава 11
Еще до того, как этот старик подъехал к нам так близко, чтобы можно было разглядеть лицо, я понял, что это индеец - по тому, как он сидел на лошади. Он медленно подъехал, натянул поводья, остановил лошадь и, не слезая с нее, принялся нас задумчиво разглядывать.
Когда-то он был большой человек; а сейчас от него осталась только тень. Большой, я хочу сказать - физически. Кости остались на месте, а по старческим мускулам видно было, как когда-то они, налитые силой, туго натягивали кожу; эта сила еще светилась у него в глазах и сквозила в осанке. Это был гордый человек.
- Мы тут собрались поесть супу, - сказал я. - Не хочешь ли присесть к костру?
Он долго смотрел на меня, наконец спросил:
- Ты - Са-кэт?
Фамилия наша прозвучала непривычно коротко и глухо.
- Мы оба Сакетты, - ответил я. - Мы братья. Не только по крови, но и по мыслям. Не хочешь ли сойти с коня?
Он убрал винтовку и слез с лошади. Может, и была в его движениях какая-то принужденность, но не до такой степени, чтобы стоило беспокоиться. Он бросил поводья и с достоинством зашагал к нашему костру.
Я протянул руку ему навстречу.
- Меня зовут Флэган Сакетт, а это - Галлоуэй.
- Привет тебе, - сказал Галлоуэй.
Индеец осмотрел меня с головы до ног и не пропустил ни одной мелочи. Когда он снова поднял голову, я увидел у него на левой стороне лица шрам, похоже, от ожога порохом.
Когда мы доели, Галлоуэй вытащил кисет с табаком. Ни он, ни я так никогда и не пристрастились к куреву, но большинство индейцев курят, и кисет этот не раз делал свое дело, когда мы с ними торговали. Индеец выпустил несколько клубов дыма, поднял глаза и произнес:
- Я - Пороховое Лицо. Я - хикарилла. Он дал нам несколько минут оценить это сообщение, а потом сказал, глядя прямо мне в лицо:
- Ты - воин. Я - воин. Мы можем говорить друг с другом.
- Я слышал о Пороховом Лице, - сказал я, - и говорить с ним - это честь.
Его глаза блеснули, он затянулся еще несколько раз и сказал:
- Ты уходить от моих людей. Ты хороший бегун.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23