Вы его поставили прямо передо мной. Хорошо придумано, мэм.
Невероятно довольная комплиментом, Ирина пригнулась еще ниже, глядя в темноту. Кроме креозотовых кустов, ни чего не было видно. Только сейчас она задумалась о том, что же произошло и что это значит для них. Апачи распугали их тягловых лошадей, и теперь им придется бросить все вещи Верховые лошади находились внутри — люди последовали-таки совету Шалако.
— Снаружи были часовые.
— Двое. Присмотритесь, видите, вон лежит один. Счастливчик — он мертв.
В памяти всплыли туманные истории — она слушала их вполуха — про то, что индейцы делают с пленными.
Замок в Уэльсе, где они жили, Лондон, Нью-Йорк… казалось, все это было в другом мире.
— Какие у нас шансы?
Другим женщинам Баффало Харрис солгал бы, но эту девушку он уважал за хладнокровие и ум и считал ее достойной доверия. К тому же она ловко обращалась с ружьем и одолжила Шалако коня.
— Меньше, чем пятьдесят на пятьдесят. Мэм, не хочу врать, придержите пулю для себя, слышите?
Ирина не задумывалась о смерти, о том, что это может случиться с ней… умирали старики, люди погибали от несчастных случаев, она слышала об этом, читала в газетах, но ее это редко трогало. Люди с поразительной легкостью воспринимают чужие беды.
Она понимала, что когда-нибудь умрет. Мы приходим на свет с этим знанием или приобретаем его вскоре после рождения, но смерть всегда кажется нам делом далекого будущего. Сознание, что у нее, леди Карнарвон, нет никакой защиты… что она может умереть кровавой и мучительной смертью в этих песчаных холмах наполняло ее ужасом и отвращением.
— Он был прав, когда уехал от нас, — сказала она.
— Очень независимый человек. Но лучше бы он остался.
Баффало тоже задумался. Как его угораздило попасть в такую западню? Сколько он уже знаком с индейцами? Когда ему было шесть лет, спрятавшись с сестрой в кукурузном поле, он слушал ужасные предсмертные крики отца и матери. Он воевал с сиу, кайова, команчами и должен был смекнуть, что к чему, прежде чем связываться с новичками.
Иногда совершаешь непонятные поступки. Он болтался без Дела и даже не спустил еще все деньги, как вдруг подвернулось это предложение, другие согласились, ну и он за компанию. Казалось, впереди несколько месяцев легкой и сытной жизни… а теперь он будет счастлив, если унесет свой скальп Целым.
— Вы давно его знаете?
Баффало перебросил табак за другую щеку. Странный бывает вкус у хорошего табака, когда ждешь чего-то опасного.
— Пожалуй. Он занят своими делами и никогда долго не задерживается на одном месте. Я хочу сказать, он приезжает и, если ничто его не заинтересует, смотришь — его и след простыл. Немного занимается золотоискательством, иногда перегоняет скот. Пару раз проходил со стадом коров по канзасскому тракту. В общем так или иначе он все время занят делом.
Когда тьму сменили серые сумерки, из пустыни, словно привидения, нестройной боевой цепью молча выбежали апачи. Баффало — он все это время не спускал глаз с пустыни — достал пулей первого, кто поднялся с земли.
Колено индейца дрогнуло под его пулей, затем выстрелила девушка и всадила пулю в грудь раненому. Индейцев как ветром сдуло… но теперь они залегли ближе.
Баффало повернул лохматую голову к Ирине и улыбнулся.
— На нашем счету двое. Мэм, вы, должно быть, много стреляли.
Подбежал фон Хальштат и пристроился рядом. Его глаза горели от возбуждения.
— Они быстро двигаются. Один упал вон там… — Барон указал стволом винтовки. — Когда он встанет, я его убью.
— Он сменил позицию сразу, как только упал, — возразил Баффало. — Они всегда так делают.
Фон Хальштат с досадой посмотрел на него и отвернулся. Светало… Трудно поверить, что на расстоянии ружейного выстрела укрываются тридцать или сорок человек.
Словно обращаясь только к Ирине, Баффало заговорил об апачах:
— Будете считать их похожими на себя, и вас убьют. Для выстрела в апача есть только мгновение, а в таких случаях они всегда нападают пешими, рассыпавшись в цепь. И они умеют ждать… для индейца время ничего не значит.
— Почему они не атакуют? — нетерпеливо спросил фон Хальштат.
— Скорей всего едят ваших лошадей. Они понимают, что нам некуда деться.
У Ирины пробежали мурашки по коже. Лежа на холодной земле, она внимательно смотрела вперед, но ничего не видела. Услышав за спиной движение, она оглянулась: к колодцу торопливо шел погонщик с ведром. Не успела она повернуть голову, как он качнулся, колени его подогнулись, и под грохот выстрела упал лицом в песок.
Фон Хальштат быстро вскинул ружье, но стрелять было не в кого, просто не в кого!
— Трое убиты, один пропал, — Баффало сплюнул на песок, — а мы убили в лучшем случае двоих.
Шли часы. Ирина покинула свою позицию и осторожно, от укрытия к укрытию, вернулась в конюшню.
Лора развела костер и варила кофе. Мако разбивал на сковородку яйца. У дома, где спали большинство работников, горел второй костер. Грохнул случайный выстрел.
Чарлз Даггет неловко ломал на дрова перегородку между стойлами.
Час был ранний, но солнце уже припекало.
Вдруг утренний воздух разорвал жуткий вопль смертельной агонии. Глаза Ирины расширились от ужаса, Эдна заткнула уши. Вопль раздался снова — хриплый, сдавленный вопль живого существа, испытывающего невероятную боль.
— Во имя Господа, что это?! — воскликнул фон Хальштат.
— Теперь мы знаем, — Баффало перебросил табак за другую щеку и сплюнул, — теперь мы знаем, что со вторым человеком.
Шалако разбудили выстрелы. Лежа на спине, он смотрел на звезды и слушал, потом достал любовно свернутую прошлой ночью самокрутку и сунул ее в рот. Когда он чиркнул спичкой, послышались новые выстрелы. По крайней мере их не взяли во сне. Теперь они поборются.
Во рту был отвратительный вкус, щетина на подбородке зудела.
Он отбросил одеяло и сел, одновременно оглядывая холодным, цепким взглядом скалы вокруг. У него не было оснований считать, что все апачи там, у Хетчетов. Он тоже мог нарваться на них.
Араб тихо заржал и подошел, чтобы его приласкали и погладили.
Прежде всего, Шалако оседлал коня: при необходимости надо иметь возможность быстро ускакать. Затем взял винтовку и подвел коня к воде. Его вмешательство ничего не изменит, и он не видел смысла рисковать своей головой из-за чужих просчетов. У него достаточно своих, чтобы платить еще и за чужие.
Он ничего не имеет против молодых генералов. Молодым Удается сделать больше всего, история и время это неоднократно подтверждают. Наполеон провел итальянскую кампанию в возрасте двадцати пяти лет. В битве при Каннах Ганнибалу было тридцать три, Александру Великому в битве при Арбеле — двадцать пять, а Вулфу в битве при Квебеке — тридцать два. Шалако мог вспомнить еще имен пятьдесят.
Старики медленнее меняют приемы, стремясь выигрывать Новые битвы тем же способом, каким выигрывали старые.
Время от времени раздавались одиночные выстрелы… вероятно, защитники видели индейцев там, где их не было.
Он отломил от куста несколько веток и протянул арабу. Тот с сомнением понюхал странное подношение, округлил губы, помедлил, но, уразумев, что человек почему-то хочет, чтобы он это съел, попробовал угощение, ветки ему понравились, и он принял еще.
— Привыкай, мальчик. Пока ты со мной, овес у тебя будет нечасто.
Шалако покинул ночной лагерь и укрыл коня в скалах повыше, где рос антилопий куст и еще одно съедобное растение — «шерстяной жир». Затем уселся у камня, представлявшего наилучшую позицию, и стал обдумывать положение.
Возникшую проблему не решить суетой и пальбой. Если ее вообще можно решить, то исключительно путем тщательного размышления.
Резонно предположить, что у ранчо собралась лишь небольшая часть апачей. По дымовым сигналам он понял, что Чато ждал подкрепления из Сан-Карлоса и что оттуда уже двигаются к нему индейцы.
Более того, из-за трудных условий выживания в пустыне, апачи из Мексики никогда не шли одной группой, а значит, нельзя определить заранее, откуда они появятся.
Подполковник Форсайт выйдет из Форт-Каммингса и попытается окружить индейцев.
Если бы каким-то образом отвлечь нападающих от ранчо, то экспедиция сможет добраться до Форт-Каммингса или по крайней мере занять более выгодную оборонительную позицию в горах. На ранчо индейцы постепенно оттеснят их к постройкам и отрежут от воды.
Представив себя на месте Форсайта, Шалако пытался угадать его действия. Обе долины Анимас и Плайас предоставляли апачам путь для отступления. Значит, отряды непременно пойдут вдоль Хетчетов и Пелончилос.
Как обычно в юго-восточных пустынях, воздух на этих высотах был невероятно чист. Со своего камня Шалако прекрасно различал постройки ранчо и белые крыши фургонов. Он не мог рассмотреть людей, но лагерь видел ясно и четко.
Каково старое правило для определения расстояния? Стволы больших деревьев различимы за милю; за две с лишним мили — скажем, за две с половиной — можно разглядеть окна и дымовые трубы; ветряные мельницы — за шесть миль и за девять миль — церковные купола.
Это средние цифры для обычной атмосферы, в чистом воздухе пустыни их надо увеличить. Здесь влажность меньше и, следовательно, видимость намного лучше.
Сидя на камне под утренним солнцем, Шалако наблюдал за ранчо, прикидывая возможные варианты развития событий. Был шанс, что дымовой сигнал сработает, и он решил попробовать.
Над неподвижной пустыней колыхалось марево зноя. Лежа на животе в углу жилого дома ранчо, Фредерик фон Хальштат, барон и генерал, ощущал во рту горький вкус поражения.
Со лба стекал пот и попадал в глаза. Время от времени он вытирал ладони о штаны и слизывал капли пота с верхней губы. Перед ним было марево зноя, он щурился в призрачную картину пустыни, ощущая под ложечкой холодный страх.
Слева, в сорока ярдах от лагеря, откинув руку, лежал апачский воин. Насколько мог судить Хальштат, это был единственный убитый им индеец, хотя он истратил по меньшей мере тридцать патронов.
Фон Хальштат с досадой выругался по-немецки. Не такого хода боевых действий он ожидал и не к такому привык. Барон оглянулся на остальных.
Анри держал под прицелом южные подступы к конюшне. Баффало Харрис, с окровавленной повязкой на голове, смотрел на запад. Чарлз Даггет неумело сжимал ружье у северной стены, рядом с ним — Рой Хардинг из Огайо и вонючий, остролицый Боски Фултон. Рио Хокетт засел в доме.
Рано утром один из погонщиков мулов залез в фургон и украл бутылку коньяку. Но вместе с бутылкой он украл свою смерть.
Теперь пустая всего на треть бутылка валялась в песке, ослепительно сверкая на утреннем солнце. Достаточно было нескольких глотков, чтобы погонщик потерял осторожность и побежал к конюшне по открытому пространству. Пуля попала ему в ухо и на выходе разворотила половину черепа.
В самом прохладном месте на первом этаже конюшни лежал Ханс Крюгер. Красивый молодой человек, прекрасно танцевавший на балах в Вене, Берлине и Инсбруке, лежал на тюфяке у стены. Он решил достойно умереть, потому что ничего другого ему не оставалось, а у него была на этот счет своя гордость.
Чистосердечный молодой человек всю жизнь старался хранить честь и достоинство. Он был горд, но не заносчив; он сам поставил себе рамки, в которых ему следует держаться, и жил, следуя своим принципам.
Как и фон Хальштата, его удивляло, что вопреки всем правилам их потери больше, чем у атакующих.
Ханс Крюгер лежал на спине и глядел в потолок. Всякий раз, когда наверху двигались, сквозь щели на него сыпалась пыль. Пауки ловили в серые сети случайные лучи солнца… На его лице выступала испарина, он боролся с болью и думал, как мало знает человек о своем будущем.
Как он гордился тем, что стал помощником генерала фон Хальштата! Как радовались его родители, когда он получил приглашение сопровождать генерала в его охотничьей экспедиции в Америку в роли отчасти помощника, отчасти гостя.
Его спутниками оказались те, кого редко мог встретить молодой человек из бедной семьи на своем пути. Казалось, перед ним открываются уникальные перспективы. Разве он думал, что принимает приглашение на смерть?
Теперь ему только и оставалось встретить смерть достойно, как подобает истинному джентльмену.
Выведенный из борьбы пронзившими его тело пулями, он наблюдал за людьми. Лора Дэвис как-то сразу повзрослела. Она уже была не только дружелюбной, симпатичной девушкой, в ней появилось спокойствие и уверенность в себе. Она делала все быстро и ловко. Молодая, красивая, волнующая Лора Дэвис… А он умирает…
Эдна Даггет — он считал ее хрупкой, но очаровательной — сейчас была хрупкой и изможденной, от ее очарования осталось одно воспоминание. Она беззвучно шевелила губами и вздрагивала при каждом выстреле. Несколько дней назад он восхищался ее острыми шутками и хладнокровием, но в критическую минуту она показала себя пустышкой.
А ее муж, о котором она всегда отзывалась презрительно, проявил удивительную силу духа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
Невероятно довольная комплиментом, Ирина пригнулась еще ниже, глядя в темноту. Кроме креозотовых кустов, ни чего не было видно. Только сейчас она задумалась о том, что же произошло и что это значит для них. Апачи распугали их тягловых лошадей, и теперь им придется бросить все вещи Верховые лошади находились внутри — люди последовали-таки совету Шалако.
— Снаружи были часовые.
— Двое. Присмотритесь, видите, вон лежит один. Счастливчик — он мертв.
В памяти всплыли туманные истории — она слушала их вполуха — про то, что индейцы делают с пленными.
Замок в Уэльсе, где они жили, Лондон, Нью-Йорк… казалось, все это было в другом мире.
— Какие у нас шансы?
Другим женщинам Баффало Харрис солгал бы, но эту девушку он уважал за хладнокровие и ум и считал ее достойной доверия. К тому же она ловко обращалась с ружьем и одолжила Шалако коня.
— Меньше, чем пятьдесят на пятьдесят. Мэм, не хочу врать, придержите пулю для себя, слышите?
Ирина не задумывалась о смерти, о том, что это может случиться с ней… умирали старики, люди погибали от несчастных случаев, она слышала об этом, читала в газетах, но ее это редко трогало. Люди с поразительной легкостью воспринимают чужие беды.
Она понимала, что когда-нибудь умрет. Мы приходим на свет с этим знанием или приобретаем его вскоре после рождения, но смерть всегда кажется нам делом далекого будущего. Сознание, что у нее, леди Карнарвон, нет никакой защиты… что она может умереть кровавой и мучительной смертью в этих песчаных холмах наполняло ее ужасом и отвращением.
— Он был прав, когда уехал от нас, — сказала она.
— Очень независимый человек. Но лучше бы он остался.
Баффало тоже задумался. Как его угораздило попасть в такую западню? Сколько он уже знаком с индейцами? Когда ему было шесть лет, спрятавшись с сестрой в кукурузном поле, он слушал ужасные предсмертные крики отца и матери. Он воевал с сиу, кайова, команчами и должен был смекнуть, что к чему, прежде чем связываться с новичками.
Иногда совершаешь непонятные поступки. Он болтался без Дела и даже не спустил еще все деньги, как вдруг подвернулось это предложение, другие согласились, ну и он за компанию. Казалось, впереди несколько месяцев легкой и сытной жизни… а теперь он будет счастлив, если унесет свой скальп Целым.
— Вы давно его знаете?
Баффало перебросил табак за другую щеку. Странный бывает вкус у хорошего табака, когда ждешь чего-то опасного.
— Пожалуй. Он занят своими делами и никогда долго не задерживается на одном месте. Я хочу сказать, он приезжает и, если ничто его не заинтересует, смотришь — его и след простыл. Немного занимается золотоискательством, иногда перегоняет скот. Пару раз проходил со стадом коров по канзасскому тракту. В общем так или иначе он все время занят делом.
Когда тьму сменили серые сумерки, из пустыни, словно привидения, нестройной боевой цепью молча выбежали апачи. Баффало — он все это время не спускал глаз с пустыни — достал пулей первого, кто поднялся с земли.
Колено индейца дрогнуло под его пулей, затем выстрелила девушка и всадила пулю в грудь раненому. Индейцев как ветром сдуло… но теперь они залегли ближе.
Баффало повернул лохматую голову к Ирине и улыбнулся.
— На нашем счету двое. Мэм, вы, должно быть, много стреляли.
Подбежал фон Хальштат и пристроился рядом. Его глаза горели от возбуждения.
— Они быстро двигаются. Один упал вон там… — Барон указал стволом винтовки. — Когда он встанет, я его убью.
— Он сменил позицию сразу, как только упал, — возразил Баффало. — Они всегда так делают.
Фон Хальштат с досадой посмотрел на него и отвернулся. Светало… Трудно поверить, что на расстоянии ружейного выстрела укрываются тридцать или сорок человек.
Словно обращаясь только к Ирине, Баффало заговорил об апачах:
— Будете считать их похожими на себя, и вас убьют. Для выстрела в апача есть только мгновение, а в таких случаях они всегда нападают пешими, рассыпавшись в цепь. И они умеют ждать… для индейца время ничего не значит.
— Почему они не атакуют? — нетерпеливо спросил фон Хальштат.
— Скорей всего едят ваших лошадей. Они понимают, что нам некуда деться.
У Ирины пробежали мурашки по коже. Лежа на холодной земле, она внимательно смотрела вперед, но ничего не видела. Услышав за спиной движение, она оглянулась: к колодцу торопливо шел погонщик с ведром. Не успела она повернуть голову, как он качнулся, колени его подогнулись, и под грохот выстрела упал лицом в песок.
Фон Хальштат быстро вскинул ружье, но стрелять было не в кого, просто не в кого!
— Трое убиты, один пропал, — Баффало сплюнул на песок, — а мы убили в лучшем случае двоих.
Шли часы. Ирина покинула свою позицию и осторожно, от укрытия к укрытию, вернулась в конюшню.
Лора развела костер и варила кофе. Мако разбивал на сковородку яйца. У дома, где спали большинство работников, горел второй костер. Грохнул случайный выстрел.
Чарлз Даггет неловко ломал на дрова перегородку между стойлами.
Час был ранний, но солнце уже припекало.
Вдруг утренний воздух разорвал жуткий вопль смертельной агонии. Глаза Ирины расширились от ужаса, Эдна заткнула уши. Вопль раздался снова — хриплый, сдавленный вопль живого существа, испытывающего невероятную боль.
— Во имя Господа, что это?! — воскликнул фон Хальштат.
— Теперь мы знаем, — Баффало перебросил табак за другую щеку и сплюнул, — теперь мы знаем, что со вторым человеком.
Шалако разбудили выстрелы. Лежа на спине, он смотрел на звезды и слушал, потом достал любовно свернутую прошлой ночью самокрутку и сунул ее в рот. Когда он чиркнул спичкой, послышались новые выстрелы. По крайней мере их не взяли во сне. Теперь они поборются.
Во рту был отвратительный вкус, щетина на подбородке зудела.
Он отбросил одеяло и сел, одновременно оглядывая холодным, цепким взглядом скалы вокруг. У него не было оснований считать, что все апачи там, у Хетчетов. Он тоже мог нарваться на них.
Араб тихо заржал и подошел, чтобы его приласкали и погладили.
Прежде всего, Шалако оседлал коня: при необходимости надо иметь возможность быстро ускакать. Затем взял винтовку и подвел коня к воде. Его вмешательство ничего не изменит, и он не видел смысла рисковать своей головой из-за чужих просчетов. У него достаточно своих, чтобы платить еще и за чужие.
Он ничего не имеет против молодых генералов. Молодым Удается сделать больше всего, история и время это неоднократно подтверждают. Наполеон провел итальянскую кампанию в возрасте двадцати пяти лет. В битве при Каннах Ганнибалу было тридцать три, Александру Великому в битве при Арбеле — двадцать пять, а Вулфу в битве при Квебеке — тридцать два. Шалако мог вспомнить еще имен пятьдесят.
Старики медленнее меняют приемы, стремясь выигрывать Новые битвы тем же способом, каким выигрывали старые.
Время от времени раздавались одиночные выстрелы… вероятно, защитники видели индейцев там, где их не было.
Он отломил от куста несколько веток и протянул арабу. Тот с сомнением понюхал странное подношение, округлил губы, помедлил, но, уразумев, что человек почему-то хочет, чтобы он это съел, попробовал угощение, ветки ему понравились, и он принял еще.
— Привыкай, мальчик. Пока ты со мной, овес у тебя будет нечасто.
Шалако покинул ночной лагерь и укрыл коня в скалах повыше, где рос антилопий куст и еще одно съедобное растение — «шерстяной жир». Затем уселся у камня, представлявшего наилучшую позицию, и стал обдумывать положение.
Возникшую проблему не решить суетой и пальбой. Если ее вообще можно решить, то исключительно путем тщательного размышления.
Резонно предположить, что у ранчо собралась лишь небольшая часть апачей. По дымовым сигналам он понял, что Чато ждал подкрепления из Сан-Карлоса и что оттуда уже двигаются к нему индейцы.
Более того, из-за трудных условий выживания в пустыне, апачи из Мексики никогда не шли одной группой, а значит, нельзя определить заранее, откуда они появятся.
Подполковник Форсайт выйдет из Форт-Каммингса и попытается окружить индейцев.
Если бы каким-то образом отвлечь нападающих от ранчо, то экспедиция сможет добраться до Форт-Каммингса или по крайней мере занять более выгодную оборонительную позицию в горах. На ранчо индейцы постепенно оттеснят их к постройкам и отрежут от воды.
Представив себя на месте Форсайта, Шалако пытался угадать его действия. Обе долины Анимас и Плайас предоставляли апачам путь для отступления. Значит, отряды непременно пойдут вдоль Хетчетов и Пелончилос.
Как обычно в юго-восточных пустынях, воздух на этих высотах был невероятно чист. Со своего камня Шалако прекрасно различал постройки ранчо и белые крыши фургонов. Он не мог рассмотреть людей, но лагерь видел ясно и четко.
Каково старое правило для определения расстояния? Стволы больших деревьев различимы за милю; за две с лишним мили — скажем, за две с половиной — можно разглядеть окна и дымовые трубы; ветряные мельницы — за шесть миль и за девять миль — церковные купола.
Это средние цифры для обычной атмосферы, в чистом воздухе пустыни их надо увеличить. Здесь влажность меньше и, следовательно, видимость намного лучше.
Сидя на камне под утренним солнцем, Шалако наблюдал за ранчо, прикидывая возможные варианты развития событий. Был шанс, что дымовой сигнал сработает, и он решил попробовать.
Над неподвижной пустыней колыхалось марево зноя. Лежа на животе в углу жилого дома ранчо, Фредерик фон Хальштат, барон и генерал, ощущал во рту горький вкус поражения.
Со лба стекал пот и попадал в глаза. Время от времени он вытирал ладони о штаны и слизывал капли пота с верхней губы. Перед ним было марево зноя, он щурился в призрачную картину пустыни, ощущая под ложечкой холодный страх.
Слева, в сорока ярдах от лагеря, откинув руку, лежал апачский воин. Насколько мог судить Хальштат, это был единственный убитый им индеец, хотя он истратил по меньшей мере тридцать патронов.
Фон Хальштат с досадой выругался по-немецки. Не такого хода боевых действий он ожидал и не к такому привык. Барон оглянулся на остальных.
Анри держал под прицелом южные подступы к конюшне. Баффало Харрис, с окровавленной повязкой на голове, смотрел на запад. Чарлз Даггет неумело сжимал ружье у северной стены, рядом с ним — Рой Хардинг из Огайо и вонючий, остролицый Боски Фултон. Рио Хокетт засел в доме.
Рано утром один из погонщиков мулов залез в фургон и украл бутылку коньяку. Но вместе с бутылкой он украл свою смерть.
Теперь пустая всего на треть бутылка валялась в песке, ослепительно сверкая на утреннем солнце. Достаточно было нескольких глотков, чтобы погонщик потерял осторожность и побежал к конюшне по открытому пространству. Пуля попала ему в ухо и на выходе разворотила половину черепа.
В самом прохладном месте на первом этаже конюшни лежал Ханс Крюгер. Красивый молодой человек, прекрасно танцевавший на балах в Вене, Берлине и Инсбруке, лежал на тюфяке у стены. Он решил достойно умереть, потому что ничего другого ему не оставалось, а у него была на этот счет своя гордость.
Чистосердечный молодой человек всю жизнь старался хранить честь и достоинство. Он был горд, но не заносчив; он сам поставил себе рамки, в которых ему следует держаться, и жил, следуя своим принципам.
Как и фон Хальштата, его удивляло, что вопреки всем правилам их потери больше, чем у атакующих.
Ханс Крюгер лежал на спине и глядел в потолок. Всякий раз, когда наверху двигались, сквозь щели на него сыпалась пыль. Пауки ловили в серые сети случайные лучи солнца… На его лице выступала испарина, он боролся с болью и думал, как мало знает человек о своем будущем.
Как он гордился тем, что стал помощником генерала фон Хальштата! Как радовались его родители, когда он получил приглашение сопровождать генерала в его охотничьей экспедиции в Америку в роли отчасти помощника, отчасти гостя.
Его спутниками оказались те, кого редко мог встретить молодой человек из бедной семьи на своем пути. Казалось, перед ним открываются уникальные перспективы. Разве он думал, что принимает приглашение на смерть?
Теперь ему только и оставалось встретить смерть достойно, как подобает истинному джентльмену.
Выведенный из борьбы пронзившими его тело пулями, он наблюдал за людьми. Лора Дэвис как-то сразу повзрослела. Она уже была не только дружелюбной, симпатичной девушкой, в ней появилось спокойствие и уверенность в себе. Она делала все быстро и ловко. Молодая, красивая, волнующая Лора Дэвис… А он умирает…
Эдна Даггет — он считал ее хрупкой, но очаровательной — сейчас была хрупкой и изможденной, от ее очарования осталось одно воспоминание. Она беззвучно шевелила губами и вздрагивала при каждом выстреле. Несколько дней назад он восхищался ее острыми шутками и хладнокровием, но в критическую минуту она показала себя пустышкой.
А ее муж, о котором она всегда отзывалась презрительно, проявил удивительную силу духа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20