В Санта-Фе я нанялся в ковбойскую команду и, проработав там несколько месяцев, купил себе снаряжение и отправился охотиться на бизонов в Стейкид-Плейнс note 5.
В другой раз я вернулся в Теннесси верхом на сером жеребце, вооруженный многозарядным дробовиком системы «Кольт», карабином «Генри» 44-го калибра и револьвером. Хижина все еще стояла, но бревна были иссечены пулями. Сорванную с петель дверь снова навесила чья-то неумелая рука. Внутри оказалось прибрано.
На сей раз я не собирался здесь осесть. Меня привела сюда тоска по дому, а может, и жажда приключений. Мне уже перевалило за восемнадцать, и я здорово отличался от того тринадцатилетнего подростка, которого заставили смотреть на казнь его отца. Ростом я превышал шесть футов, а весил добрых сто восемьдесят фунтов. За плечами я имел опыт тяжелых трудов и сражений, а на бизоньих пастбищах считался одним из лучших стрелков. Я не был готов кого-то преследовать, с кем-то рассчитываться, но если бы они сами пришли ко мне, то сполна хлебнули бы горя.
Никто не шел. Ночью я засыпал под ласковый шелест сосен, просыпаясь утром, умывался холодной родниковой водой, радовался тишине и работал вокруг дома. Большую же часть дня, лежа на боку, читал дешевые романы и журналы — вестники внешнего мира. Так, в праздности, провел два месяца, размышляя о будущем.
Вплоть до последнего дня враги мои не появлялись. Мной овладело беспокойство и тяга к дальним путешествиям. Я вычистил оружие, привел в порядок кобуру, ремень и решил уехать на Запад. Мои припасы почти иссякли, так что как раз пришла пора отправляться в путь. Я принялся укладывать то, что осталось от моего снаряжения, и в этот момент услыхал, как совсем рядом поет какая-то девушка.
Она поднималась вдоль ручья, который, падая с гор, бежал мимо дома Данвергана. По ее поведению я догадался о том, что она не предполагает здесь кого-нибудь встретить. Вскоре на поляну вышла Китти. Она выглядела так же, но что-то неуловимо изменилось в ее облике за прошедший год. Ее фигура округлилась, а яркие веснушки превратились в пикантные крапинки на переносице.
— О… это ты! — воскликнула она. В глубине души я порадовался тому, что привел себя в порядок перед путешествием; побрился, причесался, переоделся. — Вот уж не думала, что здесь кто-то есть.
— Я никого не извещал о своем появлении, — ответил я.
— И давно ты здесь? Я как раз иду в школу. — Ее взгляд остановился на оседланной лошади. — Уже уезжаешь?
— Мне захотелось прокатиться. Съездить в Санта-Фе или куда-нибудь севернее.
— Должно быть, здорово — уехать куда глаза глядят. А ты уже бывал в Санта-Фе?
— Да, мэм. Я работал в транспортной бригаде по. дороге туда. Гонял скот на ранчо к югу от Туларозы.
— А испанские девушки красивые?
— Пожалуй, да. Черноглазые, стройные…
— Тебе нравятся черные глаза?
— До, сегодняшнего дня, — сказал я, глядя в ее голубые глаза, — я думал, что черные глаза самые привлекательные.
Она зарделась и от этого стала еще красивее. Так мы сидели на крыльце, болтали о том о сем, я рассказывал ей о стычках с индейцами на равнинах, где пасутся бизоны.
— Ты еще вернешься сюда? — спросила она.
— Мне незачем возвращаться, — ответил я. — Приехал повидать эти горы и свою старую хижину. Не Бог весть что, но все же оно мое. Юридически эта земля принадлежит Чэнси, я плачу налоги. Но не знаю, стану ли здесь жить. Может, в старости.
— Ты мог бы приехать ради меня, — сказала она и опустила глаза.
— А что скажет твоя сестра? И ваши друзья на равнине?
— Это меня не волнует. Мне не важно, что думают другие.
— Тогда приеду, — пообещал я, — обязательно приеду.
Китти неожиданно рассмеялась:
— Ох, и напугал ты их всех! Даже Стада Пелли.
— Они сами напросились. — Я посмотрел на нее. — Это ты прибрала в хижине?
Ее щеки порозовели.
— Мне хотелось, чтобы все было чисто, когда ты вернешься. Кроме того, я сама сюда прихожу, когда хочу побыть одна. Папа говорит, что в этом нет ничего плохого.
— Мы же соседи. Наши участки граничат у подножия холма. Мой дед и отец получили во владение весь хребет. Земля почти ни на что не годится, но отцу очень хотелось его приобрести. Часть мы взяли по заявке, остальное докупили.
Китти внезапно поднялась:
— Мне пора идти. Присс будет меня искать.
— Она и сюда придет?
— О нет. Не думаю, чтобы кто-то знал об этой тропинке, только ты да я.
— Ну да, это едва ли можно назвать тропинкой.
Я понятия не имел, как прощаются с девушкой, и почувствовал себя неловко, поэтому просто протянул руку:
— Кит, я вернусь. Не сомневайся. Но я не приду до тех пор, пока не смогу отомстить. Если придется, всем.
— Возвращайся скорей, — попросила она.
Китти спустилась по ручью и, дойдя до опушки леса, оглянулась:
— Отец удивляется, почему ты не обратишься за помощью к своим родственникам. Все знают, что Сэкетты — храбрецы и всегда помогают друг другу.
— Я никогда не просил о помощи. И вряд ли стану.
Больше мы ничего не сказали друг другу. Когда она скрылась за деревьями, я вскочил на серого и отправился в путь.
Да, я собирался вернуться. И встретиться с Мартином Бримстэдом и Стадом Пелли. А потом пойти к Китти Данверган.
Глава 3
Низкие свинцовые тучи заволокли небо. Наше стадо двигалось на запад по узкой тропе, пробитой сквозь чащи низкорослого черного дуба, растущего вперемешку с сумахом и ежевикой. Местами попадались заросли колючей груши.
Мы углублялись в дикую, суровую местность, мрачную и угрюмую.
Ветер приподнял поля моей шляпы и швырнул в лицо крупные капли дождя. Над низкими холмами вдали полыхнула молния и пронеслись зловещие раскаты грома. Мне случалось видеть такие грозы и раньше, а мой серый отличался спокойным нравом. Мне было о чем подумать и кроме бури, ведь я ехал среди врагов.
Уже четыре дня мы шли только на запад. В первый день преодолели восемь миль, на следующий — двенадцать, потом — шесть и, наконец, — всего пять. Стадо сильно растянулось, хотя управлять им не представляло труда: ни отбиться, ни заблудиться коровам не позволяли почти совершенно непроходимые, нескончаемые заросли ежевики, стеной стоявшие по обеим сторонам дороги.
В чужеродной, враждебной среде я был вынужден постоянно оставаться начеку, но долгие часы одиночества в пути позволяли мне мысленно витать в облаках. Я мечтал, как мы пригоним стадо на рынок, продадим его, и я смогу выплатить тысячу долларов по расписке и получить значительную прибыль. А если еще и правильно распоряжусь этой суммой, то стану весьма обеспеченным человеком.
Я мечтал о том, как разбогатею, вернусь в горы и покажу им всем, кто такой Отис Том Чэнси.
В седле приятно грезить во время дальней дороги. И тут до меня дошло, что быть богатым еще не все. Важно заслужить подлинное уважение, которое нельзя купить за деньги или завоевать оружием. Так говорил мой отец. Сам он в жизни не преуспел, хотя и старался. Просто ему страшно не везло. Он был неудачником. Но со мной все будет по-другому.
Я знал себе цену. Но не стану врать: в глазах той рыжей девчонки мне хотелось казаться крутым парнем. Мысли о ней занимали львиную долю моих грез.
В ту ночь мы разбили лагерь на берегу неторопливого ручья посреди зарослей тополя, хурмы и ежевики. На лугу росла сочная трава, и дров вокруг валялось в изобилии. Но когда я подъехал к костру, все разговоры тотчас смолкли, словно ковбои замышляли такое, во что не желали меня посвящать.
Забрав свою порцию, я отошел в сторону, но прежде чем сесть, подвинул кобуру на ремне так, чтобы во время еды рукоятка револьвера оставалась у меня под рукой.
— Не больно-то ты доверчивый человек, — заметил Гейтс.
— У меня есть для этого все основания. Но не забудьте, вы сохранили половину стада и еще получите тысячу долларов только потому, что я успел выстрелить вовремя. Если бы не моя осторожность, я давно лежал бы в могиле. И вот еще что, — добавил я, — перегон еще далеко не закончился. Перед нами — индейские земли, дикая страна. Большая удача, если нам удастся без проблем провести через нее стадо, в чем я сомневаюсь.
— Ты уже бывал здесь? — спросил Гейтс.
— Нет, но в Канзасе мне рассказывали люди, которые гнали скот по этому маршруту из самого Техаса, что бывает с ковбоями в индейских землях. Так что скоро вы будете рады любой помощи, и я вам тоже пригожусь.
Им не очень понравились мои слова, но Ной Гейтс стал на какое-то время несколько дружелюбней. После кофе он пристал ко мне с расспросами о том, что за местность лежит на западе. К югу от нашей тропы начинались владения арапахо, поблизости от них — владения шайенов, команчей и Кайова. Я не стал скрывать, какие нас ждут перспективы. Поскольку бизоны почти исчезли, индейцы, узнав о продвижении стада, станут охотиться на коров, а они в этом мастера.
В следующие два дня мы шли ходко несмотря на то, что нас несколько раз накрывали ливни. Холод и сырость все же гораздо лучше жары и пыли на перегоне, когда от коровьих туш поднимается вверх удушающий запах пота.
На пожилых людей тоскливая погода действовала угнетающе. Молодой, крепкий и привычный к работе, я делал больше, чем мне полагалось. И старался держать во всем по рядок. Даже завел для своего стада учетную книгу. Человек, который никогда не имел дела с коровами, считает их всех на одно лицо, но хороший скотовод вскоре будет различать в стаде каждого бычка. Мое стадо состояло из семисот тридцати трех голов.
На переправе через реку Канейдиан мы первый раз повстречали индейцев. Это была небольшая группа шауни, обитавшая в жилищах, сделанных из шкур бизонов. Трое из них, оседлав своих пони, поскакали к нам. Я развернул серого и двинулся им навстречу.
Когда-то давно плато Камберленд считалось страной шауни, и некоторые из них вернулись обратно и вновь поселились там, так что я чуть-чуть знал их наречие и к тому же выучился языку жестов у индейцев чероки.
Но мои знания не потребовались, самый младший из них говорил по-английски. Мы поболтали немного, и при этом я глаз не спускал с солового пони, привязанного возле их вигвамов. Даже с такого расстояния я рассмотрел клеймо, свидетельствующее, что это пастушья лошадь. Не просто хорошая, а отличная пастушья лошадь.
После того как я поздоровался с ними на языке шауни, они поинтересовались, откуда я, и, услыхав мой ответ, обрадовались. Они знали про Камберленд, и мы поговорили о тех краях, об охоте.
Индейцы пожаловались, что давно сидят без мяса, и попросили говядины. Я сказал, что мог бы с ними на что-нибудь поменяться… что у них есть?
Они выложили мокасины, куртки из кожи, старую винтовку, которая заряжалась со стороны дула, и еще кое-какие вещи. Наконец я заявил им, что мне нужна лошадь. Как насчет вон того старого, заезженного пони?
Мои притязания вызвали бурю возмущения. Соловый вовсе не стар, напротив, это отличная лошадь, самая лучшая из тех, что у них есть, и он не продается.
Тогда я переменил тему. Они хотели говядины, а мне нужна была дополнительная лошадь.
Я редко курил, но всегда носил табак с собой. Итак, я вытащил кисет, пустил его по кругу, потом свернул самокрутку себе. А сам тем временем рассказывал о шауни, о том, как мои предки пришли в их страну вместе с первыми белыми переселенцами, как они торговали, путешествовали и охотились вместе с шауни. Я вел себя так, словно совершенно забыл об обмене.
Вопреки сложившемуся мнению, индейцы — превосходные рассказчики и любят старые истории, поведанные предками. Мы вспомнили о том, как когда-то дружественные чероки выгнали шауни из Камберленда и как потом племена помирились снова.
Мимо медленно проходили коровы, то и дело останавливаясь, чтобы пощипать траву. Наконец я развернул лошадь, словно собираясь присоединиться к стаду, и вновь индейцы заговорили о говядине.
— Отдам жирного бычка за солового, — предложил я.
Они отрицательно покаачали головами, и я двинулся путь, но один из них крикнул мне вслед:
— Три бычка!
Для меня эта лошадь стоила трех бычков. Я уже заездил своего серого. А как только выйдем в чистое поле, потребуется по три-четыре лошади на брата, чтобы управлять стадом. И даже такого количества лошадей будет недостаточно, чтобы сделать все как надо. Пока мы пробирались по кустам, шансы, что коровы разбредутся, были невелики.
Мы немного еще поторговались, в результате чего я получил солового за двух бычков. Когда отгонял их от стада, Гейтс следил за мной с весьма кислым видом.
— Если ты не сможешь выплатить по расписке, — заявил он, — соловый отойдет нам.
— Лучше бы вы подумали о том, сколько сил он нам сэкономит, — отозвался я. — Мне и так приходится вкалывать вдвое больше любого из вашей команды. Чем лучше у меня будет лошадь, тем меньше придется работать вашим людям.
Мои доводы имели основание, так что он заткнулся, а вместе с ним и другие.
За все время я не обмолвился с Рыжей ни словом. Ничего не скажешь, это была красивая девчонка, и хотя она старательно избегала меня, но при том умудрялась все время торчать на виду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
В другой раз я вернулся в Теннесси верхом на сером жеребце, вооруженный многозарядным дробовиком системы «Кольт», карабином «Генри» 44-го калибра и револьвером. Хижина все еще стояла, но бревна были иссечены пулями. Сорванную с петель дверь снова навесила чья-то неумелая рука. Внутри оказалось прибрано.
На сей раз я не собирался здесь осесть. Меня привела сюда тоска по дому, а может, и жажда приключений. Мне уже перевалило за восемнадцать, и я здорово отличался от того тринадцатилетнего подростка, которого заставили смотреть на казнь его отца. Ростом я превышал шесть футов, а весил добрых сто восемьдесят фунтов. За плечами я имел опыт тяжелых трудов и сражений, а на бизоньих пастбищах считался одним из лучших стрелков. Я не был готов кого-то преследовать, с кем-то рассчитываться, но если бы они сами пришли ко мне, то сполна хлебнули бы горя.
Никто не шел. Ночью я засыпал под ласковый шелест сосен, просыпаясь утром, умывался холодной родниковой водой, радовался тишине и работал вокруг дома. Большую же часть дня, лежа на боку, читал дешевые романы и журналы — вестники внешнего мира. Так, в праздности, провел два месяца, размышляя о будущем.
Вплоть до последнего дня враги мои не появлялись. Мной овладело беспокойство и тяга к дальним путешествиям. Я вычистил оружие, привел в порядок кобуру, ремень и решил уехать на Запад. Мои припасы почти иссякли, так что как раз пришла пора отправляться в путь. Я принялся укладывать то, что осталось от моего снаряжения, и в этот момент услыхал, как совсем рядом поет какая-то девушка.
Она поднималась вдоль ручья, который, падая с гор, бежал мимо дома Данвергана. По ее поведению я догадался о том, что она не предполагает здесь кого-нибудь встретить. Вскоре на поляну вышла Китти. Она выглядела так же, но что-то неуловимо изменилось в ее облике за прошедший год. Ее фигура округлилась, а яркие веснушки превратились в пикантные крапинки на переносице.
— О… это ты! — воскликнула она. В глубине души я порадовался тому, что привел себя в порядок перед путешествием; побрился, причесался, переоделся. — Вот уж не думала, что здесь кто-то есть.
— Я никого не извещал о своем появлении, — ответил я.
— И давно ты здесь? Я как раз иду в школу. — Ее взгляд остановился на оседланной лошади. — Уже уезжаешь?
— Мне захотелось прокатиться. Съездить в Санта-Фе или куда-нибудь севернее.
— Должно быть, здорово — уехать куда глаза глядят. А ты уже бывал в Санта-Фе?
— Да, мэм. Я работал в транспортной бригаде по. дороге туда. Гонял скот на ранчо к югу от Туларозы.
— А испанские девушки красивые?
— Пожалуй, да. Черноглазые, стройные…
— Тебе нравятся черные глаза?
— До, сегодняшнего дня, — сказал я, глядя в ее голубые глаза, — я думал, что черные глаза самые привлекательные.
Она зарделась и от этого стала еще красивее. Так мы сидели на крыльце, болтали о том о сем, я рассказывал ей о стычках с индейцами на равнинах, где пасутся бизоны.
— Ты еще вернешься сюда? — спросила она.
— Мне незачем возвращаться, — ответил я. — Приехал повидать эти горы и свою старую хижину. Не Бог весть что, но все же оно мое. Юридически эта земля принадлежит Чэнси, я плачу налоги. Но не знаю, стану ли здесь жить. Может, в старости.
— Ты мог бы приехать ради меня, — сказала она и опустила глаза.
— А что скажет твоя сестра? И ваши друзья на равнине?
— Это меня не волнует. Мне не важно, что думают другие.
— Тогда приеду, — пообещал я, — обязательно приеду.
Китти неожиданно рассмеялась:
— Ох, и напугал ты их всех! Даже Стада Пелли.
— Они сами напросились. — Я посмотрел на нее. — Это ты прибрала в хижине?
Ее щеки порозовели.
— Мне хотелось, чтобы все было чисто, когда ты вернешься. Кроме того, я сама сюда прихожу, когда хочу побыть одна. Папа говорит, что в этом нет ничего плохого.
— Мы же соседи. Наши участки граничат у подножия холма. Мой дед и отец получили во владение весь хребет. Земля почти ни на что не годится, но отцу очень хотелось его приобрести. Часть мы взяли по заявке, остальное докупили.
Китти внезапно поднялась:
— Мне пора идти. Присс будет меня искать.
— Она и сюда придет?
— О нет. Не думаю, чтобы кто-то знал об этой тропинке, только ты да я.
— Ну да, это едва ли можно назвать тропинкой.
Я понятия не имел, как прощаются с девушкой, и почувствовал себя неловко, поэтому просто протянул руку:
— Кит, я вернусь. Не сомневайся. Но я не приду до тех пор, пока не смогу отомстить. Если придется, всем.
— Возвращайся скорей, — попросила она.
Китти спустилась по ручью и, дойдя до опушки леса, оглянулась:
— Отец удивляется, почему ты не обратишься за помощью к своим родственникам. Все знают, что Сэкетты — храбрецы и всегда помогают друг другу.
— Я никогда не просил о помощи. И вряд ли стану.
Больше мы ничего не сказали друг другу. Когда она скрылась за деревьями, я вскочил на серого и отправился в путь.
Да, я собирался вернуться. И встретиться с Мартином Бримстэдом и Стадом Пелли. А потом пойти к Китти Данверган.
Глава 3
Низкие свинцовые тучи заволокли небо. Наше стадо двигалось на запад по узкой тропе, пробитой сквозь чащи низкорослого черного дуба, растущего вперемешку с сумахом и ежевикой. Местами попадались заросли колючей груши.
Мы углублялись в дикую, суровую местность, мрачную и угрюмую.
Ветер приподнял поля моей шляпы и швырнул в лицо крупные капли дождя. Над низкими холмами вдали полыхнула молния и пронеслись зловещие раскаты грома. Мне случалось видеть такие грозы и раньше, а мой серый отличался спокойным нравом. Мне было о чем подумать и кроме бури, ведь я ехал среди врагов.
Уже четыре дня мы шли только на запад. В первый день преодолели восемь миль, на следующий — двенадцать, потом — шесть и, наконец, — всего пять. Стадо сильно растянулось, хотя управлять им не представляло труда: ни отбиться, ни заблудиться коровам не позволяли почти совершенно непроходимые, нескончаемые заросли ежевики, стеной стоявшие по обеим сторонам дороги.
В чужеродной, враждебной среде я был вынужден постоянно оставаться начеку, но долгие часы одиночества в пути позволяли мне мысленно витать в облаках. Я мечтал, как мы пригоним стадо на рынок, продадим его, и я смогу выплатить тысячу долларов по расписке и получить значительную прибыль. А если еще и правильно распоряжусь этой суммой, то стану весьма обеспеченным человеком.
Я мечтал о том, как разбогатею, вернусь в горы и покажу им всем, кто такой Отис Том Чэнси.
В седле приятно грезить во время дальней дороги. И тут до меня дошло, что быть богатым еще не все. Важно заслужить подлинное уважение, которое нельзя купить за деньги или завоевать оружием. Так говорил мой отец. Сам он в жизни не преуспел, хотя и старался. Просто ему страшно не везло. Он был неудачником. Но со мной все будет по-другому.
Я знал себе цену. Но не стану врать: в глазах той рыжей девчонки мне хотелось казаться крутым парнем. Мысли о ней занимали львиную долю моих грез.
В ту ночь мы разбили лагерь на берегу неторопливого ручья посреди зарослей тополя, хурмы и ежевики. На лугу росла сочная трава, и дров вокруг валялось в изобилии. Но когда я подъехал к костру, все разговоры тотчас смолкли, словно ковбои замышляли такое, во что не желали меня посвящать.
Забрав свою порцию, я отошел в сторону, но прежде чем сесть, подвинул кобуру на ремне так, чтобы во время еды рукоятка револьвера оставалась у меня под рукой.
— Не больно-то ты доверчивый человек, — заметил Гейтс.
— У меня есть для этого все основания. Но не забудьте, вы сохранили половину стада и еще получите тысячу долларов только потому, что я успел выстрелить вовремя. Если бы не моя осторожность, я давно лежал бы в могиле. И вот еще что, — добавил я, — перегон еще далеко не закончился. Перед нами — индейские земли, дикая страна. Большая удача, если нам удастся без проблем провести через нее стадо, в чем я сомневаюсь.
— Ты уже бывал здесь? — спросил Гейтс.
— Нет, но в Канзасе мне рассказывали люди, которые гнали скот по этому маршруту из самого Техаса, что бывает с ковбоями в индейских землях. Так что скоро вы будете рады любой помощи, и я вам тоже пригожусь.
Им не очень понравились мои слова, но Ной Гейтс стал на какое-то время несколько дружелюбней. После кофе он пристал ко мне с расспросами о том, что за местность лежит на западе. К югу от нашей тропы начинались владения арапахо, поблизости от них — владения шайенов, команчей и Кайова. Я не стал скрывать, какие нас ждут перспективы. Поскольку бизоны почти исчезли, индейцы, узнав о продвижении стада, станут охотиться на коров, а они в этом мастера.
В следующие два дня мы шли ходко несмотря на то, что нас несколько раз накрывали ливни. Холод и сырость все же гораздо лучше жары и пыли на перегоне, когда от коровьих туш поднимается вверх удушающий запах пота.
На пожилых людей тоскливая погода действовала угнетающе. Молодой, крепкий и привычный к работе, я делал больше, чем мне полагалось. И старался держать во всем по рядок. Даже завел для своего стада учетную книгу. Человек, который никогда не имел дела с коровами, считает их всех на одно лицо, но хороший скотовод вскоре будет различать в стаде каждого бычка. Мое стадо состояло из семисот тридцати трех голов.
На переправе через реку Канейдиан мы первый раз повстречали индейцев. Это была небольшая группа шауни, обитавшая в жилищах, сделанных из шкур бизонов. Трое из них, оседлав своих пони, поскакали к нам. Я развернул серого и двинулся им навстречу.
Когда-то давно плато Камберленд считалось страной шауни, и некоторые из них вернулись обратно и вновь поселились там, так что я чуть-чуть знал их наречие и к тому же выучился языку жестов у индейцев чероки.
Но мои знания не потребовались, самый младший из них говорил по-английски. Мы поболтали немного, и при этом я глаз не спускал с солового пони, привязанного возле их вигвамов. Даже с такого расстояния я рассмотрел клеймо, свидетельствующее, что это пастушья лошадь. Не просто хорошая, а отличная пастушья лошадь.
После того как я поздоровался с ними на языке шауни, они поинтересовались, откуда я, и, услыхав мой ответ, обрадовались. Они знали про Камберленд, и мы поговорили о тех краях, об охоте.
Индейцы пожаловались, что давно сидят без мяса, и попросили говядины. Я сказал, что мог бы с ними на что-нибудь поменяться… что у них есть?
Они выложили мокасины, куртки из кожи, старую винтовку, которая заряжалась со стороны дула, и еще кое-какие вещи. Наконец я заявил им, что мне нужна лошадь. Как насчет вон того старого, заезженного пони?
Мои притязания вызвали бурю возмущения. Соловый вовсе не стар, напротив, это отличная лошадь, самая лучшая из тех, что у них есть, и он не продается.
Тогда я переменил тему. Они хотели говядины, а мне нужна была дополнительная лошадь.
Я редко курил, но всегда носил табак с собой. Итак, я вытащил кисет, пустил его по кругу, потом свернул самокрутку себе. А сам тем временем рассказывал о шауни, о том, как мои предки пришли в их страну вместе с первыми белыми переселенцами, как они торговали, путешествовали и охотились вместе с шауни. Я вел себя так, словно совершенно забыл об обмене.
Вопреки сложившемуся мнению, индейцы — превосходные рассказчики и любят старые истории, поведанные предками. Мы вспомнили о том, как когда-то дружественные чероки выгнали шауни из Камберленда и как потом племена помирились снова.
Мимо медленно проходили коровы, то и дело останавливаясь, чтобы пощипать траву. Наконец я развернул лошадь, словно собираясь присоединиться к стаду, и вновь индейцы заговорили о говядине.
— Отдам жирного бычка за солового, — предложил я.
Они отрицательно покаачали головами, и я двинулся путь, но один из них крикнул мне вслед:
— Три бычка!
Для меня эта лошадь стоила трех бычков. Я уже заездил своего серого. А как только выйдем в чистое поле, потребуется по три-четыре лошади на брата, чтобы управлять стадом. И даже такого количества лошадей будет недостаточно, чтобы сделать все как надо. Пока мы пробирались по кустам, шансы, что коровы разбредутся, были невелики.
Мы немного еще поторговались, в результате чего я получил солового за двух бычков. Когда отгонял их от стада, Гейтс следил за мной с весьма кислым видом.
— Если ты не сможешь выплатить по расписке, — заявил он, — соловый отойдет нам.
— Лучше бы вы подумали о том, сколько сил он нам сэкономит, — отозвался я. — Мне и так приходится вкалывать вдвое больше любого из вашей команды. Чем лучше у меня будет лошадь, тем меньше придется работать вашим людям.
Мои доводы имели основание, так что он заткнулся, а вместе с ним и другие.
За все время я не обмолвился с Рыжей ни словом. Ничего не скажешь, это была красивая девчонка, и хотя она старательно избегала меня, но при том умудрялась все время торчать на виду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22